Риск доверия

      "Мама меня точно убьет!"       И даже сомнений быть не может, что после того, как его сейчас выпьют, ма найдет его душу даже за гранью, даже растворенную среди других сущностей монстра и убьет за то, что посмел так вляпаться. И па тоже. И убивать будут со всей тщательностью, чтоб впредь неповадно было.       Булавка сияла, грелась, вибрировала в руке и тонко звенела. Отвлекая.       "Если захочешь меня убить - втыкай на всю глубину и беги. Приводи троих из конклава, один не справится". Именно с этими словами ее вручили Ачу, когда она нашлась в закрытой сокровищнице прежнего хозяина замка, куда привел истощенного и голодного до силы энергета на второй день знакомства. Вообще-то сокровищница была сокрыта, закрыта и защищена всеми возможными методами и в нее не рисковали соваться ни поколения прославленных предков, ни толпы гостящих родственников. Поскольку ни один маг, будучи в своем уме, не полезет брать чужие артефакты, если не знает досконально их устройства, не добился полного подчинения, не полный идиот. Или не энергет. Тот-то почти всегда может уничтожить нечто, проявившее себя для него опасным. Сожрет и переварит, или перебросит заряд в другое что-нибудь, сменив цвет или полярность. Прочим проще скрыть чужое магобарахло понадежнее. До появления того, кого артефакт почему-то решит признать. Особенно если уничтожать слишком затратно и разрушительно.       Ачу сперва не хотел брать эту штуку. Но другие возможности, например, то же проявление и снятие любых чар соблазнили. И вот теперь...       "Если хочешь меня убить..." "Воткни до конца и убегай" Кадык монстра прямо напротив острия булавки, в вороте балахона беззащитная ямка между ключиц над грудиной. Удар прямой и несложный. "Если хочешь убить".       Неблагие духи! Это же Ло! Они же уже познакомились. И общались нормально. И он не собирается его убивать! Не собирался! Столько раз уже тыкал этой гадской булавкой. А тот только морщился и жалобно просил плаксивым голосом, почти по-девчачьи: "Пожалуйста, не надо так делать. Это неприятно!" Забавно. И сам же потом тоже смеялся. "Ну что поделаешь. Это и правда неприятно, как насыпают снега за шиворот". И вот на тебе. Разозлился и кинулся. Что же теперь и правда убивать?! Но зачем?! Так ведь выпьет, энергет же ведь и в ярости...       Не успел Ачу додумать мысль до конца, одновременно удивляясь тому, как много всего разного он успевает думать для уже пожираемого страшным монстром, известно ж, что тут прямой контакт с когтями необязателен, как булавка в руке вспыхнула, что-то мерзко щелкнуло по ушам и нечеловеческая сила отшвырнула в противоположную стену, выбив дух и сознание.

***

      Поэтому он не мог видеть, как мерцали глаза монстра, то становясь обычными серыми человеческими, то наливаясь грозной синевой. Как тот, когда глаза стали обычными человеческими, да и лицо из жуткой оскаленной маски-черепа вернулось к невзрачным чертам обычного, разве что чересчур сильно исхудавшего юноши, задумчиво и печально оглядел комнату, недочитанную книгу, которая захлопнулась и точно ехидно ухмылялась теперь инкрустированной каменьями кожаной тисненной обложкой, задержал взгляд на окне, в несколько шагов дошел до угла, в который отлетела злополучная булавка, подобрал ее морщась и дуя на пальцы, тоже вполне обычные, с нормальными, только грязными и обломанными ногтями, посмотрел на валяющегося у стены и начавшего слабо постанывать парня. Отошел от него подальше и с размаху вогнал злополучный артефакт себе под подборок. Нечто яростно и радостно взвыло, куча пыльного хлама разлетелась по комнате.       А монстр, на глазах покрываясь множеством ссадин, порезов, синяков и старых шрамов, медленно осел на колени, оперся одной рукой на пол. Выпростал из широкого рукава правую руку, вытянул перед собой и не отрываясь смотрел наливающимися глубокой синевой глазницами, как на той удлиняются, покрываясь черной шерстью, пальцы, как растут непропорционально длинные острые сине-стальные изогнутые когти. А затем улыбнулся, длинно выдохнул, что-то шепча, и вонзил их глубоко в собственную грудь, сжимая и пронзая сердце. После чего завалился на бок, скорчился и окончательно затих.