Договор

      Джекейрис Веларион, старший сын наследницы престола, уже не может припомнить момент, когда смирился со своей помолвкой с Эйгой Таргариен, второй дочерью короля Визериса I.       Возможно, дело в том, что смиряться там было особенно не с чем: их обручили совсем юными, когда они даже не допускали мысли о подоплеке намечающегося союза. Детьми их скорее интересовало, можно ли им будет не целоваться — они же приятели, и засовывать язык в рот своему другу — не по-товарищески, к тому же слюняво и как-то гадко. До переезда семьи Рейниры Таргариен на Драконий камень первенцы принцессы и королевы неплохо ладили. Память Джейса обрывочными сценами сохранила впечатления об их совместном времяпрепровождении.       С Эйгой всегда было весело. Долговязая и нескладная, с гнездом пепельных волос на голове, вечно в каких-то ушибах — «дикаркой» бранила ее Королева — она не походила на своих сверстниц, тем более — на окружавших маленьких принцев дочерей лордов, учившихся вышивать и петь. Этим, пожалуй, Эйга и привлекала несмышленых племянников: кажущаяся взрослой, она предпочитала их компанию. А еще была изобретательна на выдумки.       Вообще старшая тетя казалась исключительной: у нее был дракон, она умела лазать по деревьям, искушала сбежать с занятий, держала в страхе прислугу (хотя ее «террор» ограничивался невинными проделками), дралась с Джейсом на палках — они оба абсолютно ничего не смыслили с фехтовании: сир Кристон демонстративно игнорировал сыновей наследницы, обучая только старшего сына короля, Эйгу же, естественно, на ристалище никто не пускал.       Когда мать предложила обручить их с Эйгой и таким образом объединить ветви дома, государь яро приветствовал эту идею: уставший от конфликта двух дорогих его сердцу женщин, он видел в браке средней дочери и старшего внука решение всех потенциальных династических проблем, о которых постоянно трещали в оба уха его советники. В честь этой помолвки даже был дан пир, на котором, естественно, присутствовали нареченные. Невысокий темноволосый Джекейрис, одетый в новый бирюзовый камзол — он постоянно косился в сторону матери, повторяя про себя ее слова, что брак, основанный на дружбе (при этом слове Рейнира заметно кривилась), будет крепким и счастливым. Эйга в тот момент была головы на три выше его: ее отмыли и одели в неудобное красное платье, заплели ее пушащиеся волосы в хитроумные косы и вытолкнули танцевать с маленьким принцем. Уже тогда была очевидна нелепость всей задумки: двое пугливых детей, не способных понять политики взрослых, но вынужденных плясать — в прямом смысле слова — под их дудку. Тот танец походил на импровизированный бой на палках, устраиваемый ими во внутреннем дворе в вечерний час: они скакали вокруг друг друга, ничуть не подходящие ни друг другу, ни обществу. Лорды прозвали это празднество «Торжеством двух отребий»: Джейса шепотом называли бастардом, Эйгу — неудачной попыткой.       Во время первой беременности королевы Алисенты все мейстеры в один голос утверждали, что родится мальчик. Король готовился назвать его в честь Завоевателя. Но все высокие речи умолкли практически одновременно, когда выяснилось, что ребенок — девочка. Больше всех, пожалуй, расстроился Отто Хайтауэр, возлагавший на это дитя большие надежды. Появление еще одной принцессы — Хелейны — встретили в разы спокойнее: с определением ее пола во время вынашивания лекари не торопились, предпочитая ссылаться на волю Богов, да и Королева чувствовала, что это девочка. А когда родился долгожданный королем мальчик, Визерис уже не настолько был озабочен этим вопросом: куда более важным виделось готовящееся пополнение в семье его старшей дочери. Поговаривали, король радовался первому внуку больше, чем первому сыну, его даже не смутил резко контрастировавший с таргариеновской внешностью темный пушок на голове первенца принцессы. О наличии младшего сына Его Величество, наверняка, уже вовсе не помнит — Дейрон еще в детстве отправился в Старомест.       При дворе верили, что помолвка «ублюдка» и «уродины» продлится недолго, ровно как с нетерпением ожидали объявления нового наследника. Но время шло: Принцесса с семьей переехала на Драконий камень, сменился Десница, а положение вещей осталось прежним. Король не считал таким уж необходимым, чтобы обрученные чаще видели друг друга — «их любовь будет крепнуть на расстоянии» — как и оставался верен выбору в вопросе наследования.       Трагедия, произошедшая на Дрифтмарке, также не сказалась ни на одном из пунктов. Несмотря на обострившиеся до предела отношения «черных» и «зеленых», на увечье принца Эймонда, король вновь подтвердил, что все разногласия будут урегулированы браком его дочери и внука. В ту ночь ни один из названных даже не осмелился взглянуть в сторону своего суженного. Щека Эйги горела после оплеухи матери, а голова раскалывалась после допроса отца об источнике «клеветы». Отец впервые за несколько лет обратился к ней напрямую, но он накричал на нее, требуя ответа, который ни один здравомыслящий человек не произнес бы вслух. И даже когда принцесса пробурчала «все знают, только глянь на них», она не нашла в себе сил встретиться взглядом с Джейсом. А тот стоял рядом с матерью, прижимающей к себе Люка, и не представлял, как реагировать на обвинения. Он был прекрасно осведомлен, кто его отец, но, тем не менее, оказался совершенно не готов ни к роковым словам, вылетевшим из уст его невесты, ни к красноречивой тишине, их сопровождавшей.       Когда позже он спросил у матери, неужели их помолвка возможна после всего произошедшего, та, тяжело вздохнув, сказала, что такова воля короля. Джекейрис тогда задал следующий вопрос: может ли она отменить эту помолвку, когда сама станет королевой. Но мать, морщась от боли в только зашитой руке, ответила, что в то время это будет уже не важным.       Но Джейсу было важно! Он не хотел жениться на этой предательнице, на той, кто не уважает его. Конечно, он не оперировал категориями «уважения» и «взаимопонимания», но подразумевал их на чувственном уровне. Эйга больше ему не нравилась, но оставалась его долгом. Поэтому он решил стать лучшей версией принца, чтоб ничего в нем не могло вызвать нареканий — ни его валирийский, ни знания история и философии, ни управление драконом, ни обращение с мечом — ничего. Джейс знал, что клеймо «бастарда» навсегда останется с ним, но лучше его имя будет ассоциироваться с преодолением проклятия его крови, чем с осквернением идеальных генов: пока он познавал все, что только можно познать, его нареченная познавала всех, кого только можно познать.       