Kleine Maus

Занятия в университете пролетели для Йозефа совершенно незаметно, он, полностью погруженный в свои тягостные размышления, не обращал внимания как на лекции профессоров, так и на удивленные взгляды других студентов, ведь юноша посреди осени сидел в аудитории без пиджака, поминутно потирая длинные замерзшие ладони друг об друга. Пора признать, с недавних пор Адольф занимал все его мысли, а после вчерашнего и вовсе не выходил из головы. «Стоит ли мне открыться ему вновь, или пока лучше держать дистанцию? Уже очевидно, что у меня есть к нему какие-то чувства, но какова их природа?» - размышлял Геббельс по дороге в отдаленное крыло университета, где и располагался театр. «Это союз двух творческих людей? Возможно, но ведь явно есть что-то еще… Дружеская симпатия? Нет, не похоже, уж слишком мы близки… А может… любовь?» От этой мысли Йозеф резко остановился, щеки его запылали огнем, а в животе скрутился какой-то плотный узел. Уже привычное чувство страха перед неизвестным тоже резко проснулось внутри, пуская стайки мурашек по всему телу. «Неужели со мной все-таки это случилось? Любовь, та самая, которую я так долго искал? К другому мужчине?!» Юноша уже было хотел уверить себя, что это просто невозможно, вот только весь его разум словно заклинило на одном этом нежном, но таком строгом и бесповоротном слове «любовь». Да, это была она. Не просто так он постоянно думает о Гитлере, не просто так вечно вспоминает его голубые глаза и теплые, почти горячие руки, и не просто так рядом с этим странноватом художником ему так легко и приятно на душе, что он готов открыть ему все свои секреты за раз. Вот только взаимно ли это? А если взаимно, то что со всем этим делать? Кажется, эти размышления только сильнее запутали Йозефа. «Надо просто разгрузить мозги» - решил юноша про себя и поднял взгляд на серое, уже потемневшее небо, на фоне которого порхали тут и там золотисто-огненные дубовые и кленовые листы. Середина октября, скоро ему исполниться двадцать два года, а он так и не успел что-то сделать для человечества… Геббельс очнулся только тогда, когда до его острого плеча дотронулась чужая теплая рука. - До тебя не докричаться! Здравствуй! – с улыбкой сказал стоящий рядом Адольф. - Прости, задумался. – с такой же улыбкой ответил Йозеф, сам не зная, чему он так обрадовался. - Я хочу поговорить с тобой наедине. – художник кивнул на людей вокруг. Это… очень личное. – Гитлер заметно напрягся, как, впрочем, и литератор. - Хорошо, пойдем туда, за здание. – отозвался он, уводя товарища в глубь деревьев, к старым уже заброшенным теплицам. Место Йозеф выбрал подходящее – густые кроны и кусты скрывали их от посторонних глаз, а тот самый пустырь, расположенный за самым крылом университета, бал так далеко от главной дороги, что даже гула людских голосов отсюда не было слышно. - Итак, что ты хотел обсудить? – осторожно начал Геббельс, по привычке облокотившись на одну из проржавевших теплиц, дабы не нагружать больную ногу. Адольф судорожно и глубоко вздохнул. - Во-первых, я хотел отдать тебе пиджак. – сказал он, заметно дрожащими руками протягивая другу вещь. – Спасибо, что позаботился обо мне. Это был очень… чуткий жест с твоей стороны. - Не за что. – с опаской ответил Йозеф, принимая пиджак. – Я просто надеюсь, что ты не подумал ничего лишнего. - Вот как раз об этом… - каждое слово давалось художнику с ощутимым трудом. – Для начала я хочу сказать, что наша дружба мне очень дорога. Ты стал для меня по-настоящему близким человеком, и я бы действительно многое отдал, чтобы ты и дальше был частью моей жизни. Я очень не хочу предавать тебя, но я подумал, что если я буду лгать тебе, то это все равно будет не меньшим предательством… - лепетал Гитлер, глядя куда-то в сторону и судорожно перебирая оторванный с дерева листочек в пальцах. - Просто скажи уже! – не выдержал Геббельс, в груди которого тоже проснулась тревога в ожидании ужасных новостей. - Я удивлен, что ты не догадался раньше… - Адольф вновь глубоко вздохнул и впервые заглянул в темные глаза напротив. – Я люблю тебя. Повисла тишина, прерываемая только шелестом листвы дубов вокруг. - Нет. – вдруг ответил Йозеф, глядя