the choice is yours, gambler

      Иллюминатор открывает обзор на безжалостную колыбель некогда Великой Треокой Гаятры, охраняемой вечными песчаными бурями, что кружат песчинки в хаотичном вальсе, царапая кожу любого, кто ступает на её земли.       Пустынные пейзажи, в коих не намёка на какую-либо жизнь, отвращают любого и вызывают некое чувство апатии; вода ручьями не льётся, не ополаскивает зелёные растения и не радует простой народ своей приятной прохладой. В этих краях скитаются редкие койоты, исхудавшие и обугленные, никем не любимые.       Авантюрин прислоняет щёку к толстому и прочному стеклу, безысходно зафиксировав свой взгляд на этой плывущей картине. Его губы не дрогают, когда некоторые холмы и пещеры кажутся знакомыми – он пожирает скучающим взглядом всё вокруг, словно желая ухватиться за что-то одно.       Порой в пустых глазах загораются азарт, игривость и, в общем-то, блестит что-то, чем страстно горит сердце этого мужчины. Но отныне там только печаль, восседающая на троне сантиментов и затопившая своими слезами горечи всё вокруг.       Вот беда, а ведь он даже побледнел, как только Топаз ему радостно сказала, что они скоро прибудут на пункт назначения; постарел на пару веков, хотя ему совсем недавно исполнилось двадцать восемь.       Вся эта ситуация отвратительным образом сказалась на его самочувствии, и он действительно не понимал, какой смысл ему посещать эту планету.       Это Жадеит поручилась? Предложила Алмазу рассмотреть его кандидатуру, желая подарить мальчишке некое душевное упокоение и закрыть гештальт, выпросить прощения у авгинов? Какая она заботливая. Он даже вздрагивает, вздёрнув плечи от нелепицы. Он уважает эту женщину и уважает по большей части абсолютно всех, чьи номера он занёс в «Избранное».       Но могут ли эти люди его понять? Способны ли они представить, осязать ту картину, предстающую перед Авантюрином в его самых страшных кошмарах, когда жестокие охотники разделываются с его родными унизительным способом, забирая не только их жизни, но и честь? Нет. Они могут попытаться, но сколько бы они не копались в его прошлом, чувствах и всего прилагающегося им, просто чисто физически не осязать критичность его ситуации.       В нём снова бушует противоречивость – хочется отправить вышеупомянутой женщине букет каких-нибудь цветов, означающих благодарность, прикрепив к ним какое-нибудь праздничное шампанское, а хочется и дать ей её же шляпой по лицу. Авантюрин кусает губы и отводит взгляд, когда глаза становятся слишком колючими, чтобы держать их открытыми.       Он прячет лицо от окна и медленно приподнимает руки в отчаянной и весьма жалкой попытке обнять себя. Он терпеть не может ход своих мыслей. Откуда в нём вообще столько ненависти к людям, что заботятся о нём? Почему ему так хочется укусить кормящую его руку?       Вот Веритас только вчера его спас, а сегодня он уже подумывает, как бы кинуть ему в лицо обидную колкость, дабы разорвать тот остаток отношений между ними. Остаток, непонятный никому.       Хотя кого он обманывает? Оба-то не дураки! Всё они прекрасно понимают. Просто стыдно вслух озвучивать, словно их обязательно подслушают и раздуют из этого феноменальных масштабов скандал. Или просто воспользуются этой уязвимостью Авантюрина, дабы скинуть его на то самое дно, к которому он сейчас сам, осознанно, и возвращается.       За время работы в Корпорации, а уж тем более на такой высокопоставленной должности, он развил неплохую-таки тревогу. То надо боковым зрением проверить, не подозрительна ли та юная девица, то удалиться в более людное место, когда чужие взгляды и невидимый прицел становятся слишком невыносимыми. Эти мысли отравляют его медленно и верно, создавая почву для более абсурдных идей, вредящих его здоровью.       