good luck, babe

- Хочешь? Рука тянется вперёд, шорох одежды удивительно громкий. Да. - Нет, спасибо. Это так странно – видеть жизнь. Снова и где-то. Не конкретно сейчас, не с тобой, а вообще. Будто вышел из тёмного мрачного места, где спал и боялся смотреть, задерживал вдох слишком долго, так, что забыл, как выглядит мир. Лёгкие распирает весной. Свет зарождающегося солнца – не жёлтый пластик обгоревшего окна, запах земли – не мёртвый. Влажный и терпкий. Горчит на языке. Этот парень, едва сидящий, привалившийся к бетонной стенке, хрипит и улыбается. Протягивает ужасно смятые, покрытые чем-то липким деньги. - Не надо? Может быть. - Нет, просто… я тебя впервые вижу. Чужой смешок быстрый и напряжённый, переходящий в кашель. Феликс тоже улыбается. В ответ. Будто нарочно заражается этой странной инфекцией через одно с ним дыхание, через взгляд, который не отвести, и сердце начинает биться тяжело. - Меня зовут Хёнджин. Он так красив. Как мягкий сон, когда не хочешь проснуться, как все мечты, бредущие перед глазами в жаркий полдень июля. Феликс знает, что красота – это симптом жизни, её главный вкус, и прикоснуться – значит, познать всё на свете. Что-то, ему самому недоступное. Видит бог, эту вскипевшую жадность нужно задавить как можно скорее. Голод, который сдерживает вот уже сколько, как долго. Да, он решил попробовать ещё раз, послушать все советы и проклятья, но не настолько же. Не настолько, чтобы сходить с ума от первого встречного. Этого первого встречного. Обстоятельства тоже сомнительные. Правило номер один, если не хочешь попасть в дерьмо – избегать истекающих кровью людей с простреленными телами. С этим уже проблема. Правило номер два? Не влезать в опасные ситуации, способные навредить здоровью, работе или другим людям. Если хоть что-то сейчас и очевидно, так это то, что от полулежащего у мусорки человека несёт серьёзными проблемами. Правило номер три… - Тебе нужна помощь? Вызвать скорую или полицию? А правилом номер три пусть будет делай что хочешь, если тебе кто-то нравится. И что с того. Парень, назвавшийся Хёнджином, пытается встать, но тело содрогается, размазывает бурую жижу по асфальту. Прерывистый и сухой, петляющий след тянется ещё с соседней улицы, никто, кажется, не обратил на это внимания. Район старый и проблемный, но где все эти глаза, бесконечно сверлящие каждое вспыхивающее окно. Где спрятались женщины, знающие, что происходит всеми за закрытыми дверьми этих мест, которым до всего есть дело. Никогда ещё улица не выглядела настолько безжизненной. - Я не позволяю незнакомцам за мной ухаживать, знаешь. - Феликс. Пытается улыбнуться полным крови ртом. Как же он красив. - Феликс. Солнце теперь разрезает алым обветшавшие крыши, блёклыми зайчиками отражается в стекле разбитых бутылок. Ветер разнёс с мусорки плохо перевязанные пакеты, от них невыносимо тянет чем-то кишечным, давно стухшей капустой. Рубашка Хёнджина, его руки, брюки, тёмные и мокрые, будто давленная вишня, волосы – сплошное вязкое месиво, отталкивающее, влекущее, сводящее Феликса с последних остатков ума. Он не знает, что делать. Ни с ним, ни с собой. - Ты же не думаешь купить этими деньгами моё молчание… Хёнджин снова улыбается. Левый глаз совсем заплыл, но правый смотрит, не отрываясь. Он медленно заваливается на бок, чудом не прикладываясь головой о мусорный бак. Что-то металлическое выкатывается из-под его вытянутых ног, Феликс думает, что уже где-то видел такие пули. - Я просто хотел быть милым. Феликс очень сильно обо всём пожалеет. Но разве этого достаточно, чтобы остановиться.