autopsy of a tragedy

Глава вторая. Жертва «Я верну тебя домой», – Хайтам.

Кавеху казалось, что его голова вот-вот взорвётся. Схлопнется. Не важно. В общем, какое-то не очень приятное -тся. Он зажмурил глаза, пытаясь спрятаться от утреннего солнца, проскользнувшего в гостиную, но это было безуспешно, потому что, конечно же, Альхайтам, как всегда, не задёрнул шторы. Кавех схватил подушку и накрыл ей голову, пока вчерашний алкоголь продолжал буянить где-то в районе висков. И это тоже вина Альхайтама. Если бы тот не оставил Кавеха одного, он выпил бы больше простой воды, и смог бы избежать похмелья в день Жатвы… Было легко винить Альхайтама во всех бедах своей жизни, легко уклоняться от ответственности, когда Кавех знал, что за последние несколько месяцев он сам стал автором своей трагедии. Он вёл себя слишком беспечно. Подумаешь, оставалось пережить всего лишь одну Жатву. Разве это шло в сравнение с тем, что он мог подарить бедному ребёнку из их дистрикта смех? Что значило это надвигающееся несчастье, если он мог растянуть время нелегальным алкоголем, обратить скучные сборища в незабываемые события, заглушавшие боль мира, в котором они жили? Да, такое решение было временным. Но для того, кто жил настоящим, это было важнее всего. Сейчас же настоящим была Жатва. Горькая правда обхватила его шею своими коварными, ледяными когтями, вызывая тошноту. Кавех заставил себя встать с дивана и успел вовремя добраться до кухонной раковины, куда его и стошнило желчью. Он вытер губы, издавая звук от отвращения. Ему всё ещё казалось, будто в горле что-то застряло, только вот на самом деле внутри у него не осталось ничего, кроме волнения и нервов. Дверь спальни Альхайтама была закрыта, но Кавех не знал, спал ли тот внутри или ушёл из дома. Люди за окном уже направлялись на рыночную площадь. Кавех попытался сконцентрироваться на рядовых вещах, на рутинных задачах, которые выполнял каждый день, если комок нервов вообще был в состоянии выполнять задачи. Расчесать волосы и почистить зубы стало первыми шагами на пути назад к своей человечности, а после того, как Кавех принял душ – холодный, потому что, видимо, администрация снова решила над ними поиздеваться – он, по крайней мере, почувствовал себя достаточно живым, чтобы выйти на арену смерти. Потому что несмотря на то, что страх прочно засел осязаемым, ледяным комом у него в горле, Кавех по-прежнему намеревался занять место Коллеи. Как и для всех жителей дистриктов, убийства не были для Кавеха чем-то новым, по крайней мере, на экране. Смотреть Голодные игры было обязательно. Он видел, как люди умирают на камеру уже бесчисленное множество раз – люди, которых он знал и любил, от одноклассников и продавцов до друзей. Он не мог даже представить лицо Коллеи на этом экране, безжизненный взгляд её глаз, устремлённый в пустоту, зная, что его можно было предотвратить. Когда Кавех оборачивал утяжку вокруг груди, стоя в центре своей спальни, представлявшей из себя разноцветный хаос из принадлежностей для рисования и одежды, он услышал, как Альхайтам выходит из ванной. Румянец мгновенно залил шею Кавеха, и он поспешил надеть футболку. Он винил во всём действие вчерашнего алкоголя, но в тот момент, когда Альхайтам сел рядом с ним и протянул к нему руку – то есть сделал то, чего не делал никогда прежде за все эти несколько лет, что они друг друга знали – сердце Кавеха затрепетало, словно крылья колибри. Тихо усмехнувшись, он отмахнулся от этой мысли и продолжил одеваться. – Опаздываешь, – голос Альхайтама его напугал. Он стоял в дверях, видимо, только что из душа, потому что его волосы были ещё мокрыми, а ручейки капель стекали по накачанной груди, по изгибам его мускулистого живота, пропадая под полотенцем, которое тот обернул вокруг бёдер. – Какого… – Кавех закрыл глаза ладонью, тут же чувствуя желание стукнуть себя по голове. Они ведь жили вместе и видели друг друга в таком виде уже много раз, хотя Альхайтам всегда вежливо уводил взгляд в сторону, когда Кавех пробегал по коридору, в очередной раз забыв взять с собой утяжку или полотенце. Причины шарахаться не было, как и причины внезапно чувствовать прилив жара по всему телу. Наверное, его разволновавшееся подсознание снова пыталось отвлечься, чтобы хоть как-то справиться с угрюмой реальностью, которая его ожидала. – Раз мы опаздываем, то сам иди и оденься блин! – Я приду вовремя. А вот тебе стоит поторопиться. – А? Ты не пойдёшь со