Ему предлагали прибегнуть к современной медицине. И раз уж ему так сильно не нравится идея похода к «мозгоправу» хотя проходить ежегодный медицинский осмотр – обязанность каждого сотрудника, так пусть пьёт успокоительное перед сном, чтобы он не распугивал несчастных офисных планктонов своим не очень-то и доброжелательным взглядом.       Вот только от этой идеи Авантюрин отказался.       Вся концепция того, что он должен забыть и отпустить свои мучения звучит... Дико что-ли? Незаслуженно. Будто бы какой-нибудь ветеран войны заслуживает того, чтобы ему предоставляли надлежащий уход и всеми силами облегчали его муки и страдания, а ему ни в коем случае нельзя облегчать свою жизнь.       Даже доктор Рацио сначала фыркнул, когда услышал эту мысль в одну из ночей, что им удалось провести вместе. Он достаточно широко раскрыл глаза и выглядел весьма озадаченно, когда Авантюрин признался ему в этом. А затем выкинул своё излюбленное «глупый ты, дорогой картёжник мой» и потратил весь остаток сил на то, чтобы объяснить, что концепция вины существует только в голове у него, и духи авгинов уж точно на него не обидятся, если он захочет почувствовать покой и умиротворение хотя бы во сне.       Но и эти слова не убедили его. Больной разум продолжал ему твердить о том, что он обязан взять на себя ношу погибшего народа и прожить в полной мере все их страдания, ведь это именно он и не уберёг их от жестокой погибели. Сидит тут, в картишки играет! Да какой же из него авгин? Они храбрые, закалённые палящим солнцем, а он нежится тут в своей каюте, пока телевизор проигрывает очередной фильм Лесли Дина, да упокоят Эоны душу его.       Даже голоса актёров и звуковые эффекты не способны перекрыть его ход мыслей, отчего Авантюрину приходится сесть в кожаное кресло прямо напротив иллюминатора и поджать колени к груди.       В этой пустой комнате его преследует ощущение слежки. Видимо, та чёртова колония на него так сильно повлияла, что он теперь горит желанием проверить каждый угол, лишь бы успокоиться.       Но он тут один. Он всегда один, в общем-то.       А ещё он никуда не хочет. Он по-детски хочет домой, даже если дома у него подавно нет. Он хочет в любое другое место, лишь бы не тут.       Раздражение возрастает, и ногти вцепляются в метку на шее, вновь царапая её, оставляя свежие ссадины на изуродованной коже. Рельеф всё такой же знакомый, но теперь осторожные розовые полосы блестят поверх неё, придавая зловещий вид общей сути происходящего. Он скулит, как побитая собака, сжимаясь весь, не зная, куда ему спрятаться.       Ну да, он тот ещё щенок на привязи! Ведёт себя так, словно у него во владении все деньги мира и свобода птичьего полёта, а он скован; сидит послушно на цепи у того, кто повыше, да закапывает всё глубже и глубже себя на потеху тем, кто повыше. Права была та чёртова Недотёпа.       Почему он вообще уродился таким? Он хотел быть достойным человеком! Столько надежд и мечтаний, а в итоге сидит здесь и ноет, льёт слёзы на пол и пытается затопить корабль в собственной печали, наивно полагая, что это спасёт его от жестокой участи в виде деловых переговоров с «сородичами».       Да, авгины его могут не узнать, но он-то будет чувствовать себя как полный позор, деловито улыбаясь им и в красках рассказывая, какие там прерогативы Корпорация предоставит им, если только они подпишут эту маленькую бумажку. Неужто сверху сидят глупцы, не понимающие, что они растеряли всякое доверие сигонийцев ещё тогда, когда бросили им в лицо «автономию» и заставили сражаться с кровожадными мародёрами? И кто тут ещё наивный?       Может быть народ и не знает полностью о проделках этих капиталистов, но прошлые поколения вполне могли передать свою ненависть и обиду от произошедшего; в слезах, прозе, предсмертном хрипе и гневном крике. Авгины не ложатся под каждого, как принято считать у некоторых, а весьма злопамятны, когда дело доходит до тех, кто обагрил землю кровью их народа.       Верно, авгины-то не ложатся, а он – ещё как.       