Алиса в Зазеркалье

Пробуждение далось тяжким трудом. “Вроде не пил вчера”, – по глазам резанул яркий солнечный свет, и Достоевский зажмурился, пытаясь вернуть себе способность двигаться. Мысль о том, что солнечного света в квартире быть не должно, ведь все окна всегда зашторены, ему в голову пришла только сейчас, и он, собрав волю в кулак, всё же раскрыл глаза, опираясь на подгибающиеся руки, сел и огляделся, щурясь. Мало того, что он оказался не в своей квартире, а сидел на дороге, никого в округе не было. Такое в Токио казалось чем-то нереальным, но тем не менее, сейчас он наяву сидел прямо на "зебре" без машин и пешеходов. Абсолютная тишина глушила, и Достоевский кинул взгляд на здания, пытаясь мысленно сориентироваться, в какой части города он. Три высотки с неработающими электронными табло навели его на мысль про Шибую. В такой части города обязательно должны быть люди в любое время суток. Но ни одного человека поблизости, ни одной припаркованной у тротуара машины он так и не заметил. "Ни электричества, ни людей... Нет ничего. Конец света? А может быть, я умер, и это мой личный ад? Не так уж и страшно," – Достоевский пошарил по карманам. Ни в одном не оказалось бумажника или телефона. Но тут рука сама наткнулась на что-то, лежащее в нагрудном кармане пальто. Дрожащей рукой он вытащил помятую игральную карту и внимательно рассмотрел надпись на английском. "Добро пожаловать в Зазеркалье", – написано на рубашке карты с достоинством джокера. Логотип компании "Алиса в стране чудес" представлял собой нарисованного черной ручкой морду кота с зубастой пастью. Достоевского аж передернуло, и он снова вгляделся в карту. Он заметил тонкий слой бумаги, закрывающий остальную часть послания и подковырнул его ногтем. "Пройди игру и выиграй путешествие в реальный мир", – гласила надпись уже на японском. — Это ещё что такое? – тихо фыркнул Достоевский, хмурясь. Настораживало многое, в частности то, что из всех вещей при нем была только эта карта с непонятным пока ему значением. Разум подсказывал, что это не просто реклама, а какое-то послание, что-то вроде бейджика у продавца в магазине. Он снова огляделся. Из здания торгового центра торчала крона дерева. Как неожиданно. Выглядело это так, будто здание сплелось с ветвями ракитника и проживало в симбиозе уже очень давно. “Сколько же времени прошло?” Город выглядел заброшенным и покинутым людьми в спешке, оставленным на произвол природы, поглотившей здания. Раздался жуткий скрежет, и Федор поморщился. Из громкоговорителя, висевшего на фонарном столбе донесся механический голос, эхом отозвавшийся по улицам пустого города: — Дамы и господа, мы рады приветствовать вас в Зазеркалье. Новая игра начнется через, – последовала секундная пауза, прежде чем Достоевский снова обратился взглядом к карте, разглядывая джокера на ней, – пятнадцать минут. Просьба всех, кто без визы, пройти в игровой зал. — Ladies and gentlemen, we're glad to welcome you in Wonderland... – на безупречном английском снова заговорили из громкоговорителя, и Достоевский усмехнулся: прямо как в аэропорту. Выключенное табло на здании торгового центра, откуда росло дерево, замерцало стрелкой, скачущей вниз, показывая на открытый вход. — До конца регистрации осталось четырнадцать минут, – оповестил механический голос. Федор, по пути отряхивая с белых брюк грязь, заковылял ко входу, мысленно придушивая чувство настороженности. Может быть, удастся выбраться, если сыграет. "Что это за виза такая? Как будто и правда в какой-то стране", – мысли возвращались к странным словам механического голоса. Он, как бы ему не хотелось этого признавать, ничего не понимал. Почему все люди вдруг исчезли? Как управляют этим голосом, если никого в городе не осталось? А может быть, есть кто-то, но пока не попадался Достоевскому на глаза? Войдя в торговый центр, будто по мановению волшебной палочки свет включился. Сначала лампочки нехотя поморгали, затем, иногда потрескивая, зажглись. Холодный свет теперь заливал плиточный пол, проломленный в некоторых местах кривыми корнями деревьев, завлекающих всех в свои силки и ставящие подножки, и