Время не изменило предпочтений второй дочери короля — до Драконьего камня доходили слухи из столицы: принцесса продолжала жить глупыми шутками и дешевыми увеселениями, и «развлечением с мальчишками». Она не могла не знать, что однажды станет королевой, но не делала ничего, чтоб соответствовать статусу жены правителя Семи королевств. Поговаривали, что она много пьет, на протяжении многих лет сбегает из дворца после заката, чтоб развлечься в Блошином конце, что она давно не девица. Ее величают «второй Сейрой», хотя сама Эйга предпочитает именоваться «первой своего имени». Горькая ирония присутствовала в факте рождения у такой набожной женщины как Алисента Хайтауэр столь грешной дочери. Судачили, что в ответ на бесконечные тирады матери, принцесса задавала один и тот же вопрос: почему первой дочери короля можно жить, как вздумается, а второй — нет?       Собираясь в Королевскую гавань, Джекейрис представляет Эйгу трактирной девкой с чертами Таргариенов: несколько раз он видел, с женщинами какого рода проводят время моряки, и содрогался, настраиваясь сохранять достоинство, какой бы не стала его невеста. Но, когда они впервые после десятилетней разлуки встречаются в Красном замке, принц не успевает удержать челюсть от падения.       Джейс даже сначала не понимает, кто перед ним, когда поднимает голову на балкон, откуда в детстве за их с братом тренировками наблюдал король. Его сейчас там нет — он вовсе, кажется, не покидает своих покоев — зато, сложив руки на перекладине, за схваткой принца Эймонда и сира Кристона следит старшая сестра первого: у нее тонкие запястья, увешанные браслетами, которые звенят при дуновении даже самого легкого ветра. Этот металлический шелест и привлекает внимание Джейса, он поднимает подбородок в поисках его источника и замирает. «Дева», — первая мысль, прострелившая его сознание, когда он более или менее подобрался — зубы глупо клацнули, когда он захлопнул рот. Принц думал, что валирийская красота не способна впечатлить его до такой степени: каждый день он видел мать — необыкновенно красивую женщину, но к ее образу он привык и воспринимал как нечто само собой разумеющееся — на дядю всего несколько мгновений назад он смотрел скорее настороженно, впечатленный его высоким уровнем боевого искусства, а не внешними данными. Но это…       «Пусть это будет Хелейна», — пронеслось в голове.       Это существо казалось неземным — впервые Джейс понял, почему о Таргариенах говорят больше как о богах, нежели о людях: бледная кожа, сияющая лунным светом в солнечных лучах, белые локоны, отливавшие серебром, пурпур глаз, вводящих в состояние транса. Джейс чувствовал, как у него слабеют ноги, а когда ее взгляд обратился к нему, понял, что пропал — на него смотрело божество Древней Валирии. Оно склонило голову, будто любопытная птица, анализируя его вид, но Джекейрису казалось, что, по меньшей мере, оно решало его судьбу. Но потом божество осклабилось мерзкой человеческой улыбочкой и туман дурмана растаял: — Мой дорогой суженый! — крикнула она.       Поза ее при этом так же мгновенно извратилась до неузнаваемости: она подалась вперед, выставляя напоказ декольте, перенесла вес на одну ногу, вильнув бедром, и повела обнаженным плечом, смахнув волосы за спину. На губах ее при этом играла та же кривая усмешка, будто она из последних сил держалась, чтобы не рассмеяться при виде его замешательства. Джекейрис сдержанно ей кивнул, не удостаивая большей реакцией ее расхлябанное обращение и не комментируя внешний вид. Внимание привлек прибывший Веймонд Веларион со свитой, так что принц поспешил отвернуться, про себя тяжело вздыхая.       Оно и к лучшему, думалось ему уже вечером, когда он раздраженно вертелся в постели, пытаясь принять удобную позу. Завтра был важный день, ему стоило бы выспаться, но вместо этого голову тревожили всевозможные думы: о разбирательстве, о наследовании, о «черных» и «зеленых», об Эйге. В конце концов, Джейс рухнул на спину — из груди вырвался обреченный стон — он потер глаза и уставился в потолок: это даже хорошо, что она такая…гадкая — заключил он — будь она лучше, он непременно бы в нее влюбился, позволил вертеть собой, как вздумается, жутко ревновал и мучился ее изменами — она извела бы его, довела до того, что в один прекрасный день он бы сбросился со скалы. Он намеренно утрировал, но суть от того не менялась — он не хотел любить Эйгу Таргариен. Он женится на ней, как велит долг, но не более — он ее такую даже не хочет, рассуждал Джейс. Едва ли после свадьбы она переменится — он не будет делить с ней постель, еще заразится чем-нибудь. Что до детей — вопрос сложный: ему нужен наследник, но доверять в этом такой женщине… Интересно, как у нее еще не уродилось никого внебрачного — значит, не совсем дура. Вот: они еще даже не принесли клятв друг другу и Богам, а Джейса уже колотило — он заранее чувствовал себя обманутым, униженным, осмеянным. Принц перевернул подушку холодной стороной и уткнулся в нее лицом: он разделит с ней постель в брачную ночь, так уж и быть, и постарается заделать ей ребенка, когда же тот родится, он сделает все, чтобы он не попал под влияние матери и стал ему достойным преемником. Он или она будет его единственным ребенком, по крайней мере, в браке с этой женщиной.       На следующий день Джекейрис чувствует себя больным и разбитым. Его раздражает всё и все окружающие: повод собрания заседания, завуалированные угрозы его матери и семейные разборки, кичащийся чистотой своей крови Веймонд Веларион, принцу, правда, хочется, чтобы тот порезал себя и показал ее густоту — может вогнать кинжал поглубже, чтоб наверняка. Эймонд легко ухмыляется, не сводя взора с нервного Люцериса, Эйге просто наплевать: она вся извелась стоять на одном месте, то и дело бросала взор на небо, виднеющееся в витражах зала, развлекала себя перемигиванием с любым, кто задерживал на ней взгляд дольше трех секунд. Но, хотя Джейс испепелял ее взглядом, на него она внимания не обращала. Мать периодически шипела на нее и норовила поправить слишком вольно затянутый лиф платья, то и дело сползающий ниже дозволенного в приличном обществе. Глядя на эту перепалку, Джейс даже понимает решение Отто Хайтауэра сделать ставку на Веймонда: оставить Люка без Плавникового трона — первый шаг к лишению матери статуса наследницы. Зачем довольствоваться совершенно неуправляемой королевой-консортом, когда можно получить послушного правящего монарха: Эймонд хоть и одноглазый, но гораздо более разумный. Деснице, вероятно, даже было бы выгоднее, ослепни принц окончательно — тогда бы вся власть перешла в его руки, но и без того игра стоила свеч.       