The lamb's thirst

Она не может сказать, панику она испытывает или волнение. Вероятно, всё сразу. Мгновение назад ее глаза были закрыты, и внезапное жестокое сияние на несколько секунд окрашивает все в синий цвет, прежде чем зрение фокусируется и она замечает. Находясь так далеко впереди, на обочине дороги, она поначалу не может сказать, уходит ли он прочь или приближается к ней. Сейчас полдень. Солнце высоко в небе; волны тёплого воздуха поднимаются от дороги, немного размывая его очертания. Ее веки дрожат, и она трет глаза, все еще сонная и сбитая с толку после слабого сна, в который впала, пока полностью не приходит в себя и не вскакивает со стула. Она бросается развязать рукава комбинезона, чтобы застегнуть его и возится с этим, пока идет в его направлении. Она не осознает, что в мгновение ока переключается с быстрой, скачкообразной ходьбы на обычный бег, ее тело реагирует на обещание вырваться из изоляции более открыто, чем разум. Она этого не осознает, потому что всевозможные вопросы борются за внимание в ее голове. Стражник не пришёл бы пешком. Так ведь? Это мужчина. Или ей кажется? Он едет на север? Откуда он? Что случилось? Не может быть, чтобы он не заметил ее сейчас, и хотя кажется, что он движется медленно, его, похоже, не беспокоит, что она бежит к нему, потому что он ни на секунду не прекращает двигаться вперед. С другой стороны, она, как идиотка, мчится на полной скорости, пиная грязь на ходу - пока ее мозг не начинает заикаться, наконец, регистрируя довольно важную информацию, которую она не могла оценить издалека, по мере приближения к нему. Высокий. Высокий. -высокий, высокий, высокий-высокий- Ее ноги улавливают посыл и резко замедляют ход. Одним быстрым движением она достает свой V-k8 и направляет его на него. Он останавливается как вкопанный. – ВСТАНЬ НА СВОИ ЧЕРТОВЫ КОЛЕНИ. Приказ эхом разносится в воздухе вокруг них. Она вообще не понимает, что делает, и, блять, надеется, что это не заметно. В какой-то момент она боится, что он может не подчиниться, но он подчиняется, сгибая трясущееся колено, чтобы опуститься на землю. Он изо всех сил пытается сохранить равновесие, потому что не отпускает животное, которое прижимает к груди. Так-то лучше. Высокий ублюдок. Она снова идет к нему быстрыми шагами, все еще направляя на него пистолет, переводя дыхание, только для того, чтобы снова замедлить шаг по мере приближения, пока осматривает его остальную часть. Его густые черные волосы, мокрые от пота, прилипли ко лбу. Его щеки красные. Его губы приоткрыты, глаза, устремленные в землю перед ним, немного остекленели. Он не выглядит слишком воодушевленным своей небольшой прогулкой под солнцем - возможно, потому, что забыл для нее одеться. Стоять на коленях в такую ​​жару, похоже, тоже не самое любимое его занятие. Очень жаль. Она не заметила маленькую спортивную сумку на его плече – маленькую, но на вид не лёгкую. Это растянутая, синяя, почти черная, рубашка с длинными рукавами, которую он носит как топ, и она не может сказать, что это за ткань, но она выглядит недостаточно легкой. Похоже, под ней сильные плечи, и хотя она оценивает, что он в данный момент он довольно слаб - и конечно же, испытывает жажду - она ​​не собирается сразу ослаблять свою защиту. Ее знаний в области самообороны катастрофически не хватает. Ему не обязательно это знать. Пара толстых, больших джинсов – или раньше он был больше? – настолько старых, что ткань потеряла почти весь свой цвет, и коричневые ботинки с низким вырезом, которые, должно быть, прошли тысячи миль на каких-то других ногах до его собственных. И у него на руках ягненок. Похоже, он тоже наслаждается прогулкой. Он не больше взрослого кота, обмякший в его объятиях, с мягкой шеей и