Достоевский огляделся по сторонам. Ни души. Указатель любезно показывал на лифт белой стрелкой, мерцающей красным цветом по контуру. Обстановка была далеко не обнадеживающей, и Достоевский после своего молчаливого монолога с совестью осторожно ступил в лифт, нажав на кнопку второго этажа, как и было написано на указателе. — Игрок прибыл, – оповестил механический голос того же происхождения, что и у громкоговорителя, и двери лифта распахнулись. Федор вышел в коридор, освещенный только у выхода к лифту; оглядевшись по сторонам, он не увидел ничего. К удивлению Достоевского, тут он оказался не один. — Ба-а, а я уж думал, мы тут вдвоем куковать будем, – с иронией протянул низкорослый рыжеволосый парень, вертя между пальцами незаженную сигарету. Он стоял в тени, вдали от ламп, и Федор не заметил бы его, не подай он голоса. Выделялись из тени разве что завязанные в низкий хвост волосы и перчатки, что были ещё темнее. Необычные для японца голубые глаза пару минут измеряли Достоевского, будто сейчас ему дадут мольберт и прикажут рисовать по памяти. Федор в ответ прищурился. — Рад видеть хоть кого-то здесь, – как ни странно, беспокойства Достоевский не ощущал. Возможно, он впервые был рад встретить живого человека здесь, в этом странном месте. — Безвизный, значит? – поинтересовалась девушка, прислонившаяся боком к стене у лифта. Достоевский перевел взгляд и на неё. Девушка носила военную форму без погон и сапоги с голенищем. В темных волосах по плечи была заколка в виде бабочки. Взгляд тёмно-серых глаз изучал Федора с врачебным интересом. "Военный врач, не иначе". — Угадали, – кивнул Достоевский, прислоняясь к стене напротив, – Что это за место? – конечно, он имел представление, где они оказались. Не могут так просто за одну ночь исчезнуть почти все люди из города, не могут здания за одну ночь зарости деревьями так, будто всё время перенеслось на несколько сотен лет вперед. Это был не просто город, а другой мир. Именно это он ожидал услышать от врача. Но девушка помолчала, а затем покачала головой: — Сейчас сам всё узнаешь. Рыжий парень цыкнул и, смяв в руке сигарету, кинул её на пол. Достоевский внимательно наблюдал, как он сдвигает потрепанную коричневую шляпу на затылок и ответно сверлит взглядом, будто обдумывая для себя что-то. — Давайте знакомиться, что ли? Как-никак, нам тут вместе кочевряжиться, – предлагает он со вздохом, выходя из тени и приподнимая шляпу над головой, – Накахара Чуя, – и оглядывает взглядом остальных, ожидая от них того же. — Йосано Акико, – отстранившись от стены, представилась девушка и потянулась рукой ко лбу, но осеклась, тут же убирая руки в карманы. К пустой голове руку не прикладывают. "Военная привычка?" – похоже на то. — Достоевский Федор. Рад знакомству, – сдержанно кивнул он, последний в этой очереди, скрестив руки на груди. Они ненадолго замолчали, рассматривая друг друга, прежде чем оповестил голос из динамиков над головой Йосано, и все втроем поморщились. — До конца регистрации осталось пять минут, – с регулировкой звука в Зазеркалье всё плохо. Вместе с этим Достоевский вспомнил про расспросы, от которых его отвлек в свое время Чуя. — Так что тут вообще за игры? – поинтересовался Федор, показав карту, найденную у себя в кармане. Накахара вздохнул и уже хотел было что-то сказать, но двери лифта снова открылись. — Игрок прибыл, – из дверей неуверенно ступил на этаж юноша. Лет ему было не больше восемнадцати, и выглядел он изрядно напуганным. — Д-добрый день, – паренек, накручивая на палец отросшую темную прядь волос из полностью серой шевелюры, неловко поклонился. Йосано с Достоевским кивнули в знак приветствия, а Чуя своим фирменным жестом приподнял шляпу. — Ну и ну, – усмехнулся Накахара, – у нас, оказывается, ещё и школяры учавствуют. Тебя как звать? – Чуя надел шляпу по-нормальному и упер руки в бока. — Накаджима Ацуши, – неуверенно ответил серовласый юноша, кинув на остальных беспокойные взгляды желтыми, как драгоценные камни, глазами. Федор видел, как Ацуши хотел задать им тысячу и один вопрос, но сдержался. — Регистрация объявляется завершенной. Идет распределение