В итоге сир Отто чуть вовсе не остается без возможности хоть как-то влиять на будущее государства: отдав предпочтение «законному сыну сира Лейнора», принцесса Рейнис предложила браки старших сыновей Рейниры и дочерей Деймона. Но Король утвердил только союз с Люком как будущим Лордом Приливов, помолвка же Джекейриса и Эйги осталась в силе.       Все закончилось лучше, чем могло бы, успокаивает себя Джейс и, переглянувшись с Бейлой, пожимает плечами. Он старается не думать о природе той эмоции, что поразила его, когда их помолвку с Эйгой планировали расторгнуть в угоду новому союзу с внучкой Рейнис. Принц осознает, с Бейлой было бы надежнее и, уж точно, в разы проще — она умна, находчива, смела и благоразумна, и не завязывает в узел все извилины в его голове одним своим видом. Он внушает себе, что дело в привычке — он уже смирился с тем, кто станет его будущей женой, поэтому потенциальная резкая перемена вполне могла так взволновать его. Кому до этой ситуации нет дела — так это Эйге. Готовясь покинуть зал, Джекейрис бросает на нее взгляд, думая отыскать на ее лице растерянность или облегчение, но принцесса исследует подол платья на предмет случайных капель крови, брызнувших в ее сторону, когда Деймон разрубил голову брата Морского змея.       Вечером же практически все внимание принцессы в кои-то веки приковано к нареченному: их сажают рядом, что располагает к возможности мило перешептываться без оглядки на взрослых, расположившихся напротив. И Эйга пользуется этим, как умеет. Она как будто выпила еще до начала ужина: допытывается, известно ли ему, что делать с женщиной, предлагает научить его самостоятельно — ему не стоит беспокоиться — или пригласить в их покои того, кто продемонстрирует на ней что-куда, мол, есть у нее на примете парочка кандидатов. Это пошлая провокация — Джекейрис понимает это, как осознает, что этим она оскорбляет только саму себя — но он вскакивает с места, сжимая кулаки так сильно, будто в них находится ее блудная тщедушная душа. Эймонд поднимается следом, угрожающе нависая над второй половиной стола, но к Джейсу уже вернулось самообладание, так что он с добродушной улыбкой произносит тост за свою нареченную, радуя умирающего короля. Когда Визерис просит музыкантов сыграть что-нибудь, принц приглашает на танец младшую тетю, преследуя низкую, но такую приятную цель задеть старшего сына монарха. А еще он не хочет танцевать с Эйгой, точнее, с ее языком, заточенным до настоящего жала.       Больше всего задевает то, что она права — он представляет отношения мужчины и женщины в постели только теоретически: Драконий камень не славился борделями, а впутываться в интрижки в замке было недопустимо. Вообще все эти рассуждения были ниже его достоинства — у него имелась невеста и он уважал ее честь, пускай она сама и не спешила блюсти свое девичество. И это раздражало, хотя, будучи честным с собой, Джейс признавался, что боится ударить в грязь лицом и разочаровать Эйгу как партнер, что ко всему прочему добавится и его несостоятельность как супруга. Ему нужен был опыт, понял Джейс, кружа тетю под рукой, так что пока они в столице, ему стоит наведаться на Шелковую улицу. Он попросит об этом Деймона — порочный принц, наверняка, знает наилучшее место.       Эта мысль заземляет немного, но недостаточно, чтобы не взорваться на словах сына короля о «похожих на отца» племянниках. Эйга со своей традиционной усмешкой поддерживает брата. Ее бокал взметается в воздух, как и кулак Джейса — напряжение всего дня находит выход в ударе по лицу принца Эймонда. Он так ненавидит это все: шепотки за спиной и прямой взгляд, нацеленный на его волосы — тень сира Харвина будет довлеть над ним всегда, что бы он не делал, каким бы идеальным принцем не стал. Для всех он всегда в первую очередь будет «бастардом».       Родители разводят детей по разным углам: Деймон встает между им и Эймондом, Эйгу королева оттаскивает от Бейлы, Люк заслоняет от когтей принцессы Рейну. Мать велит своим детям удалиться в свои покои, и Джейс слушается — выпустить пар ему теперь просто необходимо. Проходя мимо своей нареченной, он неосознанно задерживает дыхание — в нос ударяет запах алкоголя, благовоний и, внезапно, дракона. Он резко оборачивается к ней и впервые за день ловит искреннюю живую эмоцию — в фиалковых глазах читается интерес.

***

      Деймон даже не дослушивает предложение Джейса — на полуслове прерывает его приказом слуге найти бедняцкие одеяния, чтобы он и принцы могли «насладиться прогулкой» по ночной Гавани и остаться неузнанными. Примеряя на себя холщовые бриджи, просторную рубаху и теплый, но скромный плащ, юноша уже начинает ощущать себя свободнее. И если Деймону нужно прятать свои волосы под колпаком, то у братьев Веларионов в том нет необходимости — их каштановые волосы не привлекут излишнего внимания в толпе таких же среднестатистических жителей города. Главное не ошиваться возле Деймона — он их проводник, но не наставник.       Они гуляют по площадям и улицам, смотрят цирковое представление акробатов из Браавоса, пробуют заморские сладости и чихают от каких-то специй. Впервые, кажется, за всю жизнь Джейс раскован и беззаботен — его никто здесь не знает, он никому ничего не должен — и он жадно впитывает все эти впечатления. Ему даже кажется, что не настолько ему и нужен бордель — он мог бы гулять и гулять по этому живому человеческому улью. Впервые он задумывается, что, возможно, именно это ощущение выталкивает Эйгу из постели ночью и заставляет, избегая стражников, красться за ворота замка. Но Деймон уже стучит в дверь, и меньше чем через секунду та распахивается, впуская гостей внутрь помещения: то с одной, то с другой стороны на них обрушиваются рокот мужского баса и стук деревянных кружек, слышатся заигрывающие женские голоса, завлекающие гостей присоединиться к их компании и девичьи наигранные вскрики, когда их щипают за бок или зад.       