***
— Донхек-а! Как только Донхек вошел в дом, таща на себе уснувшего по дороге Рё (таща, потому что он действительно устал, но не из-за того, что он омега, а потому что сам еще был хилым ребенком с неокрепшей мускулатурой), к нему подбежала пожилая женщина и ахнула, а потом, переместив руки на бока, покачала головой. — Снова вы, озорники! добегались? Рё, детка, кто тебя обидел? — Он сам упал! — Выкрикнул Сакуя, но взгляд старушки быстро заставил его снова надуть губы и прикусить их. — Бабушка, — весело ответил Донхек, укладывая мальчика со своих рук на подобие кровати. Это было его спальное место, потому что тут же рядом стоял большой стол, усыпанный всевозможными медицинскими мазями, эликсирами, травами. Разных размеров ступки и пестики лежали тут же, в некоторых из них была какая-то кашица. Здесь же лежали скрепленные исписанные и чистые листы, чернила и перья. В углу стояло несколько высоких стопок книг, ветхих и невероятно толстых, тяжеленых, и их можно было читать только если положить на стол и листать: в руки взять невозможно. Над кроватью также висели мешочки и пучки с растениями, некоторые сухие, некоторые еще свежие и их предстояло засушить, а, быть может, мальчик собирался использовать их в свежем виде и истолочь прямо так. В этом месте всегда пахло этими травами, и все, кто еще не инициировался как альфа или омега, могли ощущать только этот запах. Но, на самом деле, в этой комнате всегда стоял другой стойкий запах, которого не было среди медицинских трав. Это был запах самого Донхека, который только две недели назад прошел обряд инициации, теперь официально став омегой, впрочем, чувствовав свою судьбу и ранее. Он старался не поддаваться предрассудкам по поводу занятий альф и омег, но все вокруг твердили ему, что его увлечение точно указывает на его омежью природу. И он злился из-за этого страшно, уверяя всех в том, что от его представления ничего не изменится. Будет он альфой, омегой или кем-то еще, он будет заниматься тем, что ему по душе. Донхека любили дети. Всех возрастов, даже его собственного: их родители, конечно же, рассказывали им о волшебном мальчике-целителе, который живет один и день и ночь читает книги, создает новые снадобья, записывает свои эксперименты и беспрестанно помогает всем жителям. У него, очевидно, очень хорошая слава, настолько, что даже бабуля, которая изначально просто приносила ему еды, почти переехала к нему, следя теперь за чистотой в доме, за свежестью вещей и еды. Бывали моменты, когда Донхек днями не вставал из-за своего стола, не ел и не пил, потому что был просто увлечен процессом, и однажды он здорово напугал зашедшую в гости молодую соседку с грудным ребенком, когда не пошевелился ни одной мышцей на ее голос, уронивши верхнюю часть тела на стол. С того дня опека над ним увеличилась в несколько раз: женщины обязательно приходили каждый день, чтобы принести что-то вкусное, что могли, и проверить, как чувствует себя этот ребенок, следящий за здоровьем каждого в поселении, кроме своего собственного. — Я уже отругал их, они все поняли, — продолжил он мягко, пока мазал чистыми тонкими пальцами ранки на коленках сонного Рё. — Куда там! — Все не унималась пожилая женщина. — Сакуя даже ухом не повел, да, сорванец?! — Она ущипнула его за щеку, и мальчик искренне вскрикнул, схватился за мягкую кожу и юркнул за спину Шиона. — Они дети, падать и разбивать коленки — их работа, — ответил Донхек и подул на ножки ребенка, пока высыхающие слезы стояли у того в глазах, — тем более, все заживет очень быстро, потому что наш Рё храбрый и большой мальчик. Рику фыркнул, а Шион шикнул на него. Донхек улыбнулся, снял Рё с кровати и за руку передал самому старшему. — Вы можете идти. Проследи, чтобы мазь впиталась, и только потом идите к озеру, понятно? — Понятно, — ответил Шион. Донхек улыбнулся ему, еще раз показывая, что он не виноват, а тот только смущенно опустил взгляд, подчиняясь, когда Хек снова легко потрепал его по голове.***