игры, подождите, – произнес голос, и Достоевский увидел, как замерцали лампочки разными цветами над их головами. Ацуши настороженно смотрел на них, как на нечто иноземное и жмурился от яркого света. — Игра определена. Сложность: тройка треф. Йосано облегченно выдохнула: — Похоже, у меня ещё осталась удача. Достоевский недоверчиво взглянул на врача. Она определенно точно знает об этом Зазеркалье. Может быть, она здесь была раньше? — Масти что-то значат? – озвучил догадку Федор, и Акико согласно кивнула. — Трефы значат, что игра на командную работу. Старшинство карты – её сложность, – пояснил вместо неё Накахара, подпирая собой стену. — А что означают другие масти? – робко поинтересовался Ацуши. — Понятия не имею. Я тут только третий день. Ацуши непроизвольно поежился, стиснув зубы и перевел взгляд на динамики. Лишь через несколько секунд оттуда раздался голос: — Правила игры: пройти испытания и попасть в следующую комнату, прежде чем закончится время. — Что будет, если не уложимся во время? – с беспокойством спросил Ацуши, оглядываясь на остальных в надежде, что то, о чем он подумал – всего лишь его фантазия. — Как бы тебе сказать... – невесело усмехнулся Чуя. Свет погас, и все переглянулись между собой, стоя в полутьме. Неожиданно вспыхнули световые дорожки на стыке стен и пола, и яркое свечение пробежало до конца коридора, подсвечивая дверь-вход. Первым в комнату вошел Накахара, пинком открыв дверь и оглядевшись, сдвинув шляпу назад и прикусив губы. Комната представляла собой пустую комнатушку площадью четыре на три метра с серыми стенами. Дверь в другую комнату была темной, будто обмазанной углем. Прямо в центре, под софитами стоял стол с четырьмя лампочками и выключателями. — Время на разгадку – одна минута, – уведомил голос, и все возмущенно уставились в верхний угол комнаты, где висели диинамики, которые уже успел проклясть, без исключения, каждый. — И что тут делать надо? – скрестила руки на груди Йосано, вопросительно оглядев комнату, – Лампочки в рот пихать? — Очень смешно, – огрызнулся Накахара, подходя ближе к странному механизму и нажимая пальцем на выключатель первой лампочки. С легким потрескиванием лампа зажглась. Чуя нажал на второй выключатель лампочки – она тоже просто включилась. Но нажав на третий, все с удивлением заметили, что вторая лампочка погасла. — Может быть, тут особый порядок включения? – тихо предположил Накаджима. Во всеобщей тишине это прозвучало довольно громко. — Тут четыре лампочки, значит, комбинаций их включения должно быть двадцать, – вздохнул Достоевский, – Сомневаюсь, что у нас есть время проверять все, и искать, в какой из них горят все лампы. Будто в подтверждение его слов над головами игроков раздался голос: — Осталось тридцать секунд. — Тогда остается понять, какой выключатель за какую лампу отвечает, – пожала плечами Йосано, отмахиваясь руками и отгоняя от себя дым, который стал проникать сюда каким-то неизвестным образом: тут не было вентиляции. — Если не поторопимся, то не выберемся. Ацуши только теперь с ужасом понял, что с ними случится, если они не смогут разгадать головоломку. Они тут задохнутся. — Кхе-кхи, сами попробуйте, раз такие умные, – шикнул Накахара, уткнувшись носом в рукав: комнату начало заволакивать так, будто при пожаре, глаза слезились. — Оставьте ссоры на потом, – Достоевский, единственный, кто не закрывался от дыма, фыркнул, случайным образом нажимая на выключатели. Меж тем дым сгустился так, что Федор, стоящий в шаге от Накахары не мог видеть даже его. Единственное, что он мог разглядеть, так это лампы, то вспыхивающие, то гаснущие. К сердцу поступала пелена тревоги. Если не успеют, то дверь не откроется, оставив их терять сознание, а потом задохнуться. — Осталось десять секунд. "Первый выключатель включает первую лампочку и отключает третью. Второй выключатель включает вторую лампочку. Третий выключатель включает третью лампочку и выключает вторую. А четвертый выключает первую лампу и включает четвертую соответственно", – когда это осознание посетило Достоевского, в голове тут же построилась комбинация. — Нашел, – откашливаясь, произнес Федор, щурясь, чтобы