Фестиваль

- О великая и грозная повелительница птиц на небе, рыб в море и людей на земле! – Билла Хэндса окончательно допекло, и он уже явно издевался, - Вы можете сделать с нами всё, что вам вздумается. Выгнать с позором из Эшфордской Академии! Запретить раз и навсегда притрагиваться к музыкальным инструментам! Казнить самыми страшными способами, какие только придут вам в голову! Но это всё равно ничего не изменит, Милли, пойми ж ты наконец! Дружно мы способны передвигаться только в построении. Иначе всё, толпа. И непременно собьётся ритм. Мы просто не можем, не умеем ещё иначе! И научиться за двое суток не успеем. Милисента Эшфорд общалась с руководителем музыкального кружка Академии Эшфорд вот уже добрых полчаса. Она поспешила к нему сразу же, как только Ширли Феннет, стуча каблуками, впорхнула в зал заседаний студсовета с кипой исписанных листов – обещанной музыкой из театральной постановки по мотивам байроновского произведения. Поскольку Милли никогда не училась нотной грамоте, то из всего массива характерных закорючек сумела извлечь только подпись, впрочем, тоже ровно ничего ей не сообщившую. Хопак? По созвучию похоже, что там должны быть какие-то прыжки – но вряд ли таким ложным друзьям переводчика стоит верить. Потребовав у Шир хотя бы в самом примерном ключе напеть ей фрагмент и оставшись в целом довольной результатом, Миллисента принялась решать куда же ей следует с этим отправиться – в хор, или же в гости к Хэндсу? Выбор, впрочем, был сделан весьма быстро. Хор Академии Эшфорд в отличие от музыкального кружка не относился к структуре студенческого самоуправления – хотя бы по той очевидной причине, что в нём выступали также и некоторые преподаватели. Соответственно у Президента студсовета не было над ним никакой власти. Разумеется, Милли могла задействовать джокер в лице директора, однако работать со своими сверстниками в понятной обстановке и привычном формате её показалось значительно проще. Хор и «Шарманка Билли», как называли альтернативное ему прибежище поклонников музы Евтерпы (боже правый, почему я вообще помню её имя!?), конкурировали друг с другом. Без лишней агрессии, уважительно – и в то же время непримиримо. Уильям Хэндс считал недопустимым тот факт, что, вопреки своему наименованию, его соперники занимаются, в том числе, и инструментальной музыкой. Хоровые исполнители свысока глядели на «выскочку». Собственно, именно они запустили в оборот выражение «Шарманка Билли», рассчитывая задеть Хэндса. В общем контексте вполне джентльменских взаимоотношений это был определённо грязный приём. Ответил на него Билл ещё более коварным финтом – спокойно и с достоинством приняв новое прозвище. Уже тогда, два года назад, это вызвало к нему у Миллисенты определённую симпатию. Другой же причиной стала, пожалуй, его внешность. Нет, Ульям Хэндс не был красавчиком. Скорее напротив. Просто облик руководителя «Шарманки» настолько резко контрастировал с типичным образом, возникающим в уме при слове «музыкант», насколько это только возможно. Билли обладал коренастой массивной фигурой, некоторым избытком веса, крупными и толстыми пальцами, круглой головой на бычьей шее. Он выглядел старше своих лет, напоминая молодого мясника, или на худой конец бармена в пабе. Особенно же усиливало впечатление то обстоятельство, что Уильям Хэндс брился налысо. Уничтожая тем самым единственную черту, роднившую его с представлениями обывателей о людях художественных профессий. От природы у Билли на голове произрастали какие-то чудовищно перепутанные клочковатые заросли, которые в совокупности смотрелись как свалявшаяся собачья шерсть – только прицепившегося репья не хватает. Промаявшись с нею некоторое время, Уильям волевым решением начал превращать собственную макушку в подобие коленки. Каким-то образом он достиг взаимопонимания с весьма щепетильными в отношении внешнего вида учащихся педагогами, а все попытки поднять себя на смех пресёк подлинно стоическим спокойствием. Оно в сочетании с решительностью тоже импонировало Милли. Наконец, нуждаясь в поддержке студсовета вообще и его президента в частности, чтобы не уступить в перманентно идущем состязании с Хором, Билл никогда не заискивал перед ней. Иногда это изрядно бесило мнившую себя всемогущей Королеву, однако в целом тоже невольно вызывало уважение. Да, прямо сейчас это, как будто, чревато осложнениями. Но… Идя к нему, Миллисента говорила про себя: пускай спорит, не соглашается с чем-нибудь из её предложений. Зато лидер «Шарманки» точно не из тех, кто испугается экспериментов и новизны, скажет сразу «нет». Один из главных пунктов его критики в отношении Хора – как раз таки неготовность вносить разнообразие в формат и репертуар. В итоге камнем преткновения оказалось совершенно не то, чего Милли могла бы ожидать. Билл спокойно отнёсся к неведомому хопаку, с энтузиазмом воспринял перспективу «гастролей» по Новому Токио. Но именно из-за него, своей активной и вовлечённой роли, начал всё сильнее вдаваться в детали – и вскоре отыскал пункт, по которому их с Миллисентой мнения принципиально расходились. Конечно, как ни обидно признавать, в первую очередь Милли должна была винить во всём себя. Шир предупреждала свою подругу, что её умолчания рискуют со временем превратиться в прямую ложь. Какая чепуха! Президент студсовета, Королева Академии – и размениваться на такие мелочи? Она принялась сочинять вовсю с самого начала! Собственно первая задумка Миллисенты в том и заключалась – наплести Хэндсу и остальным с три короба побольше очевидной «липы», в которой они начнут искать второе дно, докапываться до истины, уверенные, что та где-то рядом. Подсмеиваться про себя – люди любят, когда кто-то принимает их за простаков, внезапно блеснуть умом. И до поры, надеясь самостоятельно раскрыть секрет, делать что велят, не задавая лишних вопросов. А этого-то Милли и надо! Уж после Фестиваля у неё будет тысяча способов выкрутиться. Однако по зрелом размышлении Миллисента отказалась от этого плана. Вдруг кто-то – тот же рассудительный Билли – почувствует подвох? Решит, что раз уж съевшая в таких делах собаку опытная Эшфорд столь явственно схалтурила, то это неспроста… Опять же, когда уровень серьёзности происходящего внезапно взрывным образом возрастёт после «детских» объяснений, то самые мнительные могут вовсе впасть в панику. Вместо этого Милли пошла по другой, достаточно скользкой дороге под названием «хочешь что-нибудь спрятать – положи это на самое видное место». В ней, конечно, тоже хватало своего риска, но всё равно Миллисента лучше контролировала ситуацию. В итоге Уильям Хэндс услышал следующую необычную (и, естественно, строго конфиденциальную и не предназначенную для чужих ушей) историю: оказывается, лорд Артур вот уже несколько лет ведёт переговоры об открытии филиала Академии в Метрополии, куда станут отдавать своих чад в обучение все сливки общества. Всё, что он организовал в Одиннадцатой зоне – пробный шар и своеобразный аперитив, призванный вызвать интерес у сильных мира сего своими успехами. Но вот цель почти достигнута – эшфордцы первых выпусков смогли составить своей альма-матер имя. Однако прежде, чем на что-либо соглашаться, люди, принимающее окончательное решение, считают необходимым оценить всё лично. И это ни много ни мало представители царствующей фамилии! Директора предупредили, что в следующем году состоится внезапный визит одного из членов императорского дома в его заведение. Конкретная дата, понятно, неизвестна – во-первых, иначе окончательно исчезнет элемент неожиданности, а во-вторых сам статус будущих гостей не позволяет им однозначно загадывать на такой большой срок. Но в какой-то момент представитель династии непременно окажется здесь. Так что Академия обязана подготовиться наилучшим образом. Постоянно заниматься этим означало бы сорвать учебный процесс. Тем не менее, в определённые подходящие даты лорд Артур намерен устроить нечто вроде генеральной репетиции. И ближайшая из них – это день Студенческого Фестиваля. Его проведут с небывалым прежде размахом. Который, естественно, не может не включать в себя и то, что касается музыки. Директор не уверен, способна ли Академия справиться тут исключительно своими силами, поскольку в её хоре слишком мало людей (на этом месте в точном соответствии с расчётом Милли Хэндс всем своим оскорблённым до глубины души видом показал «А как же мы!?»). Однако Миллисента успокоила деда, напомнив, о существовании ещё и отдельной Музыкальной секции… Милли надеялась, что такая постановка проблемы прибавит Билли сотоварищи бодрости и инициативы в стремлении показать себя. О, она преуспела в этом даже слишком! Хэндс загорелся – и мгновенно приобрёл баранье упорство непоколебимого перфекциониста. Миллисента до поры опустила то обстоятельство, что членам «Шарманки» предстоит фланировать по Новому Токио в весьма интересного фасона одежде и аксессуарах, вроде масок и плащей. О необходимости распространять в процессе листовки с приглашениями Милли упомянула - только, кажется, Уильям пропустил это мимо ушей. Миллисента изначально намеревалась разделить оркестр на части между отрядами, так чтобы в каждой группе было от пяти до дести музыкантов, способных создать пристойное звуковое сопровождение и привлечь внимание окружающих не совсем уж чудовищной какофонией, а чем-то более-менее мелодичным. В целом Милли виделся следующий нехитрый метод: сводные команды эшфордцев активно перемещаются с места на место, останавливаясь там, где будет больше всего шансов собрать хорошую публику, рекрутированные из «Шарманки Билли» ребята играют – а потом, раздав приглашения, все тут же стремительно уходят, чтобы сохранить атмосферу таинственности. Против идеи разорвать на части слаженный организм своей секции Уильям Хэндс сразу же принялся протестовать с таким бурным негодованием, что у него даже покрылся испариной весь его плавно перетекающий в столь же гладкую макушку необъятный лоб. Вообще Билл был в ударе - до сегодняшнего дня Миллисента и предположить не могла в нём такого красноречия и разносторонности. Уильям искромётно иронизировал, патетически возвышал голос, обвинял Президента студсовета в «пошлом редукционизме» - только потом, часа два или три спустя, Милли припомнила, что это такой философский термин, которым обозначается возможность сведения любого сложного явления к совокупности простых. Хэндс сыпал специальными музыкальными словечками - и тут же сообщал несколько стушевавшейся под его напором слушательнице, что «оркестр - это не червяк, которого можно разрезать напополам лопатой, и каждая часть поползёт себе дальше». Наконец, Билл упомянул и то, что в принципе не понимает, как подобная «тренировка» поможет Музыкальной секции проявить себя с лучшей стороны во время визита высочайшего гостя. Сам он не заострял на этом внимания - и мгновенно перескочил на требование «равноправия» с Хором, который в таком случае тоже следовало по выражению Хэндса «четвертовать и выбросить обрубки на городские улицы». Но вот для Миллисенты именно этот аргумент собеседника стал убийственным. В рамках созданной ею легенды разумное и удовлетворительное объяснение стремлению разделить оркестр подобрать было просто нереально. Уступив в столь важном пункте, Милли тоже упёрлась рогом теперь уже из чистого принципа. Раз все музыканты объединены в единственный отряд, то он обязан быть максимально мобильным, способным едва ли не бегом достигать очередной точки на маршруте, выступать там буквально пять или десять минут, а затем вновь сниматься с якоря. Уильям в свою очередь видел только две альтернативы – стационарный концерт, либо непрерывную равномерную маршировку с инструментами наперевес и такой же непрекращающейся игрой. Первое Миллисенту не устраивало категорически. Второе она попросту отказывалась понимать. Почему нельзя перемежать музицирование паузами - и во время последних прибавлять темпа? Как это вообще работает!? Нет, Хэндс, конечно, лил ей воду в уши: и дыхание мол сбивается, и чувство ритма утрачивается, и места оркестрантов путаются, а это тоже дополнительная помеха. Вот только Королева отметала любые доводы и вообще принялась поддавливать, перейдя на требовательный и жёсткий тон. Вскоре настал черёд веских прозрачных намёков. Тогда то и появилась «грозная повелительница всех тварей земных». Милли в целом ценила в людях чувство юмора, любила посмеяться, и не обижалась на шутки, особенно если они оказывались действительно остроумными. В иное время Королева ещё и подпела бы паясничающему Уильяму - и тем самым придала бы несерьёзный характер всем его возражениям вообще, выигрывая раунд спора. Однако сейчас для эдаких благодушия и тонкости у Миллисенты были чересчур натянуты нервы. Как следствие Президент студсовета Академии Эшфорд распалилась до белого каления. Она частила Хэндса беспомощным бездарем, грозила выдать всем его подопечным шарманки вместо их нынешнего инструмента - там де достаточно только ручку вертеть, обещалась расформировать с концами Музыкальную секцию, или ещё хуже - подчинить её Хору. Уильям в ответ громогласно пел какие-то псалмы, умоляя Всевышнего проявить милосердие к несчастному грешнику - и тут же переходя на «Людей из Харлека», без конца повторяя «Покажите что готовы биться до конца!». Так продолжалось добрых пятнадцать минут, после чего участники дискуссии с разницей в долю секунды произнесли соответственно «Ну, видимо это действительно невозможно» и «Раз дело вправду такое серьёзное, мы попробуем что-нибудь придумать». Ещё немного времени ушло на окончательную проработку деталей: сошлись на том, что передвигаться музыкальная колонна станет с темпом 120 шагов в минуту, после каждых трёх исполненных композиций останавливаться на небольшую паузу - и как раз во время неё распространять буклетики свободным рассыпным порядком, а затем по команде строиться опять. На том Милли с