Форма здоровья

Двигаться приходится на ощупь. Колченогая мумия ковыляет, нелепо выставив руки вперед — шаткая, неустойчивая. Свет вспыхивает во мраке гробницы и тут же гаснет. В интимной полутьме могилы трудно представить залитый солнцем реальный мир; даже вынырнув, путешественник поверит в спасение не сразу. Чарльз не уверен, с кем у него после прогулки по чужому бессознательному больше общего. И беглец, и мумия находятся в равно незавидном положении. События последних часов слились для Чарльза в одно. За это время он успел побывать в нескольких мирах, одинаково непригодных для жизни: от поверхности умирающей Земли до ледяного океана. Было бы разумно разделить воспоминания и как следует осмыслить каждое. Увы, для этого необходимы тишина и спокойствие — роскошь, в последние сутки недоступная его биологическому виду. Курт материализуется в воздухе, как Чеширский кот. В его улыбке нет и тени угрюмой тревоги, застывшей на лицах остальных. — Ну, мы точно не в Канзасе, — резюмирует он. Роуг недобро косится на него и зачесывает назад пропитанные потом волосы. Проникнуть в сознание Эн Сабах Нура совсем нетрудно. Чарльз видит нервного озлобленного юношу с огромными силами, которых он сам в полной мере не осознает. Он стремится попасть в металлическую сферу неподалеку, где его ждет человек. Чарльз подозревает, что этот человек способен объяснить, каким образом они перенеслись из современности в Древний Египет — у Магнуса, при всех его талантах, никогда не было способности влиять на время. Еды нет вовсе. За водой нужно отправляться к единственному источнику, окруженному чахлым кустарником. Дикая Земля, куда они с Магнусом попали несколько лет назад, предлагала значительно больше возможностей для выживания. Но люди есть и здесь. Отряд мутантов выглядит экстравагантно даже по современным меркам. Дети древнего мира и вовсе должны были принять их за богов или демонов. Чарльз чувствует их панический страх; скоро он перейдет в ненависть. Он посылает на переговоры Эн Сабах Нура. Юноша хоть и считается изгоем среди соплеменников, хотя бы объясняется с местными на одном языке. Себе и компании Чарльз вынужден переводить его речь ментально. — Почему не ты, колдун? — спрашивает тот. — С твоей силой ты сможешь убедить их в чем угодно. В глубине души Чарльз надеется, что кто-то — кроме Магнуса — задаст другой вопрос, но все молчат. Даже Хэнк не цитирует Шекспира, хотя с драматической точки зрения момент на редкость подходящий. — Они напуганы, — коротко поясняет Чарльз. — Никто не откроет мне разум добровольно. — Заставь их. — Нельзя подчинить толпу по щелчку. Я рискую свести с ума всю деревню. — Это тебя останавливает? — Это ничего не гарантирует. Молодой Апокалипсис пожимает плечами и направляется к поселению. А вот Чарльз запоздало осознает, что его последние слова прозвучали, мягко говоря, суховато. Магнус подбирает полы плаща, чтобы не болтались по песку. — Вы поладите, — коротко бросает он. — Гуманисты должны держаться вместе. К лагерю они идут в гробовой тишине. Эн Сабах Нур приводит их в свою палатку, разбитую на отшибе, и оставляет в покое. Хэнк заносит Чарльза внутрь, пару раз качнув в воздухе, как ребенка. — Ну, профессор, — дружелюбно скрипит он. — Будем благодарны за малые милости. Это действительно не самые дурные условия. Они живы; им предложили крышу над головой. Было бы еще лучше, будь у него здоровые ноги, но и со своей немощью он научился уживаться. Правда, спать придется вповалку. Роуг ляжет с Магнусом, конечно. Ему единственному не опасна ее способность, да и взаимная склонность упростит дело. Лучше всего, если Чарльз в это время будет находиться подальше, но палатка, увы, не растягивается на мили. Да и Магнуса он теперь чувствует так хорошо, что не помогло бы расстояние от Уэстчестера до Арктики. Оно и раньше не слишком помогало. — Здесь есть вода, Хэнк. Могу я попросить тебя… — Конечно, профессор, — так же вежливо, с заботой лечащего врача отзывается Хэнк. — Там уж сами справитесь? — Вполне. Стоило бы добавить, как он ценит это предложение. Что он безмерно благодарен за помощь. Что дружеское участие помогает ему удерживаться на плаву, а деликатность Хэнка — сохранять остатки самоуважения. Это правда. Но Чарльз, по крайней мере, честен с самим собой: в данный момент он не способен оценить ничего из перечисленного. Хэнк остается стоять рядом, глядя куда-то в кусты, пока Чарльз стаскивает сапоги. Вялые ноги еле сгибаются. Он тратит минуту на то, что у здорового заняло бы десять секунд. Проявляя чудеса самоконтроля, Чарльз доброжелательно и тепло просит оставить его в одиночестве на пятнадцать