мной? – Кавех ненавидел свой голос за то, что в нём прозвучала еле слышная дрожь. Тревожное чувство от того, что вчера его оставили одного, вернулось с полной силой. Кавеху не хотелось просить Альхайтама пойти с ним на Жатву, ведь он думал, что это само собой разумеется. После всего, что он сказал вчера, Альхайтам даже не хотел идти вместе? Секунду-другую Кавех балансировал на грани между разочарованием и страхом и в итоге остановился на первом, потому что это было ему знакомо, а значит, даже немного успокаивало. – Мне нужно сначала кое-что сделать, – Альхайтам заправил прядь серебристых волос за ухо. От движения полотенце сползло чуть ниже, открывая взгляду его V-образные мышцы. Кавех был готов взорваться на месте. Его до сих пор немного подташнивало, и похмелье не особо оценило тот факт, что сердце в груди решило пробежать целый марафон. – Кое-что сделать, – со всем оставшимся у него красноречием повторил Кавех, но Альхайтам лишь уклончиво хмыкнул и улизнул прочь. Как бы сильно Кавех не был благодарен, что перед ним больше не сверкали обнажённостью без его согласия, при виде того, как Альхайтам уходит, у него задрожали пальцы. Он постарался сконцентрироваться на том, чтобы поправить пояс и проверить своё отражение в зеркале. Он прождал в гостиной ещё пять минут, но Альхайтам так и не объявился, так что Кавех отправился на Жатву. Идти в сторону рыночной площади без Альхайтама казалось таким неправильным. Кавех переехал к нему всего два года назад, но даже до того, а особенно – пока бабушка Альхайтама ещё была жива, он проводил у них дома почти каждый день, заботясь о ней, болтая о разном и просто наслаждаясь её компанией. Про взаимоотношения с самим Альхайтамом он такого сказать не мог. Казалось, будто большую часть времени Альхайтам был сыт по горло извечным присутствием Кавеха в его доме, но даже так после смерти бабушки он всё равно пригласил его пожить у него. Кавех не знал, сделал ли он это, чтобы заполнить кровоточащую дыру в груди, оставшуюся после ухода бабушки, или же просто хотел хотя бы какой-то компании. Но несмотря на то, что их дружба всегда была колючей и шаткой, были в ней и хорошие моменты. Альхайтам никогда не нарушал его покой, когда Кавеха настигало вдохновение, и он работал над своими произведениями часы напролёт. Кавех же приносил Альхайтаму чай и закуски, когда тот запирался в своём офисе за чтением книг. Они научились сосуществовать в тихом понимании. А иногда между ними вспыхивали ссоры, которые могли длиться целыми днями. Сейчас Кавех отдал бы всё, чтобы услышать упрёки Альхайтама, если бы это значило то, что он шёл бы рядом. Добравшись до рыночной площади в одиночестве, он глубоко вздохнул, когда увидел, что там уже собиралась толпа. В центре были помечены специальные секции, в которых должны были стоять люди разных возрастов во время Жатвы. Самые юные впереди, чтобы идеально видеть сцену, на которой в данный момент работники из Снежной устанавливали оборудование для видеотрансляции. Кавех заметил зелёные волосы Коллеи в толпе, бедняжка была зажата в самом углу своей секции, вытянув руки вдоль туловища. Тигнари стоял возле сцены и разговаривал с сопровождающей Дистрикта 12, миниатюрной девушкой с ярко-рыжими волосами и большими взволнованными глазами. В отличие от других представителей Снежной, относившихся к Жатве как к отбору в их любимую спортивную команду, она выглядела так, словно не желала здесь быть. – Не ты одна, – пробубнил под нос Кавех и пересёкся взглядом с Тигнари как раз в тот момент, когда собирался отправиться на поиски своей секции. Ментор сказал что-то девушке и оставил её у сцены, чтобы поспешить к нему. Кавех приложил все усилия, чтобы улыбнуться, но улыбка всё равно получилась кривой. Тигнари раскинул руки и обхватил его, сжимая в крепких объятиях. – Кавех, как хорошо, что ты здесь. В смысле… ну, ты понял. Где Хайтам? – Ему нужно было что-то сделать перед Жатвой, – пожал плечами Кавех, надеясь свести тему на нет, но Тигнари сощурил глаза, видя его насквозь. В любой другой день года Кавех, может, и был похож на солнечный лучик, но в день Жатвы он чувствовал себя так, будто вот-вот зачахнет. Тигнари взял его за руки и покрепче их сжал. – Уверен, что он скоро придёт. – Не важно, – Кавех перевёл взгляд на окружавших их людей. Появившись на площади, он обратил на себя внимание многих вокруг. Люди смотрели на него с искрой надежды, даже перед лицом горя на их лицах были