Лебединый Дозор

“Все не так уж и плохо”, — говорит себе Антон, потягиваясь в полный рост на второй полке. Надо же, во времена, когда он был длинным двухметровым парнем, вторые полки в поездах всегда казались ему ужасной катастрофой, а теперь почти в любом пространстве можно вытянуться без проблем. Потому что теперь Антон ростом — метр с кепкой, и вторая полка — это просто деревянные нары в сарае, где он живет. “Но все не так уж и плохо”. Этой фразой он встречает каждый день, крутит ее в голове, как мантру, чтобы просто сохранить сознание и не поехать кукухой. Интересно, можно ли поехать кукухой, если ты сам — птица? А если ты еще и кукушка? Но Антон не кукушка, он — человек, заточенный в теле лебедя. Лебедя-шипуна, как про него всегда важно уточняет Хозяйка. Эта девушка разбирается в тиктоках и фотосессиях, но совершенно ничего не смыслит в половом диморфизме, поэтому лебедя Антона с ее легкой руки все считают лебедессой Элеонорой. “Лебедесса или лебедша? Лебёдка?” — пока Хозяйка собирает его на очередную съемку, Антон от скуки крутит в голове феминитивы и воображает себя в фильме, где голос за кадром примерно в этот момент должен сказать: “Да, это я. Как я докатился до жизни такой?” Дальше, конечно, зрителям бы рассказали забавную и немного грустную историю про то, как Светлый Иной, боевой маг первого ранга и опытный разведчик Антон Шастун глупо попался при исполнении задания и вынужден теперь куковать (и крякать) в теле лебедя, пока его не расколдуют. “И только поцелуй прекрасного принца мог бы его спасти”, — с издевкой бормочет Антон, пока Хозяйка грузит его в машину, хотя, конечно, никакие поцелуи и подавно не помогли бы ему снова стать человеком. Но в фильме были бы вполне уместны. Они едут в город, Антон палит в окно всю дорогу на вылезающие из-под снега весенние деревья, отмахиваясь от собственного внутреннего голоса, который зовет его разгонять сюжет дальше. Со скуки и неспособности поговорить с кем-то другим, внутри своей головы он постоянно снимает воображаемые фильмы, один из которых обязательно должен быть боевиком в духе Гая Ричи, со Стетхэмом в роли него самого. С его послужным списком и шпионскими навыками Антон и правда похож на Стетхэма. “Был”, — грустно вздыхает он, плюхаясь на бок внутри своей переноски. Но все правда неплохо. Этот сезон он зимовал с Хозяйкой — адекватной вполне девушкой-фермером, не замеченной за поеданием собственных подопечных. Еще и развлечения присутствуют — Антона часто таскают на фотосессии как “удивительно послушную дрессированную Элеонору”. Антон, правда, считает, что имя какое-то совсем не подходящее благородной белоснежной красавице, которой его все считают. “Алло, это Элеонора, секс по телефону”, — шепчет он частенько на ушко моделям, с которыми фоткается, хотя они, конечно, ничего не слышат. Вообще хорошо, что в Антоновой жизни есть люди, без них бы у него точно поехала кукуха. “И лебедуха”, — придумывает он тупую шутку, от которой тут же сам бессовестно ржет, но из клюва вылетает только шипение. — Элечка, что с тобой? — беспокоится Хозяйка, притормаживая, явно готовая остановить машину, если что. — Кррр, — невозмутимо отзывается Антон, и та понятливо кивает, возвращая взгляд на дорогу. Хозяйка — хорошая. Антон встречал разных людей, и чаще всего отвратительных, но эта девушка оказалась приятным человеком, хотя фермер из нее был так себе. Потому что одно дело — держать кур и козочек, и совсем другое — домашних птиц, тем более таких больших. Но Антон все равно ее по-своему любил, и даже сентиментально тосковал по их будущей разлуке, хотя такое проявление чувств неиронично суровому спецагенту никогда не было свойственно. — Милая, сегодня у нас будет особенный гость, — сказала с утра Хозяйка, — тебе наверняка понравится. Фотосессии Антону нравились, это было прикольным развлечением, и, что куда важнее — единственным сейчас способом помогать