минут. Нет, с ним ничего не случится — это просто гигиенические процедуры. Он не хочет утруждать окружающих, Хэнк и без того делает достаточно. Да, далеко уходить не нужно — достаточно пятидесяти футов. Хэнк кивает, наказав звать его, если понадобится помощь. Чарльз опускает голову в воду и закрывает глаза. Ему становится легче. Может быть, потому, что здесь он не слышит ни чужих голосов, ни чужих мыслей. Может, потому, что вода — пространство сродни космосу: слишком агрессивное, заставляющее отвлечься от игр ума и сосредоточиться на предметах физического мира. Он дважды вытаскивал Магнуса из-под воды. Но в первый раз у него был здоровый позвоночник, а во второй — ясное сознание. Сейчас Чарльз остро осознает свою бесполезность. В XX веке у него были необходимые средства, чтобы обеспечить подопечным если не безопасность, то хотя бы материальный комфорт. Теперь он не может позаботиться даже о себе. Завтра Хэнк снова понесет его на руках. Остается телепатия. Кое-что ему удается: дотянуться до поверхностных эмоций местных жителей и внушить им определенную терпимость к чужакам. Ее должно хватить, чтобы хотя бы некоторые уснули, зная, что поблизости находятся потенциально опасные пришельцы. Предосторожность на случай, если не помогут дипломатические способности Эн Сабах Нура (полное отсутствие которых в свое время впечатлило даже Магнуса). Чарльз наскоро смывает пот. Крови нет. Его друзья либо изранены, либо мертвы; он не имеет представления о судьбе большинства своих учеников. Остается утешаться своей удачливостью. Не каждый может похвастаться, что остановил конец света, отделавшись царапиной от металлического кляпа. Мутная вода снова раскрывает ему объятия. Так или иначе, уже ничего не изменить. Завтрашний день предложит новые возможности и новые вызовы. Лучшее, что он может сейчас — привести свой ум в относительное равновесие. Чарльз не следит за временем, но полагает, что проходит не больше десяти минут. Из раздумий — и из-под воды — его вырывают предельно грубым способом. Металлический шеврон впивается в ворот футболки и рвется вверх. Отдышавшись, Чарльз с некоторым недоумением обнаруживает рядом весь отряд. Магнус парит в воздухе, скрестив на груди руки. Не надо быть телепатом, чтобы догадаться, что он в ярости. — Я был уверен, что все в порядке, — успокоительно замечает Хэнк, но Магнус обрывает его одним движением руки. — Ты растерял последний рассудок, Чарльз? Остаться в одиночестве посреди пустыни? — Хэнк был рядом. И я вполне способен защититься от местных жителей. — А от змей? Чарльз сжимает зубы, но молчит. Раздраженный Магнус бросает что-то на немецком. Курт с извиняющимся видом приобнимает Чарльза за плечи. В каждом его жесте сквозит тревога человека, которому предстоит пронести через полосу препятствий хрустальную вазу. Открывает глаза Чарльз уже в палатке. — Как вы? После перемещений может мутить, — акцент Курта становится гуще и заметнее, когда он нервничает. Чарльз улыбается, и лицо мальчика озаряется неуверенной радостью. — Alles ist gut, mein Freund. Все, что происходит дальше, Чарльз видит уже через приподнятый полог. Он не успевает отследить, в какой момент Магнус берет на себя обязанности лидера. С некоторым замешательством он следит, как его ученики выполняют приказы человека, который несколько часов назад собирался их убить. Конечно, за последние месяцы Магнус мог завоевать их доверие: ему всегда удавались широкие жесты, после которых за ним шли в огонь и в воду. Но Хэнк по-прежнему едва его выносит, а Курт подспудно винит в уходе сестры. Тем не менее, никто не вступает в конфронтацию. Магнус принимает это как должное. Чужие обиды не волнуют его до тех пор, пока не переходят в фазу активного бунта. В том, как он заботится об окружающих, даже не пытаясь скрывать безразличия к их мнению, чувствуется царственная небрежность, которая всегда восхищала Чарльза. Сам он привык нравиться и сделал это своей профессией — однако на то, чтобы его приняли в качестве лидера, а сам он дорос до этой ответственности, ушел не один год тяжелой внутренней работы. Внутренняя работа, впрочем, сейчас никого не интересует; хватает внешней. Чарльз наводит порядок в палатке, Роуг перетаскивает их невеликий скарб, освобождая спальные места. Хэнк крутится вокруг Магнуса, пытаясь обработать раны. По крайней мере, аптечка с ними — большая удача, учитывая обстоятельства. — Логан был прав, вы невероятно живучи. Как вам удалось не истечь кровью? Повреждения довольно серьезные. — В крови тоже есть металлы. — Вы хотите сказать, что создали нечто вроде… мини-щита? Стянули железо в одно место, чтобы закупорить