разглядеть что-то. Дрожащие пальцы нажимали на выключатели: четыре – один – три – два. Всё четыре лампы загорелись одновременно. Дверь в другую комнату со скрипом открылась, и все, не сговариваясь и толпясь на пороге, ввалились. Щелкнула задвижка, и дверь оказалась закрытой с обратной стороны. В нос сразу ударил свежий воздух, и Достоевский закашлялся, похлопывая себя по грудной клетке и согнувшись. Накахара съехал вниз по стене, глубоко вздыхая и обмахиваясь руками. Йосано рассматривала свои солдатские сапоги и глубоко дышала, задерживая дыхание. Она первая избавилась от чувства удушия. — Это и есть "игры"? – привалившись спиной к запертой двери и задыхаясь от кашля, спросил Ацуши, оттягивая воротник белой рубашки. Никто не ответил. Трудно сказать, что они чувствовали. Ацуши, наверное, отчаяние: перед ними ещё две комнаты. И смогут ли они выбраться, зависит только от них самих. "Я так не могу!" — Время на разгадку – тридцать секунд, – бездушный голос раздражал ещё сильнее, но дотянуться и вырвать динамики ни у кого ни времени, ни сил не было. — Эти сволочи издеваются над нами, не иначе, – поправил шляпу Накахара, наблюдая, как ноги заливает вода прямо из отсеков в стенах. Казалось, она была какой-то вязкой, будто и не была водой, а чем-то похожим на желе. — Кодовый замок, – Йосано, переставляя ноги по прибывающей воде, заливающей уже щиколотки, подошла к двери, внимательно рассматривая головоломку, – Похоже, нам нужно разобраться с ним. Иначе нас тут затопит к чертям собачьим. — Здесь стандартный кодовый замок с десятью цифрами. У нас меньше полуминуты. Нас быстрее затопит, чем мы найдем нужную комбинацию! – схватившись за голову, проскулил Ацуши, оттягивая волосы и смотря, как вода прибывает всё быстрее: она уже была по колено всем. — Без паники, мелкий. Сейчас сообразим, – фыркнул Накахара, подтаскивая его ближе к двери прямо за шкирку. Шаги давались с трудом из-за воды, доходящей уже по пояс, – И вообще, это мне стоит переживать: меня утопят быстрее, каланчи чертовы. — Осталось двадцать секунд. — Мать вашу, замок электронный! – воскликнула Йосано. Для всех это значило только одно: если вода доберется до самого замка, то их пробьет электричеством. — Мы все умре-ем! – в панике вырвалось у Ацуши, нервно кусающего губу и размазывающего слезы по щекам. О, сейчас он бы всё отдал, чтобы вернуться к себе домой, к приемной семье. Он бы ценил всех: даже нелюдимого сводного брата, даже нелюбящую его мачеху с отвратительной стряпней... Ацуши бы наслаждался каждым днём, проведенным в нормальном мире. “Кто-нибудь, умоляю, скажите, что это – дурной сон!” — Заткнись, паникер, – прошипел Чуя, всё ещё держащий его за воротник рубашки, и резко погрузил голову Накаджимы в воду. Воздух резко закончился, будто из легких его выкачали, и Ацуши, в попытке вырваться, забарабанил руками по воде. Наконец сумев отбиться от хватки Накахары, Ацуши вынырнул, прерывисто вздохнув и сплевывая воду, которой успел наглотаться. Почему она сладкая на вкус? Ацуши поморщился, хорошенько распробовав жидкость, оставшуюся на языке: она имела до странности горькое послевкусие. "Не время для истерик". — Единственная числовая комбинация, которая встречалась нам с начала игры – та, что была в предыдущей комнате, – подал голос Достоевский, потянувшись рукой к замку. В следующий миг комнату озарила короткая вспышка, и Федор одернул руку со слабым вскриком: — А! – его ударило током. Руку ломило, будто каждую кость внутри дробили, а кожу выжигали. Пальцы непроизвольно сжимались в судорогах. Конечно, как же он мог забыть, что мокрыми руками лучше не касаться электроники? — Осталось десять секунд. — Тьфу! Инвалиды умственного труда, – рыкнул Накахара, стягивая с себя зубами перчатку, и всучив её отступившей Йосано, подошел к двери сам, — Диктуй, ошпаренный, – кинул он требовательный взгляд на морщащегося Достоевского, приготовясь вводить код. — Четыре, один, три, два. Дверь щелкнула и, наконец, поддалась. Вся вода хлынула в открытую комнату, и теперь в обеих комнатах было её примерно по колено. Зайдя в комнату, все услышали, как дверь за ними привычно