мягкие улыбки. Кавех знал их всех по именам. Они не заслуживали такой участи. Ни один из них. – Мне лучше занять своё место. Не хочу всё пропустить. – Погоди, Кавех, – модифицированные уши Тигнари вздрогнули от волнения. Как бы сильно Кавех не ненавидел Царицу и всё то, что она символизировала, стоило признаться, что эти ушки выглядели довольно мило. Жалкая компенсация за жизнь, полную травмы, но всё же милая. – Насчёт вчерашнего… ты же этого не сделаешь, да? Я много об этом думал, и ты был прав, имя Коллеи точно не назовут. Всё будет в порядке. Но вы с Хайтамом, вам нельзя вызываться самим. Обещаешь? – Ага, ладно, – напряжённо прошептал Кавех. А знал ли Тигнари, сколько в этой чаше карточек с его именем? Или же Альхайтам с ним не поделился? – Всё будет хорошо. Пустые слова. Но они звучали знакомо, и их было легко произнести. Поэтому так он и поступил. Сжал руку Тигнари в своей, сказал ему ещё раз, что всё будет в порядке, и занял своё место в секции для двадцатиоднолетних. Его встретили приглушёнными, взволнованными голосами, и Кавех снова поймал себя на том, что повторяет ту же фразу. Всё будет хорошо. Не будет, и они все это прекрасно знали, но таким, как они, выбирать не приходилось. Когда рыжеволосая девушка вышла на сцену и встала у громадной чаши для финальной проверки, на площади воцарилась пугающая тишина. И не нужно было никаких солдат Фатуи, расставленных по периметру, с заряженными ружьями, чтобы они оставались послушными, как скот. Кавех заметил сияющие на солнце серебряные волосы Альхайтама в секции напротив. Он вытянул шею, чтобы поймать его взгляд, но Альхайтам не сводил упрямых глаз со сцены, его плечи были напряжены до предела. Вот же упрямый дурак… – Здравствуйте, Дистрикт 12, и здравствуйте, Тейват, который смотрит нас с экранов, добро пожаловать на Девяносто девятые Голодные игры в этот блистательный день Жатвы! – пролепетала девушка, и если бы она при этом не говорила в микрофон, то лёгкий летний бриз смог бы заглушить её слова, вот как взволнованно и дёргано звучал её голос. Шёпот пронёсся по всей толпе. Кавех никогда не обращал внимание на сопровождающих прошлых лет, будучи слишком зацикленным на своём страхе, но всё равно помнил, что предыдущий ведущий был полон энтузиазма и восторга. Эту же девушку ему было даже практически жалко. – М-меня зовут Нилу, и я проведу для вас сегодняшнюю Жатву, – быть может, она ожидала аплодисментов, но Дистрикт 12 ответил ей оглушительной тишиной. Она прочистила горло, протерев вспотевшую руку о юбку. Как и все Фатуи, она так и сияла всевозможными драгоценными камнями, выставляя напоказ богатство, даже не подумав о нищете всего остального мира, и в сельском Дистрикте 12 выглядела попросту не к месту. – Но сперва давайте же исполним национальный гимн, чтобы показать наши верность и почтение Царице, Архонту любви! Трубы, оповещавшие начало гимна, вдруг заревели из динамиков громче, чем оружейные выстрелы, и Кавех увидел, как Тигнари прижал руки к своих лисьим ушам, страдальчески вздрогнув. Жители дистрикта притворились, будто поют, лишь двигая губами, но практически не издавая никаких звуков. Царицу, создательницу Голодных игр, здесь точно никто не почитал. Более ста лет назад, когда Тейват ещё был миром разных наций, каждая из которых управлялась своим Архонтом, Архонт любви выступила против остальных и развязала войну, не оставившую после себя ничего, кроме разрухи. Наибольшую угрозу она ощущала от праведной Архонта справедливости и в первую очередь обрушила свою ярость именно на её народ. Теперь никто уже почти и не помнил о существовании Фонтейна, ведь всё его население в одно мгновение оказалось уничтожено потопом. Остальным народам повезло куда меньше. Предыдущий архонт Сумеру Руккхадевата была безжалостно убита в собственных владениях. Остатки её сущности ускользнули обратно в почву сумерских джунглей, однако так и не смогли восстановить достаточно сил, чтобы вернуть её к жизни. Остальные архонты были заточены Царицей в месте под названием Бездна – тюрьме, охраняемой её темнейшими созданиями. С тех самых пор мир был поделён на дистрикты, и были созданы Голодные игры. Ежегодный отбор детей, которые должны были сражаться на арене, чтобы напоминать всем выжившим о том, что ничто на этом свете не могло быть могущественнее или бессердечнее Архонта любви. Когда гимн закончился, Нилу жестом пригласила Тигнари, как ментора, присоединиться к ней на