дыры? Простите мое любопытство, но это весьма выдающаяся работа. По ментальной связи Чарльз отчетливо, как в первые месяцы их дружбы, улавливает специфическую смесь чувств, свойственную именно Магнусу — раздражение пополам с самодовольством. — Аккуратнее. — Прошу прощения, я увлекся. Вы занимались генетикой. Как именно вам удалось увеличить свои способности к регенерации? Полный исследовательского интереса голос Хэнка звучит еще долго, пока он управляется с бинтами. Чарльз предложил бы помощь; в конце концов, он — военный медик, к тому же способен предсказать телесные и психические реакции Магнуса лучше, чем кто-либо. Однако вряд ли эта идея вызовет у его старого друга энтузиазм. Не считая столкновения у источника, Магнус упорно избегает его компании. Это задевает сильнее, чем Чарльз готов признать. Впрочем, сейчас, кажется, его способна задеть любая мелочь — его ум измотан. И словно в насмешку, в наказание, именно теперь он чувствует Магнуса особенно хорошо. Их прежняя связь, которой не было десятилетиями, вернулась — только в извращенном, изуродованном виде. Чарльз чувствует, как тянется к старому другу, как на звук его шагов сама собой клонится голова, но ответ он получает смутный, расплывчатый. Магнус устал ничуть не меньше. Хотя этого не видно со стороны, его психика напоминает только-только зарубцевавшуюся рану — на первый взгляд нет прежней чувствительности, но стоит неосторожно ковырнуть, корка слетит. Окончательно заблудившись в собственных и чужих эмоциях, Чарльз засыпает раньше остальных, а приходит в себя уже глубокой ночью. Кто-то — скорее всего, Хэнк — переложил его так, чтобы не затекала шея. Чуть левее, в другом конце выстуженной ночным холодом палатки, расположились Магнус и Роуг. Спросонья Чарльз принимает их разговор за мысленную беседу, пока не вспоминает: Роуг не обладает телепатическими способностями. — Он тебя наизнанку вывернул, да, сладкий? — невесело усмехается она. Чарльз представляет, как загибается уголок ее рта — сухой и хрупкий, как древний папирус. — Мы все через это проходили. Магнус отвечает не сразу. Его собеседница действительно видела многое, хотя то, с каким апломбом она говорит о вещах, в которых ничего не смыслит, его забавляет. Тем не менее, ему легче — Роуг участливо стискивает его руку. В других обстоятельствах он оттолкнул бы ее, посчитав подобный жест унизительным; теперь не торопит время, утешаясь этим простым контактом. — Кто-то из учеников, — полувопросительно, но без удивления замечает он, и Роуг трясет головой: — Не так! Нет. Она не пытается приписать Чарльзу грехи, которых тот не совершал. Все еще очаровательно прямолинейная, хоть и задетая за живое предательством учителя. Все еще не понимающая, с каким давлением ежедневно вынужден сталкиваться каждый телепат — и с чем столкнулся Чарльз, соприкоснувшись с горем Геноши. Сам он никому не пожелал бы осознать, что косвенно виновен в смерти тысяч мутантов, а по дороге на Землю прожить эхо того, что они ощутили в момент ухода. Предсмертная память — странная, отложенная вещь. Впрочем, отчаяние и гнев живой Лиландры тоже донеслись до него не сразу. — Скотт вечно восторгался, какое это счастье — чувствовать кого-то в своей голове. А по-моему, это чертовски странно. Мои мысли — только мои. Это заявление вызывает у Магнуса добродушный смешок. Будь Пьетро рядом, он бы так же восхищался его безапелляционностью. Умилительное качество, если речь идет о детях, и немыслимо раздражающее во взрослых людях. — Я рад, что ты здесь, Роуг. — Не могу сказать того же, сладкий. Я бы предпочла оказаться в закусочной на Колорадо. — Мы это устроим. Роуг улыбается, и от нее веет такой тоской, что Чарльзу самому становится больно. Магнус, как всегда, тем легче говорит о будущем, чем меньше в него верит, а Роуг некуда возвращаться. Она покинула ряды Людей Х, и хотя сейчас они работают в тесной спайке, скоро придется столкнуться с реальностью, в которой жизнь развела их по разные стороны баррикад. Примкнуть к Магнусу? Счастье не продлится долго; Роуг наверняка уже поняла это. Как бы Магнус ни любил, он не сможет долго оберегать избранницу от груза собственной памяти. Рано или поздно ей придется заменить троих потерянных детей, Магду, самого Чарльза. Так уже было. Это — последняя попытка, и ответственность за провал неизбежно ляжет на обоих. — Я обидела тебя тогда? — Какая разница. Ты приняла мою сторону. — Эрик, я… — Магнус морщится. Чарльз чувствует, как вместе со ртом перекашивается все у него внутри. Роуг договаривает, но явно совсем не то, что собиралась. — Я убила Траска, — шепотом признается она. И добавляет еще тише: — Он бы