Билли и разошлись, вполне удовлетворённые друг другом... Три с лишним часа у Миллисенты ушло на то, чтобы обежать все остальные кружки первостепенной важности и побеседовать с тамошними руководителями. Можно бы было, конечно, вызвать их в одно из помещений Студсовета, но Королева по собственному богатому опыту знала, что так делать не следует. Секции студенческого самоуправления Академии Эшфорд - чистой воды туземные Салютуемые княжества в Индии до колониальной реорганизации. Как там всевозможные низамы и навабы могли удавиться за прибавляющий статуса лишний орудийный залп, без конца вели местнические споры и заставляли буквально глохнуть от всей этой шумной показухи истинных повелителей своей наследственной земли, так и здесь, очутившись вместе, творческие личности, многообещающие спортсмены и энтузиасты того или иного хобби выклевали бы Милли всю печень даже не за ущемление собственных интересов, а за то, что поручение, данное соседу-конкуренту, выглядело бы в их глазах более лёгким. Нет. К каждому следовало проявить индивидуальный подход и уважение. Альфред Троттер из клуба конного поло поначалу в самых решительных выражениях отказался задействовать своих животных в деле информирования жителей Нового Токио о предстоящем Фестивале (у Миллисенты возникла идея дополнить моторизованные мобильные патрули кавалерией). Ещё громче он протестовал против использования лошадей в качестве тягловой силы (а вот такого у Милли и в мыслях не было: это предположил сам Троттер - и мгновенно себя убедил). Наконец, вообще клуб до сих пор не забыл той безумной и скандальной истории с погоней за котом, когда ради неё оказалась прервана уже идущая игра! Тут Миллисента едва сдержала улыбку. Так уж вышло, что именно у Троттера в секции оказалось наибольшее количество парней, живо интересовавшихся назначенной тогда Президентом студсовета наградой. Настолько, что они, коротко посовещавшись, действительно дружно наплевали на матч - и на своего пытавшегося воззвать к совести и приличиям главу тоже. Троттер тогда счёл себя опозоренным и затаил изрядную обиду на Милли. Несмотря на это, теперь ей удалось в достаточной степени умаслить его. Настолько, что Троттер вполне благосклонно отнёсся к организации не только показательной игры, но и катаниям для гостей - это мол в сочетании с его профессиональными комментариями поспособствует популяризации благородного спорта. И не беда, что подавляющее большинство из числа явившихся на праздник одиннадцатых, да и британцев тоже, в жизни не накопят таких денег, чтобы приобрести себе скакуна. Кружок естествоиспытателей и инженеров-экспериментаторов имени Фарадея получил от Миллисенты задания проверить работоспособность и надёжность всех основных узлов и агрегатов на русских горках, когда те прибудут в Академию, а также подготовить для публики какие-нибудь физико-химические фокусы. Главный фарадеевец Боб Карстон по этому поводу процитировал Милли веллеризм из «Посмертных записок Пиквикского клуба»: «Это уж я называю прибавлять к обиде оскорбление, как сказал попугай, когда его не только увезли из родной страны, но заставили ещё потом говорить по-английски». И заявил, что не подряжался превращать науку в комедию на потребу публике. Однако в итоге согласился на всё под обещание Королевы выбить секции новое оборудование для опытов по магнетизму. Джо Уэйд, представляющий любителей академической гребли, напротив насел на Президента с призывами, раз уж Фестиваль в этом году приобретает такой масштаб, организовать морскую регату до ближайшего острова архипелага Идзу. Хотя бы до Тосимы. Оказалось, что Уэйд уже давным-давно всё продумал и проработал, ожидая лишь удобного случая, чтобы закинуть свою удочку. Отделаться от него вышло просто чудом. Театралы в полном составе настаивали на том, что перед такой большой аудиторией они непременно будут ставить Гамлета, а в ответ на требования Миллисенты отыскать какой-нибудь сюжет, способный удовлетворить вкусы зрителей-одиннадцатых, более близкий если не к современной культуре, то хотя бы к Востоку, грозились на скорую руку создать и сыграть пьесу по мотивам распятия 26 мучеников-христиан в Нагасаки в 1597 году. Откуда только знают о таких вещах, паршивцы!? И кругом всё в том же духе. Лёгкая атлетика не хочет превращаться в мальчиков на побегушках. Боксёры - делаться барными вышибалами. Художники - опускаться до простого оформительства. Видывавшая виды и сама не чуждая лицемерия - впрочем, почти всегда невинного, любимая внучка лорда Эшфорда несколько раз едва не теряла дар речи от возмущения. Да что вы за люди такие!? Как вам не стыдно!? Милли совершенно точно знала, что существенная часть отказников - по меньшей мере треть по её приблизительному расчёту - сразу и легко согласилась бы на то, о чём её просили, если бы ни надеялась что-нибудь выгадать из своего упрямства. И Миллисента расточала обещания, увещевала, предостерегала и запугивала... Милли практически повсеместно сопутствовал успех, но вымоталась Королева так, что готова была послать в пекло весь белый свет ради получаса покоя. Поняв, что ещё немного и она станет, подобно разъярённой фурии, кидаться на людей, Миллисента решилась таки взять небольшую паузу. Продвигаясь к Главному корпусу, Милли на всякий случай напрягала память: не упустила ли она из виду чего-нибудь срочного? Неотложных дел, которыми требовалось заняться, не теряя ни минуты, вроде бы не обнаружилось. Зато пришли на ум другие, чуть менее насущные, однако в принципе необходимые. Да в таком количестве, что из груди Миллисенты поневоле вырвался тяжкий стон. Остро захотелось, чтобы вот прямо сейчас из-за угла вышел добрый белый маг (лицо его в созданном фантазией Королевы Академии Эшфорд образе было чем-то средним между дедушкой Артуром и Санта Клаусом) и чудесным образом растянул для Милли оставшиеся часы суток вдвое. Про то, чтобы этот самый волшебник переделал вообще всю её работу, Президент студсовета даже не мечтала - на такое никакой колдовской силы не хватит... От белого мага мысли Миллисенты плавно перетекли к Белому рыцарю. Она до сих пор не решила твёрдо, стоит ли вовлекать Сузаку в процесс подготовки Фестиваля? Куруруги, безусловно, был козырным тузом в плане привлечения его соотечественников, однако это было верно в любом случае, вне зависимости от степени персональной информированности Белого рыцаря. Нет, Сузаку совершенно точно не трепач, и Милли ему вполне доверяет. Но всё-таки он - военный. Если старший по званию задаст Куруруги прямой вопрос о том, что ему известно про начавших шнырять по Новому Токио загадочных людей в белом, и прикажет отвечать, то его обязанность - немедленно повиноваться, раскрыть всю правду. Да и сам Белый рыцарь может отнестись к выдуманным Кардемондом «арлекинам» с жёстким неодобрением, причём тогда, когда переигрывать окажется слишком поздно. Какие существуют плюсы от ангажирования Куруруги? В первую очередь