Фестиваль

- Ну, и зачем мы здесь на самом деле? Рон Кардемонд озвучил общую мысль. Милли готова была об заклад побиться, что нечто подобное – и с разного рода нелицеприятными дополнениями – вертелось в уме каждого из членов Студсовета, даже вежливой и добродушной Феннет. Немой укор читался на заспанных лицах всех присутствующих, кроме Лелуша. Этот походил на кота. Только они способны прищуриваться таким особенным образом, что не поймешь, то ли это такая расслабленная дрёма, то ли наоборот самое пристальное внимание, выхватывающее мельчайшие детали. - Я же уже сказала – чтобы продумать организацию студенческого фестиваля Академии Эшфорд, - произнесла Миллисента с той интонацией, которой непослушному ребёнку объясняют, что шпинат – полезен, а от обильного поглощения шоколадных конфет развивается кариес, разрастаются вширь бока и происходят разные другие столь же неприятные вещи. - Брось, Милли! Мы делаем одно и то же из года в год! План почти не меняется. Ради этой ерунды ты не стала бы собирать нас в такую рань. Вся разница только в том, какая из секций на этот раз смогла лучше подольститься к нашей прекрасной эшфордской Королеве – ну так и выбрала бы сама для них поощрение, как всегда. - Рональд, помолчи. Видимо ожидавший совсем другой реакции на свою лесть с “прекрасной королевой” Кардемонд обиженно надулся, но притих. Вообще Рон, конечно, прав. Миллисента, окажись она на его месте, думала бы точно также. Действительно прежде Студсовет в подобных случаях преспокойно открывал заседание где-нибудь в девять, а то и половине десятого, так же спокойно, безо всякого аврала перебирал уже апробированный набор мероприятий, сверял часы с руководителями клубов, выделяя и поощряя отличившихся, утверждал и оформлял надлежащим образом пару тройку бумажек, а затем с чувством выполненного долга расходился по своим делам. На сей же раз Милли вытащила своих коллег-подопечных в семь утра. Помимо стремления сэкономить побольше бесценного времени, здесь сыграло роль и иное обстоятельство. Сегодняшнее собрание обещало затянуться надолго и, если бы они начали в привычный момент, кто-нибудь не в меру приметливый непременно намотал бы себе на ус: происходит что-то необычное – разве стали бы иначе члены Студсовета так засиживаться? Стартовав в семь, сохранялся пусть и призрачный, но шанс закончить примерно тогда же, когда и прежде. В общем, конспирация превыше всего! Угу, наивная и дурацкая. Просто способ нарочитой дотошной осторожностью оправдаться перед собой за то, что ты решилась таки поделиться секретом с ребятами. Вот она я, Миллисента Эшфорд, блюду тайну, принимаю меры! Я вовсе не безответственная и легкомысленная дурочка! Ни в коем случае. А очень даже ответственная и продуманная… Ладно, перестань! Кинула в клетку тигру-совести кусок, чтобы он не оглушал тебя своим рыком – так пользуйся! Не досматривать же здесь второй сон, гордо отказавшись от любых послаблений и индульгенций. Куда больше Милли сейчас беспокоилась не из-за того, что лишила друзей (ну и себя любимую, чего уж там) возможности понежиться ещё в постели под мягким одеялом, а потому что никак не могла отважиться перейти к сути. Хотя болтала уже минут пятнадцать, не меньше. Миллисента жутко нервничала, когда дома приводила себя в порядок перед выходом, пытаясь собрать воедино мысли, прыгающие в такт движениям руки с зубной щёткой. Она с опаской заходила в знакомый кабинет, тихим голосом, так что её даже несколько раз переспрашивали, открыла заседание. А потом… с каждой следующей секундой, фразой, жестом начала делаться самой собой. Раскованной и остроумной Королевой. Она контролировала положение, направляла нить беседы. И всё никак не могла надышаться этим таким нужным ей сейчас ощущением прежней уверенной лёгкости. Однако, пора... Стараясь плавно двигаться по той же колее, не упустить правильного настроя, Милли начала с чуть ленивой, пропитанной сарказмом, будто сиропом, интонацией человека, у которого эти ваши так называемые «трудности» способны вызвать только усмешку: - Итак. Действительно, студенческий фестиваль проводится каждый год – и всякий раз я говорила, что это очень важное мероприятие, на нас лежит ответственность и бла-бла-бла. Так вот, забудьте об этом! Это была полная чепуха – до сегодняшнего дня… - А что случилось? – вежливо поинтересовался Лелуш. Миллисента в последний раз взвесила, что и как она готова придать гласности. Ну, вперёд! Твёрдо, чётко, по существу… - К нам прибудет очень важный гость. Такой, что всё должно быть организовано действительно на высшем уровне. Речь идёт не об одной только нашей Академии, а о событии масштаба всей колонии. И дедушка попросил меня помочь ему не уронить честь Эшфордов. Чтобы вы понимали – он за всю жизнь никогда раньше ко мне ни с чем подобным не обращался. Нам действительно нужно сейчас додуматься до чего-то стоящего. Я не знаю, почему оказалась избрана именно Академия, кто и как, на каких условиях договаривался с лордом Артуром, но теперь действительно нельзя ударить в грязь лицом. Милли сделала паузу, чтобы оценить реакцию слушателей на свои слова. Лица у всех были ошалелые – даже Лелуша, кажется, проняло. Но вроде бы никто не собирался падать со стула, вскакивать с места, или просто перебивать Президента студстовета. Неужели у неё получится перескочить такую неудобную, вязкую, как болотная топь, стадию общего обсуждения, и перейти сразу к практической стороне вопроса!? Миллисента Эшфорд не решалась вполне в это поверить. -Я не могу вам сейчас назвать имени нашего гостя. Но к нему будет приковано самое пристальное внимание. Журналисты, камеры – то, что мы сделаем, результат нашей работы увидят по всей Зоне. А может и за её пределами. И да, вот первая задача, которую надо решить: нужны люди, публика. Не только наши студенты, но и просто горожане из Нового Токио, причём как британцы, так и одиннадцатые. Разные социальные слои. Как их всех сюда привлечь? Понятно, мы объявим день открытых дверей, только этого недостаточно. Если всё останется таким, как раньше, то явится, помимо обычных участников, разве только пара зевак. Нужно что-то красочное! Особенное! Такое, что всем нравится. Это не так-то легко, и всё-таки сейчас, в этой комнате, мы должны придумать… - Пицца! – воскликнул вдруг Рон, улыбаясь до ушей. - Рональд, ради бога! – цыкнула Ширли, сверкая глазами. - Нет, ну а что? Разве я не прав? Все любят пиццу! Кардемонд, вроде бы отвечая Феннет, обвёл всех сидящих гордым взглядом, остановившись в итоге на Миллисенте. Та в отличие от Ширли была на самом деле очень благодарна Рону за то, что тот просто гениально разрядил обстановку. Пожалуй только стоит слегка ему подыграть, усугубить эффект… - Да, определенно. Это чудесная идея. Вот как мы поступим: Академия Эшфорд испечёт самую большую пиццу в мире! Уверена, многие захотят на это посмотреть – и, конечно, сами отведать кусочек. Умница Феннет, уже готовившаяся высказать Рону развернутую отповедь, так и замерла с открытым ртом, потрясенно глазея на Милли. - Нно, как…? У нас ведь ничего нет, и никто не умеет… – выдавила она натужно. - Научатся. Ещё несколько дней в запасе. Сегодня же начнём строить печку, закупать ингредиенты. А тесто станем замешивать при помощи Ганимеда – так будет быстрее. После этих слов наступила тишина. Все таращились на Миллисенту широко раскрытыми глазами, даже сам Рон Кардемонд, только что ратовавший в защиту самого известного блюда итальянской кухни. Он же первым нарушил молчание: - Милли, ты у нас известно с прибаба… экстравагантная, вот. Но, по-моему, это даже для тебя слишком. - Заявляю вам всем официально, как Президент студенческого совета Академии: цель поставлена и… только такие ослы, как вы, могли на это купиться! Эй, ау! Вы что, серьёзно мне все сейчас поверили? Раздался дружный вздох облегчения. - Уф… С тебя станется! Особенно после того, как ты начала общаться с этим сумасшедшим типом – конструктором. - Ещё одно такое заявление, и мы вернёмся к задумке с пиццей, а ты, Рональд, станешь главным ответственным лицом, - Миллисента пригрозила Кардемонду пальцем. Было заметно, что на этот раз он обиделся всерьёз. Особенно на назидательно-шутливый тон – в отношениях с большинством сокурсников он вёл себя как мальчишка, да, в общем, во многом и был им, но терпеть не мог, когда Милли не воспринимала его всерьёз. Ох уж эти дела сердечные! Миллисенте было немного жаль Рона, страдающего от ревности к графу Ллойд-Асплунду, и, казалось бы, ничего не стоило сказать ему, что между ней и гениальным творцом найтмеров ничего нет и не предвидится. Только вот Кардемонд так просто на слово не поверит, правда слишком невероятна и вообще такова, что Милли поведает обо всём разве на предсмертной исповеди – если вдруг на старости лет ударится в веру, а меньше всего ей хотелось выдумывать какую-то ложь. Только не теперь, когда едва-едва удалось выпутаться из всего этого безумно запутанного клубка и почувствовать себя свободной! Так что, Рон, обойдёшься… Сделав вид, будто ничего не почувствовала и не прочитала во