меня остановил. Как тебя сегодня. Чарльз закрывает глаза, чувствуя себя отвратительно зрячим. Больной, лишенный век и больше не способный зажмуриться. — Эрик, из чего ты сделал свой шлем? *** Курт и Хэнк остаются дежурить. Магнус спит в полусидячем положении, разместившись на куче тряпья. Роуг свернулась рядом. Пахнет бинтами и застывшей грязью. В ноздри лезет холодный песок. Настоящий островок спокойствия, если умеешь игнорировать чужие эмоции. Кулаки Магнуса то сжимаются, то разжимаются. На лбу и щеках выступил пот, рот беспомощно приоткрылся. Тело при этом остается напряженным и совершенно неподвижным — сущая находка для сомнолога. Роуг не выдерживает первой. Чарльз выжидает какое-то время, но ее темная фигура вырастает все выше и выше. Скоро становится ясно, что она не собирается снова склоняться над спящим. — Роуг, — негромко окликает Чарльз. Он впервые обращается к ней с тех пор, как она оставила ему плащ Реми. Этот кусок ткани и теперь висит между ними, как траурная лента. Роуг застывает, глядя в пол. — Я ничего не могу, — отрезает она. И добавляет так, словно думала уже давно, а озвучить решилась только теперь: — Я его не вытащу. Чарльз обдумывает, сказать ли ей, что никого уже не нужно вытаскивать. Магнус на берегу. Ему надо только помочь откашляться. Ее способности подходят для этого как нельзя лучше — хватит одного прикосновения, чтобы вытянуть лишнее. Правда, придется самой хлебнуть той же воды. Будь на месте Магнуса Реми, Роуг глотала бы ее часами. Это знают все — и как настоящие взрослые люди, не говорят вслух. Роуг выскакивает из палатки с такой скоростью, как будто дистанция позволит ей остаться недосягаемой для ментального воздействия. Что ж, достойный финал карьеры педагога. Часть учеников боится его, часть — считает немощным стариком. Чарльз не уверен, что хуже. Магнус дергается во сне. — Тише, — Чарльз кладет ладонь ему на лоб. Никакого вмешательства в этот раз — только безобидное касание. — Я побуду с тобой. Десятилетиями он не видел, как Магнус просыпается, но и это не изменилось с юности. Секунду или две после пробуждения он смотрит в потолок, осознавая себя, а потом переводит немигающий взгляд на Чарльза. Тот поспешно убирает руку. Пальцы Магнуса ложатся на место, где раньше спала Роуг. Он делает попытку приподняться, но почти сразу опускается на место. Тело истощено настолько, что не спасает даже сверхчеловеческая выносливость. Между ними повисает тишина — на редкость комфортная, учитывая обстоятельства. Магнус не поворачивает голову, но его сердце бьется ровно и сильно. Он весь белый — седые голова и брови, седая щетина, выбеленная до синевы кожа. Только глаза — до сих пор живые, острые, — блуждают по палатке, ни на чем не задерживаясь, и намеренно скользят мимо Чарльза. За столько лет Чарльз почти забыл, как выглядит его лучший друг. — Видеть тебя без шлема очень приятно, — замечает он с улыбкой. Магнус морщится. — Потому что ты можешь делать, что заблагорассудится? — Потому что стоит его надеть, в тебе не остается ничего. Никаких чувств, никаких мыслей. — Все видно по лицу, Чарльз. Практикуйся чаще, и научишься понимать собеседников без телепатии. — Шлем закрывает лицо. Не говоря уже о том, что обычно ты висишь в двадцати футах над землей. Не доставать же мне очки. — Тебе нужны очки? — Время от времени. — Так и знал, что ты испортишь глаза, — буркает Магнус. — Что за идиотская привычка — читать в темноте. Чарльз улыбается против воли. В юности он действительно забивался для чтения в самые укромные места, где никто не мог ему помешать. Даже теперь, открывая книгу перед сном, он довольствовался слабым светом ночника. Комната погружалась во мрак, оставляя хозяина в маленьком, уютном круге света. — Если хочешь знать, это чертовски неудобно, — неожиданно замечает Магнус. — Шлем? — Да. — Я думал, он тебе не мешает. — Усложняет обзор. Те редкие случаи, когда твои пустоголовые ученики ухитрялись до меня добраться, были связаны именно с этим. — Я так и подумал. Никакой связи с их талантами. — Уверяю тебя. — Даже мигреней не было? Все-таки ходить с ведром на голове… — Я — не ты, Чарльз. Меня редко мучают физические недомогания. — Да ради Бога, Магнус. Ты же практически не спишь. Повисает нехорошая тишина. Чарльз раздумывает, не взять ли слова обратно — правда, вряд ли Магнус отдаст. Разве что стереть ему память второй раз. Сейчас это уже не кажется таким аморальным, как пятнадцать минут назад. — Что ты знаешь об этом. — Магнус, я… — Ты влезал мне в голову по ночам? Все эти годы? — Только когда ты звал меня. Магнус отворачивается. Будь они в особняке (если, конечно, предположить, что