Двое на рыбалке и волшебная щука

      Последнее свидание перед переездом вышло очень тяжёлым. Нет, они не рыдали друг у друга в объятьях, не тратили время на обещания и клятвы. По-мужски сдержанно поговорили, обсудили планы на ближайшее будущее и стратегию дальнейших действий. У Андрея всегда всё так – спокойно, размеренно, без суеты, шаг за шагом, по плану. Мир же не рухнул, никакой катастрофы. Сашка буднично помогает Андрею собрать вещи и упаковать чемоданы, потом они пьют чай с принесённым им любимым тортом Андрея (остатки торта тот заставил забрать с собой – испортится же) и снова беседуют.       А в промежутках между сборами, спокойными разговорами и чаепитиями Сашка выебал Андрюшу чуть ли не в каждом уголке его уютной и стильной питерской квартирки. В спальне – на кровати и на полу, в гостиной – на диване, в кресле, сидя на подоконнике и лёжа на ковре. В ванной под душем и даже возле кухонной раковины, помешав Андрею вымыть посуду (потом он домывал чашки и вытирал их полотенцем весь растрёпанный и раскрасневшийся, стиснутый в кольце плотных Сашкиных рук, ощущая на макушке его тёплое дыхание). Сашка не может остановиться, раздраконивает себя и набрасывается снова и снова, словно пытаясь насытиться любимым телом на долгие месяцы вперёд, и Андрюша не сопротивляется – безропотно берёт в рот или раздвигает ноги, принимая его в себя. Он отдаётся полностью, с тихой радостью, со сладкими стонами и трепетанием ресниц, со слезинками на глазах, весь, без остатка, без всяких задних мыслей, и Сашкино агрессивное отчаяние бьётся об его тихую глубокую грусть, как волны о скалу, и затухает, превращаясь в сладкую и светлую муку.       Кажется, Сашке от этого должно быть хорошо. Ничего подобного. Ему очень, очень плохо, и боль не отпускает. Душа рвётся на части, когда он гладит красивые руки, ласкает и прижимает к себе самое прекрасное тело на свете, заглядывает в безумно любимые бездонные серые глаза, подёрнутые поволокой, – и понимает, что всего через пару часов всё это перестанет принадлежать ему, исчезнет, растворится где-то, будет существовать отдельно, в другом пространстве.       Сашка помнит, как курил ашку в гостиной, втягивая в себя студёный и влажный январский воздух и выпуская небольшую струйку дыма в открытое окно, бессмысленно и тупо вперив взор в чернильно-чёрное небо, чувствуя то дикую бессмысленную опустошенность, то приливы безумной тоски. Андрей подошел к нему со спины, чуть слышно шлепая по полу босыми ногами, нежно обнял его сзади – и стало немного легче. Как будто на разбитое сердце положили тёплый горчичник. – Бросай эту дрянь, – мягко, но настойчиво твердит он. – Неужели тебе нужен рак гортани?       В процессе трахомарафона ему надоело всё время раздеваться и одеваться, поэтому он махнул на всё рукой и рассекает по дому почти голышом, без штанов и без белья, для приличия набросив на себя свободную и широкую футболку с эмблемой «Зенита». Которая была оверсайз даже для Сашки, а худенького и невысокого Андрея в неё вообще три раза завернуть можно, и когда он, занятый своими хлопотами, носится по дому, вокруг его фигурки словно синий парус раздувается. Футболка насыщенного синего цвета, и оттого глаза у Андрюши отливают благородной и роскошной синевой.       Сашка смотрит, испытывая щемящую нежность, и думает, что никогда, нигде не видел никого настолько же прекрасного. Под этим синим полотнищем – отлично сложённое тело, стройное и нежное, молочно-белое с розоватым оттенком, и весь его мальчик такой обыденно-идеальный, как фарфоровая статуэтка на комоде у бабушки, красивая и по-детски прелестная.       Прекрасное тело, прямая и чистая душа, верное и доброе сердце.       Сашка внезапно ясно понимает, что умрёт от тоски и горя, если действительно потеряет всё это. Андрюша – его джекпот, неожиданный куш, который свалился ему прямо в руки, а Сашка был настолько глуп, что только сейчас его оценил.              