Капли майского мёда на бледной коже

— Я бы, э-э, хотел поцеловать твои плечи… — смущаясь, тихо произнёс Азирафель. Кроули хитро улыбнулся. — Так поцелуй, — предложил он, расстёгивая пуговицы пижамной рубашки. Азирафель с удивлением заглянул ему в глаза, но не встретил в них ничего, кроме озорного блеска и тепла. Кроули быстро стянул верх рубашки, демонстрируя аккуратные плечи и хорошо выраженные, тонкие ключицы. Азирафель нервно сглотнул и на секунду сильно сжал руки в замке: Энтони вёл себя с ним слишком открыто, слишком доверчиво — так, как не вёл себя ни с кем другим и так, как Азирафель, кажется, не смог бы вести себя когда-либо и с кем-либо. Выдохнув, он разжал руки и поднял одну, протянул и на мгновение замер в сантиметре от своей мечты. Его сердце отбивало такой ритм, со скоростью которого не справился бы ни один, пусть даже самый умелый, танцор, и с которым едва справлялся его собственный организм. Мгновение растянулось для него в маленькую вечность, прежде чем он всё же прикоснулся кончиками пальцев к плечу Кроули. Нежно, почти невесомо провёл по его ключице, чувствуя, как по собственному телу пробегают мурашки. Кожа Энтони — такая мягкая и нежная, — в слабом лунном свете, падающем в окно, казалась ещё бледнее, чем обычно. Из-за природной худобы все косточки его тела чувствовались более хорошо, чем у других людей, и Азирафель, исследуя его плечо, вдруг ярче обычного осознал, насколько Кроули хрупкий. А потом заметил, что Энтони стоит совсем не шевелясь и почти не дышит, в то время как в ямке меж его ключиц кожа трепещет в такт сердцу так же быстро, как бьётся его собственное. — Повернись, пожалуйста, — мягко попросил Азирафель. Кроули как заворожённый проследил за тем, как он отнял руку от его плеча, и, пытаясь не смотреть Азирафелю в глаза, повернулся. Азирафель облизнул губы, стараясь не пропустить дрожь от волнения в своё тело. — Ты позволишь мне?.. — Я позволю тебе всё что угодно, ангел, — торопливо и тихо перебил Кроули. Азирафель улыбнулся, шагнул к нему и провёл покалывающими пальцами по его спине — без родинок, но с давно зажившими продолговатыми шрамами, — а затем по плоскому животу и по груди. Почувствовал, как Энтони вновь замирает и почти перестает дышать и как отчётливо слышно биение его сердца сквозь рёбра. Вдохнул запах рыжих кудрей — слегка яблочный, такой, каким пахнет шампунь Кроули, — и всё же поцеловал его шею. Медленно перешёл поцелуями на плечо, жалея, что не сможет сейчас как следует рассмотреть светлые веснушки на нём, похожие на маленькие капли майского мёда. Обняв за талию, опрометчиво прижал Энтони к себе, едва не впившись зубами в его плечо и заставляя и себя и Кроули рвано выдохнуть. Между ними были слои довольно плотной, мягкой ткани, в том числе и расстегнутая на две пуговицы пижамная рубашка самого Азирафеля, но даже сквозь нее он чувствовал целый пожар, разгорающийся между их телами, и, прижимая Кроули к себе, он бы очень хотел чувствовать этот пожар не сквозь рубашку, чувствовать, как его кожа сливается с кожей Энтони, а сердца отбивают один ритм. Опомнившись, Азирафель взглянул на совсем уж притихшего Кроули, заметил, как он, опираясь на стену руками, с силой сжал их в кулаки, и бездумно улыбнулся увиденному. Его пальцы вновь заскользили по телу Энтони, совсем легко царапая его и выделяя хорошо чувствующиеся ребра, и одновременно с этим он, поцеловав Кроули в затылок и заставляя себя помнить о том, что ему нельзя оставлять следов на бледной, веснушчатой коже, прильнул губами к другому его плечу. На некоторое время, одновременно растягивающееся в целую вечность и сокращающееся до нескольких мгновений, тесное пространство маленькой тёмной комнатки с простым больничным оборудованием, заполнилось прерывистым дыханием и звуками мягких влажных поцелуев. Мурашки, время от времени пробегающие по телу Кроули, по кончикам пальцев, в которых Азирафель теперь отчетливо чувствовал собственный пульс, перебегали и на его тело. Сейчас он готов был поклясться чем угодно, что является самым счастливым человеком во всем