Во имя любви(Любовь)Книга I

      —Не люблю Толстого. Я признаю его гений, но мне не нравится его морализаторство в книгах. Все морализаторы имеют проблемы с собственной совестью. Ненавижу, когда кто-то указывает, как надо жить! — Франсуаза покачивает в руках бокал с виски и хитро поглядывает в сторону Пьера.       Вечер субботы собрал компанию друзей у них с Ивом дома. Сегодня здесь Виктория с мужем, Саган, Фернандо Санчес, Лагерфельд, Жанмер и Пети. Пьют виски, играют на пианино и в карты. Ив дурачится, подшучивает над Пьером. Присутствие Саган действует на него опьяняюще. Он словно непослушный школьник только и ждет повода нарушить правила.       —Пьер, какие у тебя отношения с совестью? Ты же так любишь Толстого! — подаёт голос Фернандо.       —У него нет отношений с совестью. У него просто нет совести! — Ив смеётся. Его взгляд светится восхищением, и Пьер усмехается.       «Ты любишь плохих парней, да?»       —Пьер любит Флобера. «Мадам Бовари».       — Вот уж кто умел создать наиболее отвратительные женские образы…       —Ого, кажется, тут зреют литературные дебаты!       Пьер улыбался. Франсуаза улыбалась. Они смотрели друг на друга, каждый радуясь про себя возможности устроить схватку. Особенно при зрителях. Раньше наблюдателем этих баталий был Бернар, но с ним было скучно, потому что он как правило быстро переставал слушать, что они там себе говорили.       —Пьер, не обижайся… — Франсуаза пригубила свой виски. — Но для тебя женщина — это как… как красивая ваза! Прелестный предмет интерьера. Ей полагается быть красивой и создавать атмосферу помещению. Так и хочется распорядиться: эй, поставьте эту даму воооон в тот угол! Возле камина! — взгляд Франсуазы и всех остальных невольно скользнул в сторону Виктории, которая стояла именно там, поставив свой бокал на каминную полку.       Ив в восторге расхохотался и взяв запястье Франсуазы, поцеловал ей руку.       —Обожаю тебя! Один-ноль! Пьер, а ведь она права!       Усмешка.       —У вазы, как предмета интерьера, есть одно неоспоримое преимущество, Кики… Она молчалива.       Теперь уже смеялись все.       —Один-один!       Франсуаза смеётся вместе со всеми. Ив смотрит на неё, как на свою заговорщицу. Им нравится подкалывать Пьера, шушукаться и придумывать весёлые шуточки. Как легко они спелись, однако! Франсуаза умудряется бывать и в кругу супругов Бюффе, и проводить время в компании Ива и Пьера. У них с Пьером есть своё тайное оружие — они делят привилегию чувствовать себя в чужих гостиных, как у себя дома. Она, впрочем, демонстративно обходит его своим вниманием, предпочитая болтать с Ивом. Теперь у неё стиль замужней дамы — укладка, маленькое чёрное платье, нитка жемчуга на шее, изящные лодочки, сумочка, шляпка. Её желание создать образ, соответствующий статусу, для Пьера смешон. Она накрасилась, разрядилась в пух и прах и теперь раскинулась в кресле с видом утомлённой императрицы. Объект её сарказма теперь — Виктория. Франсуаза вступает в эту перестрелку взглядов, она, может быть, видит то, чего остальные не хотят замечать.       «Ну что, все свои бриллианты нацепила?» — тихо произнес Пьер ей на ухо, помогая снять пальто в прихожей. От его дыхания открытая кожа покрылась гусиной кожей.       Она вызывающе смотрит на него.       «Нет, не все».       «Тебе это совсем не идет, Кики… кого ты тут изображаешь? Даму с собачкой?»       «А тебе какое до этого дело?»       —Гляди-ка, Ив… тут прямо показ мод на дому… — Карл подошёл и встал рядом, спиной к нему, касаясь плечом. — Вики и Саган, кажется, делят шкуру неубитого медведя…       —Виктория такая смешная с этой ревностью… как будто бы она не знает, что остается моей чёрной богиней!       Карл приподнял брови и скосил взгляд.       —А при чём тут ты? Ты что, думаешь, они для тебя тут так разоделись?       Ив хмурится и непонимающе смотрит на него. Карл пожал плечами:       —Ты ведь не один здесь любитель Флобера…       —Я понимаю, Пьер, но в данный момент, ну никак не могу выручить тебя деньгами. Сам понимаешь, сейчас столько новых проектов… Вот если подождать до нового года, а? — Ролан Пети приобнимает Пьера за плечи. Они курят на балконе вдвоём.       —Коллекция должна быть готова к новому году.       —Ты сказал уже Иву? Что у вас трудности с деньгами?       —Нет… и не собираюсь говорить. К чему это? Что это даст? Он расстроится, начнет нервничать… а ему нельзя, ты же знаешь… распсихуется и станет только хуже.       —Я к тому, что, может быть, ему как-то… урезать свои проекты? Научиться немного экономить, а?       Пьер поджал губы и отвернулся. Его бесит, что приходится говорить с Роланом на эту тему. Приходится просить денег. Он и на себя злится. Что не рассчитал, что обнадежил Ива и дал ему уверенность, что у них всё в порядке. Они маленький дом моды. Они всего только год как заявили о себе, как о бренде. Ив же ведёт работу так, как привык у Диора. Ни в чём себя не ограничивая, не урезая. Но Диор — империя, а Ив Сен-Лоран пока только имя на ярлыке. Из-за его аппетитов им скоро будет нечем платить зарплату работникам. Господи, как объяснить это Иву, который никогда ни в чём не нуждался!       —Я не могу говорить с ним о деньгах. Ив занимается этим не ради заработка. Если я попрошу его урезать расходы, он не поймёт. Это моя часть работы. Он свою выполняет. А мне просто нужно найти деньги.       Пети задумчиво чешет подбородок.       —Попроси у Саган. Она, кажется, недавно сорвала неплохой куш в казино. Займи у неё, пока она не спустила всё на ветер… — и, увидев выражение его лица, рассмеялся. — Да брось, у неё куча денег! Она не может придумать, куда их девать. Она будет рада помочь, не сомневайся.       Шум голосов в гостиной становится громче. Виски, шампанское и музыка делают своё дело. Пьер не торопится возвращаться в комнату. Он курит и смотрит на ночной город.       Попроси у Саган!       И зачем только они завели сегодня этот глупый разговор о Флобере?       Компания начинает расходиться к полуночи. Пьер вызывается проводить Франсуазу до дома. Ему показалось, что в тот момент, когда он сообщил об этом, на лице Ива мелькнуло недовольство. Но в тот момент он об этом не думал. Как-никак, Саган единственная дама в их кругу, которая пришла без кавалера.       — Это так мило с твоей стороны отвезти меня до самого дома… ты мог бы вызвать мне такси, — беззаботно бросила она, облокачиваясь на дверцу его машины. — Такая хорошая погода… может, пройдёмся?       Едва она произнесла это, с неба закапал дождь. Пьер не удержался и заметил, что всегда, когда они встречаются и идут куда-то вдвоём, начинается дождь.       —Словно сама природа грустит. Саган заставляет небо плакать… — это прозвучало излишне патетично и он обозлился на себя.       —Какой ты поэтичный, Пьер! — она засмеялась и сунула руки в карманы пальто. — Еще скажи, что я такая красивая в этом платье…       —Мало что понимаю в платьях, ты знаешь, — он улыбнулся и зашагал рядом с ней. — Но ты чудесно выглядишь.              Они остановились возле светящейся вывески бара. Франсуаза кивнула в ту сторону.       —Выпьем по стаканчику?       Они зашли в на удивление полупустое помещение, где на экране телевизора показывали какой-то футбольный матч. Франсуаза заказала себе виски и уселась со стаканом за стол, подперев щёку рукой и задумчиво уставившись на экран, как будто бы происходящее там её волновало. Лицо её было расслабленным, немного отрешённым. Они очень давно не общались тет-а-тет. Он вдруг испытал смущение.       —Кики, у меня есть разговор. — Пьер глубоко вздохнул. — Ты можешь одолжить мне немного денег? У нас есть сложности с бюджетом, которые я не предусмотрел, но сейчас нужно как-то решить проблемы… потому что коллекция должна быть готова в срок…       —Сколько тебе нужно? — она спокойно посмотрела на него, прервав поток слов.       Он назвал сумму, чувствуя, как лицо заливает краска и становится трудно дышать.       —Хорошо.       Он опрокинул в себя виски.       — Я верну.       —Я знаю. Но возвращать не надо. Расплатишься натурой… — и, увидев выражение его лица, она засмеялась. — Эй, что с твоим чувством юмора? Я пошутила!       —Мне сейчас не до шуток.       — Зайдёшь ко мне? Я дам нужную сумму.       Та легкость, с которой Франсуаза теперь согласилась одолжить ему денег, одновременно и восхитила и возмутила его. Сумма не была огромной, но достаточно существенной, чтобы не отдавать её так опрометчиво… и вот так!       «Поедем ко мне, я дам тебе денег!» — как это вообще звучит?       —Как Гай относится к тому, что ты раздаёшь деньги направо и налево? — поинтересовался он.       —Уже никак. Мы развелись. — Она допила свой виски. — Ну что, поехали тогда?       Если чем Франсуаза и владела в совершенстве, так это мастерством преподносить сюрпризы. Развелась? Ведь она никому ничего не сказала! Ни слова за весь вечер… Развод! Ведь это такая ерунда… такая мелочь. Событие, ещё более не стоящее внимания, чем свадьба!       —Давно?       —Да почти уже с полгода как.       —Ничего, другого найдёшь! — несколько цинично вырвалось у него.       «Мало ли на свете идиотов».       Почему-то он разозлился. В голову полезли совсем уж странные мысли. А если бы они… ведь он не сомневался, что так будет! Ведь она к людям относится столь же легкомысленно, как к деньгам. Если бы на его просьбу она хотя бы попросила время, а не предложила свои деньги вот так сразу…       —Ты не можешь выписать чек?       —Зачем, если у меня есть эта сумма наличными? Выигрыш в казино. Нужно поскорее избавиться от них, такие деньги не должны залёживаться…       У него возникло устойчивое чувство, что она делает это специально. Хочет продемонстрировать своё превосходство?       Когда они доехали до её дома, часы показывали час ночи. Ив, должно быть, сходит с ума… Вот и он рядом с ней вечно делает глупости!       Франсуаза жила напротив набережной, в северной части Парижа. Здесь дождь усилился, и к нему добавился ветер. Улицы были уныло пусты. Чёрные трафареты деревьев мрачно раскачивались, завывая ветром в ветвях.       «Ну просто сцена из фильма ужасов…»       —Я здесь подожду, в машине, — Пьер выключил зажигание.       Франсуаза пожала плечами, выбралась наружу и направилась в сторону дома. Ему подумалось, что если бы кто-то из знакомых узнал, что он тут делает и зачем, ему было бы очень стыдно. Словно преступник, поджидает девушку, чтобы ограбить.       Она вернулась минут через десять, залезла в салон, и слегка встряхнулась, обдав его каплями воды. Открыла сумочку, ту самую, с которой ходила и… под изумлённый взгляд Пьера, стала доставать оттуда, выкладывая на сиденье, перевязанные канцелярской резинкой пачки купюр.       —Вот, отсчитай сколько нужно… тут должно хватить.       —Ты не отнесла их в банк?! — у него просто не было слов.       —Нет, когда бы мне успеть? Я получила их только в прошлую пятницу. И знаешь, я никогда не кладу в банк то, что выигрываю в рулетку… это лучшие деньги, это подарок фортуны, их надо либо тут же проигрывать, либо дарить… так что я дарю их тебе! — она улыбнулась и протянула ему пачку.       Пьер молчал и некоторое время смотрел на её руки, державшие деньги. Потом поднял взгляд и посмотрел в глаза. В эти безмятежные, слегка подёрнутые туманом от виски, глаза. В тусклом свете лампочки они приобрели зеленоватый оттенок.       —Я не возьму.       —Перестань… ты ведь просишь не для себя! Пьер, не будь ребенком! — она закатила глаза.       —Если это такие легкие деньги… ну отдай их кому-нибудь другому… Я разберусь сам. Всё, спокойной ночи.       Франсуаза приоткрыла рот в изумлении, а потом её лицо исказилось от гнева, возмущения. Она с силой пихнула его в плечо.       —Ты! Ты чертов шовинист! Ксенофоб! Мизантроп… мизогин!       —Я знаю, что у тебя богатый словарный запас…       —Ты не хочешь брать их у меня, потому что я женщина! Потому что могу позволить их просто подарить! Тебе не дает это покоя, да? Ты ужасен! Ужасен!       Она сгребла пачки, сунула их обратно в сумочку и выскочила из машины.       —Отлично, тогда я их выброшу в Сену!       —Где ты был?       Пьер вздрогнул, услышав в темноте комнаты голос Ива. Он только что тихо вошёл в квартиру, не включая свет и стараясь не шуметь ключами. Часы показывали половину третьего ночи, и он не сомневался, что Ив давно спит.       Но тот сидел на диване, одетый. Рядом на журнальном столике стояла бутылка виски. Проследив за его взглядом, он вызывающе бросил, слегка заплетающимся языком:       —Да! Я пью тут в одиночестве! Ведь ты ушёл и оставил меня одного! Ты в курсе, который час?       —Я провожал Саган.       —Три часа? Интересно… куда? В Пр… пр… прованс, возможно?       —Надо было поговорить… — он устало рухнул в кресло напротив.       —Ты трахался с ней, да?       —Чего?       Пьер наконец-то внимательно посмотрел на него. Он увидел, что у Ива внезапно злое, именно злое выражение лица. В другой момент он бы высмеял его ревность, но сейчас было не то настроение. Только истерик ему не хватало…       —Не сейчас, Ив. Иди спать… — у него не было сил на выяснение отношений. Сполна хватило «одной схватки на мосту», во время которой он отбирал у одной сумасшедшей женщины пачки франков, которые та намеревалась вышвырнуть в Сену, и объяснений с жандармом, который решил, что он грабитель, отбирающий деньги.       —Спать? Хорошо, я пойду спать! — Ив встал с дивана и посмотрел на пустой бокал в своей руке.       Пьер ничего не успел даже сказать. Звон разбившегося об стену стекла и брызги осколков, разлетевшихся по комнате. Ив вышел из гостиной, хлопнув дверью.       А ведь деньги он всё-таки взял… ***       Пять франков. Монетка крутится вокруг своей оси и с лёгким звоном падает на стол. Пьер смотрит на металлический кружочек. Пять франков. Эта сумма осталась у него в кармане в тот день, когда он приехал впервые в Париж. Его обокрали в поезде, пока он спал ночью. И вот его жизнь в чужом городе, где у него не было ни друзей, ни знакомых, должна была начаться с этой суммы. Пять франков. Ему не довелось их потратить, потому что уже через несколько часов произошла его роковая встреча с Жаком Преве, изменившая ход событий. Но монетку он сохранил. На память о том дне, когда собирался умереть от голода. Потому что денег на билет домой ему бы всё равно не хватило. Он и теперь, как тогда, рассчитывает на магическую силу этой монетки? Силу удачи?       В дверь кабинета постучали. Он узнал этот деликатный стук.       —Входи!       —Поехали домой… уже одиннадцать вечера… — Ив зашёл в его кабинет, тихо прикрыв за собой дверь.       —Езжай. Я ещё поработаю. — Пьер опустил взгляд, делая вид, что смотрит в разбросанные по столу бумаги.       Тот молча подошёл к его столу, обошёл кресло и, встав позади, обнял, целуя в щёку. Пьер машинально погладил запястье на своей груди. Он услышал тихий шёпот на ухо:       —Пьер… ну пошли домой! Хватит работать… Уже очень поздно.       —Я же сказал, езжай, если устал. Мне ещё надо кое-что сделать.       —Я не хочу один… я хочу с тобой. Я соскучился… — Тёплые ладони спускаются вниз по груди, животу и касаются ремня на брюках. Ещё ниже… Пьер закрывает глаза. Ему хочется… ему тоже хочется… они почти две недели видятся только на работе. Когда он приходит домой, Ив уже спит, а утром тот уходит раньше него. Они оба так вымотаны, что нет сил даже разговаривать, не то что заниматься любовью. Дело не только в работе. После того случая с Франсуазой Ив снова принимает таблетки. Успокоительные.       «Будешь швыряться в меня стаканами, будешь жить один. Ясно? — Пьер подвёл черту на утро следующего дня. — У меня была жизнь и друзья до тебя. И я не собираюсь от этого отказываться».       