Он деликатно выпускает последнюю струйку ароматного дыма, шумно втягивает в себя морозный воздух и выпускает, пытаясь «прочистить» лёгкие. Закрывает окно, несколько раз дёргает за ручку, убеждаясь, что закрыто надёжно. Подхватывает Андрея и сажает на подоконник, раздвигая его бёдра и задирая подол футболки, чтобы оголить и приласкать нежные гениталии. Потом и вовсе сдергивает с него этот балахон, с неописуемым наслаждением утыкаясь лбом в бледный животик, вдыхая запах его тёплой кожи.       Андрюша послушно сидит, забросив ноги ему на спину, касаясь голыми пятками его лопаток, и не опасаясь, что кто-нибудь может увидеть их в окне и понять, каким непотребством они заняты. Он тихо и прерывисто дышит и лишь изредка крупно вздрагивает и постанывает, когда Сашка берёт его пенис слишком глубоко, впускает почти в самую глотку.       Ладони Андрея плотно сжимают Сашкину голову с двух сторон, словно орех. Сашка не против, чтобы он сейчас расколол ему череп и навсегда избавил от тупой боли, засевшей в сердце, как ржавый гвоздь.       Но он должен это пройти, ему придётся принять и пережить разлуку.       Наверное, больше половины чёрного мусорного пакета, который Сашка вынес из его квартиры и бросил в мусорный бак, было забито использованными презервативами и пустыми тюбиками из-под смазки.       Он пришёл в гости, когда на часах было около четырёх часов дня. Андрей должен улететь в два часа ночи. В одиннадцать пятнадцать Сашка ещё возит его, абсолютно голого, спиной по ковру на полу в гостиной, сдавленно сопя, задирая вверх его ноги и стараясь войти поглубже.       Сашка пытается смотреть только на красивое лицо с полузакрытыми глазами, раскачивающееся под ним, но взгляд всё время цепляется за чемодан и дорожную сумку, выставленные в прихожей, которые ему отсюда отлично видно. Оттуда пахнет путешествием и скорой разлукой. Из-за этого он сбивается с ритма, не может расслабиться и кончить. И у Андрея мысли, похоже, тоже бродят где-то далеко. – Не опоздаем? – шепчет он, цепляясь ногтями за Сашкино плечо – и тому становится обидно. – Останься на ночь, – из вредности уговаривает он, – купим тебе другой билет, – и, словно заманивая, вводит поглубже, стараясь посильнее задеть членом простату.       Андрей кусает губы, сдерживая крик, и выгибается дугой, закатывая глаза, царапая ногтями его плечо. Сашка балдеет от Андрюшиного прихода, усиливает фрикции и жарко дышит ему в ухо. – Останься, пожалуйста, – уже почти умоляет он. – Побудь со мной ещё хоть чуть-чуть, прошу, прошу. – целует в щёки, чуть не плачет, ласкает обеими руками изящное бледное тело. Как же Сашка может отпустить его такого?       Перед смертью не надышишься, перед разлукой не натрахаешься. – Не могу, Саш, – Андрей извивается и тяжело дышит, отвечает на его умоляющий полубезумный взгляд, смотрит виновато, – меня там ждут, будут встречать. – Кто? – Сашка подаётся тазом вперёд и входит в него так глубоко, что Андрей тоненько взвывает, едва не кончая. – Родственники, - тихо шепчет он. – Напиши им, что на рейс не успеваешь и полетишь другим. Останься со мной! – Сашка продолжает двигать тазом, глубже вбиваясь в Андрюшу, сдавливая его простату, заставляя его кричать в голос и беспомощно дёргать перевозбуждённый член. – Саша, нет, – закатывая глаза в истоме, хныкает он. Но Сашку не обманывает его жалобный тон. Андрей умеет быть непреклонным. Нет – значит, нет. – У меня уже первая тренировка завтра с утра, – извиняющимся шёпотом объясняет он. – Не могу пропустить.       Фигурное катание – пожалуй, единственное, что Андрей любит больше, чем Сашку, или примерно так же. Тут бесполезно отговаривать. Пусть уж едет тогда.       