Даже после гомона улицы здесь слишком шумно — у Джекейриса стучит в висках. Здесь слишком душно: пахнет элем, потом, сладкими маслами для тела. Но принц, игнорируя дискомфорт, делает первый шаг. Он напоминает себе, насколько важен этот опыт, что ему еще долго не представится удобный случай, если он не сделает этого сегодня (мать объявила, что завтра они уезжают домой). Это, может быть и не достойно принца королевской крови, но нормально для мужчины — а этой ночью Джейс — обычный горожанин. Со второго этажа, где и располагаются комнаты для утех, если прислушаться, за общим шумом можно различить девичьи стоны — это горячит кровь, и второй шаг принцу дается в разы легче. Думая найти позади Деймона, он оборачивается, но никого не обнаруживает — отчим предоставил их самих себе и своим порокам. Кроме того, на них теперь точно никто не обратит внимания — и это окончательно помогает раскрепоститься, а еще развязывает руки.       Джейс заранее оправдывает свое поведение проводимым экспериментом. Он тщательно изучит все, что его интересует, но не позволит затянуть себя в эти зыбучие пески разврата и похоти — он искренне в это верит, заказывая кружку эля, чтобы слиться с толпой. Мысль о нужности этого опыта только за тем, чтобы впечатлить Эйгу в их первую брачную ночь, тлеет где-то на подкорке, но он затаптывает ее сапогом, начиная осматриваться в поисках шлюхи.       Девицы в этом заведении будто обучены считывать желания клиентов по одному взгляду: не успевает Джейс, усевшись на лавку, повернуть голову, как на его колени порхает ночная бабочка. Девушка миловидна и улыбчива, ее руки моментально ложатся на его плечи, таз прижимается теснее, а рука юноши сама собой опускается на ее мягкое бедро. Он ей нравится — или она искусная актриса — она заливисто хохочет над его шутками, пьет из его стакана, перебирает пальцами волосы и ластится кошкой, прося подняться с ней наверх. Она шлюха и обслуживала разных людей, так что в состоянии даже в переодетом бедняком мужчине узнать состоятельного господина: он чист и ухожен, у него ровная осанка и нежные руки, хоть на ладонях и имеются шершавые мозоли, но его прикосновения деликатны, и выговор у него правильный. Этот мальчик — редкая возможность приятно провести время в постели и получить за это хорошие деньги. А заплатит он прилично — она чувствует пухлый кошелек на его поясе под плащом. Или это он уже готов остаться с ней наедине.       Но Джейс увлечен застольем — его даже не отвлекает ощущение пристального взгляда, прожигающего затылок: он пьет с братом и людьми, подсевшими к ним из-за соседнего стола, они травят какие-то байки и взрываются гоготом с любого намека на шутку — юноша даже не заканчивает пару анекдотов, как пьяный хохот заглушает его голос. И принц, сам не замечая как, подхватывает это настроение, уносясь на волнах веселья в мир панибратских похлопываний по спине, предложений пропустить еще по кружечке и бесконечных историй об опостылевших женах. Заливаясь смехом, он утыкается в плечо девушки, сидящей на его бедре — она ощущается уже так органично, что он забыл о ее присутствии — и случайно мажет губами по веснушчатому плечу: во рту оседает пряный привкус, и нос, не повинуясь воли хозяина, следует за тем же ароматом за ухо девицы. Джейс может поклясться, что она шумно выдыхает от такой неожиданной ласки, и уже готова накрыть его губы своими: ее дыхание кислит дешевым пойлом, но приближающиеся темные глаза гипнотизируют, не позволяя сдвинуться с места. Их прерывает голос собутыльника: — Да не томи ты девку!       Его тут же поддерживают товарищи: вокруг слышится улюлюкание и хмельные выкрики, среди которых «объезди ее как следует!» — самое пристойное. Шлюха поднимается и тянет его за собой, а он то ли слишком пьян, то ли обескуражен — у него это впервые. Он просто следует за ней к лестнице: взгляд исследует ее спину, спускается к обольстительно покачивающимся бедрам, переходит на их переплетенные пальцы — у нее на руке бряцающие браслеты. Ассоциация с другими украшениями, заворожившими его вчера, немного приводит Джейса в чувство: первое, что он попросит, когда они останутся наедине — снять их. Но эту не самую приятную мелодию прерывает другой звук: девушка резко останавливается, чуть пошатнувшись — клиент страхует от падения — в ее ладони, метнувшейся к груди, лежит увесистый мешочек монет. — Этого должно хватить, дорогая, — раздается со стороны балюстрады, — отдыхай.       Джекейрис не сразу припоминает, кому принадлежит этот насмешливый тон — настолько он пьян. Шлюха выпускает его ладонь и, виновато улыбнувшись, испаряется из поля зрения. Принц все же делает еще несколько шагов вверх по ступенькам и ровняется с человеком, встречу с которым в таком месте мог бы предсказать с легкостью. — Разве все хорошие принцы не должны в такое время видеть седьмой сон? — щерится Эйга.       На ней бесформенное льняное платье, серый платок, скрывающий волосы, глаза жирно подведены кайалом. Если не смотреть в них — ни за что не угадаешь в этой женщине вторую дочь короля. Она не выглядит здешней шлюхой: ее одеяние глухое и неприметное — в разы скромнее того, что она носит при дворе. Джейс пошатывается, подходя к ней. У него совершенно не сходятся детали головоломки: перед ним Эйга — ее хитрый прищур и змеиная усмешка, хрипловатый голос, но одета она чуть ли не как септа, по меркам борделя, уж точно. — От тебя пасет за версту. При таком количестве выпитого может не встать, знаешь ли, — шепчет она, будто делится сокровенным секретом. — И вообще я глубоко оскорблена, — с такого расстояния, а его почти не осталось между ними, настолько приблизился Джейс, он различает цвет ее глаз, — мой жених — в борделе!       Ее ладонь прижимается к груди, а рот комично распахивается. Она качает головой в немом укоре, но через мгновение снова скалится двумя рядами абсолютно ровных зубов. — Я готовился к ночи с тобой, — вылетает у принца раньше, чем он успевает даже мысленно сформулировать предложение.       