захлопывается. — Слава богу, мы живы, – перекрестился здоровой рукой Федор, позволяя обожженной руке повиснуть плетью вдоль тела. — Твоими молитвами, гений, – хмыкнула Йосано, недовольно оглядывая себя. Одежда неприятно липла к телу, а в сапогах хлюпало. Витал слабый запах то ли бензина, то ли горилки. Она всё ещё сжимала в руке перчатку Накахары. Над головами раздался шум. Следом послышался... Человеческий голос? Он явно принадлежал девушке и звучал подавленно, будто ей не хотелось оглашать что-либо: — Время на разгадку: десять секунд, – динамики отключились, и игроки переглянулись. “Кроме нас есть другие люди?” Мелькнула искра, и... Вода загорелась. Яркие языки пламени расползались кляксами по воде. Ацуши зажал рот руками, наконец поняв, что горьковатое послевкусие на языке тогда было керосином. — Они смешали эту херню с горючим! – крикнула Йосано, зажимая нос. Под потолком густился дым. Легкие жгло изнутри. Все взглянули на головоломку. Её не было. Вместо них стояли две двери: одна, будто вымазанная углем с нарисованным белой краской 死 по центру, вторая – белая, с черным 生. — Какого хуя?! – Накахара вцепился руками в шляпу, пятясь со всеми назад, отходя от черной двери. — Открывайте белую дверь, – с неожиданной решительностью приказал Ацуши, собрав на себе удивленные взгляды, – В конце коридора была такая же, когда мы заходили. — Черт с вами, у нас нет времени! – огонь уже подобрался вплотную к дверям, когда Йосано толкнула белую фанеру. И правда, показался коридор, был лифт, — Мы спасены! – раснесся её голос по всему коридору, и все тут же вывалились наружу. — Поздравляем. Вы прошли игру, – уведомил голос, и они на бегу нервно нестройно рассмеялись. Удивительно, но даже этот механический, оглушающе громкий и лишенный сострадания голос не казался сейчас раздражающим. Не обращая внимания на усталость и боль, они бежали быстро, не оборачиваясь на столпы пламени, растекающегося позади них через открытую сгорающую дверь. Осознание того, что они выжили в этой чертовой игре странно добавляло сил, заставляя чувствовать удивительную легкость в движениях. Никто так и не обратил внимание на то, что динамики не отключились после объявления: можно было отчетливо слышать слабый женский крик, прерванный громким то ли хлопком, то ли выстрелом. Двери спасительного лифта открылись сразу, и лишь тогда они остановились, переводя дыхание в душной кабинке. Накахара натягивал на дрожащую руку перчатку, упираясь лбом в холодную железную панель лифта. — А ты, оказывается, не такой уж бесполезный, шкет, – невесело хмыкнула Йосано, изредка откашливаясь и прислоняясь спиной к поручням. Подумать только: жизни их всех спас обычный внимательный мальчик. — Просто у меня ноктолопия, – смущенно отвел взгляд Ацуши, закашляшись. — "Кошачье зрение", значит? – прищурил Достоевский свои аметистовые глаза. Ацуши кивнул, а Федор слабо улыбнулся. Накаджиме показалось, что он совсем не удивлен. “С какими же людьми свела меня судьба?” — Нет, Йосано права: мы перед тобой в долгу, – настоял Накахара, окинув Ацуши уважительным взглядом, – Без тебя и без Достоевского из нас уже шашлык бы сделали. — Сочтемся как-нибудь, – сухо усмехнулся Федор, буравя взглядом обожженную кожу на руке. Серьезно пострадали только пальцы – ими вообще нельзя было пошевелить. — Первый этаж, – объявил снова осточертевший механический голос, и двери лифта открылись. Как только они вышли, послышался тихий хлопок. На головы посыпались конфетти и серпантин, и все невольно уставились в потолок, даже не стряхивая с себя остатки от хлопушки. — Добавлено три дня к визам Достоевского Федора, Накаджимы Ацуши, Йосано Акико, Накахары Чуи. На маленьком столике прямо напротив них лежали четыре билета и карты достоинством тройки треф каждая. “А что, если...” — Йосано-сан, – позвал Федор, и девушка вопросительно взглянула на него, запихивая в нагрудный карман карту и сложенную пополам визу, – Вы же здесь три дня, верно? Она согласно кивнула, а Достоевский продолжил: — Тогда, наверное, вы знаете, что случается с теми, у кого кончается виза? Йосано помрачнела, скрестив руки на груди, пожевала