взгляде Кардемонда, Миллисента невозмутимо продолжила: - Ладно, пошутили и хватит. Ещё предложения? - Люди любят развлечения…, - произнесла Ширли задумчиво. - Да ладно? А мы то считали, что они предпочитают тяжёлый труд и тоску зелёную, - издевательски заметил Рональд, довольный возможностью сорвать на ком-то раздражение. - Я думаю! – отозвалась Ширли. - Думай конкретнее! - Ну… многим нравятся аттракционы: карусели, разные горки и… - Отлично! А где нам всё это взять? Тебя послушать, так мы сейчас на территории академии целый парк развлечений соберём. - Многие вещи при необходимости можно арендовать, ведь верно? – вконец засмущавшаяся Ширли с надеждой воззрилась на Миллисенту. - Конечно. Дедушка профинансирует наши запросы… ну, в разумных пределах. - И когда это они у нас такими были? – не унимался Рон. - Мне кажется нужно что-нибудь смешное, - подала голос Наннали. Хотя она и не была членом студенческого совета, но Милли, сочувствующая девочке, разрешала Лелушу брать с собой сестрёнку на заседания, когда та этого хотела. Вот и теперь, несмотря на ранний час, Нэн была здесь. - Учитесь, господа и дамы! Позор на наши седины – вот самая разумная мысль из тех, что я пока слышала! – патетически воскликнула Миллисента. - Мне помнится, - сказал, чуть наморщив лоб, Рональд, решивший, похоже, реабилитироваться перед не склонной сегодня поощрять дурачества Королевой, - в том году физики из выпускного класса готовили проект по оптике – рассчитывали кривизну зеркал и их сорасположение для комнаты смеха. - Да, но ведь самих стёкол то нет, верно? - Ага, - отозвался Рон со вздохом, - И всё-таки гораздо лучше, когда есть модель, по которой можно сразу действовать. Если уж что-то заказывать, то вот, лучше не найдёшь. Мы замучаемся размещать русские горки и тому подобные громоздкие штуковины, а здесь достаточно одного не очень большого зала… - Только вот много ли людей придёт, чтобы просто посмотреться в кривое зеркало? – заметила Карен скептически, - Вот ты сам захотел бы тратить на это время? - …Нет, - честно сознался Кардемонд – и тут же вновь озлился, - Ну а ты чего выдашь на гора? Хорошо всё время отмалчиваться! - Какой-то по-настоящему хорошей задумки у меня пока нет, но… люди любят пощекотать себе нервы. Если есть комната смеха, то должна быть и комната страха. Тем более, оборудовать её будет ещё проще. Пугать можно даже вообще практически без реквизита. Резкий звук, кто-нибудь внезапно впрыгивает и… - Отлично. Тогда это оставим за тобой! - Что!? Президент, я не, - запротестовала было Карен, но быстро сдалась под строгим и прямым взглядом Милли, - Ну хорошо… Но только… - Никаких “но”! Вперёд! И пусть это будут самые настоящие кошмары, от которых кровь стынет в жилах! - Я думаю, - сказала Ширли, - что сейчас не самое подходящее время для таких вещей. Черные рыцари, теракты, едва-едва война не началась – на Кюсю буквально вчера ещё стреляли. И тут – комната страха. Можно подумать, так его всем мало! Откровенно сказать, если бы не эти секретные обстоятельства и визит неведомого гостя, о которых ты говоришь, Милли, я бы вообще предложила перенести фестиваль. Веселиться сейчас как-то некрасиво, неправильно. Траур официально никто не объявлял, но мы то сами с головой на плечах. У жителей нашей колонии, британцев и одиннадцатых, предостаточно поводов, чтобы скорбеть – и тут врываемся мы с каким-нибудь разухабистым конкурсом переодеваний и… - Конкурс переодеваний, - промурлыкала Миллисента задумчиво. - Президент, вы ведь не собираетесь, я надеюсь, делать это, да ещё и на широкой публике? – поинтересовался Лелуш. Он старался сохранять видимость спокойствия, но заметно побледнел. - О, не беспокойся, Лола Ламперуж, таким зрелищем, как ты в платьице, с длинными волосами и краской смущения на лице я ни с кем не намерена делиться. Подобные деликатесы – для ценителе й, а не для толпы, - Милли весело подмигнула Лулу, который захлопнул рот так, что было слышно, как клацнули зубы. А сама она вдруг вспомнила ярко и в красках ту историю. На самом деле это ведь совсем недавно было – но из-за той бури событий, как в твоей личной жизни, так и в целом в колонии, кажется, будто с той поры минуло уже никак не меньше года. Всё началось с её глупости. Президент студенческого совета Академии Эшфорд и прежде это признавала, а сейчас, с новым опытом, видела ещё отчётливее. Впрочем, причины своего решения Миллисента тоже вполне понимала и даже признавала их отчасти извинительными. Как же они её достали! Эти жалобы и нытьё… Нигде в правилах Академии, регламентирующих жизнь и деятельность многочисленных секций и клубов, не указывалось, могут ли они формироваться по половому признаку. Всё решала практика. Понятно, что где-то превалировали девчонки, где-то – мальчишки, распределяясь по природным склонностям. Да оно и не удивительно – редкой юной леди захочется ходить на секцию гребли, а джентльмену – посещать клуб флористов с их сложносоставными букетами. Однако имелись сферы, где ситуация была иной. Не раз и не два Милли приходилось выслушивать споры членов шахматной секции, где представительницы прекрасного пола порывались отделиться, а мужское большинство им препятствовало, поскольку для дамской лиги потребовалось бы помещение – и наиболее вероятным вариантом было то, что, при общем дефиците площадей, ставшем суровой реальностью даже в весьма обширной Академии, придётся делить по времени пребывания уже имеющееся. Девочки настаивали на равной пропорции – и то же самое в отношении финансирования. Мальчики возмущались – их ведь вчетверо больше! Нечто подобное время от времени происходило и в других клубах. Но чаще жаловаться к президенту приходили не коллективы, а отдельные обиженные, свято уверенные – их не взяли в заветную секцию исключительно по причине пола. Разобраться в том, правда это, или нет, было очень сложно. С одной стороны зачастую и правда во многих клубах складывался тесный коллектив приятелей, в который они были не готовы принимать посторонних. В клубе радиотехники слышать не хотели о женщинах в своих рядах. В живом уголке Ханна Барнелл, руководившая им, до паранойи боялась, что “эти неотёсанные дикари”, то есть парни-эшфордцы, проникнув в её маленький Эдем, непременно начнут подшучивать над обитателями миниатюрного зоосада, мучить их своей псевдодрессурой, или даже по-настоящему истязать, ведь “в этом возрасте все подростки мужского пола начисто лишены эмпатии”. Мда... В итоге в уголок был допущен один-единственный Джордж Солтер, про которого упорно ходил слух, мол он “не такой, как все” в смысле своих пристрастий, дополнительно подогревавшийся тем, что сам юноша его никак не опровергал. И всё, никого больше из сыновей Адама. С другой стороны очень часто бывало, что отказывали кандидату вполне по делу, но тот, не готовый смириться со случившимся, начинал так и эдак подкапываться под принятое решение – в том числе путём кляуз в Студсовет. А чего там? Все средства хороши! Миллисенте приходилось вникать в тонкости, изучать дотошно взаимоотношения между членами клубов, разбирать, кто и что сказал. Или хуже – как промолчал, но “так посмотрел – это было ужасно”. Терпение Милли лопнуло, когда, наверное, в сотый раз, к ней заявилась Сабина Фитцгерберт. Эта занудно-дотошная особа – дочь известного в Зоне адвоката, почему-то решила, что активное участие во внеучебной школьной жизни будет очень полезным элементом в её будущем портфолио – и лезла буквально всюду. Она не была бесталанной, да и упорства Сабине тоже занимать не приходилось, но со своими манерами мисс Фитцгерберт мгновенно настраивала против себя любой коллектив. А главное после нескольких неудачных попыток репутация стала идти впереди неё – Сабину заведомо не желали никуда брать, опасаясь будущего скандала. Фитцгерберт жаловалась президенту Миллисенте Эшфорд. Письменно. Чудовищно длинно. Со ссылками на какие-то правовые прецеденты времён едва не короля Артура. И настаивала на подробных ответах. Милли мечтала, что настанет однажды день, когда Сабина где-то приживётся. Но… А тут Фитцгерберт пришла в Студсовет розовая от гнева и с порога заявила о возмутительной дискриминации. Теперь её отправил куда подальше клуб карточных игр и фокусов – под тем предлогом, что для благовоспитанной юной леди подобные занятия в принципе не вполне пристойны. Несомненно, над Сабиной посмеялись, тем более Милли прекрасно знала: некогда в этой секции наравне со всеми присутствовали и девушки, ныне уже успевшие выпуститься. Ещё хуже было то, что, похоже, Фитцгерберт при всей своей твердолобости, на деле тоже понимала, что к чему. Последней каплей стало заявление, что, если госпожа президент опять бессильна, то, видимо, придётся решать вопрос непосредственно с директором. Миллисента аж закашлялась, представив себе, как вся эта ерунда и вправду докатится до деда. И как он разочаруется во внучке, которую никогда не проверял и не опекал в её работе, демонстрируя подчёркнутое доверие – а та этим очень гордилась, пускай и не показывала своих чувств всем и каждому. Это её работа, где