А вот смятение, отразившееся на лице Эйги, совершенно натуральное. — Я почти тронута, — она быстро берет под контроль эмоции, так что не вглядывайся Джейс в ее лицо все это время — не заметил бы удивления мигом ранее. — Просто мученик — броситься в объятья шлюхи, чтобы узнать, как ублажить жену. — Скорее чтобы понять, как вести себя со шлюхой.       Она хотела дать ему пощечину — он прочитал это в ее глазах. Но взметнувшееся было запястье, снова опускается на место и гладит перекладину, будто предшествовавшая фраза адресовалась ей. — Иронично, неправда ли, — ее взгляд вгрызается в его лицо, — «Торжество двух отребий», акт второй: шлюха и бастард.       Это ощущается больнее кулака в висок и действует отрезвляюще. Джекейрис выпрямляется, и предостерегающе передергивает плечами. Что-то, видимо, настолько меняется в его лице, что Эйга отшатывается: здесь нет Деймона, чтобы остановить его, и принцесса осознает уязвимость собственного положения, оттого мелкими шажками пятится в сторону коридора, не сводя взгляда с наполнившихся кровью глаз принца. Джейс выжидает идеальный момент для броска, и, когда принцесса оборачивается к нему спиной, чтобы ринуться вглубь темного холла, он кидается за ней. Он не знает, что собирается сделать — пульс стучит в висках — наверное, напугать до седины в и без того белых волосах. Он подумает, когда поймает ее.       Она оказывается прыткой и изворотливой — будто они снова, как в детстве, играют в салки — тогда она всегда побеждала, потому что у нее ноги были длиннее. Но и сейчас Джейсу не удается словить ее: попытавшись схватить за волосы, он только срывает с ее головы платок, высвобождая косу. Эйга подлетает к последней двери, но замешкавшись с замком, не успевает юркнуть внутрь — юноша зажимает ее между собой и деревянной поверхностью. Она оцарапывает его щеку ногтями, заставляя отвлечься, а сама проворачивает ключ — они вваливаются в комнату.       Дверь с грохотом встает на место, а руки Джейса обхватают Эйгу под грудью. Она почему-то начинает безудержно смеяться, будто он щекочет ее, а не грубо сжимает, угрожая сломать ребра. Она смеется, пытаясь выпутаться из кольца чужих конечностей, и ее истерический смех заставляет принца очнуться: он не знает, зачем удерживает ее, это кажется делом принципа — усмирить ее. Эйга выворачивается лицом к нему и, зафиксировав щеки ладонями, шепчет. Жарко: — Ты же не хочешь этого брака, — Джейс не отзывается, отвлекшись на какое-то странное, незнакомое шевеление в груди. Она принимает его молчание за согласие, — мы могли бы заключить договор… — не осознавая собственных действий, Джейс тянет ее за серебряную косу, заставляя откинуть голову назад. — Попроси мать расторгнуть помолвку, — ей тяжело не то что говорить — дышать, но Джейс держит ее волосы будто морской трос, — женись на Бейле или Хелейне, но избавь меня от этого долга, — она тараторит на выдохе. Ее гортань ходит под тонкой кожей шеи, и Джейса так и подмывает прокусить ее и добраться зубами до кости. — Я уплыву на край света, где меня никогда не найдут, — его дыхание жжет ей шею, превращая кровь внутри в кипяток — она плавится в его тисках, неизвестно когда превратившихся в объятия. — Джейс…       Он невесомо, будто на пробу, касается губами ее шеи, но для Эйги его губы — компресс, наложенный на ожог. Она облегченно выдыхает — Джейс перехватывает этот поток воздуха собственным ртом. Он целует Эйгу Таргариен, а она отвечает ему — сюрреалистичнее сцены не придумаешь: действительно, бастард и шлюха. Он углубляет поцелуй, направляя ее голову, будто это он здесь искушенный любовник, а она все еще девица: вылизывает ее рот жадно, точно старается пометить ее, счистить следы предыдущих партнеров. Он концентрируется на мысли о той ярости, что наполняла его до краев всего минуту назад: он хотел доказать ей, что у него тоже имеются зубы, и он готов пустить их в ход — он тоже дракон, он тоже может разодрать и испепелить. Он ее будущий муж, и она будет если не уважать, то считаться с ним. Эйга стонет ему в рот, когда он слишком сильно вдавливает ее в себя, но судорожно цепляется за плечи, когда он собирается чуть отстраниться — она хочет его, понимает Джейс, когда ее бедра потираются о его пах. А он хочет ее — это не откровение, скорее, правда, выпущенная на свободу: — Как ты хочешь? — интересуется он, сбрасывая плащ, но Эйга ничего не отвечает: продолжая отвлекать его поцелуями, она вытаскивает его рубаху из брюк. — Как тебе больше всего нравится?       Он всегда желал, чтоб в его первый раз девушка под ним получала удовольствие, а Эйга (хоть он и представить себе не мог, что она станет его первой) точно знает, чего хочет в постели. Но она не отзывается, и Джейс трактует это как еще одну ее игру. Но он не позволит ей издеваться над ним: он не станет гадать, где ее трогать, чтоб она вновь издала тот тихий полувздох. Если она не хочет идти на уступки — он возьмет ее на своих условиях.       Когда он размышлял, как сложится их семейная жизнь, он предполагал, что должен будет в их первую (и желательно единственную) ночь брать ее сзади — чтоб не видеть ее бесстыжих глаз. Одержимый вопросом закрепления равного положения в этом браке, он думал сначала прогнуть ее, обозначив доминирующую роль. И сейчас, когда она гибко вилась в его руках, исследуя ладонями корпус, он решает воплотить замысел. Круто развернув ее к себе спиной, принц задирает юбку, комкая ту на талии, и кладет ладонь прямо вниз. Эйга охает, дергается, но Джейс не позволяет отстраниться, прижимая к собственной груди второй рукой. Она мокрая — палец скользит внутрь легко, но узкая — второй входит с усилием. Слишком узкая. Она вздрагивает и впивается пальцами в его запястье.       Джейс столбенеет, застигнутый врасплох озарением: она еще девица. Он не двигается, не зная, что делать — за секунду рушится весь этот образ «падшей принцессы», давно отдавшей свою невинность какому-то проходимцу из кабака и с тех пор познающей телесное удовольствие каждую ночь не только с мужчинами всех сословий, но и с женщинами. — Ты совсем что ли не представляешь, как трахаться? — она заводит руку за голову, и ощутимо тянет его за волосы, а потом, давя болезненный стон, сама насаживается на его фаланги.       Вся эта грязь — тоже образ.       