это, естественно, его показательное выступление в качестве пилота. Подспудно, как бы ни менялись остальные планы на Фестиваль, этот элемент неизменно пребывает у тебя в сознании на правах одного из коронных номеров программы. Грозно блестят на солнце обводы исполинского Ланселота... Только это же ересь на самом деле! Глупости детские! Сузаку ведь не владелец-собственник найтмера, чтобы им свободно распоряжаться в соответствии с пожеланиями друзей. Это боевая техника армии Его Величества! Экспериментальная. Да и лично Куруруги находится на несколько обособленном положении в вооружённых силах. Но не до такой степени, чтобы ему было позволено объясняться с начальством постфактум. Придётся просить разрешения... на что? Пожалуйста, позвольте мне задействовать сверхсекретный образец новейшего оборонного проекта в рамках моей школьной самодеятельности... Каждое слово здесь звучит смехотворно! Примерно как выпрашивать у Адмиралтейства дредноут для рыбалки. Впрочем, не менее забавно и то, что на деле Президент студсовета, пожалуй, могла бы добиться участия Ланселота в Фестивале. Поскольку тот самый гипотетический командир, к которому должен обратиться за санкцией Белый рыцарь, на деле вполне конкретный граф Ллойд-Асплунд. А с ним (О эти всемогущие и вездесущие связи!) у конкретной же мисс Миллисенты Эшфорд свои особые отношения. Генеральный конструктор отличается пренебрежением к условностям, формальностям и правилам, которые он полагает таковыми. Если Милли попросит надлежащим образом, то получит желаемое. Вот только как раз этого ей категорически не хотелось. Как минимум по той причине, что Хайрам тогда обязательно явится в Академию, чтобы на месте проконтролировать всё, касающееся Ланселота. А его присутствие... Да и сам разговор с несостоявшимся мужем. Короче нет, обойдёмся стариной Ганимедом. Вряд ли Сузаку откажется немного порулить пращуром современных найтмеров, а для большинства далёких от тонкостей и нюансов гостей едва ли окажется принципиальна разница. ...Так или иначе, а с Куруруги нужно поговорить, пусть и не озвучивая ему всей правды. Рассуждая в подобном роде, Королева добралась, наконец, до своих владений. Студсовет показался ей по-настоящему уютным, любимым и родным местом, когда она расположилась там в кресле с чашечкой горячего кофе в руках. Милли рассчитывала взбодриться, однако вместо этого после первых же глотков горьковатого напитка её стало неудержимо клонить в сон. Перепугавшись, что ещё чуть-чуть и она, не совладав в собой, в самом деле задремлет - как есть, сидя за столом - Президент огромным усилием воли подняла себя с места и, слегка наклонившись, принялась трясти туда-сюда головой. В этот самый момент и появился Рональд. «Привет, Ми...» - остаток фразы застрял у Кардемонда где-то в горле. Миллисента, представившая, как именно она смотрелась со стороны, прекрасно понимала почему. Видок у неё, надо полагать, был абсолютно безумный. - Тебе помочь, а? - поинтересовался Рон смущённо. Желая поскорее покончить с неловкой ситуацией, Президент студсовета ляпнула первое пришедшее ей на ум оправдание: - Нет. Воду вытряхиваю из ушей, - только теперь Милли выпрямилась. - Угу, - кивнул Рональд задумчиво. - Есть какие-то новости? - Королеве не особенно хотелось возвращаться к работе, однако вопрос давал возможность сразу сменить тему. Кардемонд прежде чем ответить приблизился к ней почти вплотную, а потом принялся говорить чрезвычайно чётко и очень громко - так педагоги объясняют новые понятия нерадивым ученикам в младших классах. Понятно, Рон не желал никого обидеть, а честно полагал, что Миллисента плохо слышит из-за пресловутой воды в ушах, но всё равно получилось форменное издевательство. - Я! Выяснял! На счёт! Одежды! Для! Белых! Арлекинов! Милли только что зубами не скрежетнула. - Говори нормально! Рональд воспринял замечание как свидетельство того, что его речь для собеседницы всё равно звучит неразборчиво, невзирая на все усилия. И «прибавил газу»: - Там!!! ...Получается!!! - Хватит!!! Прекрати! - Миллисента от нахлынувшего приступа ярости хватила кулаком по столу, - Значит так. Бери бумагу. И пиши всё там! Подробно. Спокойно. С расстановкой. Прямо сейчас садись да начинай. Кардемонд скривил физиономию, однако счёл за лучшее сразу капитулировать перед эдаким напором. Несколько минут он честно выводил строчку за строчкой, явно всё сильнее тяготясь натужным молчанием. Милли, по правде сказать, тоже. Она и сама как-нибудь разрядила бы обстановку, если бы не была занята уборкой остатков кофе: от её несдержанности они разлились из опрокинувшейся чашки на пол. - Я тут недавно слышал про одну необычную штуковину - даже не верится, что кто-то такое выдумал.., - начал Рон их привычную игру. - И что же это на сей раз? - насмешливо проговорила Миллисента, заканчивая протирать краешек столешницы, - Передвижная коляска-аквариум, чтобы можно было ходить на прогулку с любимыми рыбками? Массирующая ухо телефонная трубка? Миниатюрный вентилятор, отгоняющий от вас сигаретный дым, когда вы идёте по улице вслед за курильщиком? - Нет. - А что тогда? - ...Откровенно сказать я ещё не успел до конца придумать... - И не трудись тогда! Всё равно более нелепой и сумасшедшей штуки, чем наш Фестиваль, ещё не существовало на белом свете! Милли определённо не желала извиняться и вообще делать акцент на своих слабостях, но надеялась, что Кардемонд поймёт из сказанного: гнев Королевы сменился на милость, а Рональд из растяпы-подчинённого опять произведён в сотрапезники-конфиденты. -Да уж, - выдохнул он с видимым облегчением, - Весь мир - сплошной жёлтый дом. И мы в нём - пациенты. ...Я ведь на самом деле уже заходил около часа назад. Думал тебя застать, а увидел Карен. Стоит вон там, возле окошка, руку левую, растопыренную, положила - и между пальцами тыкает карандашом. Ну, знаешь, как при игре в ножички. Да с такой скоростью, что я следить не успевал. Сосредоточенная, взгляд суровый, внимательный. Я так удивился, ну и отвлекать её не хотелось, что молча стал подходить, чтобы рассмотреть вблизи. А она стук-стук-стук, стук-постук, а потом как вдруг метнёт в меня этот самый карандаш! Маленький вроде, но до сих пор вот здесь слева, где он попал, слегка болит. У меня было чувство, что вот-вот бросится с кулаками. Кричу ей: «Штатфилд, ты что, совсем лунатичка!? Своих не узнаешь?». Её сразу будто подменили. Глаза чуть ли не на мокром месте. Дрожит. Говорит - это мол врачи ей предписали такую гимнастику, чтобы мелкую моторику пальцев разрабатывать и не утратить ценных навыков из-за ограничений, связанных с болезнью. Ну и дальше в том же духе. Ограничения... Мне бы такую ловкость, скажу я вам! Вот тебе и Карен-тихоня. Лулу тоже странный. Сам мне позвонил - нужно было уточнить пару моментов в связи с оформление заказа на зеркала. Для комнаты смеха которые. Мы разговорились помаленьку. Он всё удивлялся, как это я дошёл до идеи с этими «белыми арлекинами». Говорил, что