она – хозяйка! И не только в смысле власти – Милли знает в этом толк! Умеет решать вопросы! Так что какой-то там зловредной задаваке Фитцгерберт не стать камушком у неё в ботинке! Волевым решением президент, не уведомляя об этом остальную часть студсовета, издала официальное распоряжение, обязательное для всех студентов Академии: отныне каждой секции надлежало, если она надеялась получать содействие и денежные средства, наглядно продемонстрировать свою нейтральность в половом вопросе. Иными словами, необходимо было иметь, по крайней мере, одного представителя женского и мужского пола в своих рядах. Поначалу Миллисента была горда собой, тем, как твёрдо она себя повела, разрубив застарелый гордиев узел проблем. Однако уже на следующий день выяснилось, что на смену прежним пришли новые – и куда худшие. Секция греко-римской борьбы в полном составе, разве только не таранив дверь в студсоветскую приёмную, объявила о своём самороспуске. Все говорили на повышенных тонах. А Гарольд Малреди, возмущавшийся больше всех, сказал: “И в том случае, если мы останемся верны принципу состязательности, и если станем проявлять джентльменскую галантность, наш благородный спорт превратится теперь в сущую комедию”. С тем и ушёл. Девочки из клуба “Острые спицы” унылыми привидениями слонялись по коридорам Академии в поисках парня, который согласится пополнить их ряды. Они дошли даже до того, что стали давать обещание делать за своего спасителя все его домашние задания, но и после этого, опасаясь превратиться в посмешище, юноши не спешили присоединяться к любительницам вязания. Ушлая Марджори Суон оповестила всех заинтересованных лиц, что готова числиться членом какого угодно клуба или секции… за скромную плату! До Милли стремительно начало доходить, что она совершила оплошность, а, пожалуй, что и большую ошибку. Даже в секции изобразительных искусств, где, казалось бы, всё должно быть в порядке, её члены до того рассорились друг с другом, споря о новации президента студсовета, что в итоге раскололись не по половому признаку, а просто так. Наконец, к Миллисенте пришёл Филипп Кембл – худой и бледный молодой человек с характерными чертами невротика. Он, едва не плача, рассказал, что вот уже больше года изо всех сил пытался сколотить в рамках Академии труппу традиционного японского театра кабуки. Ему пришлось преодолеть серьёзные трудности, ведь подавляющее большинство учащихся – британцы, часть из которых испытывает предубеждение по отношению к культуре одиннадцатых, ещё более усилившееся в свете недавних событий. Тем не менее, он преуспел, достиг своего и… теперь всё рухнуло, всё погибло! Потому что в кабуки дозволяется играть только мужчинам… Милли стоило большого труда выпроводить причитающего Кембла вон. Лишь только дверь за ним захлопнулась, Миллисента решительно сказала себе: с этим нужно кончать! Её “лекарство” оказалось куда страшней “болезни”! Только бы лицо окончательно не потерять… Выход президент студсовета нашла в том, чтобы в середине недели, предварительно наскоро посовещавшись с коллегами, объявить, что вызвавшая все треволнения мера носит временный характер. И вообще является ни чем иным, как подготовительной стадией перед очередным школьным тематическим днём, который будет посвящён уважению и взаимопониманию между полами. Чтобы немного сбить градус напряжения, Милли решила, что требуется что-нибудь подчёркнуто смешное и нелепое. Как-то сама собой родилась идея с конкурсом переодевания. Также, опять-таки для смягчения последствий своего прежнего решения, Миллисента пообещала весьма приличный по меркам Академии приз для победителей. Тут она, впрочем, лукавила: президент студсовета твёрдо решила, что награда достанется кому-то из его членов. Во-первых, это позволяло не подливать огня в соперничество между клубами. А во-вторых на самом деле Милли вообще не собиралась тратиться. Кидать теперь на ветер средства из-за своей же недавней глупости? Ага, сейчас! Технически у Миллисенты были все возможности организовать победу нужных людей, ведь она сама и являлась главным судьёй. Но совесть вкупе с досадой на свои поспешные и необдуманные действия, из-за которых всё и завертелось, не позволяли президенту Милли на этот раз просто взять и сжульничать. А значит, кое-кому придётся попотеть, чтобы ни у кого не возникло сомнений в честности организаторов конкурса. Понятно, коллеги были не восторге от всего происходящего, но, как это обычно и бывало, под безапелляционным напором Миллисенты, неизменно, впрочем, присыпанным щепоткой юмора, согласились потрудиться во имя победы. В объявлении, сделанном Милли, условия формулировались следующим образом: “участникам конкурса надлежит в течение суток находиться на территории как учебных корпусов, так и общежитий в одежде, либо с атрибутами противоположного пола”. Больше никаких подробностей не было. Однако Миллисента решила – нужна театрализация, полноценный карнавал. Иначе это будет одна сплошная никому не нужная ерунда, или пошлость. В рамках этой логики члены студсовета совершили под руководством президента настоящий налёт на театральный кружок, пытаясь отыскать облачение себе по вкусу среди реквизита. Разумеется, только этим дело не ограничивалось – в ход шёл и грим, и парики, и много всяких мелочей, которые нужно было продумывать и доделывать уже на ходу, вроде бижутерии или даже живых цветов. Результат же вышел… Милли вспомнила, как тогда выглядела Ширли. За её неизменную правильность, обостренное чувство справедливости и известное трудолюбие мисс Феннет досталась роль полисмена. Причём, судя по всему, костюм, которым удалось разжиться у театралов, они использовали для какой-нибудь постановки по мотивам произведений сэра Артура Конан Дойла, где нужно было изображать сотрудников Скотланд-Ярда. Иными словами форма была старой – такую уже лет сто как не использовали, а в комплекте к ней имелся бутафорский револьвер и, наконец, пышные чёрные усы по моде XIX века, которые на милой мордашке Ширли смотрелись просто уморительно. Особенно в сочетании с так и оставшимися рыжими волосами, которые выбивались из-под каски полисмена. Сама Миллисента облачилась во что-то, явно навеянное творениями Александра Дюма – утрированное подобие обмундирования французских королевских мушкетёров. Её выбор был сделан сугубо из-за желания добиться максимальной аутентичности: широкий безразмерный плащ скрывал женственные округлости и вообще скрадывал очертания фигуры, а эпоха XVII, дай бог памяти, века, допускала и для мужчин длинные локоны до плеч, которые в противном случае пришлось бы куда-то прятать. Наконец, висящая на боку шпага (пускай, вынимая сие грозное оружие из ножен, постоянно приходилось считаться с риском непоправимо его погнуть) придавала Милли бесшабашности и задора, как раз подходящих к случаю. Карен где-то раздобыла байкерский прикид. Миллисента так и эдак выпытывала у Рона, не он ли ей помог, но тот божился, что ни при чём. Мисс Штатфилд по обыкновению вела себя скромно, то и дело смущалась – как по мнению Милли демонстративно – однако на деле кожаная куртка, бандана и цепи сидели на тихоне как влитые. И в целом образ получился поразительно живой и естественный – ни малейшей скованности. Вот тебе и Карен с её вечным нездоровьем и вынужденными прогулами! Впрочем, самым интересным для Миллисенты, понятно, были мальчишки. Тем паче, что каждый подошёл к задаче по-своему, ярко проявив при этом собственный характер. Во-первых, конечно, Рональд. Милли уже и сама не помнила, когда обмолвилась, что победители обоих полов в рамках конкурса должны будут дать совместный белый танец перед всей школой. Естественно, сказано это было походя и в шутку. Но Кардемонд ухватился! Убеждённый, что среди слабого пола первенствовать обязательно будет его Королева – то есть сама Миллисента – он твёрдо решил пробиться в её партнёры и принялся за работу со всем возможным рвением. Собственно, уж слишком большим. Рон отыскал какое-то пышное платье со множеством розовых рюшечек и оборок, плотно напихал себе какого-то тряпья в область бюста, увешался бижутерией (у Милли было подозрение, что какую-то часть её Кардемонд стащил из дома), включая яростно блиставшую фальшивыми бриллиантами диадему, а в качестве финального штриха накрасился всеми видами дамских косметических штучек, о которых знал, компенсируя неумение ретивостью. На выходе получилось нечто, что сам Рональд сперва именовал королевой Елизаветой, а затем, когда кто-то припомнил Марию-Антуанетту, охотно перекрестился в неё. Реально это была очень своеобразная “шальная императрица”, размалёванная на манер портовой шлюхи – на самом краю совершенно уже клоунской раскраски. За каким-то чертом Кардемонд ещё и говорить пытался на женский манер, то пища, то выдавая нечто, что он сам искренне полагал томным голосом, а походило на жеманного евнуха. При всей искренней жалости к Рону (и том, что она в любом случае не собиралась ни с кем танцевать), Миллисента никак не могла объявить его победителем, как тому бы хотелось. И это ещё сыграло в