Они не станут делать этого в каком-то непонятном борделе, решает Джейс, осторожно вынимая из нее пальцы, но не убирая руку совсем: он медленно, ласково ведет вверх по складкам, распределяя влагу. Ее много — он может это слышать. Вновь собираясь направиться вниз, он слышит задушенный стон и чувствует, как Эйга подается тазом назад, вжимаясь в его пах. — Здесь? — боясь спугнуть, спрашивает он и надавливает на то же место снова.       Она стонет громче и, кажется, просит сделать так еще раз — Джейс не уверен, не померещилось ли ему, но повторяет круговое движение. Эйга, захлебнувшись вдохом, хочет отстраниться, но он той же ладонью удерживает ее, пальцами второй разворачивает к себе ее лицо, чтобы не упустить ни звука. Ее глаза зажмурены, верхняя губа прикушена, ноздри широко раздуваются. Но когда Джейс снова нажимает на ту же точку, она судорожно втягивает воздух и приоткрывает рот, испуская рваный стон.       Ей нравится, осознает принц и больше не останавливается, пока она не начинает часто дышать, не откидывает голову ему на плечо — Джейс уже отпустил ее подбородок и инстинктивно переместил ладонь на вздымающуюся грудь: он мнет полушарие, чувствуя под тканью твердый сосок. Движение пальцев ускоряется: — Ублюдок, — задыхается она, стискивая его запястье: если он остановится — она…она…       Высокий стон вырывается из ее горла, пока она вдавливает бедра в его член, а он прямо через одежду неистового толкается ей в ягодицы. Он в последний момент сдерживается, чтобы не излиться в штаны, но принцесса кончает: вытягивается ивовой ветвью вдоль его тела, неосознанно сильнее вонзаясь ногтями в кожу его головы (это до странного приятная боль), и прижимает его щеку к своему уху — Эйга горячая. Она успокаивается в его объятиях, замирает, безвольно обмякает, опираясь на его грудь. Джейс водит большим пальцем по низу ее живота, восстанавливая собственное дыхание. Затем убирает руку и оправляет подол.       Нежно целует в шею.       Это интимное прикосновение будто пробуждает принцессу ото сна. Оттолкнувшись, она делает шаг вперед — ноги у нее не гнутся, ее чуть ведет, и она оседает на кровать. Падает на спину: ткань платья ползет вверх, обнажая колени, и Джейс не может не думать, насколько у нее между ног влажно и тепло. Кончики пальцев колет желанием дотронуться до ее кожи, но он сжимает кулак — не сегодня. — Неужели продолжения не будет? — хрипло посмеивается она, чуть расставляя ноги — принц шумно сглатывает. — Если что, вот эта штука у тебя между ног должна оказаться… — Тебе не надоело? — у Джейса нет сил на этот фарс: все внизу и без того тянет, его будто магнитит к ней, по-хозяйски распластавшейся на постели. — Надоело что?.. — Прикидываться идиоткой, — моментально отвечает он, зная заранее, какую линию поведения она изберет. Вот и сейчас он лишь утомленно вздыхает, когда она, поцокав языком, отзывается: — Малыш Джейс, — ее взгляд устремлен в потолок, — мой наивный принц. — Ты же невинна, — он идет с козырей, — и явно пьешь в разы меньше, чем тебе приписывают, и этой всей дури в тебе нет, — он и сам не знает, что подразумевает под «дурью», но она его понимает — оттого напряженно сжимает зубы, он видит как каменеет линия ее челюсти, — тогда зачем создаешь образ распутницы, подтверждаешь сплетни о себе? — справедливости ради, она никогда ничего не «подтверждала», но в то же время и не опровергала.       Но, оставляя без внимания его вопрос, Эйга молча встает на ноги, подходит к столу у окна и наливает бокал вина. Не разрушая тишину, Джейс терпеливо ждет ее откровений, но когда ее рот вновь открывается, из него вылетает будничное: — Будешь? — предлагает она, кивая на свою чашу. — Я задал вопрос. — Я его проигнорировала, — она кривит губы: то ли от вина, то ли по привычке.       Джейс бесится. В один шаг сокращая между ними расстояние, вырывает из ее руки вино и опрокидывает залпом. Моментально делает вывод, что кривилась она точно не из-за напитка: это арборское — лучшее в Вестеросе, да и в мире, пожалуй.       Принц недоуменно всматривается в дно бокала — с каких пор в борделях подают качественный алкоголь? Он оглядывает помещение — вокруг явно необычная комната для увеселений. Не так, чтобы он видел много типичных — да никаких он не видел — но догадывается, что эта не одна из них: здесь и полноценный рабочий стол с креслом, обитым мягкой тканью, и несколько книг по истории, и свеча, и добротное вино. Джейс озирается по сторонам: на кровати — плед (едва ли это заведение держит настолько заботливый человек), на стене — картина. На акварели юноша распознает знаменитую Высокую башню Староместа — это что, художество Дейрона? — Ты ночуешь в этой комнате? — уточняет он, хотя все очевидно. — Я провожу ночи в борделе, — ерничает Эйга, зло отбирая у него свой стакан.       Она произносит фразу, известную каждому сплетнику Семи Королевств. Но вряд ли хоть один из них допускает мысль, что в заведении такого рода принцесса коротает время за чтением научных томов. Да, это происходит под аккомпанемент пьяных выкриков и наигранно громких стонов, но сама она не издает ни того не другого. Мочки Джейса вспыхивают, когда он вспоминает, как стонет вторая дочь короля: едва слышно, стремясь задушить звук в зачатке. — Зачем это? — Он подступает к ней вплотную, но Эйга, пряча эмоции, поворачивается к нему спиной, якобы чтобы вернуть бокал на место. — Ты могла бы читать в тишине библиотеки Красного замка… — И прослыть думающей, чтобы дед попытался через меня провернуть очередную свою интригу, — она ведет плечами, будто ей холодно, и Джейс поднял было ладони, чтобы накрыть оголенную кожу, но вовремя одернул себя. — Избавь нас обоих от этого.       Он понимает, о чем она говорит. Представляй Эйга из себя что-то, Отто Хайтауэр, наверняка, вплел бы ее в свою аферу: став королевой и обеспечив себя наследником, она могла бы убить мужа и править самостоятельно, воспитывая сына, как ей угодно. Точнее, как угодно Деснице. Будто прочитав его мысли, она подтверждает: — После сегодняшнего разбирательства он велел быть с тобой… — она подбирает слово, что ей вовсе несвойственно — хотя Джейс теперь вообще не может сказать, что для нее характерно, — любезной. Очаровать тебя.       