Kleine Maus

Тонкие пальцы легко скользят по клавиатуре старого пианино со скрипучими педалями, рождая на свет мелодию, которую он играл уже десятки раз до этого. На сцене студенты университета искусств в Вене репетируют сцену из «Фауста», которую он видел уже сотни раз до этого. Правая косолапая нога отзывается резкой болью в искривлённой ступне, как и тысячи раз до этого. Все как обычно. За инструментом сидел молодой человек, еще один учащийся университета. Внешность у него была далеко не самая удачна – низкорослый и тощий, с крайне несимпатичным острым лицом, с зачесанными назад темными волосами и такими же темными, почти черными глазами, одетый в затертый до невозможности серо-бурый костюм, застиранный настолько, что уже стал походить цветом на мышиную шкурку. Сжав зубы и внутренне приготовившись к уже привычной боли, юноша нажал больной ногой на тугую педаль старого пианино, проклиная про себя и плохую погоду, виновницу его болей, и полиомиелит, который когда-то в детстве и изуродовал его, укоротив и искривив одну ногу, а также затормозив рост. Отсюда, как он считал, тянулись все его проблемы: среди других детей, здоровых, крепких и совершенно пустоголовых, хромому тщедушному Йозефу места никогда не находилось. «Поступишь в гимназию и обязательно найдешь компанию!» - говорили ему такие же пустоголовые взрослые, не зная, какими еще словами унять детские слезы. Йозеф поверил. В гимназии, где большая часть учеников была из богатых семей каких-нибудь адвокатов или судей, все, естественно, стало только хуже. Неказистому ученику из бедной, если не сказать нищей, семьи регулярно рвали тетради, заливали чернилами сумку, до крови тыкали в спину острые карандаши или циркули, обзывали, толкали, отбирали вещи, в общем, перечислять можно долго. Воистину богата детская фантазия, особенно когда надо всем коллективом затравить кого-то! А если этот кто-то еще и учится лучше всех, регулярно выставляя остальных идиотами перед профессорами, то опустить такого зазнайку с небес на землю это просто необходимость! Но одна радость в гимназии все же была – библиотека, в которой можно было читать любые книги, и даже те, которые в лавках стоили баснословных для его родителей денег. Тогда впервые у мальчика, который не вписывался больше никуда, появилось место, где ему всегда рады, где тихо и спокойно, где приятно пахнет старой пожелтевшей бумагой и плесенью, где его настоящие друзья в кожаных и суконных переплетах всегда расскажут захватывающие истории или научат чему-то интересному, такому, чего порой не знали даже седые профессора. Его даже почти не смущало, что чем больше он погружался в чтение, тем сильнее отстранялся ото всех людей вокруг. «Поступишь в университет, и все наладиться, там у всех будут схожие интересы!» - говорили ему тогда взрослые. Йозеф поверил и в этот раз. В самом начале его учебы в университете грянула Первая мировая война, юноша, как истинный патриот, сразу же уехал на родину в Германию и попытался отправиться на фронт добровольцем, но врачи категорично выдвинули вердикт «негоден» как раз из-за искривлённой ноги и слабого здоровья в целом. Пришлось вернуться обратно на учебу и ежедневно выслушивать всевозможные шутки, упреки, а порой и оскорбления в лицо от всех вокруг. Единственной радостью Йозефа в университете оставался Достоевский – писатель, с которым он познакомился еще по дороге в Вену. Да, именно познакомился, ведь этот старик с умными печальными глазами и седой бородой, красующийся на обложке его любимого «Преступления и наказания», фактически заменил ему и отца, и друга. Перечитывая раз за разом так полюбившийся роман в серой обложке, оставляя на полях многочисленные заметки, Йозеф чувствовал, что не один в этом мире, что ему вот-вот откроется мудрость этого величайшего человека, которую он ощущал всем естеством, но окончательно понять пока что так и не смог. Вот и сейчас на крышке фортепиано лежит все тот же потрепанный томик в серой обложке, с кучей закладок, торчащих из желтых страниц тут и там, и