Иллюзия конца

      — Как тебя зовут? — незнакомая женщина крепко сжимает плечо. — На вид ей не больше четырнадцати, — задумчиво произносит она высокому юнцу в форме младшего патрульного солдата. — Девочка, ты что-нибудь помнишь?       Наблюдая, как глаза напротив наполняются жалостью, я с ужасом отрицательно качаю головой.       — Вставай, — протягивает она смуглую руку, — ну же, чего лежишь? Вставай!       Встреча с оборотнями — не то воспоминание, с которого жизнь начинается, чаще наоборот, но тут уж кому как свезёт. Я едва приоткрываю глаза и замечаю склонившуюся над лицом фигуру. Будто продолжая воспоминание, она хочет сказать: «Вставай!», но замечает мой взгляд и восклицает:       — Да ты не спишь!       По ушам неприятно бьёт высокий голос Лины, вызывая последовательно гнев, потерянность и, в конечном итоге, глубокое расстройство. Я болезненно жмурюсь.       — Снова снилось, как Ксора и Иссур тебя в лесу нашли? — с сочувствием произносит подруга. Раньше переживала сильнее, но с годами будто уже и привыкла… А вот я, судя по заезженной картинке в голове, вряд ли когда-то смогу.       — Каждый год в этот день повторяется, — отвечаю я скорее потому что так положено: с тобой общаются и ты в ответ что-то да говоришь.        На самом деле уж перед кем, а перед Линой можно и не отчитываться. Она и сама прекрасно знала ответ на свой вопрос. С тех пор как меня шесть лет назад впервые привели в приют, больше мы с ней и не расставались. Не знаю, можно ли сказать, что мы любим друг друга, ведь никто не рассказывал мне каково это, но когда пришел черёд покидать, будем честны, не очень-то и радушные стены сиротского дома, привязанность и страх перед неизвестным вынудили сплотиться вместе и пытаться выживать рука об руку.       Заметив, как выжидательно Лина уставилась на меня большими чайного цвета глазами, сонно вздыхаю…       — Давай ты поздравишь меня с Днём рождения где-то ещё через часик? Я ужасно хочу спать…       Она показательно фыркает, пытаясь создать иллюзию раздражения, но я слишком хорошо знаю её характер. Приоткрываю левое веко и почти без интереса смотрю на то, как складываются в замок её руки, как недовольно стройная ножка стучит пяткой с каблучком по деревянному полу, как темные брови хмурятся. В конечном счете, она не выдерживает и с визгом прыгает прямо поверх моего одеяла. Вот ведь неугомонная!       — Лина, ну монсман тебя дери! Я до полуночи вчера проработала, — начинаю хныкать, когда тёмноволосая бестия решает пустить в ход щекотку.       — Вот так вот… Дожили! — она картинно хватается за грудь, и я едва сдерживаю ехидство. Наша актриса забыла, что сердце с левой стороны. — Не ожидала, что спустя столько лет семейной жизни, моя почти сестра, — с наигранным ужасом Лина подносит вторую руку к потолку, — пожелает мне расправы от лап трехметрового человекоподобного чудища!       — Про монсмана — это всего лишь выражение такое, — оправдываюсь я, будто кто-то в этой комнате действительно оскорбился от моих слов.       — А я — всего лишь пошутила, — спокойно отвечает мне Лина лукавым взглядом.— Так! Ничего не знаю! Бор в честь твоего Дня рождения выписал выходной нам обеим, ты слышишь меня? — она прижимается ртом вплотную к моему свободному уху и со злорадством громко визжит по слогам: — О-бе-им!       Иногда — лишь иногда — когда я пытаюсь помечтать, какая у меня была семья до потери памяти, я представляю себе младшую сестренку, очень похожую на Лину. Не лицом, нет, только по характеру. Внешне мы с ней совсем разные: она — невысокая, но очень фигуристая, с оливкового цвета кожей, огромными карими, даже янтарными, глазами и волнистыми чёрными локонами.       