чувствует порой недостаток внутренней свободы из-за своего извечного рационализма – и, дескать, где я чего из своих «перлов» подсматриваю? Хм. Конечно, это я сейчас сжал всё в десять раз. То-то и оно, что обычная была весёлая болтовня. Я ему посоветовал немного расслабиться. Заняться любимым делом - оно всегда фантазию оживляет. У меня мотоциклы есть и вообще вождение. У Лелуша - шахматы, например. Президент мою персону определила в мотоотряд, а Лулу соответственно хорошо бы в рамках Фестиваля взяться за что-нибудь с пешками-ладьями. Сразу почувствует себя вольготнее. Тут я подумал - а правда, почему бы нет? Ламперуж, говорю, перевесь на кого-нибудь нудную бухгалтерию, да слушай меня: отчего бы нам ни устроить в Академии шахматный турнир? Сеанс одновременной игры? С твоим, естественно, участием в ранге ключевой персоны. Навыков тебе за глаза хватит. Он отвечает, что может и так, но Королева велит его судить и вздёрнуть как государственного преступника, если... ой... короче, ты не погладишь Лулу по голове, если он забросит свои уже оговоренные обязанности. Нельзя ему часа на полтора засесть в день Х за досками. А я сказал: пускай тогда всё происходит в дистанционном формате! Ты оставайся в нашем центре управления, то бишь студсовете, на всякий пожарный случай - и озвучивай свои ходы по громкоговорителю. Так даже эффектнее! И сами фигуры пусть будут живыми! Видишь как воображение заработало? Расставим желающих - на одну партию тридцать две фигуры требуется, а их одновременно можно организовать штук десять, если не двадцать. Это ж около полутысячи живых участников на одном-единственном конкурсе-аттракционе... Как вдруг Лулу мне сообщает отстранённым таким тоном: я не сумею. Почему? Мало практики в последнее время. А после выдал ещё одну-две фразы - и трубку повесил. Слышишь! Оцени эту наглую ложь. Мало, чёрт побери, практики! Да ведь он как никогда раньше глубоко ушёл в тотализатор свой! Играет в таких местах и, очевидно, на такие суммы, что даже меня с собой брать перестал. И пропадает там столько, что аж на учёбе начало сказываться. Его на пару с Сузаку - единственных среди записных отличников - как раз намедни гоняло сразу несколько преподавателей, которым они сдавали долги за свои многочисленные прогулы и пропуски. Только Куруруги хоть на Кюсю с Армией в изгнании дрался, а где душный субъект по фамилии Ламперуж обретается ему одному известно. Старого друга посвящать в свои тайны Лулу недосуг... Ещё Ширли... Ладно. Что-то я в каждом окружающем вижу неадекватные черты. А всем известно, что громче всех объявляют других безумцами самые отъявленные психопаты. Рискованно, однако. - Как ты там начал, а? «Весь мир - сплошной бедлам, а мы в нём пациенты»? Почти как у Шекспира. Ты в курсе, что собратья нашей Феннет по драмкружку собрались играть в ходе Фестиваля Принца датского? - Гамлета? Меня отец однажды заставил выучить оттуда отрывок - под тем предлогом, что я всей и всяческой духовной жизни и культуре вообще предпочитаю машинное масло да гаечные ключи. Ха! Так я специально нашёл место, где Гамлет говорит про месть - и, вызубрив, назло папеньке взял за правило его декламировать всякий раз, когда тот опять начинал читать какую-нибудь излюбленную свою нотацию. Причём с угрожающей и рычащей интонацией. Хочешь покажу? У Милли появилось одно нехорошее подозрение. Всё, что она раньше слышала об отце Рональда, в том числе и от него самого, изображало хозяина Кардемонд-моторс как человека предельно практичного и если не бескрылого, то, как минимум, весьма твёрдо стоящего ногами на земле. Такой скорее упрекал бы отпрыска в нежелании овладеть бесценным навыком сводить дебет с кредитом, нежели недостатком знаний в области литературной классики. Да и сам фрагмент... В общем Миллисента предположила, что взялся за шекспировскую поэзию Рон по собственному почину, а пресловутый грозный тон вкупе с подходящим текстом являлся своеобразной репетицией «мужского разговора» с Хайрамом Ллойд-Асплундом. Ну а теперь, раз уж не пригодилось с соперником, Рональд задумал впечатлить своим пылом непосредственно «прекрасную даму». Впрочем, несмотря на все догадки, Милли одобрительно кивнула в ответ на предложение. - Ну что... Значит принц..., - громко произнёс Кардемонд, настраиваясь. Рон до того сосредоточился на предстоящей декламации, что не расслышал звук приближающихся к дверям шагов, или не придал им значения. - Как всё кругом меня изобличает И вялую мою торопит месть! Что человек, когда он занят только Сном и едой? Животное, не больше. Тот, кто нас создал с мыслью столь обширной, Глядящей и вперёд и вспять, вложил в нас Не для того богоподобный разум, Чтоб праздно плесневел он. То ли это Забвенье скотское, иль жалкий навык Раздумывать чрезмерно об исходе, — Мысль, где на долю мудрости всегда Три доли трусости… Рональд вещал вдохновенно и, стоит признать, на удивление недурно. Однако куда больше ум Миллисенты занимало странное обстоятельство - некто, решительно приближавшийся ко входу в помещение студсовета, то ли передумал в самый последний момент, то ли вовсе замер прямо за закрытой дверной створкой. Решив, что на сей раз любопытство - не порок, Милли порывисто дёрнулась, ухватилась за ручку, потянула на себя... и увидела Лелуша. Тот стоял с очень тяжёлым взглядом и сведёнными скулами. Завидев Королеву, Ламперуж неестественно выпрямился, поздоровался со всеми, а после заявил, что у него сильно болит голова. Так что он просто оставит кое-какие бумаги, которые Милли стоит просмотреть и внести них по желанию свои коррективы, а вечером позвонит для окончательно согласования всех нюансов. С этими словами Лулу и удалился под последовавшее несколько секунд спустя негромкое замечание Рона «Вот. Я же говорил. Скоро наши несчастные головы окончательно перестанут выдерживать всю эту катавасию». Кардемонд скорбно возвёл очи горе, демонстрируя глубину сострадания к испытаниям, выпавшим на долю сынов и дочерей человеческих вообще и членов Студенческого совета Академии Эшфорд в особенности. Миллисенту в отличие от Рональда объяснения Лелуша про головную боль не удовлетворило. Если она что-то понимает в выражении эмоций... Лулу не физический дискомфорт испытывал, а внутреннее терзание. Благо кого кого, а Ламперужа внучка приютившего его Артура Эшфорда знает достаточно давно, чтобы считывать у него на лице разницу. Всё ещё так болезненно воспринимает любое слово, напоминающее о его происхождении? Едва ли. По совокупности фактов у Милли вызрела гипотеза, что наш принц - возможно впервые в своей карьере азартного игрока, крупно проигрался. Отсюда нежелание лишний раз притрагиваться к шахматам и нервная реакция на гамлетовский монолог, где знаменитый герой ощущает кругом сплошные упрёки в нерасторопности и робости. Лелуш жаждет реванша - то есть по существу той же мести! Вот вам и занедужившая голова... Вообще Миллисента никогда не понимала, на что Ламперуж