Она, наконец поворачивается, на ее губах играть знакомая гаденькая ухмылка, однако она на секунду меркнет, когда принцесса осознает, насколько близко друг к другу они стоят. Подозрительным взглядом окидывает его поднятые руки, замершие в паре сантиметров от ее плеч. Джейс тут же опускает их по швам. — Хотя, если так подумать, — усмешка вновь расцветает в полную силу, а похотливый взгляд ощупывает его торс, опускаясь все ниже и ниже, — его приказ я выполнила, — она приподнимается на носках, одновременно паря пальцами по рукавам его грубой рубахи. — Вы околдованы, мой принц? — ее пальцы шагают по его кадыку и тот дергается, выдавая его с потрохами. — Понравились Вам мои манеры или стоит еще отточить?       Он перехватывает тянущуюся к завязкам его брюк руку. У него еще стоит, но он никогда не контролировал себя так отчетливо, как в настоящий момент. Заведя планировавшую атаку ладонь ей за спину, он прижал ту к столу, вторую, врезавшуюся ногтями в его плечо, и вовсе не заметил. Не отрывая взгляда от ее темно-лиловых, практически черных в сумраке комнаты, глаз он сделал еще полшага к ней, ожидая, что чуйка подскажет ей отстраниться. Так и случилось — и вот он уже нависает над вжавшейся бедрами в стол Эйгой. — Отточить все-таки, — пытается отшутиться она, хотя Джейс видит на дне ее глаз какое-то сложное чувство: отражающиеся блики уличных огней сбивают с толку — ему кажется, что ее глаза горят одновременно страхом и страстью.       Как было бы просто усадить ее на стол, вклиниться между ног, опустить лопатками на столешницу и снять это напряжение, текущее у него по венам. Она, точно, все еще мокрая после предыдущего раза, и проникнуть в нее было бы легко — она, вероятно, чрезвычайно мягкая и податливая там внизу. Об этом молит все его естество, внимая нашептываниям древнего, как род человеческий, желания. Но это не то, чего хочет он сам — точнее, не так, как он хочет. — Я не трону твое девичество до свадьбы, — шепчет он скорее себе, чем Эйге, но ее брови моментально взлетают вверх, а изо рта вырывается лающий смешок. — Сколько благородства, — выплевывает она, дергаясь в его руках в попытке вырваться, но Джейс только наваливается сильнее, пригвождая ее к месту. — Я могла бы забрать с собой за Узкое море твой «маленький секретик», — она не разрывает зрительный контакт, но кивает на его член, упирающийся ей в низ живота. — Твою супругу ждет разочарование, — уголки ее губ ползут вниз, а брови сходятся домиком.       Вкупе с расплывшимися черными тенями это выглядело нарочито грустной клоунской миной. Джейс уже был сыт по горло ее масками.       Он встряхивает принцессу за плечи: — Ты ведь красивая, — шипит он ей в лицо, но она только закатывает глаза, — и сообразительная, и умная, и добрая… — Мою доброту ты сейчас испытываешь. — И чуткая. — О, ну конечно, — ее ладонь бьет его в грудь, — если не отпустишь — я укушу тебя.       Он не верит ей, но она резко подается вперед — ее зубы едва не смыкаются на его носу. Джейс отшатывается от нее, делает еще несколько шагов назад и разворачивается на пятках.       Он тяжело дышит — с ней невозможно бороться. Да и зачем собственно? Может, правда, лучше, чтоб она сбежала отсюда куда-нибудь подальше, чтоб по пути ее сбросила лошадь или сморила лихорадка. Он был бы свободен от этого противостояния.       Джекейрис пристыженно оборачивается, боясь, что она услышала его размышления — не о свободе, а о ее смерти. Эйга твердо встает на ноги и разминает запястье. Ее лицо пылает, а глаза странно блестят. Она начинает отряхивать платье, скрывая лицо, заправляет выбившиеся волосы за уши, слюнявит пальцы и трет глаза, смывая темные круги. Она раздражает его так давно, что он даже не задумывается, что мог бы испытывать в ее отношении что-то другое. Но этим вечером трещина ползет по столпу определенности. Так или иначе, несмотря на сложность их отношений, смерти он ей не желает. — Я бестолочь, — произносит она тихо. — Вторая дочь от второго брака: ненужная, посредственная, ничтожная, — она чеканит эти слова, голос не дрожит ни на йоту, и от этого страшно. Она вбирает побольше воздуха в грудь и наконец смотрит на него: глаза сухие и безразличные, не верится, что такая пурпурная красота может так смотреть. — Удивлена, что отец помнит о моем существовании. На суде сегодня я была уверена, что он одобрит твой союз с Бейлой, потому что забыл обо мне.       Джейс не знает, что сказать: ему бесконечно жаль ее и других детей от второго брака короля. Действительно, ненужных, в первую очередь ему самому. Принц настолько привык мыслить фракциями, что идентифицировал их фигуры исключительно как членов вражеской партии. Но это были люди — живые, со своими чувствами и душевными терзаниями. — Раньше я думала, что, если бы родилась мальчиком, он любил бы меня, но пример Эймонда доказал — ничего не изменилось бы, — она переводит дыхание, и Джейс понимает, насколько трудно ей дается это объяснение. Он хочет сделать шаг к ней и уже распахивает объятия, как Эйга судорожно пятится, больно ударяясь об стол копчиком. — Вздумаешь меня жалеть, я скормлю тебя Солнечному Огню.       Она угрожает ему второй раз за минуту. Это даже веселит, но Джейс удерживает уголки губ на месте. — Хочешь помочь — оставь меня в покое, — вздернув подбородок заявляет она. — Условимся: ты уходишь отсюда и забываешь о том, что здесь произошло, — ее взгляд вперен в его солнечное сплетение, — обо всем.       Она решительным шагом проходит мимо, направляясь к постели. «Уйди, я хочу спать», — говорит она таким образом, но Джейс остается на месте. — А что получу я от этой сделки? — интересуется он, когда Эйга откидывает покрывало.       Не отрываясь от приготовлений ложа, она фыркает: — Новую невесту, мой милый принц, — она взбивает подушку, — как только вы с сестрицей вернетесь на Драконий камень, я улечу, — она начинает расплетать косу и Джейс призывает все свои внутренние силы, чтобы сосредоточиться на ее словах — локоны растекаются между ее пальцами, словно жидкое серебро. — Да, — она качает головой, — тщательно отрепетируй реакцию изумления — нас не должны заподозрить в сговоре.       Она отворачивается, принимаясь за завязки на лифе своего крестьянского платья. Как будто он не был внутри нее несколько минут назад. Не отдавая в том отчета, Джейс трет большим пальцем подушечки среднего и указательного — они еще сморщены, как после купания. В низу живота снова растекается патока желания.       