губы, думая, а потом всё же ответила. — Видела один раз. Тогда я получила визу впервые и шнырялась по городу в поисках ночлега, – со вздохом начала она, потирая пальцами переносицу, – На улице мне попался человек. Хочешь верь, хочешь – нет, но мне он ещё тогда показался не жильцом: кожа да кости торчали из-под лохмотьев. “Всё”, – говорит, – “кончатся скоро мои мучения. Виза сегодня истекла”. Йосано замолчала, видимо, подбирая слова, а Достоевский молча кивнул. Кажется, его догадки были верны. В живых тут никого не оставляют. Будто бы Зазеркалье было отдельной страной с жестокими законами, неподчинение которым каралось смертью. Вопросы в головах у всех роились. Чей голос они слышали на третьем испытании? Если есть визы для туристов, то есть ли граждане у этой страны? — А что потом? – из всех вопросов Ацуши выбрал этот, вертя карту в руках. — Потом? – задумчиво переспросила Йосано, возвращаясь мыслями к разговору, – Потом ему черепушку раснесли. Прямо на месте. — Это как? – недоверчиво взглянул Накахара, требуя уточнений. — А вот так, – Йосано вытянула пальцы, сложенные пистолетом в сторону Чуи и взмахнула, изображая выстрел ему в лоб, – Пиф-паф. Повисло многозначительное и тяжелое молчание, прежде чем его посмел нарушить Фёдор. “Пройди игру и выиграй путешествие в реальный мир” показалось теперь не простой фразой из рекламы, а правило игры, где ставка – собственная жизнь. — Так вот значит, что такое Зазеркалье... – задумчиво пробормотал Достоевский, взглянув на свой билет с одной единственной надписью: “Дни до истечения визы – 3”, а потом переведя взгляд на обоженную руку. — Кто бы за этим ни стоял, я до него обязательно доберусь. Ацуши, пользуясь тем, что про него пока никто не вспомнил, снова подошел к лифту, рядом с которым висел план эвакуации. И по нему выходило, что не выбери они тогда ту белую дверь, то наткнулись бы на обычную замурованную стену. Накаджима вздрогнул, поняв, что и действительно стал для всех спасением –ещё немного, и одежда, пропитанная керосином, вспыхнула бы, как спичка; руки запоздало предательски задрожали. Он снова решил вернуться к разговору, прислушиваясь к голосу товарища по команде. — Держи карман шире, – Накахара скептически хмыкнул, поправляя шляпу, – Они сами до тебя быстрее доберутся, чем ты до них. Достоевский просто пожал плечами, зашагав к выходу. Он обернулся лишь у раскрытых автоматических дверей, одарив безмятежной усмешкой. — Ещё посмотрим. По улицам гулял ветер, разнося листву, когда они шли по заброшенному городу. Федор в Токио не так давно жил, около трех лет, но даже ему было удивительно, как преобразились здания, опутанные ветвями; железные мусорные баки покрылись ржавчиной, по веткам скакали белки, радостно чирикали птицы. Природа цвела, нерушимая тишина прерывалась только шелестом листвы. Справедливая награда за страдания на играх, успокаивающая душу. — На самом деле, здесь проходит много игр. Так что мы тут не одни, – продолжала свой рассказ об этих местах Йосано, затормозив у аптеки и пытаясь заглянуть внутрь через отсутвующее окно, встав на носочки. Они остановились. — Тебя подсадить? – услужливо поинтересовался Накахара, скрестив руки на груди. — Да иди ты, – фыркнула Йосано, уперевшись руками в подоконник и залезая внутрь. – Вы двое, – она показала на Ацуши и Достоевского, выглядывая с той стороны помещения, – стойте на стрёме. А ты, – Йосано кивнула на Накахару, – залезай, поможешь. Накахара смиренно цыкнул, отдавая шляпу Достоевскому на временное хранение. У Чуи залезть на подоконник не сразу получилось (только со второй попытки), и перелез он внутрь, держась за руку Йосано. В аптеке пахло сладкими аскорбинками, спиртованным антисептиком и чем-то ещё, чего непросвещенный в медицинском деле Накахара не знал. Йосано по-хозяйски рылась в ящиках и шкафчиках, пока Чуя внимательно наблюдал за ней. — Что мы ищем? – наконец не выдержав, поинтересовался Накахара, садясь на край стойки. — Всё, что пригодится. Пока эту аптеку не обчистили, нужно успеть запастись чем-то, – разглядывая в руках коробочку анальгина, ответила Акико, разрывая следом картонную упаковку и забирая