сцене. Она задала ему пару вопросов, например, был ли он взволнован тем, что начинаются новые игры, и ждал ли он с нетерпением возможности снова побыть ментором. На все её вопросы Тигнари отвечал с такой гримасой, будто бы каждое произнесённое слово приносило ему сильнейшую физическую боль. Однако с тех пор, как он вернулся из Снежной с Коллеи, он заставлял себя играть по их правилам, в результате заработав как пощаду Царицы, так и неприязнь простого народа. Кавех прикусил губу. При виде того, как друг страдает на сцене, у него начинало крутить живот. – Что ж, давайте начинать! – произнесла Нилу, приближая неизбежное. Низенькой девушке пришлось подняться на цыпочки, даже несмотря на обувь на каблуках, чтобы дотянуться до отверстия в чаше с тысячами маленьких бумажек. Она перемешала их рукой с нервной улыбкой на лице, а затем вытащила одну. – Первый трибут Девяносто девятых Голодных игр – это… Коллеи Сервариус! Даже несмотря на вздохи толпы вокруг Кавех услышал, как выругался Альхайтам. Желчь мгновенно подступила к его горлу. Тигнари выглядел так, словно вот-вот упадёт в обморок, так сильно побелело его лицо. Всё будет хорошо – какая жалкая ложь, никакой поддержки или успокоения, лишь благодать неизвестности. Однако теперь всё было известно. Знание это оказалось осязаемым – его держала Нилу своими тонкими пальцами, и вся толпа и камеры вокруг отчётливо видели написанное на листочке имя. Всего лишь одна карточка, окружённая сотнями бумажек с именем Кавеха. Дети из секции Коллеи, наученные родителями держаться подальше от этой беспризорницы из Снежной, которую привёз с собой Тигнари, толкнули её вперёд, отчего перепуганная девочка едва не упала по дороге к сцене. Она так и осталась стоять на самом её краю, такая милая и невинная, словно оленёнок, отчаянно желающий спастись бегством. Кавеху казалось, что его сейчас стошнит. Нилу оглядела крохотную фигурку Коллеи, её круглые щёчки и секунду-другую пыталась вернуть себе самообладание. Шансы, что на игры попадут одиннадцатилетние, были крайне малы, однако же, не равны нулю, особенно когда судьба хотела сыграть злую шутку. Сопровождающая, должно быть, только что это поняла, потому что ей пришлось моргнуть пару раз, чтобы избавиться от слезинок в глазах. Тигнари со стеклянными глазами схватил Коллеи за руку и поставил её на маркер на сцене, предназначавшийся для первого трибута. Истерический всхлип пронзил тяжёлую тишину. Кавех заметил Эмбер, единственную подругу Коллеи из школы, стоявшую в секции для тринадцатилетних. Она сжимала ладонями ткань своего платья, по её щекам текли слёзы. – Что касается второго трибута Дистрикта 12… – вымученно начала Нилу. Стойте. – Подождите! – оттолкнув стоящих рядом людей в сторону, Кавех проскользнул под канатом, отделявшем их секцию. В его сторону тут же повернулась куча голов, замешательство постепенно сменилось осознанием происходящего, когда он вышел в проход, разделявший секции. – Постойте, я хотел… Он не знал, почему, но голова сама повернулась в бок вместо того, чтобы обратиться к сцене. Быть может, потому что Тигнари вышел вперёд, протягивая руку, словно пытался спасти Кавеха от самого себя, или же потому что Коллеи, несмотря на весь свой страх и шок, посмела понадеяться… или потому что Кавех хотел взглянуть на него последний раз, прежде чем потеряет его в толпе. Альхайтам смотрел на него в ответ без единой эмоции на лице, стиснув зубы. Это не принесло Кавеху необходимого утешения, поэтому он поспешил отвести свой взгляд. Смотреть на тех, кого он знал и любил, сейчас было невыносимо, поэтому Кавех взглянул на Нилу. – Я вызываюсь добровольцем. Вместо Коллеи. Я займу её место. – Нет! – Так нельзя! Кавех, нет! – Не делай этого! Уж точно не ради неё! Люди в толпе, не сдерживаясь, высказывали своё мнение, и камеры тут же обратились к их испуганным и разъярённым лицам, пока Кавех продолжал идти к сцене. Один из дронов начал кружить над ним, ловя его выражение лица, и, когда он вдруг осознал, что этот момент сейчас показывают по всему Тейвату, голова пошла кругом. Он, должно быть, до сих пор выглядел страдающим от похмелья. Вдруг смутившись от такого обилия внимания, Кавех склонил голову вперёд, чтобы светлые волосы прикрыли лицо, словно завесой. Когда он поднялся на сцену, Коллеи разрыдалась прямо на месте. Прежде чем хоть кто-то успел среагировать, девочка бросилась Кавеху в руки. Она была такой лёгкой, почти ничего не весила, и