Совершив свой обычный обход больных, Донхек решает снова вернуться к озеру. только что он был сначала у миссис Пак, пожилой женщины, у которой проблемы с ногами: взбухающие вены приносят ей режущую боль при ходьбе, и Донхек долго и упорно разрабатывал мазь, чтобы убирать воспаление. И, надо сказать, его великолепные руки сотворили действительно полезное лекарство, потому что с каждым приступом воспаления оно было меньше и меньше, да и боль, по словам женщины, уже не такая невыносимая. Далее хек посетил самую дальнюю хижину, в которой жил совсем еще маленький ребенок с коликами. Его мама, совсем еще молодая девушка, стеснялась просить помощи соседок до поры до времени, пока они не рассказали об этом Донхеку. Теперь малыш почти не страдал коликами, но Хек все равно часто ходил проведывать его: ему нравилось, как эта милая девчушка, только ее сажали на руки лекаря, заглядывала в его темные глаза своими большими влажными глазищами и что-то лепетала на своем языке, еще не умея говорить. Это была самая приятная часть посещения: дети правда любили Донхека, особенно после того, как он инициировался омегой: совсем маленькие, чувствуя успокаивающий запах, становились тихими в его руках, редко сопротивлялись, когда Донхек поил их своими лекарствами. Их мамы всегда шутили, что вся аура Донхека так влияет на них, что мальчик обладает такой энергией, заставляющей других слушать его, при этом не чувствуя опасности или подвоха. То, что такой омега как Донхек обнаружил в себе талант к лечебному делу и развил его до индивидуальных навыков, вероятно, было самым судьбоносным совпадением. И, несомненно, неизмеримой удачей для местных жителей. Он заглянул еще ко многим, к кому обещал зайти, таская за собой желтые листы и чернила с перьями, с помощью которых вел учет болезни, записывал изменения и обязательно лекарства, которые использовал для того или иного человека. Вместе с этим ему так же нужно было носить с собой сумки с едой и разными вкусностями, которыми его снабжали за его нелегкую работу. Особенно та девушка с маленькой дочкой, у которой сам Донхек принимал роды. Это был его первый опыт, тем не менее, успешный, потому что он тщательно готовился к этому почти в течение всей беременности девушки. Весь полученный опыт обязательно был зафиксирован тонкой карамельной рукой на желтых листах и бережно сложен в одну из многочисленных стопок. Донхеку нравилось, что его никто не контролировал, не указывал, не ограничивал в его деятельности. Пару раз в их селение приезжали доктора, когда он был еще совсем мал, но вызывать их всегда было непросто и очень долго: они жили далеко от ближайшего центра, приезд врача мог занимать больше суток. А если это будет задыхающийся ребенок, у которого вдруг появилась аллергия на шишки из варенья, что буквально пару недель назад случилось с Сакуей? Счет шел на минуты, дожидаться того, кто мог бы помочь, не было времени, отеки могли бы лишить ребенка дыхания, и тогда… впрочем, к счастью, плохого не случилось, Донхек оказался рядом и точно знал, что надо делать. Сейчас, когда горячее солнце катилось вниз и выглядывало из-за линии горизонта только наполовину, Донхек, наконец, может вздохнуть пару минуток. В его доме ждет привезенная отцом Шиона из книжной лавки в центральном селении огромная книга болезней, которыми можно было заразиться различными путями или же получить по наследству. Там же была болезнь, называющаяся «мигренью», но, как понял Донхек по быстрому первому взгляду, это один из видов головной боли. Возможно, что однажды он уже помогал кому-то с этим, только не знал научного названия этого недуга. Впрочем, у него впереди вся ночь, потому что завтра нужно будет только сбегать к знакомому дедушке, сломавшему ногу. Он любил Донхека, как своего внука, и всегда ждал его в гости просто так, как, впрочем, и все остальные в поселении. Парень прикрыл глаза и наполнил грудь прохладным ветром, проснувшимся после того, как солнце снова объявляло всему миру, что собирается покинуть его и отдохнуть несколько часов, чтобы вскоре снова порадовать людей рассветом. Смелый ветер развевал пушистые вьющиеся волосы, он касался его слегка покрасневших от солнца щек. Высокая трава щекотала голые руки и ноги, деликатно привлекала к себе внимание мальчика, умоляла провести по ней теплой загорелой рукой с тонкими пальцами. И вот теперь, когда день завершался и начинало темнеть, когда куриная слепота брала свое из-за темного густого пространства, Донхек думал, что никто не хватится его: детей уже загнали по домам, в озере купаться уже тоже поздно, а взрослые здесь обычно не гуляют из-за куч насекомых. Однако сквозь легкие волны ветра и шелеста травы он вдруг слышит шаги, чьи-то ноги мнут землю и листву, ломают