Я же, не в пример своей закадычной подруге, неприлично для девушки высокая, из-за слабого аппетита очень худая. Светлые волосы отрезаю по самый подбородок, а бледная кожа постоянно сгорает до алого цвета, если приходится провести время под палящим солнцем. Но самая обидная разница между нами — глаза. Её всегда искрятся жизнью, радостью, энергией, они напоминают огонь, который Лина умеет зажигать небольшими облачками в бытовых целях. Мои же, как часто говорили другие девочки в приюте, хуже, чем у мертвой рыбы: бесцветные и бездушные. Сын главной воспитательницы однажды даже выкрикнул во время нашей с ним драки, что родители меня бросили без дома и памяти, потому что я их своими бесцветными глазами пугала.       — Ну что с тобой? — уже гораздо тише прежнего спрашивает Лина, наверняка заметив печаль, отразившуюся в моих проклятых, будь они неладны, глазах.       — Ничего, — я стараюсь дышать ровно, запрещая себя пролить даже одну единственную слезинку, но воспоминания о жестокости сирот и работников, с которыми я прожила три года, а Лина и то больше, таранят в самое сердце. Каждый год в этот день задаюсь вопросом: «Почему я?»       — Хватит, — ласково шепчет она, стирая короткими пальцами дорожки слёз с моих щек. Не сдержалась всё-таки. — Давай хотя бы один твой День рождения мы проведем без слез, м?       Я киваю, не в силах сказать хоть слово из-за вставшего кома в горле. Лина тянется мне за воротник и подставляет под утренний луч света из приоткрытого окна медальон.       — Однажды, я уверена, ты что-нибудь вспомнишь о себе, — утешает меня подруга, так же как я, рассматривая моё украшение.       С лицевой стороны он украшен голубым камнем с золотой окантовкой, но когда в руках Лины подвеска начинает вращаться, то с обратной стороны мелькает рельефная гравировка с моим именем. Если, конечно, этот медальон мой и меня действительно так нарекли при рождении.       Я начинаю быстро успокаиваться и ещё пока что слабо улыбаться, просто потому что вижу такую же улыбку на лице Лины. Не то чтобы её энергетика привела меня в чувства, но вызывать у подруги лишние волнения просто не имело смысл — к середине дня я окончательно приду в себя, как это обычно и бывает в мой День рождения, или, правильнее сказать, День появления?       — Ну а если ты наконец перестала хандрить, может, немного поможешь нам убрать в комнате, чтобы поскорее начать праздновать твой день? — её глаза сияют хитростью, но даже так у меня не получается отказать.       Не поднимая головы, я начинаю тихо напевать какую-то незамысловатую мелодию, напоминающую веселую песнь бродяг с площади. Как только мой голос набирает силу, а под кожей расползаются синие сияющие нити, по оттенку очень напоминающие камень на шее, вещи начинают порхать по комнате, как стайка полевых бабочек. Несвежее платье взмывает ввысь со спинки стула и устремляется в корзину для стирки. Гребни, бусы и серьги, разбросанные по комнате в хаотичном порядке, выстраиваются в ряд и плывут в сторону небольшого столика с зеркалом. Истлевшая свеча теплеет, а затем белой струей ещё недавно окаменевший воск с плеском оказывается в горшке для помоев.       — Свечу можно было переплавить! — запоздало восклицает Лина, но понимает, что говорить об этом уже слишком поздно.       — Купим новую, не такие они и дорогие.       Я хмурюсь. Мы с Линой уже не первый год работаем в пабе и за свои способности получаем одну из самых высоких оплат в городе. Лину взяли за притягательную внешность и умение разжигать огонь по щелчку пальцев не только в помещении, но и в сердцах посетителей, а меня за, скажем так, вокальные данные. Но сколько денег не удалось бы накопить, моя черноволосая красавица по прежнему не может оставить сиротские привычки.       — Ох! Ладно, хватит лежать! — она подскакивает с моей постели и несокрушимым ураганом проносится по помещению в поисках одежды и украшений, а я иронично смотрю на то, как убранная моим талантом комната снова оказывается погребена в пучине бардака и развала. И Лина в четырнадцать, и Лина в двадцать — бедствие имперского масштаба, не иначе.