людям, даже будучи беспомощным лебедем с лапами и крыльями. Проклятье лишило его всех магических способностей, но простейшая работа с потоками Силы почему-то была доступна. Точнее даже не работа — Антон просто выполнял роль сосуда, в который можно было положить Силу и забрать ее обратно. Про это проклятье он знал мало, но пока что было понятно, что оно блокировало возможность ходить в Сумрак и ткать заклинания, хотя сама сущность Иного оставалась невредимой — поэтому Сила могла течь. — Почти приехали, Эль, — бормочет Хозяйка, сворачивая с шоссе. “Понял, босс, — по привычке отвечает ей Антон внутри своей головы, — поработаем.” На фотосъемках у людей случались вспышки счастья и приступы нежности, которыми они с удовольствием делились с необычной птицей, а Антон вбирал излишки этой радости внутрь себя. Как губка, как пустой кувшин, как забытая на дачном крыльце плошка, в которую падает дождевая вода. Тоненькими ниточками потоки Силы стекали по человеческим рукам на белоснежные перья, заполняя внутренний сосуд и не нанося никакого вреда “донору”, потому что счастья у него все равно оставалось навалом. А Антон собирал эти крупицы, вернее — они сами собирались в Антона и он аккумулировал эту энергию, как гигантская батарейка. Для него самого Сила сейчас была бесполезна — ни войти в Сумрак, ни расколдовать себя, ни даже открыть замок своего сарая он не мог. Но мог помочь кому-то еще. Неспособный быть полезным так, как привык, Антон старался делать хоть что-нибудь для людей, его окружающих. На фотосессиях, пока щелкали затворы и сверкали вспышки, он лечил больные головы, гасил депрессии, успокаивал разбитые сердца. Пока его обнимала какая-нибудь девочка-именинница, он отдавал ей накопленную Силу, уничтожал девочкины проблемы и плохие случайности, насколько это вообще было возможно. На такие съемки с дрессированной лебёдушкой выстраивалась очередь, потому что “удивительный терапевтический эффект” имел под собой реальную основу. “Главное, чтобы в Дозорах никто не прознал про чудо-птицу”, — тревожился Антон. Потому что таких махинаций с Силой проворачивать было нельзя. И любому Иному, сознательно забирающему энергию у людей, даже за те крохи, что доставались Антону, грозило серьезное наказание. Но он не был нормальным Иным — скорее беспомощным сосудом, который принимал и отдавал Силу автоматически, совсем как обычный амулет или артефакт. “Я просто вещь”, — иногда мелькало в голове. Макарчик бы, наверное, поржал над тем, чем приходится теперь заниматься брутальному боевому магу Антону Шастуну, но помогать людям любыми доступными способами — призвание, которое не выбирают. Вернее, как раз — выбирают, однажды и навсегда. *** Они паркуются у знакомого здания, где Хозяйка арендует студию для съемок, и Антон, погруженный в свои мысли, даже не сразу соображает, что они уже приехали. Выгрузив переноску из машины, Хозяйка медленно поднимается по ступеням, ворча что-то себе под нос про толстую лебединую задницу. “Я вообще-то все слышу”, — заявляет в ответ Антон, но на слова не обижается. Ей тоже не с кем поговорить, Хозяйка живет одна — кроме фермы и подруги-фотографа у нее никого и нет. Нашлись, конечно, три одиночества. Где же теперь Макарчик? Антон вздыхает и мотает головой, потому что такие мысли нельзя допускать в свою голову. “С Макарчиком все в порядке. И с остальными тоже, хватит ныть”, — уверенно заключает он, приказывая воспоминаниям залезть обратно, поглубже, чтобы не отсвечивали. За все время этой птичьей жизни Антон так и не смог ничего узнать о большей части бывшей команды, как не смог и добраться до проверенных связных. Каждый адрес или контакт из списка союзников, который он по очереди проверял, мотаясь по миру, был либо заброшен, либо раскрыт, либо просто уничтожен, и с каждым следующим пунктом надежды оставалось все меньше. Проваленная операция была секретной настолько, что попадаться было