ровно половину блистеров, воровато распихивая таблетки по карманам. Другую половину она положила на прежнее место и накрыла порванной пополам упаковкой. На удивленный взгляд Накахары она невозмутимо пояснила, открывая следующий шкафчик: — Тут обычно все лекарства не забирают, только половину, – она сосредоточенно прощупывала полки, пока не наткнулась на бутылочку с перекисью. С отсыревшей этикеткой, синие чернила которой отпечатались на пластике, она могла разглядеть ровно половину. — Пока ищи бинты, шприцы и марлю. Я разберусь с обезболом и успокоительным, – Йосано взглянула на сроки годности, написанные на донышке и удовлетворенно кивнула. Накахара только понимающе кивнул, перелезая через стойку. * Теперь они сидели в магазине мебели. Решили всё-таки держаться и играть вместе: так безопасней. Ацуши был только этому рад – в одиночестве здесь, в Зазеркалье можно было сойти с ума, настолько сильно глушила тишина на улице и отсутствие других людей. Заброшенный магазин, дверь которого была нараспашку раскрыта, был большим, и от разнообразия кресел, пуфиков и стульев лично у Ацуши пошла голова кругом. Сам он сидел на кресле, поджав под себя ноги и крепко обнимая диванную подушку, будто это последнее, что у него осталось. “Все-таки, поговорка верна: беда сближает”, – подумалось Накаджиме, наблюдающему, как Накахара вертится вокруг на офисном кресле, нахлобучив поверх своей шляпы ещё и белую шапку Достоевского, которую любезно позаимствовал. И как самому Федору не жарко в пальто и зимних сапогах летом? За всё это короткое время они успели неплохо сдружиться, даже несмотря на видимые различия, уже расстались с формальностями, и называть друг друга стали по именам. Кроме Достоевского, который делал это скорее из привычки, чем стараясь взбунтоваться против новых знакомых. — Знаешь, Федя, ты, считай, обошелся легким испугом, – бинтовала Достоевскому обработанную руку Йосано. Они единственные сидели на кровати, – Могло быть гораздо хуже. — Да ты везунчик, – протянул Накахара, разъезжая туда-сюда от раздвижного шкафа до кресла Ацуши. — Я бы так не сказал, – поморщился Достоевский, когда Йосано завязала бинт маленьким бантиком и отпустила руку. Воцарилась тишина. Почти такая же невыносимая, как и на улице. — Может быть, поделимся чем-то о себе? – неожиданно предлагает Ацуши, собрав на себе пристальные взгляды, – Ну... Мы ведь ничего друг о друге не знаем, кроме имен. А нам ещё вместе... Вы поняли, – менее уверенно закончил он своё предложение, сильнее сжав подушку. — Тогда тебе и карты в руки, Ацуши-кун, – ободряюще кивнул Достоевский, сложив руки на коленях и сощурив глаза. От его взгляда – изучающего и отстраненного – Ацуши стало не по себе, и он, насилу отведя глаза, собрался с мыслями и постарался сделать голос ровным. Хотя тот всё равно дрогнул. — Меня зовут Накаджима Ацуши. Я ученик второго класса старшей школы Накаяма, мне шестнадцать лет, – он вздохнул, прикрыв глаза. Получилось шаблонно и смехотворно, будто сам Накаджима перевелся в новую школу и представлялся там перед всем классом. Но к своему удивлению, никто не рассмеялся. Все уставились на Йосано, молча передавая эстафету ей: — Ну что за ребячество... –она вздохнула, но продолжила, – Йосано Акико, военно-медицинский ученый 356-ой пехотной дивизии национальных сил обороны Японии. Ацуши понимающе кивнул, Накахара удивленно присвистнул, смерив Йосано почтительным взглядом. Хотя это было не так уж и удивительно. — Ничего себе. Только Достоевский проницательно улыбнулся, спрятав улыбку забинтованной рукой: — Как интересно... Врач – благородное дело. Йосано невесело хмыкнула, качнув головой. Казалось, она о чем-то задумалась. Снова повисла тишина, наводящая на размышления. “Почему здесь военный без опознавательных знаков, да ещё и рассказывающий о своей службе?” – Ацуши не мог избавиться от ощущения, что Йосано не всё рассказала о своей службе. Но кто он такой, чтобы судить или подозревать её? — Раз уж вы все замолчали, то пусть я буду следующим, – поглаживая мех шапки, лежащей на коленях Накахары, Чуя кашлянул, возвращая разговор в своё относительно беззаботное