***

      В это время года большая часть королевства Сангус подвержена частым перепадам между жарой и затяжными дождливыми днями. Моя кожа не выносит жестокость солнечных лучей в такие дни, как сегодняшний, когда на небе едва ли можно заметить хоть одно облако. Приходится прятать всё тело и голову под тонкой накидкой и сцепив зубы терпеть зудящий пот, скапливающийся на спине, шее и висках.       Со стороны я похожа на развевающийся парус или свежевыстиранную простынь на шнурке из-за светлой широкой ткани моего одеяния, но лучше так, чем глотать слезы по ночам из-за краснеющих ожогов. Лина же наоборот чувствует себя превосходно. Я не завидую, нет. Да чему же? Её великолепному загару? Может быть предрасположенности к стихии огня и легкой переносимости высоких температур? Или замечательным откровенным нарядам, позволяющим чувствовать себя комфортно даже в самый знойный час? Да, я завидую.       Даже волосы мне приходится обрезать как можно короче только из-за преобладающего теплого сезона. Зима у нас длится всего пару прохладных месяцев. Если сравнивать наши условия с другими государствами, такими как Вирфортис, Инфармус или северной частью Мелиуса, то можно решить, что в Сангусе зима не наступает вообще никогда.       Нам повезло, что сегодня день большого привоза, когда торговые лавки едва способны умещать на себе новые товары, привезённые из других городов. Подруга несётся к воротам рынка быстрее лучших королевских лошадей. Может быть, я их и не видела, но, по сведениям моей короткой памяти и скудном образовании, нет на свете существа быстрее, чем Лина, у которой вся сумка забита многолетними накоплениями. Я то уверена, что из-за трудного детства, она не позволит себе потратить даже одну десятую суммы, но кто знает, может, сегодня тот день, когда мир перевернётся с ног на голову?       Я иду относительно медленно совсем не из вредности и ужасно радуюсь, что моя огненная сестрёнка всё понимает и постоянно старается тормозить, хоть я и вижу, как ей хочется прибавить ходу. Моя одежда не располагает к быстрой ходьбе. Даже не смотря на лёгкую воздушную ткань, взмывающую над кожей всякий раз, когда слабый ветер проносится мимо, я чувствую себя словно в кипящем котле. Пот с моей шеи уже давно покрыл собой грудь и живот, вызывая невыносимый дискомфорт. Вот почему я не люблю выходить из дома или таверны.       Бор позаботился, чтобы в его в заведении даже на спальных этажах всегда гуляла отрезвляющая прохлада с помощью ледяных амулетов на стенах коридоров и общего зала. К сожалению, они стоят слишком дорого. Я не умею копить средства, по большой части из-за того, что Лина слишком бережливая. Первое время она жалела денег даже на еду. Как только я получила свою вторую зарплату, то накупила домой столько вкусностей, что бедная девчонка буквально рыдала навзрыд от радости, что попробует так много нового на вкус. И даже несмотря на то, что мой денежный оклад меньше, чем у Лины из-за перевеса в трудовых обязанностях, она тратит заработок только на самое необходимое. Ледяной амулет, о котором я могу только мечтать, стоит столько, что я скорее доживу до четвёртого десятка, чем смогу купить его. Но очередной приступ головокружения заставляет меня принять решение — однажды я накоплю достаточно средств и обвешаюсь этими магическими камушками с ног до головы, клянусь!       — Айлана, — беспокойно зовет меня брюнетка, — ты не будешь против, если я убегу вперед? Есть одно место, куда я хочу зайти, но оно скоро закроется…       Ещё даже обеденное время не наступило, кто станет закрываться в такой час? Впрочем, жара так сильно плавит моё сознание, что в нем просто не остается места для подозрений.       Темное золото в её глазах светится раскаянием, и, честно говоря, я даже рада этому предложению. По крайне мере при таком раскладе мне не придется беспокоится о темпе своей ходьбы. Я устало киваю головой и не успеваю даже обдумать всю ситуацию, как Лина уже скрывает за поворотом на главную улицу, в конце которой расположен вход на рынок. Пользуясь тем, что улица совсем опустевшая, я тихо напеваю под нос мелодию колыбельной, которую пели в приюте младшим детям, понятия не имею, почему вспомнила о ней. Светлая ткань не способна скрыть рождающиеся в теле голубые сияющие нити, но беспокоится не о чем — рядом ни души. Магия, пробужденная силой моего голоса, создает вокруг легкие порывы воздуха.       — Хорошо, — блаженный вздох срывается с губ, когда кожа наконец начинает охлаждаться.       Но как только моя маленькая затея начинает приносить облегчение взмокшей коже, рядом появляется кучка детей, бегущих в том же направлении, где ранее скрылась и Лина. Я моментально замолкаю и благодарю детскую невнимательность за то, что никто не заметил затухающие блики под моей накидкой. Не только в нашем городе, но и в соседних, по рассказам хозяина нашей таверны, нет мага с такими же причудливыми способностями, как мои. Мой слух, способный слышать то, что не позволено даже чутким звериным ушам оборотней, моя магия, исполняющая волю только тогда, когда я пою или разговариваю, всегда вызывали подозрения у тех, кто о них узнавал.        Мне повезло, что Бор как раз нуждался в таком, можно сказать, специалисте, как я. Официально я должна всю смену смиренно сидеть на небольшой сцене и радовать народ песнями, но по нашей личной договоренности с мужчиной, как только в таверне происходят плохие вещи, я должна воспользоваться своей силой, чтобы вытолкать неприятных личностей из заведения, не привлекая внимания. Специально для этого Бор заказал мне специальную плотную униформу, не пропускающую свет. Обычно, я просто вызываю у нежелательных посетителей незначительные головные боли, слабость или тошноту до того момента, пока человек не уйдет сам. Бывали случаи, когда мне приходилось незаметно опрокидывать стол на дерущихся дебоширов, но в суматохе никто, кроме Лины и Бора, этого не замечал.       Ступая по вымощенным камнем улицам, я то и дело надеюсь остаться одна, чтобы ещё раз охладить кожу, но, к моему невезению, народ только прибавляется. Кто-то, так же, как и я идет пешком, кто-то ведёт за собой телегу или сидит верхом на лошади. Переходя улицу, мне приходится задержаться, когда мимо следует целый отряд солдат. Замечая среди них две знакомые фигуры, я сильнее опускаю накидку на лицо, пока ткань не скрывает даже острый подбородок.       Кажется, они идут со стороны казарм, чтобы контролировать народ на рынке. Их штаб находится дальше самой окраины города, что заставляет меня задумываться, почему для путешествия к центру они не используют транспорт. Но, возможно, только для моего не натренированного тела этот путь кажется длинным. С точки зрения экономии ресурсов, нет ничего проблематичного в том, что патрульные добираются своим ходом.        Добравшись наконец до пункта назначения, я ещё некоторое время стою у самого входа в ожидании подруги. От множества голосов голова идёт кругом, и я заставляю себя концентрироваться на звуках поближе, чтобы не довести тело до обморока. Совсем отключиться от происходящего всё равно не смогу, так что прислушиваюсь к разговору продавца в ближайшей торговой лавке. Он нахваливает красивейшие брусочки мыла, раскручивая восхищенного покупателя на приобретении сразу нескольких работ. Но как только он скрывается в глубине своей торговой точки, я улавливаю тихое бормотание: «А Стефа говорила, что ишачий жир не замаскируешь, дура». А горожанина убеждал совсем в другом. Я смотрю на нетерпеливого мужчину, копошащегося в глубине своей сумки — наверняка ищет деньги — и уже начинаю жалеть о том, что иду в его сторону, но остановиться не могу.       — Он использовал ишачий жир, запрещенный государственной бумагой за низкое качество и плохие свойства. Если не хотите пожалеть, то уходите, — шепчу я незнакомцу. Он недолго смотрит на меня округлившимися глазами то открывая, то закрывая рот в немом восклицании.       В конечном итоге мужчина воровато бросает взгляд в сторону скрывшегося за стенкой продавца и наклоняется ниже:       — Вы уверены, леди? Он убеждал, что жир конский, — так же тихо возмущается он. Я киваю. — Но откуда вы знаете?       Придумать ответ не успеваю — возвращается продавец. Он сияет, как отполированная серебряная монета, кривя губы в довольной ухмылке. Меня окатывает тошнота от вида его покрывшегося по́том округлого лица. Слушать его голос было куда терпимее, чем видеть эти нахальные алчные глаза.       — Леди, вам что-то подсказать? — вдохновлённо любопытствует торгаш, уже наверняка придумывая, какой бы кусок незаконного мыла впихнуть мне. Я лишь отрицательно качаю головой и возвращаюсь на свое место дожидаться Лину.       — И я пойду, пожалуй, — стыдливо блеет покупатель и спешит скрыться в толпе.       Торговец кричит ему вслед, но я уже отрешилась от этой парочки и сконцентрировала слух на разговоре двух маленьких девочек, сидящих на лавочке у фонтана за пределами рынка. Их болтовня о детских мелочах успокаивает мой воспалённый звуками мозг, и я даже не сразу улавливаю появление моей дорогой подружки.       У неё радостное выражение лица. Бросая взгляд на пузатую сумку, я понимаю, что в кои-то веки Лина решила купить что-то не по нужде, чему и я сама очень довольна. Ещё бы она перестала переплавлять свечи, тогда вообще счастью моему предела не было бы.       — Что купила?       — Секрет, — она изо всех сил старается не улыбаться, чем вызывает небывалый интерес к своей таинственной покупке.       Мне приходиться приложить немало моральных сил, чтобы не наброситься на брюнетку с распросами. Терпение никогда не было моей отличительной чертой. В приюте меня часто спрашивали, как я вообще смогла девять месяцев в утробе матери высидеть. Я обижалась, потому что упоминания о родителях давались мне очень тяжело, а Лина каждый раз не уставала меня успокаивать, что это всего лишь выражение такое и ничего личного ко мне оно не имеет.       В конечном итоге я решаю оставить эту тему на потом и веду подругу по пёстрым рядам с едой, украшениями, одеждой, бытовой утварью и многими другими диковинками. Мы подолгу останавливаемся у прилавков, потому как Лина просто обожает всё, что красиво смотрится, но так или иначе она всякий раз строго себя одёргивает и идёт дальше. Я же, напротив, не запрещаю себе купить новую пару обуви, более закрытую и с хорошей подошвой, на случай, если нагрянут дожди, и добавляю в корзину ещё несколько румяных крендельков, посыпанных маком. В конце концов у меня сегодня День рождения — или появления всё же? — поэтому можно себя побаловать ещё какими-нибудь украшениями в качестве подарка.       Я бы хотела спросить, что мне подарит Лина, но ещё до того как вопрос срывается с языка, меня озаряет понимание — подарок уже в её сумке! Вот почему она отказалась его показать! В этот момент я решаю, что ничего для себя больше покупать не буду, и сосредотачиваюсь на брюнетке. Хочет она или нет, но я заставлю её купить что-то и для себя. И у меня уже есть идея!       Я стараюсь прислушаться к разговорам, чтобы понять, в какой стороне продают лучшие платья, и вскоре хватаю подругу за запястье. Мы уверенно пробиваемся через толпу, и я изо всех сил стараюсь терпеть горячий воздух, окутывающий меня в противный кокон из-за быстрого темпа. Еще добрых полчаса мы тратим на споры, в конце которых я уже буквально толкаю подругу в руки опытной швеи. Женщина нахваливает фигуры Лины и необычный янтарно-карий цвет глаз. Вскоре она ныряет руками куда-то под прилавок и являет нам необычайно нежное чёрное платье с золотистым бисером, похожим на искры огоньков. Моя спутница больше не может противиться.       Когда Лина прячется за занавеской, с восторгом комментируя мягкость платья, которое она решилась примерить, и радуясь подходящей цене, я неосознанно оглядываю шумную улицу. Провожаю взглядом знакомые лица и против подслушиваю чужие разговоры, не имея больше возможность фильтровать шум из-за утомления под солнцем, пока один из них не вгоняет меня в моментальное оцепенение. Незаметно обернувшись, я нахожу глазами две высокие крепкие фигуры, облаченные в чёрную солдатскую форму. Глубокий капюшон и маска практически полностью скрывают их лица, оставляя на виду лишь глаза и брови. Но мой врожденный чутких слух, несмотря на плохое самочувствие, хорошо отличает их голоса от прочего фонового гула разговоров.       Я отступаю ближе к ширме, за которой по прежнему крутится Лина.       — Давай быстрее, здесь Ксора со своим воспитанником, — шиплю я сквозь зубы. Возня немного стихает, а спустя несколько секунд Лина осторожно высовывает голову и поочередно осматривает собравшийся на рынке народ.       — Мне кажется, ты зря все эти годы их избегаешь, они про твоё существование и не помнят уже давно, — и тем не менее Лина старается говорить как можно тише, чтобы не привлечь лишнее внимание, за что я ей очень благодарна.       