Desire.

***

Когда на улице начали щебетать птицы, а солнечные лучи пробирались сквозь сёдзи, попадая на лицо брюнету, волей-неволей заставляя его проснуться. Гию сначала жмурится, и его некогда спокойное, умиротворённое во сне лицо превращается в недовольную гримасу. Он сдавленно мычит, чувствуя поступающую, такую ненавистную головную боль. Томиока через силу садится, и только тогда, открыв глаза, понимает, что находится совсем не в своей комнате. Сон будто рукой снимает. Он бегает глазами по помещению, в попытках понять, где вообще находится, знает ли это место. Комната почти пуста. Голые, совсем непримечательные стены, небольшой столик, стоящий, наверное, в метрах двух от него, и сбоку, в опасной близости лежит второй футон. Эта комната больше напоминала ему гостевую. — И долго ты будешь так сидеть, даже боясь пошевелиться? , — слышит он чужой низкий, хрипловатый от сна голос. Он словно гром среди ясного неба, такой же неожиданный, и явно нежеланный. Гию поворачивается резко, настолько, что его действие сопровождается болезненным хрустом позвоночника. И взгляд тёмно-синих, словно бездонный океан, глаз встречается с пристальным, изучающим фиолетовых. — Что я здесь делаю? , — казалось бы: голос Томиоки звучит безэмоционально, не дрожит. Будто ему и вовсе плевать, что здесь с ним, возможно, делали. — Кто ж знал, что ты совсем не умеешь пить, – хмыкает Шиназугава, закатывая глаза. Даже в такой ситуации этот подонок делает вид, что ему всё равно. Блондину хотелось выбить из него всю дурь, чтобы точно не зазнавался. И Санеми смотрит донельзя надменно, всем видом показывая, насколько Гию сейчас выглядит ничтожным, беспомощным. — Шиназугава, – начинает брюнет, стараясь собраться с мыслями, — Спасибо. Правда, спасибо тебе. — Мне твои слова благодарности ни к чему, – резко отрезает Санеми, скрещивая руки на груди. Ему не нужны слова. Ему хочется чего-то большего. Хочется унизить Томиоку. Этого высокомерного ублюдка, вечно ставящего себя выше остальных. — А чего ты хочешь? — Я хочу, чтобы ты удовлетворил меня., – и Гию застывает, думая, не ослышался ли. Он никогда бы не подумал, что его о таком попросят. Тем более тот, кто его так ненавидит. У брюнета складываются шестерёнки в голове. Неужто Шиназугава отнёс его к себе, чтобы он помог ему...с его утехами? Ситуация, конечно, абсурдная, совсем неправильная. Возможно, всего бы этого не произошло, не пив бы Томиока так много пойла, не выходив бы, в конце концов, из своего поместья. — Тебе повторить, Томиока?, – злится Санеми, и подходит ближе, – Сделай дело. А затем, если хочешь, вали на все четыре стороны. Блондин подходит совсем вплотную, и когда собственный пах находится напротив смазливого личика, он тянет чёрные, точно-точно смоль, волосы на себя. Гию шипит, но почему-то не оказывает сопротивление. Шиназугава сейчас не в форме истребителей: а в тонкой юкате зелёного цвета. Томиока шумно сглатывает, развязывая пояс чужой одежды, и сам Санеми не выдерживает, отворачивается куда-то в сторону,сильнее сжимая чёрные волосы. С губ вырывается задушенный всхлип, когда Гию прижимается к члену Шиназугавы губами сквозь тонкую ткань трусов. Это чёртово издевательство. Мягкие прикосновения сквозь них ощущаются злой пыткой над Санеми. Он протяжно стонет, стоит Томиоке отодвинуть резинку трусов и мокрым языком провести вдоль всего ствола. — Ты что, каждый день кому-то отсасываешь, Томиока? – сквозь зубы спрашивает он. Ладонь надавливает на чужой затылок, подталкивая к дальнейшим действиям. К счастью, Гию его намёк понимает, и раскрывает рот, по-блядски высовывая язык и смотря прямо в глаза. У блондина темнеет в глазах, когда он вгоняет член его рот. Так тепло, мокро и узко, и, о боже, ему сносит крышу от того, что Томиока запросто ему отдался. Плавные движения, томный взгляд, сбитое дыхание – всё это так сильно возбуждает, что Санеми задаётся вопросом: насколько же его хватит? Он чувствует себя девственником, которого хватает лишь на пару толчков. Но так до одури хорошо. Настолько, что не сдерживает стоны, двигается навстречу. Настолько, что кончает прямо в чужой рот, и слегка оттянув голову за пряди, смотрит, как от языка Томиоки к его члену тянется ниточка слюны, а по подбородку стекает собственная сперма.