копит деньги? К чему рискует? Трат у него практически не было: на пару с сестрой они существовали в Академии за счёт директорских средств. Лелуш никогда не ударялся в разгул, не делал дорогих подарков, никуда не ездил. Напрашивалась мысль о том, что он целенаправленно создаёт сбережения, достаточные, чтобы уверенно встать на ноги после окончания обучения, невзирая на фактическое сиротство и необходимость скрывать свою истинную личность представителя правящего дома. Лишь недавно Милли узнала, что Лулу исправно, если не сказать скрупулёзно, жертвует средства в фонд Эшфордов, тем самым возмещая семейству лорда Артура все понесённые им расходы. Подобное поведение поразило Миллисенту разом в плохом и хорошем смысле слова. Самодостаточность и честь так тесно переплетались тут с гордыней и нежеланием быть чем-нибудь обязанным даже явному и надёжному другу, что их невозможно было разделить. В принципе, если бы речь шла о заработке, Лелуш получал бы стабильнее и больше, давая частные уроки, а не провоцируя делать ставки азартных игроков, которых в шахматах было всё-таки куда меньше, чем, допустим, в условном преферансе. С другой стороны, если бы Ламперужем руководил прежде всего спортивный интерес, то он давно бы мог завоевать себе титул, выступая на публичных профессиональных турнирах. Однако со слов Рона Лелуш никогда не проявлял к ним внимания... Похоже в наибольшей степени Лулу в его игре интересовала возможность достигать победы, уверенно раз за разом демонстрируя своё подавляющее преобладание на доске. Чувство безоговорочного превосходства, которое лишь упрочивалось материальным подкреплением, приобретало от него дополнительную остроту. Это тоже вызывало в душе Милли амбивалентное, смешанное отношение... От рассуждений о Ламперуже Миллисенту отвлекло появление Ширли. Феннет выглядела... обыкновенно. И это обрадовало Милли: может и в самом деле концентрация на насущных организационных вопросах вместо углубления в бездонный омут саморефлексии поможет Шир прийти в норму? Оказалось, что Ширли успела переделать на удивление много всего. После того, как была доставлена по назначению партитура Хопака, Феннет снова возвратилась в родную театралку и добилась там от актёров обещания выступить в качестве своеобразных инструкторов, когда студенты-эшфордцы начнут массовое переоблачение в «белых арлекинов» - чтобы те освоили хотя бы азы игры, достаточные для поддержания интригующего имиджа. Потом Шир перекопала чуть ни весь имеющийся в распоряжении кружка реквизит на предмет поиска полезных для Фестиваля вещей. Отыскались костюм обыкновенного арлекина и пара клоунских, в которые можно нарядить распорядителя в комнате смеха, или, допустим, жонглёров (ведь, кажется, они у нас были?), фальшивые рыцарские латы (на каком-нибудь всаднике из секции конного поло будут смотреться просто превосходно), а ещё... Далее последовал изрядной длины перечень «нужного», из которого, говоря откровенно, очень мало что показалось Миллисенте действительно необходимым, или хотя бы удачным. В уме же застрял один только «костюм дьявола», потому что Милли мигом начала мысленно примерять его на всех подряд. С точки зрения Ширли красному облачению с пришитым к нему хвостом, оканчивающимся характерной пикой, можно было отыскать применение, обрядив контролёра русских горок, либо вообще продавца в будке с хот догами - мол с самого что ни есть адского пылу и жару. Кажется у Феннет нашлось и ещё какое-то дельце в театральном кружке - конфиденциального свойства. Во всяком случае это можно было уверенно предположить, опираясь на те рожи, что корчил Рональд у Миллисенты за плечом, показывая Шир: самое время повесить на рот замок. Милли не думала, что сюрприз, который замыслила эта парочка, способен создать серьёзную проблему, благо Ширли согласилась на предложение Рона (сомнений в том, кто именно являлся зачинщиком, у Президента студсовета не имелось ни малейших) - а значит они были не столь уж радикальными и ненормальными на сей раз. Но Рональд Кардемонд, право слово, сейчас ведь самый подходящий момент для внезапных фокусов... В любом случае, Миллисента решила не подавать пока виду, что роновы предупредительные кривляния не остались незамеченными. Ей не хотелось, чтобы Шир хотя бы частично отнесла разнос на свой счёт. Да и Рональда, судя по тому, насколько активно он жестикулирует, просто распирает от этого их секрета, так что очень вероятно Кардемонд вскорости расколется сам. Феннет, получившая возможность продолжать свой рассказ, тем временем и не думала останавливаться. Она помогла Лелушу с оформлением документов и, наконец, заглянула в «Кулинарную кругосветку», где подменила почувствовавшую недомогание и отпросившуюся домой Карен. Милли, услышав это, разозлилась было внутренне на разнесчастную симулянтку, у которой почему-то хватило сил для игры в тычку вместо работы. Однако в итоге Королева сменила гнев на милость, узнав что Штатфилд до появления коллеги по Студсовету успела дать такой отлуп постылому Руа, после которого тот едва не сбежал из собственной вотчины и полностью устранился от всех дел, связанных с Фестивалем, дав при этом заглядывающей ему в рот пышечке-Мэг полный карт-бланш. За такое медаль давать надо. Золотую. Мэг втянулась в процесс мгновенно - и буквально с полпинка уже успела благополучно составить (и даже отчасти опробовать на всё той же Шир) предварительный проект меню за вычетом привозных полуфабрикатов и всяческих мелких сладостей. Миллисента хотела было уточнить у Феннет подробности, тем более, что судя по тем оборотам, которые использовала Ширли, говоря о задумке Пышки, планы там лелеялись истинно наполеоновские. Однако сначала ей помешал Рон, прошедшийся по Руа (самопровозглашенный император от кулинарии получил от Кардемонда титул «недоваренная лягушка»), а после сама Шир сосредоточенным и деловым тоном заявила, меняя тему: - Я на самом деле в первую очередь пришла, чтобы один момент обсудить. Мы когда с Мэгги беседовали..., - неожиданно Феннет запнулась и заметно смутилась, - Я... ну... в общем говорила про последствия переедания, проблемы с ним связанные. А Мэг в ответ пошутила про врачей. Вот тут мне и подумалось... Наш Фестиваль с учётом той... грандиозной рекламной кампании, которую выдумал Рон, привлечёт массу посетителей. А где многолюдство – там, к сожалению, непременно и травмы. Кто-то случайно толкнул кого-нибудь. Неправильно использовал нечто из нашего разнообразного развлекательного инвентаря, наплевав на технику безопасности – и травмировался. В конце концов, просто по статистике если вместе собираются несколько тысяч человек, то хотя бы одному-двум из них станет плохо по естественным для них причинам… Я это всё к чему. Обычно нам хватало нашего маленького госпиталя при Академии. Но это при традиционных масштабах действа. А сейчас… Сколько у нас там медиков? Кажется, если не ошибаюсь, всего три доктора и пара фельдшеров. Они с