мироздании, потому что целая вселенная, со всеми её необъятными, бесконечными просторами, заключилась в одном человеке и находилась в его руках. В какой-то момент, сквозь шум крови и сердца, сбитого дыхания и поцелуев, Азирафель услышал совсем тихий, нежный стон. Кроули дрогнул, отстраняясь от стены, к которой, как запоздало осознал Азирафель, он его слишком прижал, и этим своим движением почти заставил самого Азирафеля застонать. — Прости, — выдохнул Кроули. Азирафель не понял, за что он извиняется, но поток его мыслей, из очень медленного ставший вдруг очень быстрым, не дал ему это обдумать. Его мысли теперь кружились вокруг единственного звука, эхом звучащего в его голове — нежного, тихого стона, — и вокруг единственного, очень яркого и отчетливого желания: «Услышать это ещё раз». Противореча всему, что он думал раньше, противореча вросшему в него когда-то давным давно, затаенному страху и отрицанию, Азирафель, ничего не ответив Кроули и не спрашивая его разрешения, скользнул одной рукой к резинке его штанов, легко проник под неё и вдруг столкнулся с внезапным сопротивлением. Энтони перехватил его за запястье, оттолкнул его руку и повернулся. — Что ты делаешь? — серьезно спросил он. Азирафель от этих неожиданных действий растерялся и даже испугался, ощущая всё так, будто его только что сбросили с небес на землю. Он нервно сглотнул, в полумраке вглядываясь в лицо Кроули. — Я просто… Просто… — попытался объяснить он, но хмурящийся Кроули напротив него выглядел как-то уж слишком серьезно и даже немного свирепо, и это ужасно сбивало. — Просто подумал, что ты будешь не против, прости. — тихо добавил Азирафель, сцепляя руки в замок и чувствуя, как его сердце пропускает несколько ударов от страха. Ему вдруг показалось, что он совершил ужасную, непоправимую ошибку, и вселенная, и так уже не находящаяся в его руках, в ближайшие мгновения уйдёт от него вовсе. Не зная, что ещё сказать, он сжал губы и немного опустил голову, ожидая, когда этот самый страшный момент в его жизни произойдёт. Но вместо того, чтобы уйти, его вселенная вдруг тоже перепугалась. — О боже, ангел, — обеспокоенно сказал Энтони, мягко взяв его за плечи и немного наклонившись, чтобы заглянуть ему в глаза. — Я звучал слишком грубо? Я не хотел… И не должен был. Извини. — он растерянно вздохнул. — Чёрт возьми… Я не против, я же сказал, что позволю тебе всё что угодно. Я просто хочу знать… — его голос сорвался, став тише, чем до этого, и теперь уже Азирафель обеспокоенно поднял голову и, чуть нахмурившись, посмотрел на него. Кроули больше не выглядел серьезным или, тем более, свирепым. Он недолго молчал, старательно смотря куда угодно, только не на Азирафеля, а затем, видимо собравшись с силами, но всё ещё глядя куда-то в пол, добавил: — Почему ты мне не доверяешь? То есть, я имею в виду, что я действительно готов позволить тебе всё, чего ты захочешь, но ты не готов поступить со мной так же. Даже сейчас ты всё ещё в рубашке и ты вряд ли позволишь мне её с себя снять, и да, мы уже говорили об этом, и да, я помню причину, но ты… Ты поступил в разрез с тем, что говорил тогда. Ты говорил, что ничего подобного не хочешь вообще. Но минуту назад… — он вновь вздохнул, а затем его голос прозвучал чуть более твёрдо и уверенно: — И, честно говоря, мне кажется, что ты тоже был бы не против. Тогда почему нет? Что я делаю не так? Азирафель, слушая его, успокоился и даже слегка улыбнулся. Кроули говорил очень сложные для них обоих слова, проявлял этой речью настоящую силу, но почему-то ужасно напоминал Азирафелю ребёнка — сильного, потрясающе искреннего с ним, но очень ранимого и чувствительного ребёнка. Подумав об этом Азирафель решил, что, вообще-то, в некотором роде именно таким ребенком Кроули и является. Он мягко взял лицо Энтони в свои ладони и поймал печальный взгляд его жёлтых глаз. — О, Тони, я доверяю тебе, — успокаивающе произнес Азирафель. — Я доверяю тебе больше, чем кому-либо в этом мире… — Но не полностью, — перебил его Кроули. Азирафель виновато кивнул. — Мне нужно время, Тони, — облизнув