Принц обходит постель с другой стороны и проделывает все то же, что Эйга. Про себя отмечает, что простыни явно позаимствованы из дворца, да и подушка не уступает той, на которой он почивал предшествовавшей ночью. Он не обращает внимания на свою нареченную, хотя периферийным зрением и видит, что та замерла неподвижно на своей половине.       Когда Джейс начинает раздеваться, она наконец подает голос: — Что ты делаешь? — руки сложены на груди в защитной позе, но от него не укрывается ее любопытствующий взгляд, когда он, сняв рубаху, небрежным движением расправил ее. — Собираюсь спать, — как ни в чем не бывало отвечает он, принимаясь за шнуровку на сапогах. Для этого ему приходится сесть, потому что это крепление изощреннее, чем женский корсет (ему так кажется, по крайней мере). — Ты не понял, taoba, — Эйга встает коленями на кровать, чтобы столкнуть незваного гостя.       Она бьет его в спину, заставляя подскочить и буквально вывалиться из первого сапога. Джекейрис неловко оборачивается, но никак не комментирует девичий порыв, вместо этого он окончательно избавляется от обуви и отставляет ее в сторону. — Мы заключили договор, — четко артикулируя каждую букву, с расстановкой начинает принцесса, но ее голос сходит на нет, когда пальцы Джейса ложатся на завязки бриджей, — еще движение и я… — Задушишь меня во сне подушкой? — он ослабляет шнуровку.       Эйга ни в жизни не призналась бы, но она засмущалась — Джейс считал это по выступившему на ее щеках румянцу. Он решает не произносить ничего в слух — она все равно бы все отрицала. — Отличная идея, — бубнит девушка, избегая глядеть на него — и принц не может не улыбнуться этой внезапно обозначившейся необходимости проверить, на месте ли подарок младшего брата. — Я не шучу, Джейс. Забываем друг о друге — таков уговор.       Шорох одежды и скрип кровати сообщают ей, что принц улегся в ее постель нагишом. — Меня не устраивают условия, — говорит он, когда Эйга поворачивается проверить, не обманул ли ее слух. Юноша лежал на боку, лицом к ней с открытыми глазами, будто ожидая, что она предпримет.       Она не уступит ему, думает девушка, снимая башмаки. Джейс смотрит только ей в глаза — стоит отдать ему должное: он не скашивает взор ни когда она развязывает лиф своего простенького платья, освобождая грудь, ни когда стаскивает его через голову, ни когда убирает волосы, серебряной паутиной топорщащиеся во все стороны. Она тоже залезает под одеяло, но устраивается на самом краю лицом к стене с картиной.       Глядя на символ дома Хайтауэр, Эйга невольно вспоминает свою мать и ее фанатичные проповеди. Впервые в жизни перед сном принцесса просит Богов о помощи.       Ей кажется, у нее в легких какие-то тернии, ощетинивающиеся шипами всякий раз, что она сталкивается взглядами с Джейсом. Она не может нормально дышать, когда говорит с ним — зачем вообще она говорит с ним? Она не хочет его знать — она так долго собиралась улететь в Эссос, и стопорящие якоря ей ни к чему. Она знает, какая она на самом деле — ей не нужны печальные взгляды карих глаз и объятия сильных рук. Она справится сама, как справлялась до его приезда в столицу. Пусть он забудет, молит она Богов: ей не нравится, что он знает, какая она без этой маски, носимой ею перед всем высшим обществом с тринадцати лет. Ему не нравятся условия, закатывает она про себя глаза, кто он вообще такой, чтобы что-то ей диктовать — захочет, просто улетит, а там пусть думает, что хочет.       Но почему-то на его мнение не наплевать. И то, что между ними сегодня произошло… Это взволновало ее и было…приятным. Может быть, она бы даже разрешила ему снова коснуться себя. «Здесь?» — эхом доносится его вопрос, а внутри все снова искрится — она чувствовала себя драгоценной в тот момент. Она зажмуривается до черных кругов, гоня мысль, что позволила бы ему зайти дальше, прояви он инициативу — он же хотел ее, она знала.       Эйге жарко, но она не может пошевелиться, чтобы не спугнуть то хлипкое перемирие, установившееся между ними. Ей физически хочется отвернуться от дум, раздирающих ее голову — на другой стороне ей, наверняка, лучше бы заснулось, но там лежит Джейс, совершенно по-варварски оккупировавший ее пространство.       Это ее кровать, ее комната и ее жизнь — она не позволит какому-то бастарду влиять на свои намерения. Она переворачивается, крепко прижимая к груди одеяло — плечи зябнут, но, чтобы накрыться, нужно тянуться за пледом, а к такому шагу она при всей имеющейся храбрости пока не готова. Главное, не открывать глаза, повторяет она про себя раз за разом. С другой стороны, что станется, если она одним глазком посмотрит на него?       Плавно, будто он может услышать трепет ее ресниц, она поднимает одно веко.       Второе распахивается само собой, когда Эйга понимает, что взор напоролся на его спину — он отвернулся от нее. Она приподнимается на локтях, не веря, что он действительно заснул. А еще у него ее плед.       Но не успевает она оформить претензию в предложение, как Джейс двигает лопатками — точно как Солнечный Огонь перед тем, как расправить крылья и взмыть в небо. Он ворочается, устраиваясь поудобнее, что-то кряхтит, жалуясь на жесткость матраца, и внезапно открывает глаза, будто знал, что она наблюдала за ним все это время.       Его губы размыкаются, точно он хочет что-то сказать, но давится на полуслове. Его сонный взгляд обволакивает ее — ото лба по всему лицу распространяется пожар: перекидывается на шею, руки, ниже. — У тебя мурашки, — сипит он после долгого молчания, и от этого звука, правда, каждая волосинка на теле Эйги поднимается.       Ей хочется съязвить, что истинные драконы не мерзнут, может, ей даже хочется вывести его, чтоб он накинулся на нее как вечером ранее. Но Джейс, перетянув часть пледа со своей половины, накрывает ее плечи и не убирает руку, невинно поглаживая ее кожу на плече. Эйга закрывает глаза, отгораживая себя от происходящего: это ее тело, а не она сама чуть-чуть придвигается к Джекейрису, так что в нос ударяет его запах. Это ее тело, а не она, наслаждается незаметным прикосновением подушечек пальцев к линии ее позвоночника. Сама же Эйга проваливается в сон без сновидений.       Им, действительно, придется пересмотреть условия договора.