дальнейшем свою роль… Сузаку подошёл к задаче по-своему. Он нарядился в старую форму японских девочек-школьниц. Сделано всё было просто безукоризненно, как с точки зрения точности, так и по тому, как Куруруги в этой одежде держался. Ни к чему не придерёшься. Но… Во-первых, даже в этой весьма специфической ситуации в Сузаку читалась военная выправка. Даже самая аккуратная девчонка не носит так свои вещи! И нет у неё ровнёхонько проглаженной полосы – эдакого лампаса точно по бокам юбки. К слову о ней. Хотя ничего особенно ни в фасоне, ни в материале не было, но японский колорит ощущался очень сильно. И вот этот как раз было во-вторых: в формально выполнившем все условия конкурса Куруруги отсутствовала всякая женственность! Посторонний и неосведомленный человек, вероятно, решил бы, что это просто так принято у одиннадцатых мужского пола – носить подобное. Вроде как у шотландцев. Несмотря на множащиеся с веками шуточки, на деле только очень плохо видящий, или вдрызг пьяный человек может принять горца в килте за леди. Да вроде и вправду у японцев в прошлом тоже были какие-то мужские юбки… Ну а гвоздём программы стал Лулу. При том, что совершенно к этому не стремился! Лелуш, как и обычно, думал о чём-то своём, забивать себе мозги всяческой чепухой не собирался, но был слишком умён и организован, чтобы совсем уж схалтурить. Ламперужу пришёл в голову, наверное, самый простой и очевидный из всех возможных вариантов: поменяться школьной формой с какой-нибудь ученицей Академии, день её на себе потаскать – невзрачному на фоне изгаляющихся кто во что горазд остальных – а после забыть обо всём, как о нелепом наваждении. Но не тут то было! Миллисента Эшфорд лично вмешалась в дело! На ходу перекраивая ею же сформулированные правила, она настояла на том, что это не считается, и нужно придумать что-то другое. Самостоятельно. Лулу упирался, а в итоге с лёгким сердцем согласился, когда Милли сказала: мол, раз уж тебе так трудно, то давай мы всем студсоветом решим вопрос твоего костюма, чтобы не позориться. О, если б он предполагал, что его ожидало! В результате Лелуша наряжали всем миром, будто рождественскую ёлку. Споря, галдя и изобретая на ходу целую эстетическую концепцию, чтобы оправдать свой элемент, привнесённый в коллективно формируемый облик незадачливой модели. Девочки просто вовсю веселились. Сузаку был спокоен, но никак не мог, даже в подобной ситуации, избавиться от своего перфекционизма, стремления всё доводить до логического конца. Только Рон был готов поддерживать друга, не наседая на него сам и охолаживая остальных – ровно до того момента, когда понял, что заветная победа в конкурсе (и танец с Миллисентой) оказалась под вопросом. И именно из-за вечно и везде преуспевающего Ламперужа! Когда Лелуш окончательно завершил свой туалет и вышел к жаждущей рассмотреть в деталях плоды своих трудов публике, Милли не смогла сдержать радостного возгласа. Получилась настоящая принцесса! В ход пошло платье, которое, кажется, использовалось в театральной студии в качестве облачения Золушки на королевском балу. Глубоко синего в фиолетовый оттенок цвета оно прекрасно сочеталось с изумительным природным цветом глаз Лулу, а также с ниспадающими водопадом вороными волосами подобранного ими парика. Так-то Лелуш Ламперуж был в числе признанных красавчиков Академии, и довольно много девчонок сохло по нему с разной степенью серьёзности и драмы. А Миллисента уже давно приметила и подумала, что его тонкие и в то же время мягкие черты лица, особая благородная породистость, прекрасно пошли бы и молодой девушке. Кажется, она даже успела с кем-то поспорить на этот счёт – с Ширли вроде бы. И теперь, видя перед собою эдакое диво – скромное, без броских бирюлек, совершенно искренне смущенное, а от того совершенно прелестным образом потупившее взор, Милли была чертовски горда своей догадкой. Во всяком случае, так она потом объясняла самой себе свой спонтанный порыв: отыгрывая пылкого ловеласа-гвардейца, Миллисента припала на одно колено и, выхватив патетически клинок, поклялась в вечной преданности и любви “чаровнице”. Видно это оказалось больше, чем могла вынести душа несчастного Рональда. Хотя обычно Кардемонд держал себя очень просто, особенно общаясь с друзьями, простаком он не был – и изредка, дошедший до соответствующей эмоциональной кондиции, мог превратиться в настоящую язву. На сей раз мишенью стал Лелуш. Во-первых, он был мгновенно поименован принцессой Лолой. Во-вторых, Рон, просто уморительно изображая разбитную и настырную репортёршу, стал брать у неё интервью, где просил в подробностях поведать о том, как себя чувствует новое лицо, влившееся в императорскую фамилию. Ширли ахала, Сузаку сдержано улыбался, Карен стояла с отсутствующим выражением лица, но, кажется, тоже пыталась укротить рвущийся наружу смех. А сама Миллисента на пару с также присутствовавшей в комнате Наннали веселилась от души. Да и как иначе, зная о секрете брата и сестры Ламперуж!? Сама принцесса грёза вертелась, как угорь на сковородке, то, пытаясь остаться в рамках игры, призывая на помощь полицию – при этом Лелуш с надеждой глядел на Феннет, но та была слишком поражена развернувшимся действом, чтобы взять на себя активную роль, то огрызаясь и отбрёхиваясь уже выходя из образа. - Ваше Высочество, расскажите нашим зрителям правду: ходит слух, что Его Высочество принц Кловис просил разрешения написать целую серию ваших портретов, поскольку от любви ему совершенно снесло голову? При последних словах Лулу как-то странно икнув (уже потом, оправившись от веселого безумия, Милли подумала, что даже и не знает, как скрывающийся член высочайшей фамилии отреагировал на жестокое убийство своего близкого родственника), не выдержал и громко прокричал, что всё, интервью закончено. Рональду, однако, было мало – он решил вытянуть из ситуации всё, что можно: глядя при этом на Миллисенту, Кардемод заявил, что желания высокопоставленной собеседницы для него – закон, а значит, самое время переходить к фотосессии. Как и откуда в руках Рона возник фотоаппарат, не понял никто. Он просто вдруг материализовался, как появляется кролик у фокусника из шляпы. Карен с удивительной резвостью отпрыгнула в сторону и спряталась за дверью в соседнюю комнату, Ширли, отмерев, начала выговаривать что-то Рональду, но, понятно, этим его было уже не пронять. А Лулу, застыв как затравленный заяц на пару секунд, не нашёл ничего лучше, чем обратиться в бегство. К несчастью “принцессы Лолы” наиболее предпочтительным путём к отступлению воспользовалась только что шустрая Штатфилд – и отрезала его для всех остальных – было отчётливо слышно, как лязгнула щеколда. Лелуш ринулся вперёд, судя по всему не особенно то и раздумывая, куда именно стремится попасть. Понятно, что затея с самого начала была обречена на провал. Милли хорошо знала, что Ламперужа не назовёшь спортивным. Нет, хилым Лулу тоже не был, но при всяком случае явно предпочитал умственные упражнения физическим. Бегал же он и вовсе откровенно плохо. Но не это даже было главным – не каждый спортсмен сумеет оторваться от преследователей, если он впервые в жизни встал на обувь с высокой шпилькой и облачён в пышное платье в пол! Лелуш старался, как мог – он придерживал обеими руками подол, поддёргивая его выше колен, а каблуки так и цокотали по полу, выстукивая подобие чечётки. Рон с камерой наперевес гнал свою жертву до самого мужского туалета, фотографируя её с разных ракурсов и напоследок прокричав, что “леди, кажется, ошиблась дверью”. Весь остаток дня Кардемонд доводил Лулу до белого каления, отказываясь уничтожить снимки самостоятельно, или отдать ему фотоаппарат. И только вечером Рональд, сияя довольной улыбкой, признался, что его давнишний приятель в полной безопасности: потому что никакой плёнки вовсе не было. И вообще камера оказалась у Рона с собой именно потому, что он собирался отнести её в ремонт… Хм, да… Вот же они все дурачились… Между тем Миллисенте, далеко унесшейся на волнах воспоминаний, следовало бы быть более собранной и внимательной к тому, что происходит здесь и сейчас. Тогда она не обнаружила бы вдруг, как теперь, что Рональд, оказывается, что-то такое оживлённо доказывает сидящим за столом, причём явно уже не первую минуту, если судить по выражениям лиц. Ширли с круглыми, как пенни, глазами прикрывала сложенными крест накрест руками рот. Карен склонила голову на бок, опершись подбородком о ладонь, с видом скептическим, но, однако, не способным удержать любопытство – мол ну-ка, что ещё выдумаешь? Лелуш же с укоризной, едва заметной в самых уголках глаз и изгибе губ, глядел на Милли, всем своим видом выражая немой вопрос: итак, госпожа Президент, и когда же вы изволите это прекратить? Рон оживлённо жестикулировал, что-то вычерчивал пальцем на столе, когда Миллисента, дотронувшись до его плеча, попросила – хотя по тому, как всё прозвучало, едва ли кому-нибудь пришло бы в голову называть это просьбой: - Я что-то упустила нить разговора – не мог бы ты возвратиться к началу своей идеи? Кардемонд осёкся, прервался на полуслове и медленно поднял взгляд, стараясь рассмотреть Милли у себя за спиной. Миллисента рассчитывала, что он обидится на такое вопиющее невнимание к своей персоне и замолчит, либо напротив сделает вид, что ничего не случилось и постарается поскорее продолжить развивать мысль. Вместо этого Рональд вздохнул и… кажется действительно собрался повторить всё заново! Удивительно! Это на него прикосновение Милли так действует? Надо запомнить… - Хорошо, смотри, давай ещё раз. Ты сказала «костюмированные представления»… - Я сказала!?