заметок на полях, которые он кропотливо оставлял последние 4 года. Его единственный друг, его единственная отдушина. - Здравствуй! – неожиданное обращение заставило Йозефа прервать игру и поднять взгляд с клавиатуры. Перед ним стоял молодой человек, которого он не встречал в университете до этого, но который выглядел ощутимо старше. Внешность у него была довольно забавная – зачёсанные набок темные волосы, смешные усики под носом, напоминающие сапожную щетку, и яркие голубые глаза на пол-лица, которые резко контрастировали со всем остальным обликом, а под мышкой незнакомец держал какой-то альбом с переклеенным несколько раз переплетом, какой обычно носят художники пленэристы. Йозеф молча уставился на этого чудака, скорчив самое презрительное и недоброжелательное лицо – пусть не связывается, он уже достаточно натерпелся от других, чтобы сейчас выслушивать еще и от этого типа. - Здравствуй! – снова повторил незнакомец, по-детски хлопая своими огромными глазами и словно не замечая отчужденности своего «собеседника». Йозеф промолчал и в этот раз, продолжая сверлить взглядом человека напротив. Тут он увидел, как к ним двоим спешной походкой приближается плотный мужчина с пышными черными усами под носом, своим манерами и внешним видом напоминающий или льва, или индюка, – это был их художественный руководитель герр Гросс. - Геббельс, познакомься! – бодро, как и всегда, начал мужчина – Это Адольф Гитлер с факультета графики и живописи, теперь он будет работать с тобой за сценой, расписывать задники и декорации, помогать настраивать свет и проч и проч. – скороговоркой, с присущей ему артистичностью прорапортовал Гросс, похлопав по плечу художника. - Здравствуй! – в третий раз проговорил Адольф и протянул пианисту руку, лишив того возможности отступить. - А другие слова ты знаешь, Адольф Гитлер? – холодно отозвался Йозеф, пожимая сухую и на удивление горячую ладонь. - Ну, еще парочку знаю. – беззлобно улыбнулся в ответ новенький. - Советую вам подружиться, дети мои, вам предстоит долго работать вместе! – все так же артистично пробасил Гросс, вдруг повернулся к Адольфу и так же громко обратился к нему, словно Йозефа и вовсе не было рядом. – Этот паренек у нас, конечно, с характером, но знаешь, мне почему-то кажется, что вы поладите. В общем, удачи и еще больше удачи вам! – гаркнул он, на каблуках повернулся к сцене и, сделав несколько дирижёрских взмахов руками, громко крикнул актерам: - Музицируйте, музицируйте, активнее! - Да мы не можем - Геббельс не играет! – крикнул вдруг светловолосый юноша с приклеенной козлиной бородкой и в узнаваемом красном колпаке Мефистофеля на голове. - Пусть музыка звучит у вас в сердце! – с хохотом отозвался руководитель, уже направляясь к выходу из зала. Йозеф проводил его ненавидящим взглядом. Какого черта этот напыщенный индюк всегда такой жизнерадостный? Можно подумать, что мир вокруг хоть как-то располагает к этому. - Эрнст, погоди, я разберусь с новеньким и продолжу! – крикнул юноша в ответ актеру и вновь повернулся к собеседнику. – Я тебя раньше не видел, ты на каком курсе? - На первом, просто я поступил не с первой попытки, к тому же там были другие обстоятельства… В общем, я на первом. – непосредственно ответил Адольф. - Что еще за обстоятельства? - Ну, ты знаешь… Война. – глаза юноши вдруг заметно потускнели. – Герр Гросс сказал, что ты мне тут все покажешь, так что… - Я не могу, ты не видишь? – зло оборвал его Йозеф, махнув рукой в сторону сцены. – Август! – крикнул он, бесцеремонно отвернувшись от собеседника. - Что? – отозвался высокий красивый юноша с прекрасно сложенным телом и правильным лицом, который шел сейчас по самому краю сцены. - У тебя же сейчас нет действия? Покажи новенькому где у нас тут что, у меня нет времени с ним нянчиться. - Что ты говоришь? – красавец наклонился ниже, стараясь расслышать сказанное сквозь гул множества голосов вокруг. - Я говорю покажи новенькому, что за сценой! – привстав, крикнул Йозеф. Актер сделал несколько шагов к ним и чуть наклонил голову, показывая, что