пересохшие губы ответил он. — Много времени… Пожалуйста, просто подожди. Кроули, задумавшись, недолго смотрел на него. Печаль в его взгляде вновь сменялась привычным теплом. — Хорошо, — согласился он, и Азирафель, улыбнувшись, приблизился и поцеловал его. Возбуждение, казалось, немного отступившее на эти пару минут, сразу же вернулось. Чуть утихший пожар вспыхнул с новой силой. Начатый Азирафелем нежный и осторожный поцелуй был быстро разорван, чтобы оба могли судорожно вдохнуть, а затем уже Кроули, обнимая Азирафеля и прижимаясь к нему, начал новый — куда менее осторожный, жадный и немного отчаянный. Они целовались так, всё сильнее вцепляясь в друг друга, будто стараясь слиться в одно целое, чтобы всегда чувствовать друг друга, всегда быть рядом несмотря ни на что, а время вокруг них вновь растягивалось, ограждая их от постороннего мира за пределами этой комнатушки, за пределами их двоих. Азирафель снова с трепетом и небольшой властностью гулял руками по телу Кроули и плавился от ответных прикосновений, которые приятно жгли его даже через ткань рубашки. — Ты всё ещё не против? — тихо и каплями коварства в интонации спросил он, ненадолго отстранившись. — Да… — выдохнул Кроули, и Азирафелю показалось, что он видит в его, обычно источающих хитрость, дерзость и уверенность, затуманенных глазах нотки мольбы. Не медля ни секунды, не давая своему страху завладеть собой полностью, Азирафель втянул Энтони в очередной поцелуй, параллельно прижимая его к стене и приспуская его штаны и бельё. Скользнул пальцами по узким бедрам, ощупывая их и так же совсем легко царапая. Кроули не сопротивлялся, но Азирафель вдруг почувствовал, как он на мгновение замер, напрягшись. А в следующий момент он услышал то, что так хотел услышать — второй стон, чуть более громкий, чем первый, но такой же нежный и робкий. Энтони крепче сжал пальцы на плечах Азирафеля, и от этого в сочетании с прозвучавшим стоном, Азирафель вздрогнул и зажмурился, но постарался не терять себя и связь с реальностью раньше времени. Провёл не сильно сжатой рукой вверх, ероша костяшками пальцев кудрявые, на удивление мягкие и наверняка такие же рыжие, как и на голове, разве что немного темнее, волосы в паху Энтони. Кроули разорвал их поцелуй и глубоко, прерывисто вдохнул, запрокидывая голову назад. Холодный лунный свет очень удачно осветил шею Энтони, заставив слегка влажную кожу блестеть, и Азирафель залюбовался тонким, изящным строением шеи Кроули, его красивыми ключицами и, в очередной раз, плечами. Энтони представлялся ему самым красивым существом на свете и раньше, когда Азирафель имел возможность понаблюдать за ним во время общего приёма душа, но именно сейчас, глядя на него в лунном свете, в спутанные мысли Азирафеля проникло осознание, что Кроули своеобразное произведение искусства, дело рук какого-то божественного скульптора, и что ему, Азирафелю, ужасно сильно хотелось бы если не нарисовать его, то хотя бы запечатлеть на снимке фотоаппарата, а ещё лучше навсегда оставить в своей памяти и в своём сердце. Пользуясь возможностью, он приник губами к пульсирующей тонкой коже на шее Энтони и ощутил ими быстрое, трепетное биение его сердца. Поднялся поцелуями выше, к линии подбородка, а затем и к уху, поцеловал за ним, и Кроули, видимо смутившись, поспешил спрятаться в изгибе между шеей и плечом самого Азирафеля, крепче цепляясь и частично наваливаясь на него. Азирафель едва не пошатнулся от этого: все же, хоть Кроули и был ужасно худым и лёгким, стоять Азирафелю и до этого удавалось с трудом из-за жара и истомы, охватившей его тело, заставляющей его мысли еле шевелиться, сердце — отчаянно спешить куда-то, а руки и ноги — почти не слушаться своего хозяина. — Ангел… — шёпотом позвал Кроули, обжигая горячим, сбитым дыханием, смешанным с тихими стонами, шею Азирафеля. Азирафель почувствовал, как уже в который раз по его телу с лёгкой щекоткой от которой хочется либо вздрогнуть, либо поежиться, пробегают мурашки и прикусил губу, чтобы не позволить себе проронить ни звука, но Кроули, отодвинув воротник