они могли вести такие разговоры в особняке), Магнето уже и след бы простыл. Магнето... Собственно, это было бы все, что получил Чарльз — Магнето вместо Магнуса, врага вместо друга. Но сейчас они неизвестно где — неизвестно когда, — и лететь Магнусу некуда. В каком-то смысле он прикован к месту, как сам Чарльз. — Магнус, я клянусь тебе, это происходило не специально. Ты лучше меня знаешь, что во сне отключаются зоны мозга, отвечающие за самоконтроль. Я засыпал и бессознательно искал утешения. Иногда до меня дотягивался такой же одинокий разум. — Как это было? — Мы говорили. — И все? — Этого было достаточно, — Магнус отворачивается. Чарльз торопливо добавляет: — Я ничего не пытался выведать, да и ты не упоминал о политике. — Так вот почему ты не удивился, увидев Лорну. — Стереть ей память было... серьезным шагом. Я понимаю, чем ты руководствовался, но... — Еще бы ты не понимал. Магнус переводит на него тяжелый, свинцовый взгляд. То, что глаза у него совсем светлые, только усиливает гнетущее впечатление. Он не упрекает прямо, но Чарльзу хватает и этого. — Ты не оставил мне выбора. — У тебя был выбор. Ты мог меня убить. — Конечно, нет. — Да. Я бы предпочел это, чем превратиться в пускающего слюни идиота. — Ты перегибаешь палку. — Ты ее перегнул. Ты нарушил все возможные границы. Ты влез туда, где тебе не место. — Когда-то это было мое место. — Что? — Когда-то твой разум, Магнус, был открыт мне полностью. Я знаю там каждый закоулок. Каждый поворот. Ты веришь, что мог скрыться от меня за шлемом? Я знаю все о твоих родителях. Знаю, что сказала Магда перед тем, как сбежать. Я все знал о вашей связи с Роуг, как только впервые увидел ее — и знаю прекрасно, что ты едва вспоминал о ней, пока я не покинул Землю. Все, что когда-либо происходило в твоей черепной коробке, Магнус, происходило у меня на глазах. Чарльз договаривает с той же интонацией, с которой начал, не переходя на крик, но он так напряжен, что звучит, как допотопная версия Мастера Молда. Металлические предметы в палатке начинают дергаться. Курт снаружи шипит — раскалившаяся цепочка креста обожгла ему шею. — Вот поэтому я переломал тебе кости, — резюмирует Магнус абсолютно ровным тоном. — Ты никогда не умел вовремя заткнуться. — Я знаю, что ты не раскаиваешься. — Что-то и твоего раскаяния я не заметил, Чарльз. А ты отнял у меня гораздо больше. — Гораздо больше?! Ты сделал меня калекой! — Ты быстро утешился. Женился на своей медсестре. — Мы не вступали в брак. Она оставила меня. — Какая ирония. Кто-то оставил Чарльза Ксавье. — Ирония?! Благодаря тебе я лишился не только здоровья, Магнус, но и преданности учеников! — Тебе не нужны были ученики. Ты бросил их ради своей птичьей королевы. Ты предал не только собственный вид, но и собственную семью! — Семья справлялась без меня! — Я оплакивал тебя! Курт роняет крест в песок. Чарльз ориентируется не на звук падения, а на вспышку вины — мальчик шарит под ногами, пытаясь поскорее поднять с земли символ веры. Без толку — металл обжигает кожу, как железные нашлепки на рубашке. Они оба теперь сидят, ни на что не опираясь. Позвоночник Чарльза простреливает боль, а на бинтах Магнуса снова проступает бурое пятно. Чарльза приводит в сознание именно это — и мысль, что в их компании может стать одним калекой больше. — Магнус. Чарльза сгребают за воротник. Ощущения, мягко говоря, подзабылись за столько лет — но это слишком похоже на хватку отчима, чтобы Чарльз посмел сопротивляться. Пальцы смыкаются у него на горле. Как ни странно, его разум остается ясным. Хотя он чувствует концентрированную ярость Магнуса, собственные мысли удается замедлить и утихомирить. — Прошу тебя, — предупреждающе булькает он. Давление только усиливается. Если сейчас войдет Хэнк, все закончится кровопролитием. Парадоксально, но у них всех гораздо больше шансов остаться в живых, если в палатке не появятся третьи лица. Будь он в шлеме… Но Магнус не в шлеме. Чарльз слишком редко влияет на окружающих с помощью своих способностей, чтобы привыкнуть к тому, как прогибается под воздействием чужой разум. Как сдается не перед силой — перед мягким, плавным движением. Это так завораживает, так увлекает; нетрудно потерять чувство меры. До эпизода с Саблезубым Чарльз не допускал даже мысли, что может попасть в эту ловушку. Тогда за его ошибку тоже поплатился Логан. Мысль о Логане сбивает с толку. Чарльз выбрасывает свежее воспоминание волевым усилием, зная, что вес вины после этого увеличится вдвое. Однако сейчас Логана здесь нет — есть Магнус, боль которого настолько неизмеримо больше и настолько завязана на Чарльзе, что перебивает любые другие