нельзя ни Темным, ни своим же Светлым, ни тем более Инквизиторам. Поэтому доверять было нельзя вообще никому. Так что потерянный агент-разведчик Антон Шастун находился на сложном и долгом пути домой. На очень долгом пути. — Да епта, гребаные пробки, — из раздумий его вырывает громкий женский голос. Антон трясет всем телом, стукаясь головой об мягкий край переноски и стараясь сосредоточиться на реальности. Залипать в своих мыслях нельзя, потому что зависшая со взглядом в одну точку птица — это странно. В студию вихрем влетает Фотографиня, обвешанная сумками со всех сторон, с телефоном в одной руке и подставкой со стаканчиками из ближайшей кофейни в другой. Она сегодня не в духе, торопится, чуть ли не разливает свой кофе, сваливая в кучу как попало пакеты и сумки. — Помочь? — Хозяйка с готовностью принимает вещи, ловит подставку со стаканчиками. — Ты решила взять четыре кофе на двоих, настолько в нас не веришь? Или ты хочешь над Элеонорой поугорать? Антон косится на Хозяйку. “Птицам нельзя кофе, ты что, тю-тю?” — восклицает он. Как удобно, когда тебя никто не слышит. — Это не для нас, — Фотографиня делает страшные глаза, — но я забыла, в каком стакане капучино. А он скоро придет! Боже, почему все, блин, идет не так?! Она нервничает, всплескивает руками, и Антон только удивленно наблюдает за таким странным воодушевлением. Спокойная и невозмутимая обычно, сегодня Фотографиня роняет стойки и провода, чертыхается, настраивая лампы, и нервно подкрашивает губы перед зеркалом, хотя обычно плюет на собственный макияж, больше заботясь о гриме для моделей. Фотографиня Антону нравится. Она, как и Хозяйка, тоже хорошая девушка, улыбчивая такая, ласковая одинаково и к Антону, и к своей коллекции объективов. Смешная, прикольная, а еще очень красивая. Антон представляет себе, как он сам бы ее сфотографировал — обязательно в яблоневом саду, с очаровательными кудряшками и белым кружевом перчаток. Потому что она вся фарфоровая какая-то, тоненькая, как знатная особа на выданье, баронесса там, или графиня. Так и получилось, что она — ФотоГрафиня, потому что настоящее имя Антон все равно не запомнил. Даже больше — он нарочно не запоминает имена людей уже несколько лет, чтобы не было больно потом, когда придет время их покинуть. Никаких имен — и никаких слез. Так что в жизни остаются только Хозяйка, Фотографиня, Ветеринар и Ветеринар-два, а остальным людям он даже прозвищ никаких не дает. Не заслужили. Девушки носятся по студии, подготавливая пространство, потому что для съемки в стиле минимализм, оказывается, без декораций не обойтись. “Как много нужно предметов, чтобы создать пустоту”, — философски бормочет Антон, наблюдая за процессом через маленькое окошко переноски. Фотографиня так и продолжает трястись — реально переживает, бедняжка. Если бы она взяла Антона на руки, он бы быстро эту проблему решил — Сила и не на такое способна. Интересно, кто придет на съемку сегодня? И нужна ли будет человеку помощь. С прошлого детского утренника Антон насобирал так много энергии, что сейчас смог бы срастить перелом, как минимум. Хозяйка вдвоем с Фотографиней ставят, наконец, многострадальный свет и вытаскивают стол на середину комнаты. Стол — это хорошо, Антон любит гордо вышагивать по столу. В естественном дневном освещении, если правильно дополнить его студийным, он будет даже красив, кажется. Только бы не заставляли сегодня расправлять крылья — Хозяйка неправильно подрезала перья, и Антон выглядит теперь как помойный голубь, а не как благородная лебёдушка. Еще и холодно — короткое перо совсем не греет, а весна выдалась суровой. В его сарае нет никакого отопления, и даже на любимой верхней полке иногда по ночам можно промерзнуть до костей. Но Антон все равно Хозяйку прощает, он у нее — первая домашняя птица, и она так переживала, что прибившийся посреди зимы питомец улетит с наступлением тепла, что отчекрыжила ему