на друга с выражением полного разочарования на лице. - Нет, ты не ответишь взаимностью? – переспросил художник, все так же взволновано смотря на собеседника. - Нет, ты не любишь меня. – пояснил Геббельс дрожащим голосом. – Это очень глупая шутка, ты же заешь, что это для меня много значит. Я разочарован в тебе. – все так же сухо продолжил он. - В-в смысле? – выпалил Адольф после секундного замешательства. – С чего ты взял, что я шучу? Я говорю серьезно! - Ты думаешь, я дурак? – сквозь зубы процедил Йозеф, не прекращая сверлить друга взглядом. – Это все, что ты хотел мне сказать? - В целом, да… - растерянно ответил Гитлер. - Тогда я ухожу. – твердо сказал литератор и направился к заросшей дорожке, не глядя на знакомого. - Постой! Я докажу! - крикнул Адольф, останавливая Геббельса за руку. - Вот, взгляни на это. Йозеф опустил голову и увидел, что художник трясущимися руками протягивает ему свой чёрный альбом, раскрытый примерно на середине. - Ты, помнится, говорил мне не смотреть твои рисунки. - холодно отозвался литератор. - Говорил, но сейчас посмотри. - настаивал Гитлер. - Ты поделился со мной Достоевским, теперь и я хочу открыть тебе душу. Не зная, чего ожидать, Геббельс осторожно взял раскрытый альбом в руки. Весь первый лист был заполнен филигранно проработанными эскизами чьих-то тонких и изящных рук, перебирающих клавиши фортепиано. Юноша не узнал эти руки. Вторая страница была посвящена тому самому мышонку, которого они недавно встретили вместе. Искусно нарисованный зверек перебегал с одного угла листа на другой и сидел в открытой ладони. На одной из картинок сердобольный Адольф пририсовал ему хлебную корку, которую мышь теперь радостно тащила себе в нору. Йозеф недоверчиво поднял взгляд на художника, что внимательно наблюдал за его реакцией, и перелистнул страницу. Весь разворот был посвящён какому-то юноше. Он играл на фортепиано, шёл по осеннему парку, читал книгу, аккуратно придерживая страницы тонкими пальцами, писал что-то или просто сидел спиной или полубоком за столом. Подождите... Да это же сам Йозеф! Геббельс вгляделся в зарисовки: на каждой из них были особенно детально проработаны руки и глаза. Это точно он, сомнений быть не может. - Зачем ты рисовал меня? – тихо и изумленно спросил юноша. - Потому что я рисую только то, что мне нравится. Руки на первой странице тоже были твои кстати. – так же тихо ответил художник. Геббельс перелистнул назад и убедился в этом. Почти на всех последующих страницах тоже был он, только кое-где встречались эскизы каких-то зданий и фасадов. Перелистнув очередной лист Йозеф увидел детально проработанную картинку серой мыши, что сидела на книге и, кажется, внимательно читала ее. - А это что? – поинтересовался юноша. - Это… Ну, в общем, тоже ты. Вернее, я тебя таким вижу. – смутившись отозвался Адольф. - По-твоему я похож на мышь? – сказал литератор с долей горечи в голосе. Всю жизнь его доставали этим гребаным прозвищем. - Да, и это замечательно! – голубые глаза Гитлера словно загорелись обожанием. – У тебя интересное остренькое лицо, глубокие темные глаза, просто обворожительные аристократические изящные руки… В общем, это выглядит прекрасно! И… - тут он немного запнулся. – Я постоянно любуюсь тобой, когда ты рядом. Обычно я стараюсь одергивать себя, но не всегда получается, ты словно притягиваешь мой взгляд… ты…ты очень красивый. Поэтому я постоянно рисую тебя, просто чтобы как-то выплескивать эмоции, понимаешь? На секунду Йозеф подумал, что сошел с ума и начал галлюцинировать. Сейчас Адольф вместе со своим альбомом растворится в воздухе, все эти волшебные слова забудутся, и он сам проснется в библиотеке, лежа щекой на странице учебника. «Я люблю тебя», «ты красивый» «я любуюсь отбой» - никогда в жизни он не слышал ничего настолько приятного, чуткого и будоражащего все внутри. Еще неделю назад юноша без сомнений испугался бы таких чувств, ощетинился и тут же сбежал от этого явно подслеповатого чудака, что внезапно стал считать его своей музой, но сейчас он все так же стоял на месте, глядя в чистые небесные глаза напротив и понимая, что никогда и никого не любил сильнее. - Ну так что ты