- поразилась Миллисента. - Ну да, ты, - отозвался Рон. По скорбному «эх, Президент», вырвавшемуся из уст Ширли, а также её укоризненному покачиванию головой, Милли удостоверилась в том, что все признают правоту Кардемонда. - Допустим… Продолжай, - дозволила Миллисента царственно. - Так вот, мне пришло в голову: а кто у нас сейчас организовал самое успешное костюмированное представление, за которым следит куча народу? Милли, признаться, не имела на этот счёт никакого понятия. И уж тем более не предполагала в Рональде интереса к такого рода вещам. Это он вообще про что? Театр, или какое-нибудь телешоу? Против воли Миллисенту молниеносно разобрало любопытство. - И кто же? Члены студсовета (не считая Рона, конечно), взглянули на Милли так, что ей мгновенно сделалось ясно – она допустила ошибку. Но было уже поздно. Набрав воздуха в грудь, очевидно рассчитывавший произвести эффект и заранее довольный результатом, Кардемонд выпалил: - Зеро! - Только не снова! – отозвалось в комнате эхом. - Чегооо? – Миллисента ожидала всякого, но только не этого. - Нет, но разве я не прав!? Он, конечно, злодей, террорист и всё прочее. Но Зеро у всех на слуху. Про него совсем недавно никто не знал, а теперь – пожалуйста, в какой части света и у кого ни спроси! Его обсуждают, строят предположения, выдумывают разные небылицы. А всё почему!? - Может быть потому, что он – продолжающий скрываться от правосудия опасный убийца, совершивший успешное покушение на члена императорской фамилии? – в голосе Ширли Феннет явственно слышалось осуждение. - Да нет же! – отозвался Рональд досадливо, - Костюм! Маска! В них всё дело! Милли ощутила, что совершенно перестала понимать кардемондову логику. - То есть то, что Зеро застрелил принца Кловиса, создал самую зловещую подпольную организацию нашего времени – это всё так, ерунда? – не унималась Ширли, кажется, распалившись по-настоящему. - Ага, - отозвался Рон с издевательской улыбочкой, но тут же, видимо решив, что всё-таки перешёл черту, поправился, - Ладно-ладно, не кипятитесь! Конечно, это всё важно. Но поймите вы! Мы не о Зеро даже сейчас говорим, а о популярности. И я убеждён, что её секрет кроется именно здесь. …Вот вспомните – было же убийство императрицы Марианны. Ещё и погромче, чем… какой там в очереди наследования Кловис был? Но! Преступники остались совершенно анонимными. Все пообсуждали произошедшее, поохали, поволновались, поняли, что их жизнь продолжает идти своим чередом – и успокоились. Выбросили из головы. Или вот – много вы сможете назвать людей, покушавшихся на монарших особ за всю историю Англии? Их ведь было полно. Имена известны. Но помнят только Гая Фокса – потому что Ночь костров, чучело и прочее подобное. Когда всё понятно – нам не интересно. Что вы скорее заметите в руках у человека в транспорте – детектив, или исторический трактат? Что чаще читают дома, сидя в кресле? Что обсуждают с приятелями? Если есть единственная правильная версия, то чего с ней делать? Только заучивать, а это скучища! А нет готового ответа – вовсю работает фантазия! И ты уже вовлечён, проснулся интерес. Вот почему у Зеро нет ни лица, ни имени – чтобы каждый мог придумать что-то своё! - Тебе не кажется, что всё куда проще? Зеро просто не хочет чтобы его вычислили и поймали! Вот и прячется – как любой преступник. - Вовсе нет. Он же постоянно показывается, напоминает о себе, речи толкает. Разве так скрываются? Если б всё дело было в страхе ареста, Зеро мог бы действовать только через подручных, как Мориарти какой-нибудь. А так уж надо поучаствовать в деле самому – надевал бы обыкновенную маску. Хотя бы… кролика какого-нибудь! - Кролика? -Ну… Не важно! Клоуна, зверюшки, да мало ли. Но в том и штука – Зеро не желает быть кроликом. Он хочет стать загадкой международного масштаба. Привлекательным для соответствующего склада ума людей со всех концов света, потому что для каждого из них сохраняется шанс разглядеть за маской что-нибудь своё. Все эти мегаломаньяки, отчаянные борцы против чего-нибудь там, шовинисты и прочая – они же разборчивые, как хорошенькая девчонка, выбирающая кавалера, - Рональд запнулся, скосил было взгляд куда-то вбок, но тут же продолжил, - Чуть одна черточка не та – во внешности, происхождении - и всё, не подходит. Отставка! А Зеро выкрутился! Он подходит всем. А вообще… Вот мы говорим «он» - а Зеро вообще мужчина, или женщина? - Ну конечно мужчина! – уверенно отозвалась Карен Штатфилд, хотя обращался Рон скорее к Ширли, прежде спорившей с ним активнее остальных. - Да? С чего ты взяла? – поинтересовался Кардемонд весело. - Голос…, - начала было Карен. - Ха! «Голос», - передразнил её Рональд, - Хочешь я тебе сейчас фальцетом спою? М? Хочешь? - Ну… Мне кажется, - в словах Штатфилд зазвучала упрямая настойчивость, - так подделать голос невозможно. - Вот как?А я говорю – возможно! – заявил Рон с явственной подначкой. - Нет! - Да! - Ты ничего не понимаешь и…! - Да бросьте вы! – на правах председательствующей Миллисента решила пресечь намечающуюся свару, - Всё равно сейчас никто ничего точно никому не докажет! Мы не знаем… -Именно! – победно возопил Кардемонд, - Не знаем! - Хорошо…, - Карен словно бы проглотила что-то очень невкусное, - А фигура? - Балахон, - парировал Рональд уверенно. -Нет. Есть, знаешь ли, вещи, которые никаким балахоном не скроешь. - Верю, Ваше Величество, - Рон, наконец, перестал скашивать взор и развернулся к Милли вполоборота, - вот прямо гляжу на вас – и верю. - Рональд Кардемонд! -Ладно-ладно, леди, хватит! Вы ж так сживёте меня дружно со свету. Всё. Прошу меня простить. Но продолжим. Хорошо, допустим, Зеро – мужчина. А какой расы, национальности? - Всем известно, что Зеро – это одиннадцатый. - Правда? А почему тогда – не приходило тебе такое в голову – он всегда, во всех случаях без исключений говорит только по-английски? - Ну, возможно потому, что хочет чтобы… более… широкая аудитория понимала суть его сообщения, вот. - Дааа, то-то же… Молодой он, старый? Есть ли у него, гм, усы, или борода? Какого цвета волосы? А вдруг их вообще нет! Может он лысый, как коленка!? Или прыщавый? Со шрамами, или язвами какими-нибудь? …Ха-ха-ха! – Рон был явно доволен своей внезапной версией-догадкой, - Вроде бы мелочь, а представляете скольких бы оттолкнуло: вождь Черных рыцарей – и тут прыщи! Это было бы… - Да нет у него никаких прыщей! – воскликнула вдруг Карен с чувством. - Откуда ты знаешь? Это нам неизвестно. - Что-то мы очень далеко ушли, - заметила Ширли сухо. Миллисента решила поддержать её: - Действительно, может соизволишь вернуться к сути, а, Рональд? Академия там, Фестиваль… - Да-да, разумеется! Если до вас, наконец, дошла суть… - Где уж нам, - ответила Милли, впрочем, добродушным голосом. -Зеро сумел создать вокруг себя ареол тайны, с которой теперь носится весь мир. Он делает что хочет: то вдруг возьмётся бороться с наркоторговлей, то поможет прогнать Армию империи в изгнании с Кюсю, и шут его знает, чего ещё взбредёт в его голову. Но потому-то за ним и идут! Он непредсказуемый, непонятный, а значит можно без проблем себе внушить, что следующий шаг окажется именно в том направлении, где у тебя любимая мозоль. Опять же, секрет – это такая штука: всем хочется к ней приобщиться, если даже не узнать взаправду, то хотя бы сделать вид. Быть во что-то посвящённым, что другим не дано – это же круто! У прежних террористов – ну, тех, например, которые захватили отель Лотос - было как у военных: рядовые, офицеры, форма защитного цвета. А у Зеро – рыцари, черные плащи, орден загадочный. Так я считаю – почему бы нам не сделать то же самое? - Блестяще! – Миллисента цыкнула. На неё напало раздражение: несносный Кардемонд убил столько времени на отвлеченную болтовню, чтобы в итоге сморозить какую-то глупость! Милли чувствовала, что сейчас от мягкого приятельского стёба она перейдёт к по-настоящему едкой насмешливости – и не собиралась себя останавливать, - За чем же дело стало? Не определился ещё какого принца или принцессу отправить на тот свет? У меня к тебе только одна просьба – не забудь предупредить, как решишь браться за дело. В тот момент, когда сотрудники Секретной службы примутся откручивать твою многомудрую голову, чтобы взглянуть, что же там внутри, я хочу быть рядом, поблизости. Запомнить детали. Но Рональда было уже не остановить. Он так увлёкся, что позволил себе даже на Королеву махнуть с досадливым «Ааа» рукой – и тут же принялся излагать дальше. -Представьте себе: вдруг в разных районах Нового Токио