Меж пальцев оказывается шерстяное одеяло, каким-то чудом оказавшееся в этом кожаном кресле. Когда пелена гнева спадает, Авантюрин затихает и открывает зажмуренные глаза, цепляясь опечаленным взглядом за примитивный узор на нём – небольшие красные сердца на фоне белого одеяла, что-то такое глупое, но он прижимает его к уже собственному сердцу в маниакальной манере.       Тонкие пальцы подносят его к носу, и как-то недоверчиво Авантюрин поддаётся вперёд и зарывается в него, пока по щекам бегут мокрые дорожки из слёз. Оно всё ещё пахнет тем самым вечером, когда они с Топаз вместе сидели в его квартире.       Кажется, то была среда. Несмотря на благоприятный климат Пир-Пойнта, в его квартире стоял жуткий холод, и казалось, что даже обогреватели не согреют её. Или то была манифестация отстранённости и неуютной атмосферы в ней? Ему сложно говорить. Он ненавидит слишком долго думать о себе.       Авантюрину тогда удалось отыскать сносные одеяла, но особо они не согревали. Впрочем, не то, что собственное здоровье его как-либо волновало в тот момент. Было лишь стыдно и неловко перед гостьей, что явно волновалась за своего маленького компаньона, которого даже любовь хозяйки согреть не могла.       К счастью, Топаз додумалась захватить с собой в сумке небольшое одеяло, похожее на то, что продают в детских отделах для новорождённых малышей, и именно им она и решила укутать Счетовода. Авантюрин даже усмехается, когда вспоминает довольные утробные урчания питомца, когда его наконец согрели.       У этой девушки духи не резкие, но они сумели стать единым целым с этим простым одеялом, которое он по неизвестной причине решил взять с собой.       Но... Он действительно благодарен себе за такой поступок. Разум наконец успокаивается, а хватка со временем расслабляется и становится скорее невесомой, нежели уверенной.       Покой. Долгожданный покой, пока ресницы Авантюрина дрожат и смыкаются, ложась на его впалые щёки, а он доверяется стенам своей каюты, позволяя телу потонуть в редких скрипах кожаного кресла. Даже слёзы иссушены уже, но одеяло всё так же у его сердца.       Только вот он подскакивает, когда прекрасный отход в мир сна прерывает телефонный звонок. Заводской рингтон неприятно режет уши, и Авантюрин искренне сожалеет, что он не поставил беззвучный режим, как только сел на корабль.       Кому он только понадобился?!       Испустив разочарованный вздох, он нехотя встаёт с насиженного места и плетётся к тумбочке, тут же схватившись за мобильник и угрюмо посмотрев на имя абонента, он только хмыкает и щурится.       — Алло? – принимает звонок он достаточно шустро, поднеся аппарат к уху и уставившись сначала на стену, а потом снова на окно.       — Клипот, а я-то подумала, что ты всё ещё спишь! – голос Топаз звучит возбуждённо и весьма восторженно. Вот бы она отсыпала ему пакетик её оптимизма, — Посадка будет произведена всего через один системный час. Просто хотела это сообщить тебе. Обычно ты сидишь в зале и в карты играешь, а сейчас заперся... Но, в общем-то, надеюсь ты прекрасно время проводишь! Не засиживайся только, директор Авантюрин.       Авантюрин фыркает.       — Ценю твоё беспокойство, моя милая Топаз, но не волнуйся, я уже готов, – глаза сначала падают на раскрытый чемодан, а затем на его атласную пижаму. Готов на все сто процентов, не меньше.       — Тогда мы ждём тебя.       Это последнее, что говорит ему Топаз, прежде чем сбросить вызов и, предположительно, вернуться к тому, чем она изначально занималась.       А Авантюрин не убирает мобильник, всё так же прижимая его к горячему уху и... Улыбаясь? Ему ровным счётом не сказали ничего, Топаз лишь прибегнула к естественному соперничеству в их отношениях. Сложно сказать, сколько раз они вот таким образом «дрались».       Хотя бы от этого ему, жалкому псу, чуточку лучше.       