рубашки, разрушил все его планы, в свою очередь поцеловав его в трапецию. Азирафель судорожно выдохнул, пропустив в этот выдох короткий, сдерживаемый всеми остатками сил стон, и отчетливо, чисто интуитивно, почувствовал, как Кроули хитро и самодовольно ухмыляется. А затем почувствовал тонкие пальцы в своих волосах и то, как они слабо сжимают его светлые кудри, и новые, немного смазанные и прерывистые поцелуи на своей коже, в перемешку с очень тихими, но искренними стонами и тяжёлым, шумным дыханием. И позволил себе закрыть глаза и потеряться в ощущениях, которых ему было одновременно чрезмерно много — так, что грудь, казалось, разорвется от переизбытка эмоций и сердцебиения, а мозг ломался, путаясь в том, что именно ему нужно делать и ощущать; и отчаянно мало — настолько, что хотелось просить о большем, задвигая тот никчёмный страх куда-то подальше и поглубже, и просто мечтать, чтобы эти минуты превратились в часы, дни и недели. — Ангел… — вновь слабо позвал Кроули и Азирафель чуть повернулся к нему, поцеловав его во влажные волосы. — Быстрее, пожалуйста… Азирафель отозвался тихим, согласным мычанием и ускорился, заставляя свое сознание не улетать слишком сильно, а ноги не подкашиваться, и поражаясь тому, насколько сдавленно и хрипло во время этого мычания прозвучал его обычно бархатистый и мягкий голос. Энтони больше не пытался хоть сколько-нибудь держаться за него и что-либо делать, он просто практически повис на Азирафеле, продолжая обнимать его за плечи и упираться лбом ему в плечо. Его дыхание становилось быстрее и поверхностнее, и Азирафель, свободной рукой обнимая его за талию, чувствовал, как тело Кроули всё сильнее охватывает напряжение, пока наконец Энтони не выдохнул более ровно и протяжно и не обмяк окончательно в его объятиях, заставив всё-таки Азирафеля пошатнуться и сделать шаг назад, чтобы удержать равновесие. — Это глупо, но я не могу стоять, — приподняв голову и поцеловав Азирафеля возле уха, прошептал Кроули, а потом вдруг рассмеялся. Азирафель, понимая, что долго он держать Энтони не сможет, поправил его штаны и белье и опустился с ним на пол. Даже оказавшись на полу, когда стоять ему уже не нужно было, Кроули совсем не спешил отлипать от Азирафеля, продолжая обнимать его и посмеиваться. — Дорогой мой, — с ноткой обеспокоенности произнес Азирафель, одной рукой стаскивая свисающую с ближайшего заваленного разными папками стола рубашку Кроули и накидывая её на него. — Я не знаю, что тебя так внезапно рассмешило, но, пожалуйста, не мог бы ты быть немного тише? — Да, да… Конечно… — сквозь слабый смех выговорил Энтони и очень честно постарался сдержать приступ своего веселья, что вышло не очень хорошо, потому что он вновь рассмеялся и заявил: — Я чувствую себя слабым идиотом, Зира! Азирафель удивлённо поднял брови, пытаясь понять, что случилось с Кроули. — О чем ты? — спросил он, успокаивающе погладив Энтони по спине. — Это так глупо, — повторил Кроули, отстранившись наконец от плеча Азирафеля и глядя на него со своей искренней, настоящей и очень редкой улыбкой. — Но у меня дрожат ноги… А ещё я смеюсь как настоящий идиот. — объяснил он и вновь ненадолго рассмеялся, опираясь теперь на стену. — А, — произнес Азирафель и, наблюдая за Энтони, слушая его забавный и высокий, тоже довольно редкий смех, улыбнулся. — Подожди, — Кроули внезапно успокоился и, на секунду зажмурившись, серьезно посмотрел на Азирафеля. — А как же ты? — О… — Азирафель растерялся. — Я в порядке, правда, — ответил он, хотя его жар и истома ещё никуда не исчезли. Кроули склонил голову на бок и прищурился. Азирафель отчетливо прочувствовал на себе его недоверчивый и скептический взгляд. — Всё хорошо, Тони. Я знаю, о чем ты думаешь. Но всё хорошо. Мне просто нужно ещё немного времени, — торопливо ответил он и сразу же смягчился. — Пойдём, нам нужно успеть прокрасться к ближайшему умывальнику и отмыть тебя. — Тебя тоже, — вновь цепляясь за плечи Азирафеля, чтобы тот помог ему подняться, произнёс Кроули, и Азирафель, с усилием фактически поднимая их обоих, согласно кивнул.