Я отмахиваюсь от подруги, продолжая настороженно следить, чтобы пара оборотней не приблизились слишком близко. И как только они в этой одежде не умирают от жары? Но окидывая взглядом других проходящих мимо зевак, я понимаю, что проблемы с температурой только у меня.       Глаза Ксоры из-под такой же маски — первое моё воспоминание в жизни. Они с Иссуром, который на тот момент ещё лишь начал стажировку на службе, нашли меня на окраине леса, когда направлялись на осмотр земель. Конечно, у неё, как у солдата и женщины с подростком на попечении, не было другого выбора — она привела меня в стены приюта. Но я её не виню и причина, по которой все эти годы я обходила их стороной, совсем иная.       Иссур.       Я боюсь того, что он может сделать и к чему принудить, если узнает, что я его слышу. Когда кто-то из воспитателей поднял сплетни о том, что мальчик от самого рождения был немым, я не сразу придала значение тем словам. И только потом, когда наступила годовщина моего загадочного появления, благодаря повторяющемуся из года в год сну, я вспомнила, что слышала от него речь. Пока он жестикулировал, таким образом передавая Ксоре свои мысли, я отчетливо слышала низкий даже на ту пору глубокий голос. Звук казался таким четким, будто мальчишка произносил их в действительности. Тогда-то я и испугалась ответственности, которую могут на меня взвалить, если узнают и про эту особенность моего слуха. Это стало первым звоночком на пути к тому, чтобы скрывать свои способности. Иссур тем временем рос так же, как и я. Его внутренний голос стал грубее, холоднее, но я по-прежнему могла его отличить от чужого.       Он очень сильный солдат, и, если молва не врёт, его вторая ипостась — волк — обладает способностью подчинять волю. Ходить за ним хвостиком, выполняя роль личного глашатая, мне не улыбалось. Нам всем будет лучше, если никто не узнает об этих глупостях. Я не окажусь в плену шантажа и злоупотребления моей магией — Иссуру не придется ломать голову над тем, что кто-то его слышит, даже когда он этого по-настоящему не хочет. Как и сейчас. Он не подает жесты Ксоре и другим коллегам, молчит, но я слышу, как в мыслях он недовольно скалится, что его снова ставят в ночную смену без права на отдых и ругает старшего по службе последними словами. Как только я успеваю задуматься, что слышу то, о чём Иссур предпочитает не говорить вслух, воображение рождает картинки жестокой расправы на случай, если я услышу непозволительно много, и оборотень, Дух меня помилуй, об этом догадается.       — Я забыла сказать, вечером один мужчина придёт с тобой познакомиться. Может быть, ты тоже подберёшь себе платье? — неожиданно раздается голос Лины у меня за спиной. Я оборачиваюсь.       Великолепная.       — Ты уверена, что он хочется встретиться со мной? — недоверчиво уточняю я, рисуя в воздухе очертания её фигуры. Она смущенно хихикает. Мне хочется ответить что-то язвительное в адрес своей внешности, как вдруг смех Лины перестает быть тихим и больно бьёт по голове. Нет. Не только смех. Все звуки вокруг обостряются в сто крат, превращаясь в адский гвалт. Испарина покрывает всё тело, будто до этого я и не была взмокшей от тепла.       Две пары рук подхватывают меня и уносят в спасительную прохладу каморки. Я чувствую под ладонями мягкую ткань. Надо мной склонилось обеспокоенное лицо хозяйки помещения, Лина что-то говорит ей о перегреве на солнце и просит раздобывать воды из холодного колодца, потому что вода из ведра для меня будет теплой. Она сомневается, ведь тогда ей придется оставить нас в этой задней комнатке наедине с её товарами, но когда с меня снимают накидку, все её опасения тают, при виде заалевших от жары щек и впалых глаз с потемневшими нижними веками. Она закрывает за собой дверь, чтобы не впускать тепло с улицы.       — Я кажется… — пытаюсь я объясниться, но Лина жестом заставляет меня замолчать. Она скручивает в тонкие палочки два небольших носовых платочка из моей сумки, вставляет мне в уши и сверху давит ладонями.       — Перегрелась и потеряла концентрацию, — материнским успокаивающим тоном еле слышно шепчет она, боясь потревожить мой слух, но я всё равно её слышу. — Я знаю. Мы почти шесть лет вместе, Айлана.       