Махнув рукой, он отбрасывает мобильник в золотом чехле и проходит к небольшому стеклянному столу, на котором покоится его привычный комплект одежды.       Теперь он носит одежды странных людей из космоса, разговаривает на их языке, улыбается их ртами и делает всё, что принято делать в их кругах. В нём действительно больше не осталось того самого Какавачи, чудесного малыша с горящими глазами и слегка грязным личиком.       У него в любом случае нет традиционных нарядов авгинов, только размытого рода картинки в голове. Что-то такое красочное, с яркими камнями и утончёнными узорами. Много бисера. Мама любила бисер и плела из него разного рода украшения другим женщинам в те тяжёлые времена, когда не оставалось больше ничего, кроме надежды в светлое будущее.       Тем не менее, он расстёгивает пуговицы приятной на ощупь пижамы и аккуратно складывает её на том самом кресле, ухватывается за зелёноватого оттенка рубашку.       Он даже и не особо задумывается, проскальзывая в знакомую ткань и руками разглаживая некоторые складки. Всё это он проделывал бесчисленное количество раз, что сам процесс более и не требует его вмешательства.       Руки сами знают, где надо затянуть ремешок покрепче, а где оставить вульгарный вырез, открывающий вид на не слишком-то и широкую грудную клетку.       Авантюрин подходит к зеркалу, хватается за расчёску и расчёсывает прямые пряди, в некоторых местах орудуя лаком, придавая причёске привычный вид.       Последний элемент – нарядная серьга в одном ухе, выполненная в цвет павлиньего оперения с тремя подобиями перьев ранее упомянутой птицы.       Самое интересное заключается в том, что вторая часть комплекта всегда валялась у него в доме, но как-то он не решал надеть их обе, отдавая предпочтение одиночной.       Он даже ухмыляется, задерживая взгляд на ней в собственной руке.       Не это ли символизм? Украшение так же одиноко, ровно как и его хозяин.       Но Авантюрин решает попытаться откинуть неприятные мысли, вновь добавляя финальный штрих к своему абсурдному наряду.       Разве всё это имеет хоть какой-то смысл? Всё такое ярко, что даже смотреть неприятно, хоть мозг и инстинктивно просится рассмотреть ещё раз пёструю фигуру в виде него.       Мужчина поджимает губы, готовясь уйти, как его внимание цепляется за знакомый золотой медальон на всё том же столике.       Глупо ли это брать его с собой в путешествие и надеяться, что тот защитит его от безжалостной судьбы, сыгравшей с ним в злую шутку?       Он ведь всегда полагался на свою удачу, безо всякого интереса и смысла бросая фишки на стол, повышая ставки и приумножая свой счёт.       — Ай, ладно! – пальцы хватаются за материнское украшение и прячут его в кармане белых брюк.       Но спасёт ли это его?       Он искренне надеется, что да, когда покидает свою каюту, не оглядываясь, выпятив бедро и смотря вперёд. Те самые тонированные очки розоватого оттенка вроде и скрывают его природный цвет глаз, хоть и не сильно.       — О, а вот и наш директор Авантюрин собственной персоной! Мы-то уже подумали, что вы решили оставить это трудное задание нам и позволить мне повысить свой ранг, – Счетовод радостно приветствует Авантюрина урчанием, Топаз же широко раскрывает руки и поднимает уголки своих розоватых губ.       — После твоего провала на Белобоге? Туше, я же не так сильно ненавижу отдел стратегических инвестиций, как некоторые считают, – он ходит широко, положив изящную руку на бедро.       На его заявление девушка раздражённо закатывает глаза и слегка топает ногой, цокая.       — А тебе только прошлое и вспоминать! Ну конечно, больше-то гордиться нечем, – проговаривает она, складывая руки на груди.       — Красавица-ты моя, я думал твоё сердце достаточно широко для того, чтобы и меня впустить в него, а не вот так бесчестно вести себя при наших-то гостях и детях, – Авантюрин делает акцент на последнем слове, непринуждённым жестом руки указывая на Счетовода.       — Извини, для твоего маньеризма места не хватило, – Топаз играет плохо, пытаясь показать печаль и сожаление на своём лице.       — Прощаю!       На удивление, на этом их словесная перепалка и заканчивается, больше похожая на театр для всех присутствующих. Авантюрин низко смеётся и проходит ещё дальше, по-дружески похлопав по плечу свою коллегу, как у той глаза горят игриво. Какая же она зараза!       — Возьми с собой достаточно увлажняющего крема, на Сигонии-IV, знаешь-ли, особо влажно не бывает. Только если не по праздникам, – он задерживает взгляд на ней и проходит дальше, а затем мотает непонимающе головой.       Чего-то тут не хватает. А если быть точнее, то кого-то.       Доктору Рацио особо шумные компании и людные места не импонируют, а учитывая то, что здесь собрался целый павильон сотрудников Корпорации, болтающих о своём между собой, то тот предпочтёт тихое место, в котором можно как следует обдумать план действий. Но он же обычно свою гипсовую голову надевает и сидит, так куда на этот раз подевался?       Авантюрин решает не озвучивать свои мысли вслух и откидывая подол фрака, элегантно усаживается на красные диванчики, ощущая, как потеют его ладони. Остаётся всего каких-то полчаса. Жалких полчаса, не говорящих ни о чём.       — Не могу понять только, куда подевался Рацио, – решает подать голос Топаз и садится напротив мужчины, не забыв похлопать по свободному рядом месту для своего друга, — Он тут был ещё тогда, когда я позвонила тебе, но он совершенно неожиданно испарился спустя минут десять, и вот уже двадцать от него ни слуху, ни духу.       Авантюрина это не может не заставить раскрыть в удивлении глаза.       — Может ему стало скверно от происходящей на корабле суеты, и он решил удалиться в место по-свободнее. Боюсь, он слишком педантичный и скрупулёзный, чтобы просто вот так либо забыть, либо проигнорировать нашу посадку, – он старается говорить уверено, развалившись на спинке дивана.       На самом деле он чертовски волнуется. Он прекрасно знает повадки Веритаса, его осмотрительность и чересчур подозрительный интерес заставили его проникнуться каждым словом и каждым шагом этого «заурядного» мужчины, как он любит себя частенько называть.       Может что-то случилось? Ему резко стало плохо, и он не сможет сопровождать их в этом путешествии?       Авантюрин скользит взглядом по всем присутствующим, но не находит знакомой фигуры в маленьких кучках сбившихся вместе подчинённых. Если с Рацио действительно что-то произошло, то он просто так в этом не сознается – будет упрямиться, аргументируя это всё тем, что его окружают исключительно дураки, а уж решить его проблему и осознать степень её критичности они никак не смогут.       И вообще, он – доктор! Дипломированный врач! Если с ним что-то и произойдёт, то он первый, кто залечит собственные раны. Настоящий упрямец.       Только Авантюрин тянется в карман, чтобы ухватиться за монетку в нём, как тяжёлые шаги отчётливо слышатся в зале, всё приближаясь к двум Каменным сердцам.       — Рад видеть вас двоих в здравии ума, – коротко проговаривает им доктор Рацио, прежде чем сесть рядом с Авантюрином. Ну и подлец! Решил специально выбрать это место, чтобы смутить его ещё больше и заставить нервничать?       Нет, слишком глупая мысль. Авантюрину хочется стукнуть себя по голове за то, что он вообще позволяет себе о таком думать.       Вероятнее всего, Веритасу просто предпочтительнее компания топ-менеджера за счёт того, что они успели неплохо сработаться на Пенаконии, соответственно, его проделки и повадки он знает лучше топазовских. Ну и кто тут ещё придурок?       Авантюрин вздыхает и переводит взгляд на него, со слабым интересом замечая капельки воды на его лице. Решил умыться?       Он может только покачать головой и в мыслях сожалеть, ведь есть тут и своя правда – на корабле действительно местами душно, так и хочется на свежий воздух.       — Несмотря на то, что Сигония-IV, по официальным источникам Гильдии эрудитов, признана бесплодной до некоторого времени, – Рацио задерживает взгляд на Авантюрине, словно прощупывая почву, — Мы, как представители Корпорации межзвёздного мира и Гильдии эрудитов обязаны относиться терпеливее к оставшимся выходцам авгинской крови, не допуская ошибок наших... Предшественников.       Когда он говорит – все затихают, подчиняясь его лидерству и способности направлять по щелчку пальца. Голос Веритаса всё такой же зычный и уверенный, с чётко поставленным произношением. Вот он, настоящий преподаватель! Не зря на тех форумах его сравнивали с самым божеством.       Он не обращается к кому-то одному, посвящая абсолютно каждого в план. Какой же он всё-таки дотошный в этом деле.       — Младшие сотрудники останутся в привале, обозначенном красной меткой на вашей интерактивной карте. Я и амбассадоры Корпорации пройдем дальше, всего на километр – такова дистанция между временным привалом и лагером. Любое несоблюдение правил грозит понижением вашего ранга или тотальным увольнением. Я ясно выражаюсь? – даже Веритасу особо церемониться с остальным костяком не так уж сильно и хотелось. То и лучше – побережёт силы для более важных дел.       Все присутствующие кивают и соглашаются с ним, не желая как-либо раздражать мужчину, на что его квадратная улыбка становится шире. Всё-таки человеческая тяга к контролю в нём всегда была, просто он её тщательно скрывал.       — Не волнуйтесь, доктор Рацио, с ними, к сожалению, иногда нужен вот такой подход, – Топаз решает возобновить непринуждённую беседу, неловко посмеиваясь.       — Не знаю, что выдало вам в моих словах тревогу, но я всего-навсего хочу предостеречь нас от ненужных казусов, – хмыкает мужчина, усевшись в позе «нога на ногу», — В моих интересах минимизировать любые риски и, к большому сожалению, у нас не так уж и много времени, чтобы тратить его на долгие лекции, как бы мне сильно этого не хотелось.       Топаз же ему только улыбается.       — Ваши профессионализм и целеустремленность меня просто поражают! Точно не хотите работать под нашим руководством? Такой золотой сотрудник как вы способны на многое! – она не льстит, проговаривая все эти слова с горящими глазами, а действительно считает это предложение весомым, чуть наклонив голову.       Но доктор Рацио ей фыркает, всё не переставая улыбаться.       — Боюсь, директор Топаз, хоть наша цель на данную миссию одна, ясна, четка и понятна, наши философии и школы весьма должным образом разнятся. Искренне считаю что будет лучше, если мы придержемся наших стандартов и останемся в тех сферах, близких нам по сердцу.       Авантюрин уводит взгляд в сторону и улыбается. Вот как интересно и вежливо Веритас умеет посылать на хуй! И все трое же прекрасно знают, что Топаз не обидится – вздохнёт и забудет, пока в следующий раз не встретится с эрудитом и не предложит ему в очередной раз поработать под своими крылом – в этом и кроется красота их отношений.       — А я, добрый доктор? Как думаете, сработаемся? – другой мужчина говорит тише, но от того и его хриплый, сладкий баритон пьянит любого слушателя. Голова зажата в плечи, когда он вот так хищно ухмыляется.       Эрудит вскидывает тонкие искусные брови, позволяя переплетению янтаря и мёда в его глазах стать ещё чётче и выразительнее для Авантюрина, когда он решает вытянуть помеченную шею. На той всё ещё недавние следы царапин.       Между ними повисает тишина, которую Рацио, в конце концов, удаётся прервать тем, что он просто отворачивается и уж слишком отчаянно желает скрыть свои густо краснеющие щёки. Хоть убейте, но в этих странных играх своя изюминка.       — У вас ещё двенадцать системных минут, картёжник. Потратьте их с умом и избавьте меня от ненужных разговоров, я вас молю, – ответ звучит так напыщенно и можно подумать, что доктор попросту оскорблён, но это неправда.       По-крайней мере, Авантюрин надеется на это.       — Не смею смущать гостя, – топ-менеджер решает отодвинуться и более не смущать несчастного учёного, просторно раскидываясь на спинке дивана, как это было чуть ранее.       — Гостя? – Топаз пытливо повторяет, вдруг переключая своё внимание на коллег.       Топ-менеджер озаряет присутствующих очередной улыбкой, когда девушка ухватывается за нужное слово.       — Ну конечно! Разве мы не посещаем мою родину, господа? Действительно, так низко и подло с моей стороны подшучивать над всеми вами, когда как в моей обязанности устроить вам радушный приём, – уголки его губ приподнимаются ещё сильнее.       Рацио на это заявление никак не реагирует, концентрируя своё внимание на чтении книги в мраморной обложке, с выгравированными символами.       — Я бы с радостью сейчас налил всем присутствующим тут в бокал просекко, но увы, вряд-ли наш добрый доктор разрешит нам пить прямо перед посадкой, не так ли? – он осторожно трогает блондинистые волосы на затылке, как-то задумчиво даже, поглядывая на Веритаса.       Молчит.       В какой-то мере, Авантюрину и самому местами становится тоскливо и дурно на душе от той скованности в их отношениях. Словно есть какая-то тема для разговора, слов которой ещё не придумали.       Он не знает, что именно не позволяет им вести себя так открыто в выражении платонической связи между ними двумя.       Страх, что начальство прознает и воспользуется этим против них самих? Да, весомая причина. Риск так и маячит перед глазами.       Но те же Жадеит и Топаз чувствуют себя просто прекрасно! Конечно, ведут себя сдержанно на посту, но абсолютно каждый осведомлён о том, что они друг-другу чуточку больше, чем просто коллеги.       Так что же между ними двумя не так? У Авантюрина в сердце всепоглощающая бездна, истинное проявление Небытия, пожирающее всё и вся, не оставляющее даже привкуса на языке. От его приторно сладкой компании в какой-то момент становится просто тошно и невыносимо.       Веритасу вот в этом деле повезло. Или не повезло? Любопытство, занёсшее его на вереницу сообщений на форуме как-то поведало ему о том, что в тот самый день, когда треклятое Общество гениев отказало ему и сама Нус отказалась удостаивать его своим вниманием, доктор Рацио заперся в своём кабинете и впервые смеялся.       Смеялся вот так горестно, громко и истерично, напоминая тех самых героев из кинематографа Ирисов, бьющихся головами о стены и взмывающих к богам, умоляющих хоть как-то облегчить их страдания.       Авантюрину хочется ему посочувствовать и сказать, что он всё прекрасно понимает, но он никогда не был в той самой лодке, что и эрудит.       Их трагедии разные. Каждая из них наполнена уникальными героями, чьи архетипы уж слишком деликатны для работы. Бывало такое, что они играли на общих сценах, но разве это сделало их похожими?       Так, пересекаются иногда, но в конце концов, и им придётся разойтись. — Но не беспокойтесь, как только наша миссия на этой планетке закончится – угощаю всех и каждого.       Одобрительный гул прокатывается по толпе младших сотрудников.       — Распитие алкогольных напитков на рабочем месте – признак непрофессионализма, – Рацио решает вставить своё мнение в разговор весьма негромко.       — А кто сказал, что мы этим будем заниматься прямо на корабле? Прошу, не портьте нам веселье, добрый доктор. На Сигонии-IV ведь так жарко, а что может быть лучше прохладного напитка со льдом?       — Кондиционер.       Авантюрин цокает и показывает разочарование и недовольство от слов своего компаньона, прикрывая глаза.       Отлично, на их счету остаётся пять системных минут, прежде чем Авантюрин посмотрит в глаза Той, что закрыла их так давно. Может, хотя бы сегодня она сыграет в его удачу?