ног собьются. Захлебнутся работой. -Ясно. И что ты предлагаешь? Понавешать везде предостерегающих табличек? Водить каждого гостя за руку? Разбрасывать по почтовым ящикам всем практикующим врачам Нового Токио специальные приглашения с анонсом беспроигрышной лотереи, в которой каждый выиграет денежный приз? …Прости, Шир. Я просто здорово устала, а ты… Ты, конечно, как лучше хочешь. И вообще спасибо тебе за то, что всё-таки взяла на себя ту самую роль, о которой я говорила: предусмотрительного голоса порядочности и здравомыслия, не забывающего - мы с живыми людьми имеем дело, а не с кочанами капусты. Но всё-таки… есть конструктивные предложения? - Да. У нас ведь имеется целый медицинский класс – не забыла? Плюс клуб скаутов-спасателей. Я подсчитала только старшекурсников, но даже так выходит достаточно внушительная цифра: 34 человека потенциальных медсестёр и фельдшеров! Проблема в другом. Они должны достаточно точно знать, что и где может случиться, как им действовать в тот или иной момент. А мы пока не имеем вообще никакого плана. И, как следствие, всех необходимых вещей тоже. Сколько нужно на всякий случай иметь аптечек, бинтов, носилок? Знаем мы это хотя бы примерно? Нет. Я уж не говорю про то, что аспект безопасности и охраны здоровья должен учитываться и при размещении аттракционов, их разграничении на зоны. Пожары, замыкания… мало ли всякого может случиться! В общем, мы должны обратиться к соответствующим городским службам. К той же пожарной охране. Получить от них инструкции и… - Не пойдёт. - Почему? - До потому что! Подумай, Ширли! А если эти самые службы решат, что у нас всё никуда не годится – и, скорее всего, так и будет? Они могут просто запретить проведение Фестиваля вплоть до окончательного согласования деталей, перенести его. И, когда наш визитёр, который уж точно не станет менять планы, явится к пустому месту… Короче говоря, мы с размаху сядем всей Академией в лужу как последние кретины. - Ммм… Может быть обратиться в частную кампанию? Есть ведь наверняка специалисты… Они всё продумают, дадут выкладки, но слишком настырно вмешиваться не станут. - Уже лучше, но мы упираемся в недостаток времени. У таких контор всегда очередь из заказчиков. Вдруг они будут готовы заняться нами только через пару недель? За срочность, конечно, можно и приплатить, да только всё равно никакой гарантии. Да и не желаю я разорить в конец своего деда с такими замашками. Хотя, если другого выхода всё равно нет… - Есть! - вскричал вдруг Рональд. И, как раз когда Милли и Ширли разом обернулись на него, столь же внезапно затих с задумчиво помутившимся взором. - Ну, излагай, Кардемонд! Это уже просто неприлично – замолчать, повесив в воздухе такую интригу. - Я ещё не могу рассказать по шагам. Но таких совпадений просто не бывает. Я знаю человека, способного на высшем уровне выполнить всё, что нам нужно. Это мой двоюродный дядюшка, Пьер Кардемонд. Он профессионал высшей пробы – преподаёт на кафедре гигиены медицинской школы Королевского колледжа в Лондоне. И как раз сейчас гостит у отца. Вопрос только как к нему подступиться. - Так за чем дело стало? Сам и попроси его! - Хм… Тут то как раз самая западня. Он меня не выносит. Считает будущим позором семьи, который развалит с таким трудом выпестованную фирму. Доведёт Кардемонд Моторс до банкротства. ...Понятия не имею, почему он окрысился! Может из-за того, что я всё детство пренебрегал его многочисленными санитарными советами? А возможно он просто хочет сделать так, чтобы однажды папа ему отписал все права и акции, вместо того, чтобы передать их мне по наследству. Или… Да шут его знает! В общем я для дядюшки Пьера – беспутный шалопай. Которому он с удовольствием прочитает лекцию по поведению, или даже медицине, но помогать не станет ни за что. - Может быть, ты сумеешь хотя бы пригласить его в Академию? А уж здесь как бы невзначай найдётся повод поднять тему Фестиваля. - Так-то неплохая мысль – дядюшка Пьер обожает раздавать всем разнообразные ценные рекомендации и поучения. Но не придёт он. Только если какое-нибудь официальное приглашение получит персонально от имени директора. А это уже подозрительно. По хорошему никто, кроме меня, не может знать, что дядя сейчас в Одиннадцатой зоне. И вообще, какой тут изобрести повод? С чего вдруг лорду Эшфорду должно возжелаться увидеть сего в высшей степени достойного, но не имеющего никакого отношения к его учебному заведению джентльмена? - Ну, мне казалось, что кто кто, а ты, Рон, на недостаток фантазии никогда не жаловался. Раз не постеснялся озвучить свою мысль, то теперь уж… - Есть один финт, - пробормотал Рональд после некоторой заминки, - Но вам он вряд ли придётся по вкусу. - Это какой? - Я мог бы сказать отцу, что познакомился с девушкой, которая собирается после выпуска заняться медициной. Он уже несколько раз мне говорил что... Не важно. Короче, пригласить её к нам - папа только обрадуется - свести с дядей Пьером. А там уже слово за слово: и хитрить почти вовсе не придётся. - Рональд Кардемонд, я вижу тебя насквозь! Если ты воображаешь, что роль этой самой будущей докторши станет играть в твоём спектакле действующая руководительница студсовета Академии Эшфорд, то подумай ещё раз! - Рон заметно сник и одновременно немного покраснел, - И дело даже не в том, что мне претит изображать твою подружку или общаться с твоей роднёй. Время! Я элементарно не могу себе позволить так надолго выпасть из общего организационного процесса. - Я не говорил, что идти должна именно ты. Вовсе нет! С чего это ты решила? Мало ли у нас девушек... Рональд попытался перейти в своеобразное контрнаступление, однако досада и неуверенность слишком явственно слышались в каждой из его реплик – во всяком случае куда громче и отчётливее, чем нотки деланных удивления и возмущения. - Ну, разумеется, - отозвалась Милли не без колкости: она уже сама как-то поверила в то, что именно предложенный Кардемондом вариант с его дядей-преподавателем позволит снять очередную внезапно выискавшуюся проблему, - Тогда мне очень интересно узнать, какую ещё юную леди ты считаешь настолько к тебе благорасположенной, чтобы она согласилась влезть в такую компрометирующую авантюру? - Да это вообще не обязательно должна быть девчонка! - Вот как? С каких же пор ты… хм… столь разнообразил свои пристрастия? - Миллисента! Хватит, перестань! Пусть Рон и сочиняет всякие глупости, но это не повод чтобы… - Спасибо, Ширли! Особенно за «глупости», конечно… Слушайте! Можете потешаться сколько влезет… У кого-нибудь есть свои предложения получше? Нет? Тогда вот что: пусть новый друг, а не девушка. Это будет смотреться… вот как ты, Милли, сказала, так и будет. Но я для дела готов пойти на жертвы! Итак. Молодой будущий медик. Допустим я даже проболтался при нём про дядюшку, а он как раз и загорелся желанием поговорить с таким именитым эскулапом. Только при такой легенде нашему агенту под прикрытием придётся ещё и