чувства. Кроме тепла. Чарльз с трудом отыскивает его внутри. Следовало найти давно, но он слишком привык отвечать ударом на удар и слишком мало походил на святого, чтобы реагировать нежностью и прощением на узконаправленную ненависть. Однако это Магнус; Магнус, который сегодня был так открыт и уязвим перед ним, Магнус, который так цеплялся за него — даже когда вспомнил, кто он такой. Чарльз направляет в его сторону мягкий теплый поток, и он проникает в чужой разум гораздо свободнее, чем любой четко сформулированный посыл. С этим невозможно бороться. Если бы раньше Чарльз дал себе труд задуматься над этим, сегодня все могло пойти иначе. Рука у него на горле замирает. Чарльз слышит мысли Магнуса; там полная путаница. Это совсем не похоже на связь с Лиландрой, которая, как бы они ни были близки, всегда оставалась для него чем-то далеким и неизмеримо более мудрым. Сам ум у нее был другой — не более упорядоченный, но более осознаваемый. Словно она знала устройство каждого отсека и сама решала, где хочет оставить чистоту, а где — беспорядок. Психика Магнуса — гигантский дом, верхняя часть которого уничтожена пожаром, а нижняя уходит под землю так глубоко, что туда не проникает солнечный свет. Чарльзу очень дорог этот дом: сегодня он сжег его до основания. И теперь стоит у кратера, глядя, как заливают в черную воронку новый фундамент. «Вот ты где, — мягко транслирует он. — Я тебя вижу». Магнус не шевелится. Взгляд застыл, обратился внутрь. Кисть сползла до ключицы. Сейчас они ближе, чем были в течение десятилетий. Связь все равно не обрывалась до конца, не считая долгих месяцев в космосе, но физический контакт сводился к минимуму. Чарльз скучал по простым привилегиям дружбы, которыми прежде так свободно пользовался: похлопать по руке, соприкоснуться лбами. То, во что со временем перетекли эти прикосновения, тоже казалось естественным. — Чарльз, — невнятно говорит Магнус. Голос у него стал совсем другим. Как будто прополоскали, как речной песок, и вымыли все металлические примеси. — Чарльз. Он совершенно дезориентирован, но это не то же самое, что ошеломление после ментального удара. Чарльз чувствует всплеск веселья и нежности. Он совсем небольшой, но Магнус вздрагивает. — Что ты делаешь, — бормочет он. — Что ты… Чарльз уже не делает ничего. Оно расправляет спину само по себе: больное, горбатое, уродливое чувство, годами отравлявшее ему жизнь. Поразительно, что сам Чарльз считал этого уродца прекрасным созданием. Когда-то он запомнил его таким, а того, что сам сделал с ним за тридцать лет, сжав со всех сторон и чудовищно деформировав, умудрился не заметить. Теперь оно встает в полный рост. Чарльз и забыл, насколько оно большое. У Магнуса это вызывает суеверный ужас. Его глаза широко открыты, зубы стиснуты до скрежета. Чтобы успокоить, Чарльз запускает пальцы ему в волосы; это отчасти помогает. Взгляд Магнуса наконец фокусируется на нем — настороженный, потерянный. Он мечется по лицу, пытаясь охватить все, пока в конечном счете не останавливается на линии рта. — Чарльз, — еле выдавливает он. Голос его не слушается, горло саднит. — Чарльз, я до сих пор... — Я знаю, мой друг. Это, видимо, становится последней каплей. Магнус с глухим стоном роняет голову ему на плечо, утыкаясь носом в место над ключицей. Он кладет пятерню Чарльзу в живот, отдергивает руку, словно опомнившись, и тут же тянется обратно. Эта нерешительность, настолько ему не свойственная, не умиляет, а отпугивает. Чарльз успевает раскаяться в своей откровенности. Как бы он ни был ласков и осторожен сейчас, его друг едва пережил предыдущий ментальный контакт. Возможно, он совершает ошибку, так скоро инициируя следующий. — Я прекращу, если хочешь, — тихо предлагает он. Меньше всего Чарльз мечтает снова перекрыть единственный канал, который позволяет им понимать друг друга, но предоставить выбор — его обязанность. Мир не погибнет на этот раз; собственно, не пострадает никто, включая самого Чарльза. Обходился же он без этой связи в столице Ши'ар. Да, ему было более одиноко, чем обычно; однако он находил способы себя развлечь, и… В ответ Магнус судорожно втягивает воздух. Он обхватывает Чарльза обеими руками и прижимает к себе вплотную, как ребенок — игрушку, которую вот-вот отберут. Если отпустить, Чарльз уйдет, умрет, исчезнет; его запрут в стеклянной колбе в подвале, унесут на другую планету, а Магнус ничего не сможет с этим поделать. Он никогда не может — их всегда забирают или они уходят сами, и от одной этой мысли все у него внутри сжимается в воющий комок: отчаянный, тоскливый, сознающий свою слабость и совершенно не способный с ней справиться. «Я