перья, насмотревшись роликов на ютубе. Неправильных роликов. Так что до ближайшей линьки он толком не может летать и выглядит, как чмо, хотя для съемок этого вполне хватает. “Как только все отрастет обратно, я свалю, и больше никаких стрижек”, — утешает себя Антон. Судя по навигатору в машине, за которым он следил каждый раз, пока они катались по фотосессиям, до Питера здесь километров сто. Потом — до Ладоги, с высоты он без проблем узнает озеро, а там на северном побережье тот самый явочный дом. Если дом не накрыли и не рассекретили, то, может быть, Новый Год он уже будет встречать человеком… — Добрый день, дамы. Негромкий, но очень четкий и будто хорошо поставленный мужской голос разрезает пространство пустой студии, даже, кажется, отражаясь от стен. Или это просто Антон так реагирует на мощные и низкие голоса. И на мужчин. Он вздыхает и оглядывается — с такой шеей ему достаточно одного легкого поворота головы. В дверях стоит очень высокий и, что видно сразу, красивый мужик в темных очках. “О-опачки, сю-юда, сладкий”, — мысленно тянет Антон. Мужики на съемках бывают редко, тем более такие интересные. Обычно они приходят с детьми, сидят тихонечко в углу или вообще уезжают на время, но этот — совсем другой. Стройный, статный, как дворянин в девятнадцатом, и двигается просто потрясающе — то ли танцор, то ли спортсмен, судя по легкой походке. Темные волосы лежат небрежными волнами до ушей, но это та самая небрежность, которую нужно часа два укладывать — Антон знает, он для одного задания специально свою копну отращивал и потом каждое утро офигевал ухаживать за ней. Метод, блин, кудрявой девочки. Тьфу. В общем, несмотря на четкое правило “не привязываться”, за рекордные для Антона четыре секунды этот человек получает персональное прозвище Мужик. Потому что такой Мужик встречается в жизни только один раз. Девушки суетятся, порхают вокруг, а Мужик тепло улыбается, пока снимает верхнюю одежду, благодарит за кофе и ненавязчиво флиртует, когда садится к Фотографине на грим. Он точно знает, что делает, оставляя вежливую дистанцию и щедро одаривая комплиментами ее профессионализм и художественное видение. Короче, не оставляет бедной девочке и шанса. А та с него — просто плывет, и даже скрыть этого не может. Антон — птица водоплавающая, он в плавании хорошо разбирается, как и в красивых мужчинах. Правда, такие франты обычно оказываются выпендрежниками, и редко когда хорошо относятся к животным. “Сейчас проверим твою брезгливость и аллергию на лебединый пух”, — злорадно хихикает Антон. Хозяйка выгружает его из переноски сразу на стол, и он, радуясь свободе, хлопает крыльями, выдавая высокий гортанный звук, который должен дополнительно выбесить выпендрежника, потому что совсем не соответствует образу благородной белоснежной птицы. — Ух-х ты, какая красота! — Мужик вдруг замечает его и больше не отводит взгляд. “Интересно”, — хмыкает мысленно Антон и тщательно отряхивается, расправляет перья и нарочно криво потягивается, зная, что в процессе выглядит совершенно не фотогенично. Но Мужик в своем гримировочном кресле теперь полностью разворачивается, машинально что-то отвечая Фотографине, и продолжает смотреть только на него. Смотреть без тени брезгливости на красивом лице. — А ему точно будет комфортно на съемках? — беспокоится он и, мягко улыбаясь, наклоняет голову. — Ну какой же краса-авец! “Приятно, черт возьми”, — бормочет Антон, вышагивая по столу и рисуясь уже по-настоящему перед этим взглядом. Восхищенное внимание — одна из немногих радостей, доступных человеку, заключенному в теле птицы. Откуда еще брать серотонин? — Это девочка. Элеоноре просто нужно немного привыкнуть, — объясняет Хозяйка. “Элеоноре просто нужно немного потрахаться”, — передразнивает ее Антон. Секс ему тоже недоступен. Точнее, желание-то есть, но возможности, как в тупом анекдоте, нет. Антон настолько отчаялся, что пытался целый