одновременно появляются неизвестные люди,одетые в одинаковые белые плащи. Лица скрыты масками. Они, ничего не говоря, раздают всем встречным маленькие изящные визиточки, на которых написаны только дата, время и место – больше ничего. Воскресенье, десять часов, Академия Эшфорд! И, не давая никаких пояснений, исчезают, скрываются из виду. Как вы думаете, что тут начнётся в городе? Сколько народу в итоге, сгорая от любопытства, явятся в назначенный час сюда – именно потому, что понятия не будут иметь, кто и для чего их приглашает!? Вряд ли ошибусь, если предположу, что каждый третий, получивший на руки буклет, бросив все свои дела, отправится к нам на Фестиваль. Ну а дальше удержать их тут хотя бы на часок-другой – дело техники. - А какой процент осчастливленных таким образом людей обратится с этими твоими бумажками в полицию? - Какая разница? Мы же не делаем ничего незаконного! Ни распространяя визитки, ни тут, на территории Академии. -Ну, так то оно, быть может, и так…, - Милли умолкла, смекнув, что на полном серьёзе обсуждает предложение Рона, которое буквально минуту-другую назад считала заведомым бредом! Хм…, - Да… Ничего незаконного. Вот только мы сумеем доказать это лишь постфактум, когда мероприятия уже будет сорвано. И другой аспект: что если этим твоим неизвестным в плащах и масках не позволят «скрыться из виду», а схватят их за руку, да потащат разбираться? Или вовсе займутся выяснением что да как прямо на месте? Подручными средствами, так сказать. - А вот тут и пригодится сходство с организацией Зеро. И, опять же, таинственность. Что простые обыватели, что уличная шпана поостережётся связываться с неведомо кем, выглядящим таким образом. В крайнем случае наши молчуны могут вдруг раскрыть рот и сказать нечто вроде «Не лезь не в своё дело!», «Не стой у нас на пути!», или ещё что-нибудь в таком же духе. - Ох и нарвёшься ты, Кардемонд! Положим, только что я упоминала Сикрет Сервис шутя. Но теперь уже и вправду не исключаю интереса с их стороны к твоей персоне. Ты представляешь себе, что такое сейчас, при нынешнем положении дел в колонии, разыгрывать из себя новое конспиративное общество? Если вдруг кто-нибудь заврётся? Чересчур войдёт в образ? Ты какую-нибудь мелюзгу, которой ещё потеть и потеть до выпуска, хочешь подставить под допрос с пристрастием у контрразведчиков? Нет, наверное они – не дураки, быстро смекнут, что перед ними не террорист, а сопливый мальчишка. И живо заинтересуются, откуда у него такой интересный костюм? Где дали? Кто подсказал? Ах в Академии Эшфорд? Дедушке придётся целую вечность отмываться от этой истории! В учебном заведении, основанном лордом Артуром, студенты считают хорошим тоном подражать государственным преступникам! А ведь у семьи Эшфордов есть основания затаить недовольство на царствующий дом… - Миллисента, ты дашь мне хоть словечко вставить? - взмолился Рональд. - Нет! Я ещё не закончила! Сами наши ребята – ты о них подумал? Всем ли будет приятно изображать из себя боевиков Зеро в формате негатива? Точно!? Вот хоть на Ширли погляди – вдруг что придёт на ум… Кардемонд, до этого взгрустнувший очевидно притворно, побледнел, резко заинтересовался какой-то прилипшей к столешнице соринкой, однако почти сразу взвился: - Да что вы все про меня думаете, а!? Я же помочь хочу! Тебе… вам в смысле. Я разве сказал, чтобы мы на полном серьёзе изображали тайное общество? Посудите сами – это возможно вообще? Детей от взрослых люди на улицах не отличат – в масках или без? Конечно нет! Это просто спектакль. Разрядка для всех – может быть даже в первую очередь. В новостях, в головах, эти – вооруженные, угрожающие. И вдруг вместо них – школьники с буклетиками. Всё вроде бы похожее, а только сделанное на коленке. У нас всего двое суток, не считая сегодняшнего дня – забыли? На большее попросту времени нет. Противопоставление – на нём всё и будет строиться! Они злые – мы добрые. Они опасные – мы забавные и весёлые. Они чёрные – мы белые. Они… Так! Погодите, ребята! Кажется я… Да! Они – Орден Чёрных Рыцарей, а мы… Отряд…Организация… ну-ну-ну… да где же ты, - забормотал Рон, точно умалишённый, - Есть! Общество! Отлично! Общество Белых Арлекинов! Выпалив эту чепуху, Рональд так и застыл с расплывшейся на всю ширину физиономии улыбкой, которую Миллисента не могла описать иначе, как идиотскую. Ширли сидела порозовевшая. У Карен выражение лица было такое, словно она считает про себя овец, чтобы поскорее заснуть. Но больше всех Милли удивил вот уже долгое время молчавший Лелуш, неожиданно громко расхохотавшийся резким захлёбывающимся смехом. Неприятным. Причём у Миллисенты было очень странное ощущение, будто она уже слышала такой хохот прежде, но в исполнении кого-то другого, может только немного глуше и ниже – и вот он то и вызывает чувство смутной угрозы. …Вот ведь ерунда! - Так, - Мили чуть тряхнула головой, пытаясь отогнать непонятное наваждение и одновременно восстановить стройность мысли, - Не будем горячиться, - провозгласила она с командной безапелляционной интонацией, - отложим пока Арлекинов в сторону и попробуем додуматься до чего-нибудь ещё. Предложения? - Мне кажется, что мы чрезмерно увлеклись сложными планами, упуская из внимания простое, - произнёс Ламперуж. Своим, привычным голосом. Что ж тебе всё-таки примерещилось, а? - Например? - Фейерверк. Его нетрудно организовать, он красочный, яркий, неизменно с успехом приковывающий к себе внимание людей. А ещё фейерверк хорошо ляжет на появление на Фестивале нашего Гостя с большой буквы. При необходимости можно будет дать несколько залпов непосредственно в этот момент, либо когда оно ему покажется наиболее удобным. - Отлично. Сможешь за это взяться? - Когда дело дойдёт до финансовых вопросов, то мне в любом случае потребуется ваша помощь, Президент. А в остальном – да, разумеется. - Спасибо, Лелуш. Ещё! Давайте новые варианты! Ответом Миллисенте послужило лишь натужное молчание. Кажется только Наннали собиралась было что-то сказать, но передумала. - Что ж, наверное это в самом деле моя обязанность как Президента студсовета задавать тон обсуждению. То есть в глубине души конечно надеяться на вас, простофиль, верить, что проблеск мысли озарит ваши тёмные, как пыльный чулан, умы. Но в целом всё придумывать самой. Милли хорохорилась, потому что знала – сейчас начнётся сумбур, она вывалит огромной перепутанной кучей все, чего сумела так или иначе коснуться минувшим вечером. Ну… На удивление получилось не так уж плохо.Многословно, порою сбивчиво, однако вполне доходчиво Миллисента рассказала и про охрану, и про музыку, и про кулинарно-пищевой аспект. Слушали её внимательно, пару раз Лелуш с разрешения Милли прерывал монолог, чтобы внести какие-то уточнения. Без сомнений ценные, однако молниеносно выветрившееся у Королевы Академии Эшфорд, всё ещё внутренне скованной волнением, из головы. Надо будет потом как бы невзначай попросить Ламперужа дать свои замечания снова. Или наоборот – сделать вид, будто сейчас оно так и положено, вручить бумагу, ручку, и пусть изложит всё в письменной форме. Нэн, видимо разбуженная сборами брата и напросившаяся идти вместе с ним, теперь заметно клевала носом. Как же хорошо Миллисента её понимает! На неё, угомонившуюся только в десять минут второго ночи и опять поднявшуюся на ноги без двадцати шесть, неостановимым приливом накатывала дремота. Между тем нерешенной оставалась масса вопросов – как всевозможных технических нюансов, с которыми, наверное, даже разумнее разбираться по ходу дела, так и принципиальных, включая самый острый из всех. Допустим, Студсовет мог обеспечить проведение Фестиваля на пристойном уровне. Выстроить временную инфраструктуру, палатки, павильоны, комнату смеха и расцветить небо салютом. Как привлечь посетителей на весь этот праздник жизни!? Постепенно Милли, несмотря на изрядное внутреннее сопротивление, пришлось признать, что в идее Кардемонда есть своя соль. При всём безумии его плана, только нечто подобное способно в должной степени ангажировать и увлечь город за столь короткий срок. Послание от таинственных Белых Арлекинов, содержащее лишь место и время встречи, без сомнений, соберёт немало любопытных. Но риски, издержки… Наконец, Миллисента определилась: - Рон, возвращаясь к твоей задумке, я ещё раз всё взвесила и готова на не согласиться. Но только при одном условии – мы должны будем предварительно отыскать способ в ходе Фестиваля, или же ещё до него, продемонстрировать приверженность Академии Эшфорд закону, государственному порядку, патриотизму и прочая в том же ряду так, чтобы ни у кого не могло возникнуть в этом отношении каких-либо сомнений. Понятно? Наверное Милли, руководствовавшейся своей внутренней логикой, стоило как-то предварительно подготовить окружающих к прозвучавшей эскападе. Когда до них дошёл смысл сказанного, Карен фыркнула, Ширли уставилась Миллисенте прямо в лоб с видом маленькой девочки, у которой внезапно и безо всякого повода отняли леденец, причём уже наполовину съеденный. Лелуш как будто остался невозмутим, однако от внимательно