больше не хочу воевать», — думает Чарльз с каким-то недоверчивым отупением. Он не хотел и раньше. Но все же откуда-то брал на это силы: должно быть, из скудных запасов, отпущенных на то, чтобы поддерживать тело работоспособным. — Я тоже тосковал по тебе, — говорит он вслух, едва отдавая себе отчет, как нелепы и поверхностны были его переживания. Чужие чувства такие насыщенные, такие яркие. Такие... Чарльз никогда не умел сопротивляться чужим эмоциям. Когда они с Амелией ложились в постель, он выпивал ее влечение. Только так, не перенося их сознания на астральный план, ему удавалось испытывать физическое возбуждение. С Лиландрой было и проще, и сложнее. Ей всегда не хватало того, что он мог предложить — в нем же от природы не было ее импульсивности и жажды. Рядом с ней Чарльзу порой казалось, что его физическая неполноценность дополняется неполноценностью эмоциональной. Сейчас он чувствует больше, чем когда-либо, но все равно этого недостаточно. Он компенсирует это прикосновениями: поглаживает друга по спине, плечам, приподнимает голову, взяв в ладони. На секунду ему становится страшно — его встречает такой же бессмысленный, внушаемый взгляд, как в лодке посреди океана. — Магнус, — зовет он. Зрачки напротив увеличиваются и уменьшаются за секунду — а может, в полутьме палатки у Чарльза начались зрительные галлюцинации. — Ты меня слышишь? Магнус кивает. У него дергается кадык, и рот совсем сухой — Чарльз засматривается на потрескавшиеся губы и легонько прикасается к ним. Он сам не понимает, кому из них принадлежит слабое поскуливание, передающееся по ментальной связи от одного разума к другому. Когда Магнус впервые надел шлем, Чарльза будто оглушили — так больно оказалось лишиться доступа к чужим мыслям и чувствам, которые он привык воспринимать как собственные. Месяцами он жил в двух телах, осязая мир полнее и богаче, чем кто-либо; очнуться в одиночестве среди таких же неполноценных людей было ужасно. А ведь тогда их связь строилась только на юношеской влюбленности. Не было ни взаимного раскаяния, ни сожалений, ни страха потери. Каково будет разорвать ее теперь? Они сидят так какое-то время, оцепенев от ужаса. Магнус по-прежнему прижимает к себе Чарльза, то ли опираясь на него, то ли пытаясь предложить опору. Последний резко трезвеет, когда ощущает на своей рубашке густое влажное пятно. — О, ради всего… Магнус! Магнус не слышит. Он опять проваливается в себя — то ли из-за потери крови, то ли из-за психической перегрузки. К счастью, есть обновленная связь. По ней проходит яркая, злая вспышка, и Магнус, заморгав, подносит ладонь к груди. — Тебе нужно лечь, — просит Чарльз. Боль в спине уже трудно выносить — без поддержки сидеть тяжело. Двадцать лет назад его кости еще были на это способны. — Я помогу. Держась друг за друга (твердой поверхности здесь просто нет — песок разъезжается под пальцами), они снова принимают полулежачее положение. То, до какой степени оба зависят друг от друга, даже странно. Наверное, так должно быть, когда неожиданно оказываешься посреди пустыни. Будь Чарльз здесь один, он не протянул бы и пяти часов. Будь Магнус один... Возможно, в Древнем Египте появился бы новый фараон. И все-таки это был бы очень несчастный фараон: разум из другого времени, лишенный контакта хоть с кем-то, кто мог бы его понять. С той стороны доносится новая смесь: признательность с ноткой самолюбования. Чарльз даже не пытается сдержать улыбку, и Магнус улыбается в ответ. Пусть его лицо почти сразу принимает серьезное выражение, этим уже никого не обмануть, да и безо всяких мимических реакций Чарльз теперь чувствует привязанность старого друга — давнюю, грубую, почти болезненную. — Это слишком. Я не могу от этого отказаться, — устало признает Магнус, опускаясь на импровизированную подушку. — И больше не могу с тобой воевать. Чарльз, прижавшись лбом к его лбу, посылает в чужое сознание уже другую волну — спокойствия, умиротворения. — Разве это плохо? «Плохо, — думает Чарльз каким-то чужим и одновременно знакомым голосом. — Телепат уровня омега, на которого нет управы — это плохо». Почти так же плохо, как металлокинетик. Они оба замолкают. В этой тишине Чарльз ощущает не слишком свойственную ему досаду. Все эти метания, эта бессмысленная рефлексия были бы уместны в другом месте и в другое время. Например, в особняке — в их общем особняке, о чем так деликатно напомнил Магнус. Но им предстоит пройти много трудностей, чтобы выбраться отсюда, не говоря уже о банальной кровопотере. Утром их ждет встреча с Апокалипсисом. Им пригодится Магнето. Второй раз за день Чарльз отчаянно нуждается в части личности