всё же Кавеху показалось, будто в него вонзили нож, будто нечто ржавое, покорёженное проникло ему меж рёбер. Потому что на короткое мгновение он пожалел о том, что заговорил. Даже обнимая Коллеи в ответ и шепча ей в макушку слова утешения, он хотел отпустить её на игры и позволить ей умереть. Но затем она взглянула на него своими большими, яркими глазами, со слюнявым ртом и слезами на щеках, и Кавех почувствовал, как его губы сами расплываются в улыбке. Он аккуратно проводил её до ступенек, где один из Фатуи схватил её за руку, чтобы помочь ей спуститься вниз, потому что сейчас им, жадным до интересных историй, нужно было как можно больше камер на сцене. – Кажется, в Дистрикте 12 ещё никогда не было добровольцев! – произнесла Нилу, пытаясь успокоить толпу. Когда её план провалился, Фатуи, стоявшие периметру площади, подошли вплотную к людям. Те немного посопротивлялись, но в итоге постепенно затихли. – Почему ты это сделал?! – голос Тигнари, слишком тихий, чтобы его уловили микрофоны, прозвучал совсем рядом. Кавех ссутулил плечи и покачал головой. Почему? Потому что это было правильно. Потому что, скорее всего, он всё равно попал бы на арену. Потому что поступить так было по-человечески. Даже если никто кроме него не был с этим согласен. – Как тебя зовут? – спросила Нилу, постепенно возвращаясь к своим обязанностям ведущей. – Кавех Парадиса, – сердце колотилось где-то в районе горла. – Можете звать меня Кавех. – Кавех, как чудесно, да. Уверена, что Тейват хочет узнать, почему ты решил пойти на Игры вместо этой юной леди. Кем она тебе приходится? – Она… – микрофон уловил дрожь его голоса. Увидев потрясённые выражения лиц людей с высоты сцены, Кавех вдруг понял, что, когда они с Тигнари уедут на игры, именно Коллеи придётся принять на себя всю тяжесть их беспомощности. – Она часть нашей семьи. Вообще, я хотел бы попросить жителей Дистрикта 12 об одном одолжении, если можно, Нилу? – Эм, конечно, думаю, ничего страшного, – забормотала Нилу, не успев среагировать вовремя, чтобы не дать Кавеху микрофон. Он выхватил его из её рук и окинул взглядом всю толпу, намеренно избегая той секции, в которой стоял Альхайтам. Кавех знал, что, если они пересекутся взглядами, то он, наверное, рассыпется прахом прямо на этой сцене. – Коллеи – маленькая девочка, такая же, как и многие другие, которые сегодня могли оказаться на её месте. Наш уродливый мир и существующая система – не её вина. Поэтому пожалуйста, если, как мои друзья, вы проявите к ней хотя бы капельку той любви, которую показывали мне, то я буду знать, что Коллеи будет в безопасности. Не дайте моим действиям оказаться напрасными. Спасибо. – Кавех… – прошипел Тигнари, его уши вздрогнули от волнения, но Кавех был слишком погружён в эмоции, бушующие у него в груди, чтобы оценить тот вред, который могли нанести ему в будущем эти слова. Нельзя было так просто критиковать Царицу и мир, который она построила. К счастью, Нилу была слишком робкой, чтобы его поправить, а толпа на площади тут же разразилась возгласами и обещаниями Кавеху, создавая слишком трогательную сцену, чтобы зрители у экранов фокусировались на его оплошности. – Какой благородный поступок! Поступить так во имя нашего Архонта любви! – защебетала в микрофон Нилу, прежде чем подойти к огромной чаше с именами в третий раз. На этот раз никто её не остановил. – А теперь выберем второго трибута от Дистрикта 12… – Я доброволец. Его голос прозвучал пронзительно, с опережающей резкостью, сию секунду потребовав всецелого внимания и заставляя даже Нилу замереть на месте. Карточка с чьим-то именем так и осталась у неё в руках, но она не успела прочесть ни слога. Альхайтаму не пришлось проталкиваться сквозь толпу, как Кавеху, потому что окружавшие его и так расступились в сторону, пропуская его вперёд. Подойдя к ступенькам, ведущим на сцену, он держался прямо, словно к его спине был прицеплен крючок. Он выхватил микрофон у оробевшей Нилу и заговорил совершенно безэмоциональным тоном: – Я выступаю добровольцем в качестве второго трибута от Дистрикта 12. Моё имя Альхайтам Воланс. – Два добровольца! – выдохнула Нилу, настолько ошеломлённая происходящим, что ненароком выпустила из рук бумажку, и та опустилась на пол возле её ног. Альхайтам отдал ей микрофон и занял своё место на маркере для второго трибута. Когда их плечи коснулись друг друга, Кавех тут же на него налетел. В ушах стоял белый шум, а сердце билось в груди так