головой, поникшей на сгибе локтя хозяина. Сейчас она находится всего в нескольких футах от него, но из любопытства все равно делает два шага вперед, гадая, жив ли он еще. Она не замечает, как путешественник напрягается и крепче держится, когда она это делает. Она не понимает, почему он это сделал, пока это не обретет смысл через две секунды, когда она видит голубые, почти белые глаза ягненка. Давайте пропустим светскую беседу. – Это кактусовый ягненок? Отлично. Она говорит как ребенок. Как пугающе. Это не правильное название, просто так их называют в народе. Его плечи слегка опускаются после ее вопроса. Получается, что да. – Да, — подтверждает он. Низкий тембр его голоса только усиливает ее тревогу, и он смотрит на нее снизу вверх, явно недовольный, но не похоже, что он собирается сопротивляться. – Я думала, они вымерли, — продолжает она. Его челюсть напрягается. Хотя он, вероятно, не осознает этого, от ее слов он еще крепче сжал ягненка. – Они этого не сделали, — наконец бормочет он. Она слышала о них от тех, кто был в её родном лагере. Кактусовые овцы могут выживать месяцами на одной воде. Также известно, что у них один партнёр на всю жизнь. Если один умрет, умрет и другой. Что интересно, за этим нет никакой биологической причины, объясняющей, почему это происходит. Просто печально известно, что это происходит каждый раз. Если вы убьете друга кактусовой овцы, она ляжет, перестанет есть и пить, пока не наступит смерть Вот и все, что она об этом знает. Да, и еще, они стоят целое состояние. У него чертовски пересохли губы. А на бедре висит бутылка из нержавеющей стали. Он не идиот. Он отдал ягненку всю воду — Что ты собираешься с ним делать? — спрашивает она, не в силах сдержать свое любопытство. Но теперь он действительно смотрит на нее так, словно ненавидит. Даже одно лишь только предположение, что он должен что-то сделать с животным, очевидно, беспокоит его. Она не может точно сказать почему, но ей действительно больно от этого. Если подумать, она наставила на него пистолет, но это к делу не относится. Это заставляет ее ненавидеть его в ответ. Она рычит: — Ты, черт возьми, можешь говорить? Это мимолетная вещь, едва уловимая. На его губах. Малейшее сжатие губ, малейшая дрожь, когда он собирается заговорить, но его губы не размыкаются, и с них не слетает ни слова. Он лишь делает небольшой, прерывистый выдох через нос. Она сразу же вспоминает чернокожую девушку, имени которой никогда не знала, чья кровать долгие годы стояла рядом с ней. Она тоже заикалась, замолкала, придерживалась коротких предложений, меняя слова в середине мысли. Ее губы тоже немного дрожали, а затем она молчала. Другие дети съедали ее живьем, а некоторые из них запрещали остальным дружить с ней. Рей возвращается в эти воспоминания легко, очень легко. Она запихивает это обратно в уголок своего сознания, где ему самое место. Ты можешь говорить. В конце концов, это не такой уж риторический вопрос. – Нет, — начинает она, пристально наблюдая за его лицом, когда она спрашивает, имея в виду : – Ты действительно не можешь, не так ли? – Я могу, — тихо говорит он в ответ. В нем нет злости, он просто констатирует это как факт. Она опускает пистолет. Он смотрит на нее, хмурясь из-за того, как ярко светит солнце. – У тебя заикание, не так ли? Он опускает на это взгляд. Затем, с настоящим энтузиазмом девятилетнего ребенка, пробующего новую игрушку, с ухмылкой на губах, она говорит: – Скажи: от топота копыт пыль по полю летит... – Нет. Его глаза все еще опущены. Она прикусывает внутреннюю часть щеки и сглатывает. По какой-то причине она чувствует себя дерьмом. Ей это не нравится. Чтобы противостоять чувству вины, ее тон становится еще более резким: – Ваш чип. Она