биографию доктора Пьера Кардемонда штудировать, тогда как в первом варианте всё можно бы было списать на простое девичье любопытство. Да и к чёрту! Приходим. Знакомимся. Плавно перебираемся на конька Фестиваля. Выспрашиваем интересующие подробности. И конец! План простой, а значит надёжный. - А мне так не кажется. - И ты, Брут!? - возопил Рональд, одновременно рукою изображая удар ножа в самое сердце, - Что не так, Феннет? - Ты говоришь «вызнать нужную информацию». Словно бы здесь всё легко и ясно, хотя именно тут зарыта собака. Как ты себе представляешь разговор конкретно? Врач спрашивает врача, что потребуется для обеспечения безопасности и санитарии на мероприятии? - Да. Что в этом такого? - А то, что в ответ твой дядя Пьер может с полным правом поинтересоваться у фальшивого медика какова вообще его профессия? Несколько минут беседы по существу – и опытному специалисту тут же сделается понятно: перед ним полный дилетант! - Так ведь это не практикующий доктор, а студент-эшфордец, школьник ещё по существу. Понятно он некоторых подробностей не знает! - Тогда для чего допытывается, раз всё равно не смыслит ничего в ответах? Уверена, - дядя Пьер быстро заподозрит неладное. И хорошо ещё, если просто выставит мнимого коллегу с позором вон. А если нет? Вдруг твоя родня, благо возможности у Кардемондов для этого имеются, станет разбираться, кто и с какой целью организовал для них такую странную оказию? Предпримет розыски... - Это то зачем? - Подумай, Рональд. Может тебя обвели вокруг пальца грабители, желающие проникнуть в дом – и заранее заславшие туда с твоей помощью своего человека оценить обстановку? Или, допустим, это был полицейский под прикрытием… - Да с какого перепуга!? - Ты вообще за жизнью не следишь? – вмешалась Миллисента, - У нас тут Зеро какой-то завёлся в колонии. Но это, разумеется, мелочи… - Да, - продолжила Ширли, - И если твой дядя вообразит, что власти заподозрили его в чём-то нехорошем... Содействии Чёрным рыцарям. Либо что они просто вертятся где-то неподалёку, так что ловчие пытаются напасть на след… - У вас обеих паранойя! Бобби под прикрытием, домушники, террористы… Кого ещё запишем в колоду? ...Да, точно! На самом деле это был не врач, а повар! - Чего? - Именно! Повар-каннибал, маньяк, который хочет использовать студенческий фестиваль Академии Эшфорд, чтобы тайно приготовить себе рагу из какого-нибудь мальчишки – у них мясо нежнее, чем у взрослых. - Бред. - Вот именно! Очнитесь. Если что-нибудь действительно пойдёт не так, то я во всём сознаюсь. Мне, естественно, придётся солоно – зато в помине не будет нарисованной вами ерунды. …Так как? Согласны вы, или нет? И Милли одобрила этот «гениальный» план, хотя и не без колебаний, испытывая изрядный скепсис. Главным образом потому, что сама не сумела предложить никакой вменяемой идеи ему на замену. Единственным вариантом виделось срочно садиться на телефон, закапываться в справочники и методично обзванивать все кампании, которые хотя бы теоретически способны предоставить необходимую для Фестиваля услугу. Выслушивать отказы, давать миллион уточнений, чтобы потом всё равно услышать «да, в таком случае мы готовы взяться - ближайшее окно у нас через три недели». Бороться с волной подкатывающему к горлу, будто тошнота, волнению (сроки, сроки, времени не хватит!!!). Сдвинуть все остальные дела куда-то едва не на ночные часы. Все эти образы в совокупности заставляли мурашки на спине у Королевы отплясывать хороводы босыми холодными ногами. Нннееет... Только не это вот всё! В целом Миллисента, хотя и приняв предложение Кардемонда, продолжала крутиться как белка в колесе до позднего вечера. И даже прибытие домой обеспечило желанный отдых только ногам, но никак не голове. Милли всё возвращалась к разговору с Ширли, который в другое время сам по себе стал бы главной новостью и пищей для размышлений. Тут же перескакивала на Билли Хэндса, потом – на внезапно всплывшую медицинскую тему. Она всё напрягала ум над тем, как использовать и куда будет сподручнее пристроить на Фестивале балетный кружок, плюс минут сорок консультировалась с Лелушем, оформляющим заказ на разнообразную пиротехнику, которая потребуется для фейерверка и прочих эффектов. Наверное, именно поэтому у беспокойных и сумбурных снов Миллисенты оказались столь специфические сюжет и образность. Сперва ей привиделось, будто в Академию пожаловал персонально император. Правда он отчего то был без короны, зато в судейском парике и с ярко-красным попугаем или какой-то то ещё тропической птицей на плече. Его Величество Чарльз Британский прочитал с трибуны фрагмент учебника истории, где говорилось о римском завоевании Альбиона, а потом доверительным шепотом сообщил всем, что это всё – ложь, написанная по заказу Кромвеля, чтобы преуменьшить истинное величие династии. И ещё пособничавших ему проклятых немцев Габсбургов, завидовавших британской славе. А на самом деле он – уже 98-й монарх никогда не терявшей своей свободы державы. Священная Британская империя не покорялась Риму, потому что Агнец божий ходил по её зелёным полям, так что туда не могла ступить нога язычника. Затем Чарльз прочитал по бумажке «Люди не равны! Мы – лучше всех! Правь, Британия!» и пустил характерным движением рук волну среди слушателей. Наконец Его Величество пожелал лично запалить самую большую ракету, давая старт салюту, поджёг фитиль, но почему-то с искрами и свистом взлетел куда-то под облака сам. Чтобы отвлечь всеобщее внимание от этого обстоятельства, императора начала изображать Наннали, на которую напялили подобранный с земли парик. Лелуш и Сузаку поддерживали её с двух сторон, как если бы она могла стоять сама. Впрочем Куруруги быстро оставил своё занятие и принялся бессчётное число раз накручивать фуэте в невесть откуда взявшейся белоснежной пачке. В процессе он громко и с пылом рассказывал, что никогда не любил насилия и в глубине души мечтал уйти из военных в добрые балерины. Кто-то спросил: а как же Ланселот? На что Сузаку ответил – он теперь сам по себе. Порхает. И действительно вдруг в небе над Академией показалось множество найтмеров, похожих на диковинных жуков. У каждого за спиной были тоненькие зеленоватые крылья, словно у стрекозы, и все они громко и весело жужжали. Тут же подошёл и чуть приобнял Милли граф Ллойд-Аспулнд, который, взирая с умилением на происходящее, прочувствованно прошептал «Парит мой орёл». Волосы генерального конструктора почему-то были синими. Заметив удивление Миллисенты, он начал пространно объяснять, что это совершенно нормально. У людей на Японских островах из-за вулканических выбросов шевелюра очень часто меняет свой цвет. Становится голубой, зелёной или розовой. Граф перешёл на загадочный эффект «фантомного носа», когда появился Рональд с Артуром на руках – сам тоже наряженный котом. Он крикнул, что сейчас отомстит сопернику за всё, укусил Ллойд-Аспулнда за палец, тот тонко заверещал… и Милли проснулась.