неистово, что он ощущал это биение каждой косточкой. – Какого хрена ты… – яростно зашептал он, но потом наконец Альхайтам повернул голову на бок, чтобы на него посмотреть. Его зачаровывающие глаза бирюзово-оранжевого цвета, словно охваченный пламенем океан, уловили шокированный взгляд Кавеха, и хотя Альхайтам стоял неподвижно, Кавех вдруг ощутил фантомные прикосновения вчерашнего вечера на своей шее. Будто тот жест попытался предупредить его о последствиях Жатвы ещё несколько часов назад. – Я говорил тебе не занимать её место, – промолвил Альхайтам своим по-прежнему безэмоциональным тоном. Но Кавех всё равно услышал в нём обвинение и уцепился за него, отчаянно желая утопиться в гневе вместо того, чтобы позволить себе осознать, что Альхайтам только что отдал свою жизнь, чтобы вызваться добровольцем за… да они даже не знали, за кого! И всё это просто, чтобы… просто, чтобы что?! Видимо, такой же вопрос вертелся в голове у Нилу, потому что она снова заговорила: – Альхайтам, два добровольца в одном дистрикте, такое, должно быть, случается впервые! Ты даже не дал мне прочесть второе имя, – усмехнулась Нилу, по-прежнему смущённая и взволнованная. – Почему ты так поступил? – Чьё бы имя там ни было, они не смогли бы сделать то, что смогу я. – Победить в играх? – Защитить его. Защитить его. Защитить его… его?! Голова Кавеха дёрнулась в его сторону на секунду позже, чем остальная толпа осознала слова Альхайтама. Рука Нилу подрагивала. Наверняка она ожидала, что её первое мероприятие в качестве сопровождающей пройдёт куда проще и спокойнее, чем весь этот цирк, который перед ней устроили Кавех и Альхайтам. – Какого хрена ты несёшь?! – выпалил Кавех, отступая со своего маркера на сцене, чтобы схватить Альхайтама за запястье. Они так не договаривались. Он просто хотел спасти Коллеи. Альхайтам уговаривал его не занимать её место, а теперь сам стоял тут, отправляясь на игры добровольцем ради… ради него?! Альхайтам, хмурясь, вывернул руку из его захвата и нагло оттолкнул его назад на его маркер. Кавех попятился, налетая на Тигнари, который тем временем пристально смотрел на них двоих не верящими глазами, но всё равно смог удержать Кавеха от падения. Свои следующие слова Альхайтам снял с языка Кавеха, на этот раз говоря так громко, чтобы его услышал весь Тейват: – Я верну тебя домой. – Нет… – выдавил Кавех, и его глаза начали наполняться слезами. Внутри всё погрузилось в оглушающую тишину, яростное сердце колотило крыльями, словно стервятник. Он пытался вырваться из рук Тигнари, не замечая ничего вокруг, пока друг не прокричал ему успокоиться. Он не слушал Нилу, пытавшуюся завершить церемонию Жатвы на камеру своим подрагивающим голосом, пока толпа на площади перекрикивала друг друга. Вместо того он вцепился ногтями в руку Тигнари, обёрнутую вокруг его груди. Солдаты Фатуи заполонили сцену, и после этого их всех сопроводили прямиком на железнодорожную станцию дистрикта. Точнее, это Альхайтама сопроводили. Кавеха, дёргавшегося и извивающегося, словно бешеная кошка, и каждые пару секунд пытавшегося дотянуться руками до своего бывшего соседа, дотащил Тигнари. Фатуи игнорировали его выходки и, кажется, нисколько не переживали о безопасности второго трибута, потому что они впустили их в специально подготовленный зал ожидания, сказали им, что семье позволят прийти сюда, чтобы попрощаться, примерно через пятнадцать минут, и после этого захлопнули перед ними дверь, оставляя Тигнари наедине с его двумя непутёвыми трибутами. Как только дверь захлопнулась, а ментор допустил ошибку и ослабил захват, Кавех тут же кинулся на Альхайтама. Он вцепился руками в его куртку, толкая его назад, пока тот не упёрся спиной в стену. – ЗАЧЕМ ТЫ ЭТО СДЕЛАЛ? ГРЁБАНЫЙ ТЫ ИДИОТ! Когда Альхайтам ударился головой о стену, уголки его губ печально опустились вниз, а глаза закрылись. Когда он вновь их открыл, то посмотрел на Кавеха своим тяжёлым, безэмоциональным взглядом, который тот уже начинал ненавидеть. Словно разводной мост, который тот поднимал, чтобы помешать Кавеху проникнуть в крепость под названием сердце и разум Альхайтама. – Я же сказал тебе не идти добровольцем. – И что с того? Хочешь сказать, что ты сделал это, чтобы, блять, прочитать мне нотации? Совсем из ума выжил? – Для того, кто считает себя таким сообразительным, ты просто невероятный тугодум. – Чёрт возьми, это тебе не шутка, Хайтам! Это Голодные игры! Альхайтам положил руку ему на грудь