Что делать, если...

В палате всё было давяще белым, а стены были без окон, как, как... «Как гроб,» – мелькнула резкая мысль. Две кровати с тумбочками, но занята лишь одна. И хорошо – кого тут только не могут подселить. Серёжа жил тут уже неделю, но не успел обосноваться. Смысл, если того что даёт ощущение давно забытого дома тут нет. Даже карандаши и ручки тут иметь нельзя. «Не удивительно,» – думает он, вспоминая, что отправило его в эту комнату, с недоверием от медсестёр и таблетками, от которых в голове звенящая, болезненная тишина. Рисовать Серёжа не может, только перелистывать старые тетради, а посещений к нему пока нет. Действительно – без изображений далёкой Венеции и без Олега в груди словно тают последние крохи тепла. Рядом с дверью в палату шаги. Не время еды или приёма лекарств, значит у него будет новый сосед. В первые дни пребывания здесь, Серёжиным соседом был тихий мальчик лет десяти, сторонящийся Сергея, тогда ещё даже не замечавшего его и не отличавшего врачей от очередного облика Его. Потом подселили парня, на вид на года на три старше, выпускной класс? вроде его куда-то перевели. Откуда Серёжа это помнит? А вот и новый сосед. Светлые вихры, очки и взгляд доброй дворовой собаки. Не опасен. На первый взгляд. Голос в глубине сознания вспоминал, что такие собаки кидаются без рычания и лая, стоит только приблизить к ним руку. °°°°°° Рыжий парень, его ровесник сидел на кушетке. Худой и бледный, производящий впечатление поэта или художника, безобидного деятеля искусств. Обычно именно такие люди первыми кричат «Ату!». «Нужно собраться, и показать себя как авторитет,» – мысль прозвучавшая хором, хоть никто не слышал одинаковости мышления двух вечных жертв. – Меня зовут Дима. Я перевёлся из «интенсивной терапии» с-сюда, – невовремя мелькает в памяти: «дети, познакомьтесь, это ваш новый одноклассник», – Я рисовать люблю, а ты? – ну что за детский сад, разве это авторитет? Последнее заявление выбивает из мыслей Серёжи все фразы, «Я тут всё знаю лучше тебя, между прочим», «Если на мою половину зайдёшь – убью», и им подобных. Вместо этого он начинает восторженно лепетать, – Я тоже рисую ! Тут правда нельзя, но у меня есть тетрадь, показать тебе? Смотри, это... – Италия? – Да!– едва не срывается на восторженный крик Разумовский. °°°°° Позже Сергей расскажет, что в детдоме мальчишки ни за что не признались бы в рисовании, да и никто раньше не узнавал Италию (кроме, конечно, Олега, но ему Разумовский сам рассказывал об уникальной архетиктуре), а Дима покажет свои, неумелые, но очень любимые рисунки соседской собаки. Они не говорят о том, что находятся в детской психбольнице. Серёжа не спрашивает о капельницах, и швах на руках, и плохих школьных друзьях. Дима в ответ молчит об испуганных взглядов в пустоту, красных пилюлях и разговоре медсестёр о малолетнем убийце. В их разговорах есть Италия, Боттичелли и ушастые спаниели, самый лучший друг Олег и самая заботливая сестра Вера. В их разговорах – ни слова про строчки в мед картах, только мечты и планы. Сбывающиеся мечты о собственной сети и осуществимые планы о верной службе людям.