сезон жить в лебединой стае, чтобы тело птицы запустило правильные инстинкты, но даже из этой затеи не вышло ровным счетом ничего. Макарчик бы точно умер со смеху, узнав, сколько лет у Антона не было секса. Да чего там секса — вся половая функция будто бы атрофировалась. Остается только надеяться, что все-таки не навсегда. Так что проклятье лишало Антона любой романтики, кроме чувств и мыслей. А в мыслях он, незаметно для самого себя, уже поплыл от красивого Мужика, осторожно подошедшего к столу. — Значит, ты девочка? Какая хорошая де-евочка, — ласково шепчет Мужик, раскрывая ладони и поднося их снизу в дружелюбном жесте. — Она у нас умница, — кивает Хозяйка. Она присаживается в кресло в закадровой зоне со стаканом кофе. — Как правильно к ней прикоснуться? “Как хочешь, дорогой”, — растекается под теплыми руками Антон. Хозяйка что-то отвечает, но он даже не слушает, выгибая красиво шею и отмечая краем глаза, что Фотографиня уже начала щелкать затвором, пристреливаясь. Антону бы повернуться нормально в кадре, встать в выгодную позу, но шевелиться совсем не хочется. Да и плевать. В конце концов, может же у него быть свое маленькое “гилти плеже”? — Если котиков чешут за ушком, то как чешут лебёдушек? — Мужик осторожно приглаживает перья на спине и говорит уже будто бы не с Хозяйкой, а с самим Антоном. “Просто продолжай”. — Такая у тебя шея… “Да”. — Такие сильные крылья… “О да”. — Лапка болит у тебя, милая? — Мужик трогает меточное кольцо, плотно прижатое к коже, и Антон чуть отдергивает лапу, поморщившись. “Неприятно просто. Кольцо не по размеру, натирает иногда”, — жалуется он, хотя Мужик все равно не может его услышать. — Бедная лебёдушка. Давайте попробуем одним дублем все отснять? Не хочется её утомить, — просит он у Фотографини. Ну какой хороший Мужик. “Слышь, Мужик, а тебе домашний питомец не нужен?” — вздыхает Антон, занимая, наконец, нормальную позу для первого снимка. Конечно, не нужен. Все, что Антону останется от этого дня — смутные картинки в птичьей памяти, к которым можно будет возвращаться в плохие времена. Возвращаться к тому, как сейчас бережно Мужик берет его целиком на руки, обхватывает бока, придерживает, прижимая к груди. Как ласково касается шеи, помогая Хозяйке уложить Антонову голову ему на плечо. Классическая фотка “как у Ди Каприо” — ничего нового, но Антона мурашит в этих объятиях. Мужик пахнет вкусным парфюмом, чистотой и как будто бы домом. В котором остались картины в рамках, старые книги и самый простой, но оттого очень вкусный чай… Кадр долгий, дублей много, и Антон бесстыдно млеет, пока Мужик его легонько покачивает на руках. Он так удобно лежит, что даже глаза хочется прикрыть, расслабляясь окончательно в этом мороке. Как же хорошо! “Все, что я могу подарить тебе, Мужик, в знак благодарности, это Сила, — сквозь пелену удовольствия думает Антон, — возьми, сколько потребуется, и пусть она послужит тебе на бла…” Антон мысленно “открывает” сосуд, чтобы отдать ему энергию для исцеления или решения проблем, но вдруг замечает кое-что еще. “...го”. Мужик, баюкающий его в теплых объятиях, тянется к нему своей собственной ниточкой Силы, чтобы вылечить ноющую от кольца лапу. “БЛЯТЬ!” — орет Антон, пытаясь вырваться из рук. — Тише, тише, ты чего? — машинально удерживает его Мужик, и тогда Антон от испуга и неожиданности щиплет его за запястье, чтобы тот разомкнул руки. Бешено хлопая подрезанными крыльями, он кое-как взлетает на стол и отбегает на дальнюю сторону. “Нихуя себе, — звенит в голове, — ты, блять, кто?” — Что случилось? — обеспокоено спрашивает Мужик, поднимая руки в невинном жесте, но взгляд его Антону не нравится. Ой как не нравится. — Элеонора! С ума сошла? — Хозяйка подлетает к ощетинившемуся лебедю, готовая зафиксировать лапы и крылья, но Антон замирает, и она притормаживает. — Так, давайте сделаем перерыв. Ее руки даже уже почти смыкаются поверх сложенных