и надавил на неё. Не настолько сильно, чтобы оттолкнуть Кавеха, но достаточно, чтобы жар от его прикосновения проник сквозь слои одежды и утяжку, окутав его неистовое сердце, чтобы следующая тирада потухла на языке, так с него и не сорвавшись. Кавех отступил на шаг назад. Кончики пальцев Альхайтама мазнули по его груди, прежде чем рука опустилась вниз вдоль туловища. – Я единственный, кто это прекрасно понимает, – пробормотал он. – Ты вышел туда, потому что думаешь, что помощь людям – единственное, что делает тебя важным. – Не смей заниматься психоанализом, дело вовсе не в этом! – Как раз-таки именно в этом, – горько усмехнулся Альхайтам, как и всегда, поясняя чувства Кавеха, которые зачастую оказывались слишком непомерными, чтобы он мог их осознать самостоятельно. Как же раздражало, когда Альхайтам расшифровывал их раньше него самого. – Твоя самоотверженность обернулась самоубийством, поздравляю, Кавех. – А, понятно. Значит, то, что я спасаю Коллеи – это самоубийство, но когда ты выходишь на сцену ради какого-то незнакомца, чьё имя мы даже не услышали, это здраво и рационально, как и всё, что делает великий Хайтам, так что ли? – они спорили взахлёб, как это происходило очень часто. Альхайтам по-прежнему опирался спиной о стену, скрестив руки на груди, сохраняя свою безупречную, словно мраморная статуя, позу, и это просто выводило Кавеха из себя, заставляло его кровь закипать в венах, а голос – дрожать. – Это не важно. – Нет. Даже не думай, – Кавех покачал головой. Он раскраснелся, а его светлые волосы растрепались. – Ты обязан мне всё объяснить. Ты просто взял и выбросил свою жизнь на ветер, и ради чего? Только не говори, что сделал это ради меня, потому что ты… ну что за вздор, ты бы ни за что… Ведь Альхайтам ежедневно издевался над его интеллектуальными способностями, критиковал его расточительство и то, как Кавех проживал свою грёбаную жизнь, считал себя лучше него и на за что не принял бы такое эмоциональное решение, если бы только не… Нет, о таком Кавех даже думать не смел. Об этой мысли, что зародилась у него в голове прошлой ночью во время того короткого мгновения, о мимолётном видении другой жизни – той, в которой они приняли иные решения и поступили смело. Это будущее уже исчезло, оно было вырвано из их отчаянных рук за какие-то пять секунд самопожертвования. Если Альхайтам действительно вышел ради него, значит, Кавех будет виноват в его смерти. И если он позволит этой мысли осесть внутри, то попросту потеряет себя. И без того держась на волоске, Кавех отвернулся от Альхайтама, не в состоянии продолжать их спор. Закипающая в животе тошнота попыталась пробраться вверх к самому горлу, и он накрыл губы тыльной стороной ладони, принуждая что бы там ни было оставаться внутри. Скорее всего, всего лишь желчь и страдания. Их внимание привлёк сдавленный всхлип. Тигнари сидел на одном из стульев, опираясь пятками о сиденье, прижав колени к груди и обернув вокруг них руки и пушистый хвост. Слёзы отказывались стекать по его щекам, взамен сияющим блеском застилая его глаза. Пальцы так глубоко впивались в хвост, что кое-где даже едва не вырывали клоки шерсти. – Тигнари, – Кавех поспешил к нему, резким движением выводя друга из ступора. – Нет, – выдавил тот, подскакивая на ноги. – Поверить не могу. Вы двое воистину самые глупые умные люди, которых я знаю, и если я пробуду в этой комнате с вами двумя ещё хоть немного, то обязательно скажу что-то, о чём потом пожалею, так что я… я просто… – что бы Тигнари ни хотел сказать, его следующие слова обратились очередным всхлипом, на этот раз уже граничащем с расстроенным вскриком, после чего Тигнари покинул помещение через вторую дверь, которая вела на платформу железнодорожной станции. – Блять, – выдохнул Кавех, резко опускаясь на корточки и зарываясь пальцами в свои спутанные волосы. Кончики впились в кожу меж прядями, пока голову не закололо от боли, что вернула Кавеха в реальность. – Блять! Дверь раскрылась и пропустила в помещение голоса собравшейся снаружи толпы. Однако внутрь позволили зайти лишь побледневшей Коллеи с заплаканными глазами и её лучшей подруге Эмбер. Когда Коллеи поняла, что Тигнари в зале нет, она остановилась на месте, смущённо ойкнув. Альхайтам оттолкнулся от стены: – Позову его, чтобы они могли попрощаться. Кавех выпрямился, вытирая с лица несколько скатившихся слезинок и заставляя себя улыбнуться. Коллеи и Эмбер, разрыдавшись у него на