его друга, которую отвергал большую часть жизни. Действительно, иронично. — Повязки придется сменить, — замечает Чарльз. Он устраивается рядом с плечом Магнуса — не облокачиваясь, не мешая. — Я попрошу Хэнка. Магнус сонно усмехается. Он снова сосредоточен на ране. — Этого коновала. — Могу сам. Ты подпустишь меня? Магнус хмыкает. «Как можно быть таким умным человеком и таким дураком?» — доносится до Чарльза. Он кладет пальцы Магнусу на лоб. До утра осталось не так много времени — глупо тратить его на ночные кошмары. — Что ты хочешь увидеть? Их лица? — беззвучно, в макушку, спрашивает Чарльз. Магнус ерзает, устраиваясь удобнее. Он так явно получает удовольствие от всей этой ситуации, несмотря на собственные раны и их туманные перспективы, что Чарльзу немного завидно. — Мне нельзя засыпать. — В самом деле? — Сотри с лица эту свою улыбку, — бурчит Магнус все тише, все путаннее. — Подумай о крови. — Я подумаю. Чарльз надавливает указательным пальцем ему между бровей. Глубокие морщины разглаживаются. На этот раз перехватить контроль над чужими способностями гораздо проще: Магнус пускает его без сопротивления. Кровь, устремившаяся было к ранам, утихомиривается, заслоны вырастают заново. Одной рукой Магнус все еще сжимает его рубашку. Чарльз раздумывает, как заставить друга разжать пальцы, не разрушив их слабое, пока еще хрупкое взаимопонимание. Решение находится довольно быстро: поднеся к губам левую кисть, он целует узловатые костяшки, и хватка правой слабеет. Только после этого в палатку заглядывает Хэнк. Чарльз подумал бы, что тот специально дожидался, пока они закончат, но с тем же успехом могло сработать его удивительное чувство момента. Чарльз кивает другу. Тот присаживается рядом. — Говори, — ободряет Чарльз, но Хэнк только качает головой. Чарльз подбирается, насколько позволяет поза. Когда-нибудь боль в спине его доконает. — Что-то с Роуг? — Она летает. — Давно? Далеко? — С ней все будет в порядке. Девочка переживала вещи пострашнее, чем ссора с любовником. Чарльз не сразу понимает, о чем речь, а когда понимает, смеется, запрокинув голову. Хэнк смотрит так изумленно, что Чарльзу становится неловко. Но отчего-то сама мысль о том, что Роуг могла сбежать из палатки после ссоры с Магнусом — что они вообще могут поссориться — кажется ему совсем нелепой. Хэнк осторожно отодвигает ворот рубашки Чарльза, его лицо поникает. Верно — на коже наверняка остались красные следы. Завтра будут синие. У Магнуса всегда была тяжелая рука; в свое время Чарльз не доверял ему ставить уколы. Проще было договориться с медсестрами, чем выслушивать многочисленные жалобы пациентов. — Я надеялся, что на астероиде вы сумели его исправить, — Хэнк переводит на Чарльза растерянный, почти печальный взгляд. — Что вас теперь можно оставлять наедине. — Он не боится меня, — отзывается Чарльз и не сразу понимает, почему Хэнк разглядывает его так внимательно. Приходится добавить, чтобы хоть как-то сгладить впечатление: — А я — его. Хэнк достаточно тактичен, чтобы не задавать вопросов. Он поднимается в полный рост — огромное звериное тело с сильными подвижными ногами. — Как ты себя чувствуешь, Чарльз? — вдумчиво спрашивает он. Чарльз проводит рукой под челюстью, где вызревают синяки. Обойдись Магнус так с Роуг — не в бою, где все равны, а в пылу личной ссоры — Чарльз перестал бы его уважать. На женщин, детей и калек не поднимают руку. И хотя Чарльз никогда не требовал к себе особенного отношения, за все время, что они враждовали, Магнус всего несколько раз причинял ему физический вред. По большей части это желание было вызвано не потерей контроля, а практической необходимостью, какой он ее видел. Сегодня в палатке Магнус повел себя не лучшим образом. Но и Чарльз ушел недалеко. Было низко хвастаться своим ментальным превосходством, особенно в таких обстоятельствах. Они оба вели себя эгоистично и глупо: причудливая, но привычная форма равенства. Так или иначе, на какое-то время Магнус забыл, что имеет дело с калекой. Знал бы он, какой подарок сделал калеке: ведь и тот получил возможность на время забыть о своей немощи. Чарльз слишком устал от самоанализа, чтобы всерьез задуматься над тем, какими странными закоулками движется его мысль — и как ее перемещения далеки от того, что принято считать нормальным. Проблема в том, что каждый аспект его личности, начиная от мутантских способностей и заканчивая привязанностями, странен. Чарльз где-то читал, что отклонение, переставшее мешать тебе и окружающим, превращается в форму нормы. — Спасибо за беспокойство, Хэнк, — отзывается он осипшим после долгой паузы голосом. — Я чувствую себя здоровым.