взгляда Милли не укрылся тот факт, что на самом деле Ламперуж в первое мгновение едва удержался на стуле. Однако самый сильный эффект слова Миллисенты произвели на Рональда. Выражения лица Кардемонда менялись с такой частотой и яркостью, словно бы это было слайд шоу, наглядное пособие в лекции для актёров, а может быть психологов на тему «Как выглядят человеческие эмоции?». Сначала он обомлел от удивления. Затем просиял, уголки рта начали расплываться в улыбке, которая, однако тут же угасла, сменившись озабоченным, почти испуганным видом. Наконец, физиономия Рона приобрела крайнюю сосредоточенность, которой позавидовал бы и какой-нибудь древний мыслитель. Рональд даже упёрся лбом в кулак, а губы его зашевелились, негромко тараторя что-то про себя. - Ты это сейчас серьёзно? – Карен быстрым движением смахнула чёлку со лба, повернув голову к Милли. Королева решила не удостаивать ответом подобный вопрос. Штатфилд, слава богу, сообразила, что продолжать ей не стоит. -У нас учится Сузаку, который только что стал рыцарем принцессы Юфемии и блестяще проявил себя в боях на Кюсю. Думаю, мы как учебное заведение могли бы отметить его заслуги каким-нибудь специальным почётным званием, удостоверив это грамотой. И непосредственно в её тексте, и в ходе церемонии вручения Студсовет получит возможность обозначить свою общественно-политическую позицию относительно всех событий последнего времени, в эпицентре которых довелось по разным причинам оказаться Куруруги. С учётом внимания, прикованного сейчас к его персоне, в том числе со стороны прессы, я уверен - информация разойдётся широко и быстро. - Превосходно. Все берём пример с Лелуша! Еще пара-тройка таких же разложенных по полочкам рассудительных инициатив – и дело в шляпе. А мы с чувством удовлетворения и заслуженной гордости расходимся из постылого кабинета – до поры до времени, конечно. - Можно попробовать записать Её Высочество Юфемию в почётные студентки Академии, - предложила Ширли, - Ведь она раскрыла свой истинный статус, пошла на риск именно ради нас, эшфордцев. Тогда, в отеле Лотос. Это будет правильно и порядочно – как-то отблагодарить её. - Неплохо, но надо дополнительно продумать, как мы распространим эту новость? В принципе можно совместить одно с другим – пусть Сузаку озвучит заявление о почётном статусе для принцессы. - Как вариант, можно ещё выделить в ходе Фестиваля время для акции памяти. Выпустить в воздух голубей, или воздушные шары, посвятив их всем, кто сражался и погиб за Британию в Одиннадцатой зоне. Объявить минуту молчания. - Во время которой все непременно будут молоть языками – особенно если притащится куча людей со стороны! – встрял в разговор Кардемонд, - Так что если только заранее. А вообще эти все ритуалы, бумаги с печатями. Надо с выдумкой! Например выбрить на макушках у пары десятков парней Юнион Джек. Или арендовать много-много попугаев и выдрессировать их всех повторять по команде «Правь, Британия!». А можно приобрести с полдюжины парапланов – опять же, оформленных в цветах государственного флага, кинуть клич, набрать по Академии добровольцев, да и прыгнуть откуда-нибудь… с телебашни, например: там как раз на смотровую площадку проход свободный для купивших билеты в музей Завоевания. И пускай наши пригласительные визитки разбрасывают прямо в полёте над городом! Или…, - оторвав, наконец, взор от созерцания собственного кулака, Рональд оценил, как отозвались в других членах Студсовета его слова, и поумерил полёт фантазии, - Ну или, если уж на то пошло, давайте присвоим нашему Всадническому клубу имя Его Высочества Кловиса! Лошадей он любил. Вот вам и знак верноподданнической лояльности. - Но какое отношение принц имеет к Академии Эшфорд? – спросила Ширли недовольно. - Элементарно, Феннет! При нём её не закрыли! А на самом деле – никакого. Ну и что!? Это всегда так делается! Думаете все организации и места, названные в честь кого-нибудь, непременно лично связаны с этими людьми? Вовсе нет! – Рон затараторил, спеша озвучить всё, на что ему хватило выдумки, - Наделаем значков с какой-нибудь трогательной надписью, в секции изобразительных искусств есть девчонка, Мария… какая-то-там, не помню: она всерьёз хочет стать художницей и ходила на выставку кловисовских натюрмортов, чтобы потом делать копии. Пускай намалюет их штук двадцать – ей тренировка, а нам польза. Устроим под эгидой Всаднического клуба беспроигрышную лотерею, где станем их разыгрывать в обмен на благотворительные взносы, или чего-нибудь в таком духе. Поставим там человек пять с самыми постными благообразными минами, каких только найдём в Академии. Картинка! Никому в голову не придёт после этого хоть как-то под нас подкапываться и сомневаться. - Так ведь меры то станут принимать не в день Фестиваля, а раньше! - За пару суток никто ничего не успеет. Мы не делаем ничего противозаконного. И вообще, Ширли, прекращай занудствовать. Риск – дело благородное! Окрылённый и фонтанирующий всё новыми задумками Кардемонд совершенно позабыл о такте. При этом Миллисента испытывала всё более сильную неловкость по отношению к Феннет. То, как удивительно хорошо Ширли держится после своей семейной трагедии, не означает, что всем остальным позволено вести себя так, будто ничего не произошло. Не факт, что вообще стоило привлекать её к такой тяжёлой, ответственной и сказывающейся на нервах работе, как организация Фестиваля. Хотя, с другой стороны, волевым решением оставить её в стороне: такое может быть ой как обидно. Милли не пошла на этот шаг – и в итоге Феннет должна выслушивать здесь разглагольствования о сильных сторонах Черных рыцарей – реверансы в сторону людей, повинных в гибели её отца! И ведь в итоге мы таки будем косить под последователей Зеро. Можно так и эдак оправдываться, говорить, что это совсем другое, но по большому то счёту шила в мешке не утаишь. Понятно у несчастной Ширли это вызывает мало энтузиазма, а Рональд ещё и подливает масла в огонь со своей чуткостью паркетной половицы. Миллисента твёрдо решила, что должна будет побеседовать с Феннет с глазу на глаз, отдельно от прочих членов студсовета. Сгладить впечатление от этого их нынешнего совещания, да и на самом деле поинтересоваться что и как у подруги – со своими собственными перипетиями, связанными с Ллойд-Асплундом, ты совершенно обо всём позабыла. Но разговор с Ширли ещё предстоял впереди, а осадить Рона Милли требовалось прямо сейчас. И из-за её собственных переживаний она в итоге сделала это куда жёстче, чем следовало бы. Миллисента поняла это ещё до того, как успела полностью завершить фразу, но запнуться на полуслове было бы уж очень нелепо: - Вы только посмотрите на этого отважного мужчину! Благородное, спору нет – да только вот почему то ты не сам собираешься сигать с парашютом, а передоверяешь эту почётную обязанность другим. Милли не сомневалась, что задела Кардемонда и корила себя за это, жалко оправдывая свою неуклюжесть в общении недосыпом, но всё-таки она не ожидала того, что произошло. Рональд дёрнулся, будто натолкнулся на что-то невидимое. Затем поднялся с места, посмотрел на Миллисенту тоскливо, а потом вдруг произнёс совершенно серьёзным тоном: - Я прыгну, если будет нужно. Если тебя… то есть если Студсовет Академии это мне поручает, то я готов. Только тут Мили осознала что наделала. И ещё Рона тут упрекала в чёрствости и недоразвитом чувстве эмпатии! А сама совершенно позабыла, что у такого простого и своего Кардемонда тоже могут быть ох какие душевные бури. До недавнего времени, пускай и не переходя никак в категорию полноценного парня Миллисенты, Рональд всё-таки мог тешить себя мыслью, что он сблизился с Королевой сильнее кого бы то ни было другого. Старое как мир заблуждение (впрочем, изредка всё же оказывающееся правдой), что друг, конфидент, порученец способен однажды сделаться чем то большим. И тут, как гром среди ясного неба, помолвка Милли с графом Ллойд-Асплундом. Да, с учётом всех обстоятельств резонно бы было предположить, что решение принималось не самой Миллисентой Эшфорд, а старшими членами её семьи. Вот только разве Рону от этой мысли могло стать так уж легче? Но хуже того – Милли никак не комментировала происходящее, не говорила, что вот, меня вынуждают, на меня давят. В голове Кардемонда вместо первоначального образа легко мог возникнуть стремительный и бурный роман – такой, что о его существовании просто мгновенно позабыли. И сделать ничего нельзя. Вообще. Если бы избранником Миллисенты оказался кто-то известный, из общего их окружения – Лелуш, а может ещё какой студент Академии мужского пола, то с ним можно бы было соревноваться. Или разобраться по-свойски. Либо уж хотя бы копировать сильные черты в облике, или поведении. Но генеральный конструктор Бюро перспективных разработок вооружённых сил? Тут только отчаяние и сплин. Но вот – спасение, счастье! Помолвка разорвана. А почему? Едва ли Рональд может поверить в это всерьёз, но очень-очень хочет: причина в нём, Милли переосмыслила собственные чувства, вспомнила, одумалась. В любом случае в Роне должна