глазах, бросились к нему в объятия, едва не роняя его на пол, но Кавеху удалось удержать равновесие. Обе девочки уткнулись лицами ему в грудь, заливая ткань его рубахи слезами. Их маленькие подрагивающие ручки вцепились в его спину с мучительной силой. Кавеху пришлось прикрыть глаза. – Спасибо, что спас её, – Эмбер шмыгнула, утыкаясь в его плечо. – Мы нарисуем в твою честь настенную роспись, как ты сделал в нашей школе, используем все твои любимые цвета, и… и мы никогда-никогда тебя не забудем. – Прости, пожалуйста, мне так жаль, я ни за что этого не хотела, amoo Кавех, пожалуйста, не злись на меня… – Ну что ты, Коллеи. Я бы ни за что не стал на тебя злиться, – пообещал он, едва сумев сглотнуть ком в горле. Даже Эмбер и Коллеи не верили, что он сможет вернуться живым. И разве их можно было за это винить? Как вчера и сказал Альхайтам, Кавех был далеко не борцом. Он был мечтателем, художником, тем, чьей музой было созидание, а не разрушение. Такие, как он, с арены живыми не выбирались. Он сжал их обеих в объятиях покрепче, пряча в их волосах свои слёзы. Когда Альхайтам привёл Тигнари, подавившего на время весь свой гнев, чтобы поддержать девочек, они тут же подлетели к нему. Кавех остался там же, где и стоял, уставившись своими затуманенными глазами в никуда, пока к нему неспешно, но жестоко приходило осознание происходящего. – Почему ты плачешь? Я думал, именно этого ты и хотел. Горячая слеза прокатилась по щеке, а затем соскользнула с острого края его подбородка, когда Кавех приподнял голову вверх, чтобы взглянуть на остановившегося рядом Альхайтама. – Как ты можешь себя так вести, особенно в такой момент? Ты всегда был отрешённым, но не жестоким. Почему вдруг сейчас таким стал? – Жестоким, – повторил за ним Альхайтам, словно взвешивая слово на кончике языка, пробуя его на вкус. Он взглянул куда-то вдаль, мимо Кавеха, и его зрачки чуть расширились. – Возможно, потому что у меня нет сердца. – Хайтам, ты же знаешь, что я не серьёзно… Я был расстроен, поэтому и сказал это, – Кавех вновь к нему потянулся, удивляясь, что его друг вообще вспомнил про это вчерашнее обвинение. Обычно Альхайтам не зацикливался на их ссорах. Но на этот раз его, кажется, беспокоило что-то глубоко внутри. Он отступил, сторонясь протянутой руки Кавеха. – Может, тогда тебе стоит перестать говорить то, что на самом деле ты не имеешь в виду… – Перестану, прости… – его просто с ума сводило то, как Альхайтам уходил от каждой попытки Кавеха дотянуться до него – как физически, так и эмоционально. Казалось, будто вчерашним вечером он закрыл своё сердце на замок и выбросил от него ключ. Этот ключ так и лежал где-то там в их общем доме, посреди беспорядка другой жизни, и ни один из них уже не мог до него дотянуться, потому что возврату к прошлому не бывать. – Прошу, объясни мне, почему. – Я уже всё тебе сказал, Кавех. – О чём ты говоришь? Мы это не обсуждали, мы никогда этого не планировали. – Я планировал. – Что? Когда… Я не понимаю… – Тебе и не нужно понимать, – его снова не подпускали, отталкивали. И всё же Кавех осмелился разглядеть что-то в проблеске глаз Альхайтама. Едва заметное, но острое, словно лезвие ножа, что-то, что отчаянно желало вырваться на свободу под покровом внешнего безразличия. – Я верну тебя домой живым, это всё, что тебе нужно знать. – Нет… Нет, тебе нельзя этого делать! – Трибуты, – дверь на платформу резко отворилась, и два солдата Фатуи зашли в зал. На пороге ждала взволнованная Нилу. – Поезд прибыл. Следуйте за нами. Альхайтам повиновался мгновенно, выходя вперёд, уходя прочь, но пальцы Кавеха были слишком слабы, чтобы его удержать. Нет. Нет, их план не может быть таким. Ему нужно будет поговорить с Тигнари. Если кто и сможет вернуться домой, так это Альхайтам. Он сообразителен, он силён и ещё он… в общем, да, он может победить. Рыдающих Коллеи и Эмбер оттащили от заплаканного Тигнари, после чего он схватил Кавеха за руку и нехотя поволок его к выходу. В ожидающий поезд они заходили в гнетущей тишине. Тигнари смотрел в окно до тех пор, пока девочки не скрылись из виду, оставшись на платформе далеко позади, а пышные джунгли, окружающие Дистрикт 12, не приняли их вагон в свои зелёные объятия. Лишь когда Тигнари, взглянув на него, разрыдался по новой, Кавех вдруг кое-что осознал с такой невыносимой тяжестью, будто в его желудок опустился булыжник. Возможно, это был последний раз в его жизни, когда он видел Дистрикт 12, свой дом.