тонкие стебли сорняков и каких-то мелких мягких кустиков. Он не открывает глаза до последнего, потому что ветер не принес ему ни один запах, кроме запаха природы вокруг него, и это говорило о том, что к нему сейчас направлялся ребенок. Внезапно на его ноги выше колена опускается что-то мягкое, прохладное, почти невесомое, немного щекочет кожу. Это цветы, букет цветов. Мальчик открывает глаза и видит на своих ногах дикие ромашки, они мелкие, пестрые, у них белоснежные лепестки в несколько рядов, а зелено-желтая сердцевина совсем маленькая. Среди этих мелких цветочков он видит крупные головы тюльпанов, что несомненно привлекает его внимание. Наконец, он поднимает голову, чтобы взглянуть на своего дарителя. — Шион, — произносит он, мягко улыбаясь. Шион стоит над ним и смотрит в его лицо непрерывно, стойко. И Донхек действительно обожает смотреть, как его непривычно для их жителей светлые русые волосы рассыпаются на ветру. Мальчик не садится рядом с ним, все так же смотрит внимательно и выглядит смущенным. — Где ты взял тюльпаны? — Так же нежно и спокойно спрашивает Донхек. Он не стал говорить «украл», потому что это могло бы обидеть Шиона. Но это не меняет того факта, что тюльпаны — не дикие цветы, они не растут просто так, как ромашки, и если ради него, Донхека, этот ребенок пошел на воровство, то это совсем не весело. — Мама высаживала луковицы, — ответил Шион и все же присел на корточки рядом с Донхеком, примяв для себя перед этим траву. — Ах, так вот почему ты не пускал меня в ваш садик, - рассмеялся Донхек. А он все не мог понять, почему Шион, который обычно слушает Донхека беспрекословно, вдруг строго запретил ему любоваться цветами их сада. Мама Шиона – цветочница, которая торгует своими цветами на рынке и ярмарках. И, зная о любви Донхека к цветам, Шион часто приносил их ему. Лекарь иногда делал из них пахучие масла, расслабляющие и оставляющие на волосах цветочный аромат. — Хен, — Шион не улыбнулся в ответ, и Донхек, поднеся цветы к лицу, посмотрел на него, готовясь слушать. Мальчик вдруг посмотрел на свои коленки и обнял их руками. – Я хотел извиниться перед тобой. Донхек вскинул брови. — За что? — За мои слова об омегах… хен, — Шион снова смотрит на него с поджатыми губами, — ты не слабый… омеги не слабые, — говорит он четко, — потому что ты самая сильная омега, которую я знаю, хотя мне только одиннадцать… — Последнее он уже пробормотал и снова смутился. — Ты умный, сильный, решительный, ты так много всего умеешь… Поэтому, хен, извини за то, что я сказал тогда. Хек смотрел на него спокойным, ровным взглядом, дружелюбным и светящимся в уже загустевших сумерках. Он не перебивал мальчика, пока тот подбирал слова и сбивался. И, конечно, он понимал. Он не мог винить его за его взгляд, потому что это то, о чем рассказывают малышам, как только они начинают мало-помалу понимать окружающий мир: альфы – сильные, большие, они добытчики, охотники; омеги – мягкие, изящные, спокойные и кроткие, они любят природу, любят готовить, рукоделие, они рожают детей от альф и всю жизнь робеют перед ними, подчиняются им. Они слабы физически и психологически, максимум, что они могут поднять из тяжестей – своего ребенка, пока он не начнет взрослеть и готовиться к своему представлению альфой или омегой. И щенки растут с этим в своих юных головах, это то, что им говорят самые дорогие для них люди – их родители. Как они смеют их не слушать в столь нежном возрасте? Но Шион, как самый старший из их маленькой своры, конечно, уже может иметь другие воззрения, сравнивать их, ему интересно наблюдать за миром, а не просто развлекаться и забавляться. — Хорошо, — отвечает Донхек, — мир, Шион. Он ярко улыбается мальчику и ерошит его волосы. Однако тот все еще выглядит не до конца уверенным. Донхек убирает опавший листик с его плеча. — Что не так? Я не обижаюсь на тебя, — как можно более миролюбиво говорит Донхек, — и, если честно, я и не обижался. — Ты… не разочарован во мне? — Вдруг спрашивает Шион тихо. — Разочарован? Как я могу? – Смеется Хек и видит, как плечи ребенка расслабляются. — Ты же такой ответственный, серьезный, добрый мальчик. Ты всегда помогаешь мне с младшими, носишь мои книги, собираешь для меня цветы, — он ближе прижимает его ромашки и тюльпаны к груди, — ты не сделал ничего плохого. Я люблю тебя так же, как и раньше. Донхек точно может увидеть, как