удерживается от закатывания глаз, когда видит, что он изо всех сил пытается закатать рукав до предплечья, чтобы обнажить правую руку, в то же время отказываясь отпускать ягненка. Она достает из кармана ржавое устройство, которое ей выдали в первый день работы, и впервые включает его. Ещё раз, как это дерьмо работает? Она ничего не видит на экране, когда он загорается. Неуверенная, она приближает верхнюю часть устройства к внутренней стороне его руки, удерживая его ту на месте. К ее облегчению, он крайне уступчив. Она нажимает кнопку сбоку, чтобы отсканировать его. Нет звукового сигнала. Она бросает быстрый взгляд на его лицо, проверяя, нет ли каких-либо признаков, по которым он может сказать, что она беспомощна. Затем она снова смотрит на экран. Он безжалостно пуст. Но как только она собирается отсканировать его во второй раз, устройство издает слабый звуковой сигнал. Она спешит взглянуть на экран. Там появилась целая куча информации. Она пока не позволяет себе претендовать на победу и осторожно спрашивает: – Ты... Как тебя зовут? Он прищуривает глаза. Это не презрение - лишь замешательство. – Бенджамин Соло. На самом деле ей приходится воздерживаться от громкого шипящего "ДА!" при звуке его имени. Не только её устройство работает, но и с ним все в порядке. Он проверил свой чип и обновил свой статус на каждой станции. Его голос возвращает ее к нему. – Могу я... Рассчитанная пауза. Она поднимает бровь. –... вставать? У нее нет причин смущаться. Но она откашливается, снова прикусывая внутреннюю часть щеки. – Ах, да, да, ты можешь. Какое бесстрашие. Он опирается рукой о землю и медленно встаёт перед ней на дрожащих ногах, заставляя ее вытянуть шею, чтобы посмотреть на него. Вспомнив о его росте, она инстинктивно делает два шага назад. Но дыхание его довольно неровное, глаза полуоткрыты. Он крепко держит ягненка, как будто цепляется за него, а не несет. Его взгляд устремлен в лес. В нем есть спокойная уверенность. Вот тогда она понимает: вот и все. Она сделала свою работу. Теперь он волен поступать, как ему заблагорассудится. Игнорируя причины, по которым она это делает, очевидно, совсем не готовая к тому, чтобы ее оставили в одиночестве, она выпаливает, прежде чем успевает сдержаться: – Тебе… тебе нужна вода! Его глаза снова возвращаются к ней. – Я знаю, — бормочет он. Верно. Она перефразирует: — Я имею в виду, что на станции есть вода. Теперь он смотрит на нее так, будто она ему действительно интересна. Как будто он пытается понять ее. Он кивает один раз: — Я знаю, — он тихо повторяет ещё раз. Она смотрит куда угодно, только не на него, снова смущается, затем по какой-то причине пожимает плечами, прежде чем повернуться, чтобы вернуться на станцию. В какой-то момент она оглядывается, чтобы проверить, следует ли он за ней. Она идет быстро - он далеко позади, но идёт Это заставляет ее ускорить темп. Она добирается до станции намного раньше него. Миновав стеклянные двери, она устремляется внутрь между полками и тоннами дерьмовых банок, которые на них пылятся, чтобы добраться до задней части пищевого отсека станции, где хранятся продукты. Оттуда она может попасть на маленькую кухню. Ну, кухня – слишком уж громкое слово. Там плита и раковина, три стакана, кастрюля и две тарелки. Она наливает себе стакан, выпивает его за пять секунд и вздыхает. Она наливает ещё один, прежде чем вернуться к стойке. Она садится на табурет за упомянутой стойкой и тут же встает. Беспокойная. Она уже собирается подойти к двери, чтобы посмотреть, где он, когда он появляется за стеклом, щеки еще более красные, волосы все еще мокрые. Он закрывает глаза от облегчения, оказавшись внутри: бетон сохраняет в комнатах некоторую прохладу. Затем он несколько раз