Сашка от злости трахает его яростно, наращивает темп агрессивно, так что они оба кончают примерно через десять секунд почти одновременно, и ого, какой же это яркий, классный оргазм. Наверное, лучший за весь вечер. Андрюша около минуты просто лежит, хватая воздух ртом, как сейчас вот эта щука, вытащенная из воды. Сашка внаглую пользуется его беспомощным состоянием и с удовольствием кончает ему на бурно вздымающуюся грудь, трясёт членом, разбрызгивая горячую сперму на грудь, щеки, подбородок, шею, лицо, наконец с удовольствием проталкивает мокрую головку с белой каплей между соблазнительно приоткрытых губ, получая на десерт ещё и лёгкий минет с языком. – Как же ты будешь прыгать на трене с ноющей задницей? – с запоздалым раскаянием спрашивает он. – Я тебя так оттрахал, что, наверное, и сидеть больно. – Вот завтра и посмотрим. – Андрей выпустил изо рта Сашкин член и теперь облизывает свои губы. – Пить хочется… Пойду умоюсь. Хочешь ещё чаю? И забери этот торт, умоляю, я ведь отключу холодильник.       Сашка сам отвозит Андрея в аэропорт. Уже там, на парковке, сидя с ним в салоне авто, лихорадочно подыскивая слова для прощания и не находя, снова прижимает любимого к себе и не выдерживает: целует его в губы, долго, страстно, внимательно заглядывая в глаза, расстёгивает «молнию» и запускает обе руки под тёплую куртку, гладит везде, стараясь нащупать под толстой шерстяной кофтой прекрасное молодое тело. Свет в машине погашен, но всё равно кто-нибудь может увидеть, как два парня обжимаются. Однако Сашке наплевать, пусть хоть оштрафуют за нарушение общественного порядка и несоблюдение приличий или ещё за что. Ему гораздо важнее чувствовать тёплые руки Андрея у себя на спине, слышать громкий стук его сердца.       Андрей кладёт голову ему на грудь, не прячет лицо, смотрит снизу вверх. Без слёз, без улыбки, без волнения. Он мертвенно бледен и космически прекрасен, в неровном свете ночных фонарей его глаза отливают фосфорно-синим и кажутся такими же тёмными, как питерское небо. Какие же они глубокие, совсем бездонные. Кажется, что он совсем нездешний, будто прилетел с другой планеты. – До свидания, Саша. – говорит он просто. – Не скучай. Надеюсь, скоро встретимся.       И потом уже, снаружи, когда Сашка открыл багажник и достал его чемодан и сумку, снова открыто и безыскусно просит, держась за рукав его куртки и приподнимаясь на цыпочки, чтобы заглянуть в глаза: – Главное, глупостей без меня не наделай. И не пей.       Они обнимаются так, как принято у приятелей, хлопая друг друга по спине, а потом Сашка всё-таки ухитряется напоследок сорвать с обветренных губ поцелуй, раздвинуть языком сжатые зубы. Он целует Андрея на прощание, прижав его к себе, закутав в своё пальто, закрыв от чужих взглядов, чтобы никто ничего не увидел. Сашка предлагает донести багаж, но Андрей отказывается. Долгие проводы – лишние слёзы, говорит он. Сашке остаётся только дымить ашкой и молча смотреть, как хрупкая юношеская фигурка удаляется от него, закинув на плечо, кроме обычного рюкзачка, ещё и тяжёлую сумку и волоча за собой большой чемодан на колёсиках. Андрей шагает уверенно и спокойно, как будто его не придавливает ни вес ноши, ни тяжесть расставания. Он словно тащит на себе ещё что-то важное, невидимое, но очень весомое – хрупкий груз их странной и нервной запретной любви. Сашка только в тот момент понял, что именно на Андрюшиных усилиях сохранить их отношения, такте, терпении, бесконечной доброте, способности доверять и прощать всё время держался их хрустальный мирок, который может разбиться в любой момент. Сейчас, например, только от него зависит, что с ними будет дальше: забудет ли он Сашку, оказавшись в другом городе, или продолжит преданно любить даже в разлуке.       Сашка хочет окликнуть Андрея, что-то ещё сказать – и не может. Только провожает его взглядом до тех пор, пока его не поглощает зияющая черная пасть – вход в аэропорт. Ждёт ещё несколько минут, топчется зачем-то возле машины, как будто что-то должно произойти. Потом понимает, что всё это глупо, Андрей не выбежит к нему, чтобы пообниматься, или сказать, что он никуда не полетит, как в романтических комедиях. Наверное, он уже сдал багаж и идёт к выходу на посадку. Написать, спросить? Но зачем, если бы что-то пошло не так, он бы сам уже написал или позвонил.       Нужно уезжать отсюда поскорее. Забыть всё, что сегодня было. Попробовать сделать вид, что всё в порядке, уговорить себя, что Андрей уехал на пару дней и вернётся.       Сашка знает, что не увидит свою любовь ещё долго.