крыльев, и он не дергается, чтобы не быть обездвиженным раньше времени. Всю накопленную на детском утреннике Силу Антон по привычке пытается вбухать в “Сканер” — простенький прием для чтения чужой ауры, доступный даже первоклашкам для определения уровня магии и цвета Иного, но… Ничего не видит. “Блять, конечно, ебаный свет, я же все потерял”! — ругается он сам на себя, пытаясь попутно успокоиться. Нужно, чтобы мозг работал сейчас без этих адреналиновых приколов. Он не видит у Мужика ауры — потому что все магические способности и проявления, кроме этого дурацкого "сосуда", у него напрочь заблокированы. Может быть, если бы Иной сам раскрылся перед ним, показал ауру со всеми деталями, как обычно делается при прохождении таможни и всяких проверках — тогда бы Антон увидел. И то не факт. И это плохо, очень плохо. Потому что Мужик может быть как Иным, так и человеком, а у него нет возможности это проверить никак. И оценить уровень опасности. "Ебучее проклятье!" — с досадой думает он. Если Мужик — человек, то он просто добряк, который любит животных и готов отдавать им часть своей жизненной энергии, неосознанно, искренне, просто так. От большого сочувствия. Эту энергию легко спутать с ниточкой настоящей Силы — так иногда бывает, когда у человека доброе сердце, мощная воля и очень большое желание помочь. А если Антон ошибается, и этот Мужик — Иной, то его планам добраться до своих, скорее всего, пиздец. Раздражение предательски подкатывает к горлу, и он начинает беситься, не понимая особо, что происходит с телом. Природная агрессия лебедя рвется наружу, и обычно хорошо контролирующий свои эмоции Антон вдруг совсем не может с ней справиться. Отчаяние от ощущения опасности зашкаливает, он орет, шипит и хлопает крыльями, бесцельно бросаясь из стороны в сторону. Хозяйка быстро хватает его, не давая сбежать, и горечь разливается на душе. Он же боевой маг, он оперативник! Он опытный разведчик! И кем бы ни оказался Мужик, эта тотальная беспомощность ранит сильнее ножа. “Соберись, тупая птичья башка”, — хрипит он, не до конца понимая, что именно от себя хочет — успокоиться или наоборот, пойти в атаку. “Не нужно множить сущее без необходимости, — как всегда кстати звучит в голове вкрадчивый голос его бывшего Координатора, — не усложняй”. Так, ладно. Мужик, скорее всего — просто мужик и просто человек, все в порядке. Антон делает глубокий вдох, чтобы успокоиться, и ровно в этот момент на него накатывает ощущение, которое невозможно спутать ни с чем другим. “Бля-а-а-ать”, — он закрывает глаза, окончательно переставая дергаться в хватке Хозяйки, потому что все это уже не важно. Сумрак вокруг колеблется. Проклятье забрало у Антона способности, но, похоже, вместе с "сосудом" ему осталась доступна какая-то базовая чувствительность. Дрожь на границе реальностей говорит только об одном — его аккуратно просматривают тем же самым “Сканером”, только очень завуалировано, скрытно, наверняка с глубокого слоя Сумрака. Хирургическая почти точность. Будь здесь слабенький Иной шестого-седьмого ранга, ничего бы не заметил. Но Антон такие вещи распознает даже в глубоком сне. Осязать вокруг себя Сумрак для боевого мага — базовый навык, почти орган чувств, как зрение или слух. Может, поэтому он даже под проклятьем продолжает работать. “Вот я и попался”. Это знание врывается в мозг, и все внутри замирает, как замирает тело у жертвы, которая ощутила на себе взгляд хищника. Антон выживал в джунглях, в горах, в снегах и пустынях, он скрывался от опасности и врагов так много раз! Антон бесстрашно рванул неизвестный защитный артефакт, который вместо хваленой защиты тупо превратил его в лебедя. Антон даже с этой херней справился, как справлялся и со всей другой за долгую двухсотлетнюю жизнь. Он — профессионал, который никогда не ошибался. Пока не встретил красивого голубоглазого мужика, который раскрыл его секрет за пару секунд.