моргает, привыкая к темноте. – Вот немного воды, — говорит она, указывая на стакан. Его взгляд останавливается на стекле, затем снова на ней. – Мне нужно, — тяжело вздыхает он, размышляя, —... десять литров. Он подходит к ней и, не говоря ни слова, берет стакан, залпом выпивая половину. Она застигнута врасплох. – Эм, ты… ты хочешь бочку? Как, черт возьми, он сможет нести десять литров под таким солнцем? Он кивает, ставя стакан. Она хмурится, наблюдая, как он опускает три пальца в оставшуюся воду. Она не хочет пялиться, поэтому ей удается обманывать себя целых пять секунд, прежде чем любопытство берет верх, и она снова смотрит на него. Он опускает пальцы в стакан, затем позволяет воде капать с пальцев на лоб ягненка – на рот, на нос – гладит его по голове, его глаза сосредоточены на животном. Она слегка наклоняется вперед, чтобы лучше видеть, и, сама того не желая, подходит немного ближе. Ягненок дрожит, слабо покачивая головой под его ласками. Он издает тихо хрюкает, закрывая глаза. Рука Соло с каждым движением охватывает всю голову, нежно лаская шерсть. Она не может сказать почему, но от этого почти невозможно оторвать взгляд. Дело не в не ягненке. Ей он не кажется милым. Она вообще не любит животных. Она чувствует себя некомфортно рядом с ними, и не важно, что это за животное. Однако теперь она не может отвести взгляд от того, каким умиротворенным выглядит ягненок, пока Соло продолжает его ласкать. За исключением того, что ей приходится, потому что в какой-то момент она поднимает взгляд на его владельца Только чтобы обнаружить, что он смотрит на нее, и на его губах играет тень ухмылки. Ее сердце подпрыгивает, и она поспешно отступает назад, тихо бормоча: – Я, я пойду принесу эту бочку. Она возвращается к ним, толкая её по земле всю дорогу от склада. Он протягивает запястье, чтобы перевести кредиты за воду. Она даже не знает, правильно ли это делает, или просто предлагает ему десять литров воды. Затем он со стоном поднимая бочку с земли. Спортивная сумка все еще у него на плече, ягненок прижат к нему правой рукой, когда он оглядывается на нее поверх своего плеча: – Дверь. Пожалуйста. Проходят две секунды, пока она просто стоит там. Она может только наблюдать за происходящим. Ей приходит в голову мысль сказать ему, что он может переночевать здесь, если захочет, но она тут же передумывает. Она ничего не может поделать, но все равно спрашивает, морщась, когда слышит, как жалобно звучит ее голос: — Тут… Ты можешь получить еду. Он смотрит на нее уверенно. – В этом нет необходимости. Она подходит к двери, не глядя на него, и открывает ее, снова оборонительно пожимая плечами, прежде чем пробормотать: – Ну что ж. Увидимся. - игнорируя шум в ушах, от того, что она снова собирается снова погрузиться в одиночество своей жизни. Перерыв был кратким. И это не принесло облегчения – просто лучше показало, насколько жизнь здесь невыносима. Он ничего не говорит, проходя мимо нее. Она закрывает дверь, работая челюстью. Тело Зуи мелькает перед ее глазами. Снова. Она с силой прерывает это. Медленно, она оглядывается на стеклянную дверь. Просто хочется знать, в каком направлении он идет, — говорит она себе, выходит Где он, черт возьми? Она смотрит в обе стороны дороги, хмурится и моргает. Его нигде нет, он ушел в лес? Дорога туда займет примерно час, она смогла бы увидеть его; он ушел две минуты назад . Неужели у неё все-таки были гребаные галлюцинации? Она поворачивается, совершенно сбитая с толку, не подозревая, что вот-вот запутается еще больше. Она почти не замечает этого, потому что хижина позади станции наполовину скрыта одной из оранжерей, с того места, где она стоит. Тем не менее, она видит, что дверь открыта. Итак. У нее теперь есть сосед.