русло. — Я студент филологического факультета, – он, оттолкнувшись ногой от пола, снова сделал круг вокруг своей оси, и остановился. Все перевели на него недоуменные взгляды. — Что? Неожиданно, да? – Чуя приподнял брови в поддельном удивлении, смерив всех взглядом "ну это же очевидно". — Весьма, – согласилась Йосано, закинув ногу на ногу, – Ты, оказывается, разносторонняя личность. Чуя довольно улыбнулся, по-лисьи сощурив глаза: — Разумеется, – и кивнул в сторону Достоевского, – Остался только ты. Федор подпер щеку свободной рукой, окинув внимательным взглядом всех: — Я умею играть на виолончели, – наконец, произносит Достоевский, и на него недоуменно смотрят три пары глаз. Предвидя комментарий Накахары о том, что это не по правилам, Федор тут же ответил, улыбнувшись: — Ацуши-кун ведь не уточнял, что говорить, верно? – покачал головой Федор, взглянув прямо ему в глаза. Накаджима будто против своей воли кивнул. — Виолончель – тоже неплохо. Я бы послушала, – после пары мирут молчания усмехнулась Йосано, мечтательно прикрыв глаза и улыбнувшись. — Как рука заживет, так сразу, – с мягкой улыбкой пообещал Достоевский. * Когда на город без электричества ложились сумерки, они всё ещё сидели в магазине мебели, краем уха слушая тихое радио, добытое Накахарой в магазине техники по соседству. Оказалось, что все электронные устройства перегорели – все схемы выгорели непонятным образом. Оставалось только слушать радио и сидеть при свечах, ожидая, пока заварится лапша. Из динамиков неслась приглушенная шорохами песня, и Ацуши с благодарностью ощущал, что прежний страх от пребывания в Зазеркалье немного улёгся в сторону. — Если через три дня закончится виза, то придется участвовать в играх завтра и послезавтра, – рассуждал Чуя, вертя шляпу на указательном пальце и подпирая щеку другой рукой, – Но тут раненные. Так что придется разделиться на две группы. Накахара оглядел всех в поисках несогласия, но ничего не найдя, продолжил: — Тогда я и Ацуши идём на игру завтра, Достоевский и Йосано – послезавтра. Воцарилось недолгое молчание. Йосано ела, Ацуши смотрел на покачивающийся огонь свечи, а Достоевский обдумывал свой вопрос. — Вы случайно не помните, как попали сюда? – все переглядываются между собой. Первым тишины не выдерживает Ацуши, жмурясь: — Я думал, все видели фейерверк. Разве нет? — перед глазами всё та же картинка — он выглядывает из окна своей комнаты и тут же чувствительные глаза режет яркий свет фейерверков. Но взрыва петард Накаджима не слышал. — Я тоже видела, — кивнула Йосано, не отрываясь от еды, — Только три дня назад. — Значит, мы здесь вне времени и пространства, – задумчиво протянул Достоевский, взглянув на перебинтованную руку. — Как будто в виртуальной реальности, – пробормотал Накахара, тихо вздохнув. Загадок становилось всё больше, а ответы рассыпались на части с каждой новой версией. — Да ну, – возразила Йосано, – Такой ожог в ВР не получишь, – она кивнула в сторону Достоевского. — Может, военные учения проводят? Или эксперименты ставят? – предположил Ацуши, и Йосано снова покачала головой. — Вряд ли. Слишком большой диапазон. Ацуши нахмурился: — Тогда что это за место такое? Достоевский хмыкнул, прислонившись лбом к изголовью кровати: — Здесь цветет природа, раздолье для животных, – начал он после того, как убедился, что на него все смотрят, – Люди изгалялись над миром, как могли. Теперь всё поменялось явно не в нашу сторону. — Как-то слишком религиозно, тебе не кажется? – удивилась Йосано, а Чуя только пожал плечами. — А я не стану отвергать версию. Было бы довольно глупо предполагать, что это не карма. Тут фактически идет охота на людей, прямо как когда-то охотились люди на зверей. Ацуши воздержался, ощутив беспокойство: сможет ли он пережить завтрашнюю игру или погибнет, так и не выбравшись из этого мира в настоящий? Но он тут же осекся – он жив сейчас, и это главное. Стремительно темнело; свечи сгорели почти наполовину, а часы, не остановившие свой ход, стрелками показывали на половину первого ночи, когда Ацуши непроизвольно положил голову Йосано на плечо, впервые за долгое время заснув без кошмаров.