щеки Шиона немного покраснели. «Он уже скоро», думает Хек, пока новый порыв ветра колышет их волосы и травинки вокруг их тел. Шион, наконец, улыбается. Донхек устало выдыхает: знакомая комфортная обстановка слишком сильно расслабила его тело, захотелось спать. Теплая земля звала к себе, темнеющее звездное небо готово было отправить разум в полет, растворить в себе и заставить забыть о мирской жизни, утонув в бесконечном небесном просторе. В конце концов, посидев в молчании еще немного, Донхек и Шион засобирались домой: родители Шиона, должно быть, беспокоятся. Проводив мальчика, Донхек отправился к себе и все же поддался спокойному сну, не найдя в себе силы забыться в своей новой книге.***
Утро стояло на удивление пасмурное: небо немного затянулось светло-серыми облаками, перекрывая обычно ярко-голубые цвета. Донхек, спавший особенно хорошо прошлую ночь из-за приятного запаха тюльпанов, немного расстроился, когда увидел эти краски. Это было бледно и холодно, но, тем не менее, все еще светло. Тучи бывали и похуже, почернее. Донхек позавтракал кашей с фруктами от бабушки, выпил молока и крепко засел за книгу. Ему очень хотелось начать свои эксперименты, отправиться на поиски трав, но для начала нужно было внимательно изучить то, что было написано. Донхек не скрывал, что имел очень нетерпеливый характер порой, но он старался контролировать это, так как его лечебная деятельность требовала внимательности и усидчивости. Он достал листы и приготовился делать записи, перелистывая тонкие страницы тяжелой книги. Примерно через два часа Донхек вспомнил о своем единственном на сегодня пациенте. Он вытащил нос из книги, потянулся, похрустев несколькими суставами, и вышел из дома, перед этим еще раз взглянув на букет на своем прикроватном ящике. В доме дедушки Има всегда пахло травами, как и в доме Хека, и лекарствами, которые мальчик ему предлагал от разных недугов. В основном это успокаивающие масла или завариваемые горячей водой сушеные листья. Донхек чувствовал себя здесь максимально комфортно и спокойно. — Это настоящий дар, ты знаешь, Донхек-а? – Заговорил дедушка Им своим как обычно бодрым голосом. Эта бодрость была не только в его голосе, но и во всем существе, движениях, ходьбе. Когда-то физически сильный и крупный альфа работал день и ночь и не знал усталости. Сейчас же этот глубоко пожилой мужчина был, конечно, не так силен телом, но все еще стойкий душой и характером, словоохотлив и иногда резок в своих речах, отчего постоянно ссорился со своими соседками-бабулями. — Что вы, - ответил Донхек, пока рассматривал больную ногу. Кость почти срослась, и довольно удачно. — Чей же ты будешь такой, а? – Лукаво спросил дедушка, посмеиваясь своим хриплым голосом. Донхек цыкнул и, улыбаясь, закатил глаза. — Свой я буду, дедуля, свой, — повторил Донхек уже в сотый раз, зная, что мужчина всегда ждет этого. Он чувствовал хорошее настроение этого альфы и оттого был спокоен и игрив тоже. На смуглых щеках мальчика сиял здоровый румянец, глаза искрились жизнью, руки двигались легко и четко знали, что нужно делать. Он был воздушный, как перышко, и прекрасный, как цветок. — Солнца сегодня нет почти, — заметил мужчина между прочим, — давно у нас так пасмурно не было. Не просто так это. Донхек, собиравший уже свои вещи, удивленно посмотрел на него. — Наверное, начинает холодать, — он беспечно пожал плечами. Конечно, он тоже заметил изменение погоды, но не то чтобы придал этому такое уж огромное значение. — Рано еще, — со знанием дела ответил дедушка. — Только если холод сам не мчится сюда. — Сам? — Донхек нахмурился, вообще не понимая, о чем речь. Была ли это какая-то легенда, поверье? Его пухлые губы надулись в процессе переваривания информации, но он так и не понял. В надежде на объяснение он взглянул на дедушку, но тот уже отвернулся к окну и задумчиво жевал губу, как это часто делают беззубые старики. Вдруг дверь в дом распахнулась нараспашку и в комнату влетела маленькая фигурка. — Донхек-хен! — это был Сакуя, запыхавшийся страшно, покрасневший, с взъерошенными волосами. — Хен, там..! — Сакуя, — строго проговорил Хек, нахмурившись, — поздоровайся с дедушкой сначала. Мальчишка быстро посмотрел на дедушку, сложился пополам в неестественном поклоне и так же быстро снова выпрямился и схватил Донхека за тонкую медовую руку. — Там приехали! За тобой!