И я понимаю, насколько, должно быть, глупо выгляжу всякий раз, когда что-то пытаюсь объяснить этой девушке, знающей меня даже с тех сторон, о которых я не задумывалась. Как только моё сознание возвращает контроль над слухом и мне удается заострять внимание только на Лине, я киваю. Это не сложно, на самом то деле. Я живу с этим всю свою жизнь — ту, что помню, конечно, — и отделять лишние звуки стало делом привычки, как дыхание или ходьба. Но иногда происходят осечки из-за самочувствия. В такие моменты я безумно благодарна Духу, что все эти годы Лина не оставляла меня ни на день и всегда выводила из этого состояния. Она же тем временем открывает свою сумку и изымает наружу деревянную шкатулку с витиеватой резьбой и незнакомыми мне символами.       — Потерпи, скоро совсем полегчает, — говорит она, доставая из небольшого пространства коробочки тонкий браслет с белым камнем.        Меня одолевает догадка, что я уже видела рисунок, выцарапанный на поверхности редкого минерала. Качаю головой. Нет, не может быть! Ловкие пальцы застегивают украшение на моей левой руке и по разгоряченному телу моментально расползается прохлада. Голова больше не кружится, сердце не колотится и кожа не зудит.       — Лина, оно стоит, как… Как… — я заикаюсь, не в силах подобрать даже приблизительное сравнение. Впервые я узнала про существование амулетов от Бора, которому большая часть из них досталась в наследство. Но я грезить не могла, что однажды сама смогу получить себе хоть один.       — Тс, — смешливо корчит она нос. — С Днём рождения, сестрёнка!       Я чувствую легкое пощипывание в глазах, пытаюсь сморгнуть, но всё становится только хуже. Слёзы? Похоже на то. И горло сдавило. Как бестолково — реветь, когда тебе дарят самый лучший в жизни подарок. Я должна поблагодарить Лину, обнять, обрадоваться. Но могу лишь безрезультатно хватать ртом воздух, потому что нос моментально забивается насморком. Мы редко называем друг друга сёстрами — почти никогда. По большей части это моя вина, я до сих пор не оставила надежд найти свою настоящую семью. Лина знает об этом и позволяет мне не сильно привязываться к себе. Но мне-то известно, что у неё нет и шанса встретить кого-то из своих.       В отличие от меня, Лина родилась в приюте от такой же никому не нужной сиротки. Все эту историю знали. Её маме было не больше того, сколько стукнуло Лине, когда мы познакомились. Может быть, пятнадцать или шестнадцать. Совсем ещё дитя. Она мечтала вырваться из этого города и постоянно околачивалась в местах, где на ночлег оставались перевозчики материалов из Мелиуса. Стоит ли упоминать, что это империя чистокровных колдунов. Незнакомец лишь развлёкся с едва созревшей девчонкой и ушёл на следующий же день дальше исполнять свою работу к Вирфортису, стране оборотней, куда поставлялся на тот момент часто лунный камень. Лина никому не была нужна. Совсем. Ни страннику, даже не знавшему о её появлении, не скончавшейся при родах юной матери.       Но ей была нужна я. Я вижу это в чайных глазах, наполненных заботой. Всю нашу совместную жизнь она хлопотала надо мной, несмотря на одинаковый возраст, защищала, поддерживала. Пока я мечтала о встрече с родными, она уже давно считала меня членом своей маленькой семьи. Я понимаю это ещё лучше, потому что мешочек с монетами, который она пополняла многие годы торчит из сумки полупустой тряпицей.       — Мне так стыдно, я всегда попрекала тебя этой глупой экономией… — бормочу я, вместо того, чтобы нормально отблагодарить девушку.       — Пустяки. Человеку ведь зачем деньги нужны? Чтобы нести их в семью. А у меня только ты, — беспечно пожимает она плечами. — Но, если ты хочешь дать мне что-то в замен, то встреться с мужчиной, о котором я говорила.       Я тяжело вздыхаю, ненавидя собственный характер. Будь я более чуткой и внимательной, не испытывала бы сейчас такой глубокий стыд за отношение к Лине.       — Только при условии, что ты скажешь, чем я ему нужна, — мягко требую я. На моей памяти подруга никогда не пыталась меня кому-то сосватать и потому вся эта история со встречей кажется странной и не уместной.       Лина морщит лоб — признак сильной задумчивости. Я не тороплю, хоть и очень хочется. Я не умею ждать и молюсь, чтобы она выложила всю правду сейчас, если не хочет спасать меня от сердечного удара.       — Он сказал, что ищет женщину с амулетом, как у тебя.       — С таким же голубым камнем? — спрашиваю непонимающе.       — Нет, — мрачно качает она головой. — С твоим именем…