скажешь? – наконец не выдержал Гитлер. Геббельс судорожно вздохнул, нервно сжимая уголок одной из страниц между пальцами. - И я тебя люблю. И я… - тут ему понадобилось сделать явное усилие. – Я верю тебе, Адольф. – тихо проговорил он. Художник помолчал несколько мгновений, в полной тишине было отчетливо слышно, как сбилось у него дыхание. - Никогда бы не подумал, что услышу от тебя эти слова. Спасибо. – с трудом сказал он. - За что ты благодаришь? – Тут Йозеф впервые поднял глаза на собеседника. - За то, что доверился. Их взгляды встретились. В следующее мгновение Гитлер сделал шаг вперед, осторожно наклонился к его лицу и вдруг замер всего в нескольких миллиметрах. - …Можно? – прошептал он, опаляя замёрзшую нежную кожу горячим дыханием. - Да. – так же тихо прошептал в ответ Геббельс. Они мягко поцеловались. Едва ли это можно было назвать настоящим поцелуем, скорее это были просто ласковые, трепетные, чуть боязливые касания губ к губам, но и этого было достаточно, чтобы по всему телу Йозефа разлилось удивительно горячее чувство наслаждения и радостного волнения, а когда чужие руки осторожно легли на его тонкую талию и притянули ближе, юноша ощутил, словно взлетел на секунду, ведь ноги вмиг потеряли всю силу. Одной рукой литератор прижимал к груди альбом, другой он хотел зарыться в волосы Адольфа, но осмелился лишь положить руку на чужое плечо, чуть сжимая дешевую ткань пальто. Их трепетная близость длилась совсем недолго, и вскоре юноши чуть неловко отстранились, заглядывая друг другу в глаза. Щеки Гитлера забавно раскраснелось, и литератор наконец решился нежно взять его лицо в ладони, согревая теплом своих рук, на что художник лишь мягко улыбнулся, а когда чужие тонкие пальцы скользнули куда-то за ухо, коснувшись чувствительного местечка, тот и вовсе закрыл глаза от наслаждения, стараясь ближе прильнуть к этим рукам, которые так любил. - Если я мышь, то ты песик. – дрожащим голосом прошептал Геббельс, сам не веря, что произносит такие слова. - Согласен. – улыбнулся в ответ Адольф, осторожно поймал одну из рук возлюбленного и начал трепетно целовать длинные тонкие пальцы, с обожанием вдыхая их запах, чем окончательно смутил литератора. Он украдкой взглянул на часы, чтобы хоть куда-то деть покрасневшее лицо. - Ладно, мне уже пора. Надо репетировать. – тихо сказал Йозеф, нехотя высвобождая руку и отходя от художника. - Опять ты убегаешь от меня. – с наигранной обидой в голосе сказал Гитлер. - Вовсе нет, но времени осталось действительно мало. - Напомни, когда выступление? – ответил Адольф, с трудом собрав сознание в кучу после всего случившегося. - Чуть больше недели осталось. Господи, хоть бы все прошло гладко… Гитлер чуть приобнял возлюбленного за плечи. - Все будет хорошо, я не знаю никого талантливее тебя. Поколебавшись мгновение, Геббельс нежно клюнул его в губы на прощание, поймав себя на мыли, что совершенно не хочет уходить. Но все же надо было торопиться а театр. - Когда ты освободишься? – вдруг спросил художник ему вдогонку. - Где-то в одиннадцать. – отозвался Йозеф, уже отойдя на приличное расстояние. - Буду ждать, потом провожу тебя! – крикнул Адольф. – Ладно, беги! Ой, то есть… - в глазах Гитлера мигом отразился испуг, стоило ему осознать, какую глупость он только что ляпнул своему хромому другу. Но Геббельс на это лишь звонко засмеялся: - Добегу, не переживай! И с этими словами юноша скрылся за густыми кустами. В сердце бушевал раскаленный ураган, а мозг напротив отказывался работать вообще. Это действительно только что случилось? С ним? С хромым хилым уродцем? И неужели теперь он всегда сможет не только сам получать любовь, утопать в ней, но и дарить нежность, заботу и ласку самому лучшему человеку на земле, этому голубоглазому чудному ангелу, что жалеет каждую букашку? Быть не может! Только зайдя в гримерку за сценой, Йозеф кое-как успокоился. Как бы не хотелось, но ему было попросту некогда вспоминать все случившиеся раз за разом, как-никак важнейшее выступление уже на носу, весь огромный коллектив дружно ждет этого дня, а у него такая глубокая и сложная роль. Даже страшно представить, что случится, если вдруг что-то пойдет не по плану…