была проснуться решимость штурмовать заветную вершину с удвоенной силой. Не Ламперуж и даже не сама Миллисента, а именно он устроил настоящий бенефис сегодня, по полной вложился в Фестиваль. Как вдруг Милли, вместо поощрения, прилюдно обвинила его в трусости. Указала пальцем на недостаток мужества. Не в этом ли корень всех его неудач? Она видит лишь мальчишку. Несерьёзного. Неспособного на поступок. И нужно любой ценой доказать обратное…! В общем, у Миллисенты были все основания верить в то, что Кардемонд – милый дурачок – действительно не шутя готов прыгнуть с телебашни. И если он в процессе убьётся, или покалечится, то это навеки останется на её совести. Что ещё хуже, было совершенно непонятно, как теперь спасать положение? Попробовать прямо и без обиняков, либо даже только намёком указать на опасность его идеи, означает лишь ещё сильнее распалить Рона, взять его на слабо. В другое время Милли попыталась бы перевести всё в забавный анекдот – но только не сейчас! Если Рональд решит, что смеются над ним, то, пожалуй, не станет дожидаться параплана, а здесь, в этом самом кабинете выскочит в окно, сгорая от стыда. Ну же, Миллисента! Думай, тыквенная твоя голова! - Нет. Как Президент студсовета, я ценю проявленное тобою рвение, но считаю, что твоим талантам можно найти более полезное применение. Прыжок это… одноразовая акция. И очень быстрая – едва ли вы проведёте в воздухе больше пяти минут, так что те горожане, которые увидят ваш полёт снизу, почти наверняка просто не разберутся что к чему. А вторично на смотровую площадку вас не пустят. Если повезёт, кто-нибудь успеет заснять момент прыжка, но особенно на это рассчитывать не стоит. В итоге всё, что мы получим, это короткое сообщение на ТВ и радио в хронике происшествий. Плюс длительные объяснения в полиции для участников. Я не знаю точно, что именно гласит на этот счёт закон, но не сомневаюсь – такие экзерсисы посреди Нового Токио без согласования с официальными лицами нелегальны. Если наказанием является штраф, то, конечно, Академия его покроет. Но это могут быть также и общественные работы. И тогда ты, Рон, окажешься выбывшим из строя на время проведения Фестиваля. Это неприемлемо! Тем более, что у меня есть ответственное поручение, с которым наилучшим образом справится именно Рональд Кардемонд и никто иной. Милли говорила отрывисто, чётко проговаривая каждый слог и букву, как если бы диктовала телеграмму. А Рон таращился на неё так, что казалось у него вот-вот глаза выкатятся из орбит. - …Мотоциклы! Фирма твоего отца производит пожалуй лучших железных коней в мире, а ты сам – превосходный водитель. Я думаю, что мы могли бы создать нечто вроде летучего отряда мотоциклистов. Это принесёт большую пользу с учётом того, что группы эшфордцев будут в ближайшие два дня разбросаны по всему мегаполису. Даст возможность им сообщаться друг с другом, поддерживать связь. Понятно, сейчас практически у всех студентов есть телефоны, но в некоторых ситуациях этого бывает недостаточно. Вместо того, чтобы каждый трезвонил и отчитывался когда ему вздумается, а мы здесь сбивались с ног у аппарата, к тому же неизбежно постоянно занятого, наш мобильный отряд станет с определённой периодичностью объезжать все основные участки и смотреть, всё ли благополучно. Мотоциклисты смогут оперативно доставлять мелкие грузы, скажем новую порцию тех же самых буклетов, подвозить кого-нибудь по мере необходимости. Можно также завести специальный телефон экстренной помощи. Мы проинструктируем ребят, что на него стоит обращаться только в том случае, если ситуация тревожная, но всё же не слишком опасная – тогда, конечно, лучше звать на помощь и набирать не нашу команду быстрого реагирования, а полицию. По звонку на экстренный номер несколько мотоциклов должны быть в готовности сразу или с минимальной задержкой выдвинуться на место. Чтобы организовать всё это, нужны во-первых сами машины. Хорошо бы – с прицепами, так будет проще. И во-вторых – люди. Полагаю, что среди старшекурсников найдётся несколько десятков человек, у которых уже есть водительские права. Из них надо отобрать полдюжины в состав отряда, идеально – ещё двоих-троих в запас. Вот эту вот работу, я надеюсь, ты и выполнишь за оставшуюся часть сегодняшнего дня. Ну и возглавишь в дальнейшем отряд, конечно… Вообще-то Миллисента хотела сказать ещё несколько слов, однако они как-то сами собой опустились куда-то чуть не до диафрагмы, так что извлечь их из глотки не представлялось никакой возможности. Милли выдохнула. Она очень надеялась, что со стороны это не заметно, но сердце у неё билось так, что эхо отдавалось в ушах и всё тело легонечко вздрагивало с каждым новым ударом. Подумать только! Всё это – рационалистическая критика задумки с прыжком, идея с мотоотрядом было чистым экспромтом! Миллисента не имела никакого представления, начиная свою короткую речь, куда, к чему в итоге её выведет. Она ужасно боялась ещё сильнее обидеть Рональда, или понести совсем уж несусветную околесицу, хваталась за первый же вариант, который удавалось отыскать сознанию. По внутреннему ощущению это было похоже на цирковой трюк с жонглированием, где артист использует разные, непохожие предметы, будто бы случайно останавливая на них свой выбор, и с каждый кругом усложняя себе задачу добавлением нового. Но результат…! На Кардемонда было больно смотреть – он светился ярче, чем солнце в погожий летний день. И казалось вот-вот взревёт не хуже мотоцикла. Саму Милли согревала такая смесь радости и гордости, что вспоминался тот стакан горячего грога, который папа в тайне от матери принёс Миллисенте утром на рождество два года тому назад, когда у неё уже неделю кряду першило горло. Вкус праздника, всё-таки неожиданно случившегося вопреки всему. Вот на этой ноте и будет лучше всего закончить на сегодня. Время уже поджимает, а Рон, если его немедленно не отпустить, начнёт так рыть землю копытом, что чего доброго прокопается до первого этажа. Впрочем, дело не только в этом. Милли хотела в самой себе сберечь этот настрой, подкреплённую реальным примером мысль: ей всё по плечу, она способна справиться даже с неожиданно возникшей сложной ситуацией. …Да, внезапно оскорбила Рональда, а потом… Хорошо, так тоже ничего: успешно совладать с последствиями собственных промахов! Отчасти вовсе обратить их на пользу. Упредив жестом руки уже набравшего воздуха Кардемонда, Миллисента спросила: - Ну что, Рон? Сделаешь все, что требуется? - Конечно! - Тогда за работу – вроде бы у каждого задание есть, не так ли? Повторим на всякий случай. Кардемонд – мобильная моторгруппа, - Рональд отсалютовал Милли в ответ, - и зеркала для комнаты смеха – сам упоминал, не забыл? Ламперуж – фейерверки. Плюс грамота для Сузаку. Тебе же – вся наша полиграфия. Традиционные плакаты, атрибутика, оформление – то, что делаем каждый год, а также листовки для Белых Арлекинов. Там надо будет подумать по шрифтам и размерам. Штатфилд – комната страха. И, пожалуй, всё что касается пищевой стороны Фестиваля. Привлекай Мэгги Коллинз из «Кулинарной кругосветки» – её ты должна уже знать. Вместе определитесь с, условно говоря, меню, а после я с вами втроём высчитаю объёмы и нашу внутреннюю логистику. Феннет – тебя я попрошу остаться ещё на одну минуту. Все остальные… Нет, вот ни разу не свободны! Концентрация! Инициатива! Внимательность к деталям! Ииии… мы это сделаем!!! Вперёд, вперёд, вперёёёд!!! Ещё до того, как Милли выкрикнула последнее «вперёд», Рон Кардемонд пулей вылетел из-за стола и скрылся в дверном проёме. Карен, встав, сделала было движение в сторону Миллисенты, словно бы собираясь о чём-то с ней заговорить, но, передумав, тоже развернулась к выходу. Последней Лелуш выкатил Наннали на её кресле, с осторожностью перетащив его спиной через порожек. Милли и Ширли Феннет остались одни. Только тут под вопросительным взглядом подруги Миллисента Эшфорд поняла, что не знает, как и с чего начать. И в принципе, в целом… Мысль, такая ясная и завершённая в своей голове, при попытке приложить её к реальности выгибалась, извивалась змеёй. Все возможные версии диалога выходили какими-то неправильными. Чего ради ты задержала Ширли – как будешь ей объяснять? Зачем? Чтобы из-за своего дискомфорта, неудобства разбередить её страшную рану? Получить из первых рук индульгенцию: да, хоть я и осталась наполовину сиротой, меня можно, как и прежде, без зазрения совести использовать на всевозможной организационной работе, не стыдись и не робей, Миллисента? …Не так ведь всё! В кои веке ты действительно без всякой эгоистической примеси… искренне! Но попробуй донеси до ближнего эту внутреннюю правду. Вот ведь пакость! Наконец, Милли положилась на свою удачу – вдруг оно сложится так, как в случае с Роном? А не выйдет хорошо – по крайней мере, окажется честно. И чтобы не было мерзкого чувства, будто ты пытаешься обмануть Феннет. Ну и себя тоже заодно. Сразу! Попросту! Не по-королевски, или по-президентски. Без игры слов, хождений вокруг и около с раскрытым павлиньим хвостом. По-человечески и по-дружески.