Ив уяснил. Конфликт исчерпан. Горсть таблеток теперь снова на салфетке возле чашки с кофе. Утренняя доза. Вечерняя доза. Но у лекарств есть побочные эффекты. От них клонит в сон и падает либидо. Теперь в кровати Ив предпочитает спать. Теперь он предпочитает спать практически всегда. Он спит в обеденный перерыв на работе, в своём кабинете, прямо за столом. Впрочем, не вечно же ему принимать эти таблетки, верно? Ну поживут они какое-то время без секса… ничего страшного. Поживут без всего вообще… А если ему теперь принимать их до конца жизни?.. Смириться с летящей в голову посудой в обмен на удовольствие нормально трахаться? Если бы у него сейчас у самого были силы, чтобы об этом думать. Пьер отчасти даже рад. Он может уйти в работу. Кажется, в психоанализе это называется сублимацией? Для этого самое время.       Дела у них идут неважно. Деньги, взятые у Франсуазы, немного отсрочили, но не решили проблемы. Теперь всё зависит от результатов сделки с японцами. Карл говорит, он обязан рассказать Иву, что их бизнес себя не окупает. Они уже почти год работают себе в убыток.       «Он разорит тебя, себя и даже не поймёт, почему это случилось. Его никто не учил обращаться с деньгами».       «Ты хочешь, чтобы я попросил его экономить на материалах? Мы бренд! Мы не можем позволить себе делать вещи низкого качества! Одна такая партия уничтожит репутацию Сен-Лоран безвозвратно и навсегда».       «Я говорю не об экономии на работе. Но думаю, ваш бизнес выиграет, если Ив перестанет питаться в дорогих ресторанах, разъезжать на такси, покупать антикварную мебель и каждую пятницу выпивать бутылку шампанского стоимостью в несколько сотен франков. И начнёт наконец инвестировать в работу, а не в гардероб своих подруг!»       Пьер дико злится на эти советы Лагерфельда. Он всегда злится, когда тот прав. А Карл прав. Он прав, когда говорит, что ему надо нанять нормального бухгалтера, а не считать всё самому, тратя кучу времени на то, в чём он не разбирается. Но бухгалтеру надо платить зарплату. А у них едва хватает денег на то, чтобы содержать работников ателье. Впрочем, какое дело до всего этого Карлу? Тот радуется их трудностям, это же очевидно. Пьер прекрасно видит, как он посмеивается над Ивом. Зачем они дружат?       Рассказать Иву об их финансовых трудностях? Теперь? Накануне выпуска новой коллекции? Это окончательно выбьет его из колеи. Он и так с трудом работает. Лекарства… чёртовы лекарства! Это замкнутый круг. Чёртовы таблетки. Ни секса. Ни денег.       Пьер убрал обнимающие его руки. В такую минуту эта нежность вызывала только раздражение. Он устал. И у него болит голова. Сейчас одиннадцать вечера и, судя по всем этим бумагам, ему предстоит работать ещё как минимум часа три.       —Ив, мне не до того! — резкий голос. — Мне надо работать. Если ты устал, езжай и ложись спать. У тебя это хорошо получается!       Зря он это сказал. В направленном на него пристальном взгляде под стеклами очков будто что-то затухает. Ну вот… сейчас Ив обидится… они не будут разговаривать, возможно, несколько дней! Испорченное вконец настроение. И всё это, конечно, не принесёт ему вдохновения. Чёрт возьми, ну почему всё так складывается! Почему он не умеет держать язык за зубами! С Ивом нельзя так говорить… просто нельзя! Ведь ему тоже тяжело… он так переживает… из-за них. Из-за них больше, чем из-за всего остального.       —Стой, погоди! — Пьер ловит и удерживает его за руку, когда тот готов уже уйти. — Я не могу сейчас поехать домой. Но погоди… Иди сюда.       Кое-что ещё можно сделать. Пьер берёт его руку и кладёт туда, откуда убрал минуту назад. Ив смотрит на него сверху вниз, слегка склоняет голову и опускается на колени. Пьер касается рукой немного растрёпанных, густых волос, другой рукой расстёгивая ремень на брюках. Он чуть крепче сжимает пальцы и подталкивает его, слегка сползая в кресле и закрывая глаза. Ив. Его Ив. Его любовь… стоит перед ним на коленях, покорно и старательно исполняет своей неназванный долг любовника. Ужасно, что они оба сейчас (он это чувствует) не получают настоящего удовольствия. Ив чувствует себя виноватым, что стал похож на засохшее бревно в постели, и короткий минет в рабочем кабинете, на ночь — это ведь меньшее, что он может сделать.       «Тоже мне любовь… Ив Сен-Лоран, креативный директор дома моды собственного имени, юный гений, принц парижской моды, на коленях под его столом, сосёт как случайная шлюха. И пусть сосёт…что он ещё может делать?»       Ярость. Пьер чувствует её горячее дыхание. Она атакует легкие. Она ужасна. Она перемешивается с возбуждением, рождая новое, странное удовольствие. Его власть. Ив принадлежит ему. Он сжал зубы и крепче ухватил волосы за затылке, толкая голову, заставляя принимать в рот глубже, просто трахая его в глотку. Ив ухватился за подлокотник, он сбивается, почти задыхается… ещё немного — и он заставит его захлебнуться… Да… это было бы хорошо…       «Нет! Стоп! Что я делаю?»       Пьер резко отпустил его голову и хрипло выдохнул. Внизу он услышал облегчённый, сухой вздох и кашель. Ив поднялся с колен, на лбу у него блестят капли пота. Он убирает рукой прилипшие волосы. Пьер видит выступившую артерию на шее. Его охватывает ужас и стыд.       —Ив, езжай домой. Пожалуйста! Я не в том состоянии, ты же видишь! — Пьер дрожащими руками застегивает брюки, кровь пульсирует в висках. Он как будто и сам чувствует, что она подступит к горлу и он может захлебнуться ею. Выпроводить его из кабинета, закрыть дверь. Но он всё ещё чувствует сексуальное возбуждение, настойчиво требующее разрядки. Пьер опускается в кресло и закрывает глаза. Он продолжает начатое, позволяя фантазии удержать желанный образ, пока его собственная рука доводит начатое до конца. Оргазм приносит скорее опустошение, чем удовольствие.       Пьер смотрит в тёмный потолок, чувствуя, как в левый висок словно медленно входит стальной кинжал. И вот уже весь череп охватывают тиски боли. Он со стоном хватается за голову. Нет… только не теперь! Не сейчас! Ему ведь нужно работать!       Хаос мыслей. Они мечутся в его голове, сменяя друг друга. Короткие вспышки картинок.       «Ты сердишься на меня? Прости… я вчера была не в себе…»       «Кики, не надо этих объяснений. Ты что-то приняла, да? Когда заходила домой за деньгами! Ты принимала наркотики?»       «Не надо этих подозрений! Оставь меня в покое…»       «Такая перемена за десять минут! И этот мутный взгляд… не делай из меня дурака! Ты колола себе морфий?»       «Мне больно, Пьер! Боли мучают меня по-прежнему! Врачи сказали, что после аварии у меня повреждены какие-то нервные окончания… наркотик для меня обезболивающее!»       «Тебе нельзя колоть себе морфий! Всё лечение, вся реабилитация пойдут насмарку! Ты же совсем конченая наркоманка стала!»       «Ну а тебе-то, тебе, какое дело до этого?»       Вопль в его голове. Боль. Да… ему тоже больно. Чёртова мигрень. Её не было несколько лет. Сейчас бы и он вколол себе лошадиную дозу героина, чтобы это прекратить. Франсуаза дала ему денег и не просит их вернуть. А ему и не с чего их возвращать. Она катится вниз. Почему ему есть до этого дело? Есть дело до этих затуманенных болью и наркотиками глаз? Авария разбила её тело. Можно всё сваливать на ту аварию. Он пытается это делать и отчаянно отгоняет от себя чувство, которое ему совсем невыносимо. Вина. Он виноват в том, что ей так больно. Из-за него она стала такая… помешанная. Она так добра к нему, всегда так добра, а он всё время делает ей больно… У них всё началось с боли. Он причинил эту боль её телу, в их первый раз, сделав женщиной, и дальше только и занимался тем, что продолжал насиловать её психологически. Он этого не хотел. Почему так получилось? Он и Иву делает больно своей злостью, теперь эта боль в голове ему в наказание. Он тоже разваливается на части. От усталости, от безысходности. От того, что ничего не может придумать. Он не может спасти Франсуазу. Не может вылечить Ива от депрессии и стереть из его памяти ужасы Валь де Грас и память о предательстве друзей. И единственное чувство, которое он испытывает теперь — это злость. Именно она и есть его головная боль. Этот кинжал, который режет мозг на кусочки. Злость. ***       —Мэдисон! А я уж и правда… начал беспокоиться, что ты сбежал! — Филипп поприветствовал его смехом. — С возвращением. Стесняюсь спросить, как поездка? Ты узнал то, что хотел?       Мэдисон молча положил на диван дорожную сумку. Он приехал в офис к Филиппу как был, с самолета, в джинсах и куртке.       —Как здесь дела?       Филипп пожал плечами.       —Общественность гудит, но всё не так страшно. Тебя разыскивают журналисты. — Он внимательно посмотрел на Мэдисона. — Ты встречался с Томасом?       —Да.       —Узнал то, что хотел?       Взгляд мужчины был устремлен куда-то в угол кабинета. Филипп нахмурился. Тот словно его не слушал.       —Не могу сказать, что я ХОТЕЛ услышать то, что услышал… — он произнёс это спокойно, даже как-то равнодушно. Филиппу бросился в глаза этот контраст. То, каким взбудораженным Мэдисон уезжал из Парижа, и та равнодушная холодность, которая появилась теперь, когда он вернулся.       —Я что, каждое слово буду из тебя вытягивать?       Тот наконец-то посмотрел на него.       —Мне нужно съездить в Марокко. На несколько дней.       —Ты же только вернулся! Съездить сейчас? Мэдисон, ты нужен мне здесь! — Филипп вскипел. — Я не знаю, что там рассказал тебе Фабрис Томас, и если честно, мне плевать. Потому что это в прошлом. Я не собираюсь копаться в грязном белье. Я же вижу, ты чем-то озабочен! Зачем тебе ехать в Марокко?       —Я должен найти речь Пьера. Я должен был открыть её и прочитать сразу после его смерти, но я её потерял. Я должен её найти…       Филипп уставился на него, как на ненормального.       —Речь Пьера? Мэдисон, тебе надо заниматься вступлением в права наследования! Это же ещё на полгода затянется… нужно будет столько всего решить! На тебе лежит фонд! Сейчас в правительстве начнутся рокировки. Враги Пьера теперь, после его смерти будут стараться наверстать упущенное! Ты должен быть готов. У нас масса работы!       —Филипп, — Мэдисон опустил голову и тихо заговорил. — Вопрос о моём вступлении в наследство… пока мы оставим под вопросом.       —Что? — мужчина остолбенел. — Что наговорил тебе Фабрис Томас?       —Дело не в нём. Вернее, не только в нём. Я должен разобраться… в той информации, которую получил. У меня осталось много вопросов, которые, к сожалению, я не могу задать Пьеру. Я сделал для него достаточно много. Я окупил вложенное в меня. Теперь мы в расчете. Как ты сказал… я ничего ему не должен. Но его проблемы теперь станут моими проблемами. И я должен знать, к чему быть готовым.       Филипп молчал. Он был потрясён. Из-под рабочего стола, фыркая, выбежал Мужик, бульдог Ива, которого он забрал к себе после его смерти. Пёс был уже старый, часто чихал и фыркал. Он подбежал к Мэдисону и поставил лапы ему на колени. Это был нонсенс, учитывая, что эта собака отчего-то всегда его не любила и норовила облаять и кусать за ботинки.       —Смотри-ка… Мужик… привет, приятель… — он погладил пса по гладкой шёрстке. Мужик сидел, высунув язык и яростно сопел.       Когда Ива не стало, все были уверены, что собаку заберёт себе Пьер. Но тот отдал бульдога Филиппу. Он звал его «тарахтелкой», из-за этого смешного сопения.       «У нас с Ивом разные подходы к воспитанию собак. Ив их просто не воспитывает. Мужик привык к определённым вещам. В моем возрасте мне уже тяжело переучивать собаку. Ему будет тяжело. К Филиппу он привык, знает его, и тот такой же размазня, когда дело касается животных… пусть забирает «тарахтелку».       —Филипп, могу я взять Мужика с собой в Марокко? — неожиданно произнес Мэдисон.       —Мужика? Зачем?       —Пока не спрашивай… ни о чём пока меня не спрашивай. Просто дай мне время. До нового года. Я должен разобраться. И я разберусь. — Мэдисон встал с видимым трудом. Он вдруг почувствовал себя очень, очень старым. Очень слабым и очень уставшим. Ему никого не хотелось видеть. Ни с кем разговаривать. Даже с Филиппом.       Если бы он начал объяснять… начал говорить… пришлось бы говорить слишком многое. А он предпочел бы забыть. Зачем все эти мучения?       У него билет до Марракеша на послезавтра. На завтра же у него назначена ещё одна важная встреча.       Пришло время сводить счёты, Пьер.