по-прежнему не слышит. - Я говорю покаж…. Осторожно!! К сожалению отчаянный крик Йозефа не возымел действия – не заметив края сцены, прекрасный юноша оступился и, нелепо взмахнув руками в воздухе, полетел вниз. Раздался мерзкий щелчок ломающейся ноги и глухой удар тела о паркет. Весь зал, наблюдающий за этим, тут же взвыл, кто-то закрыл лицо руками, а кто-то скорее поспешил к неудачливому актеру, который сейчас лежал на полу и колотил кулаками деревянный паркет, стараясь не заорать от боли в голос. - Йозеф, ты что совсем идиот?! – ловко спрыгивая со сцены, крикнул парень в костюме Мефистофеля, который приходился упавшему лучшим другом. – Что ты натворил?! - Я натворил?! – в ярости крикнул пианист, вскакивая со своего места. – Разуй глаза! Я ничего не сделал! - Как же не сделал! – Эрнст даже не думал посмотреть с строну упавшего товарища, а сразу ринулся к Йозефу, наступая на него буквально грудью. –Ты его специально отвлек, я видел! Он шел по самому краю, так тяжело было завалить хлебальник хоть на минуту?! - Ребята, тише, тише… - неуверенно проговорил растерявшийся Адольф, стараясь встать между студентами, которые продолжали орать друг на друга и, казалось, собирались вот-вот начать драку. - Ядовитый карлик! Мышь несчастная! – орал Эрнст. - Напыщенный бесталанный козел! – не отставал Йозеф. - Мало того, что ты, нищенка, вообще не должен здесь учиться, так ты еще и саботажи устраиваешь! – «Мефистофель» грубо оттолкнул Адольфа в сторону и приблизился почти вплотную к Йозефу, который едва доставал ему до плеча. - Если бы не твой богатенький папаша, тебя бы и в дворники при институте не взяли! – быстро нашелся с ответом Геббельс. Глаза Эрнста вспыхнули неукротимой яростью. Он занес руку, но, вместо того чтобы ударить юношу, широким движением смахнул с крышки фортепиано серый томик «Преступления и наказания» прямо на пол. Йозеф проводил летящую книгу взглядом, замешкался на мгновенье и, осознав, что с романом ничего критичного не случилось, развернулся и ринулся на обидчика с намерением выцарапать тому глаза во что бы то ни стало. Неизвестно чем бы закончилась эта ситуация, если бы Адольфу все не удалось растолкать двух студентов своим телом в самый нужный момент. К несчастью, пощечина, адресованная Эрнсту, прилетела прямо по виску художника, оставив несколько алеющих царапин, но тот, кажется, этого даже не заметил. - Да разойдитесь вы! – крикнул Гитлер – Неужели без этого нельзя? - Уйди, ты ситуации не знаешь! – ответил Эрнст, но все же вскоре все участники конфликта успокоились и разошлись по разные углы, «Мефистофель» направился к толпе, окружившей упавшего актера со сломанной ногой, а Йозеф наклонился за своей книгой. Он уже было собирался поднять несчастный роман, когда пальцы его вдруг скользнули не по шершавой суконной обложке, а по чужой теплой руке – Адольф опередил его. - Вот, держи. – добродушной сказал он, протягивая потрепанный томик новому знакомому. Йозеф грубо вырвал книгу, метнув на художника сердитый взгляд. - Не трогай мои вещи. А лучше вообще не лезь, никто, знаешь ли, не просил тебя геройствовать. И извиняться за это я не собираюсь. – Йозеф сделал характерный жесту виска, на котором у Гитлера красовались царапины. - Ты закончил? – терпеливо ответил Адольф. - Что еще ты хочешь? – холодно отозвался Геббельс. - Это выпало из твоей книги. – только сейчас юноша увидел, что художник протягивает ему черно-красную брошюру НСДАП, которая служила ему одной из закладок. Йозеф молча взял ее, открыл книгу, отсчитал нужную страницу и положил на место. - Надо же, сколько у тебя там заметок! – удивился Адольф, заглянув в раскрытый роман. - Это еще немного. Я эту книгу уже четыре года перечитываю и каждый раз нахожу в ней что-то новое. – тон студента стал заметно мягче. Гитлер сделал у себя в голове пометку, что этот грубиян, судя по всему, готов говорить с ним только о любимом произведении. - А как называется? - «Преступление и наказание» Федора Михайловича Достоевского. – ответил Йозеф, по привычке произнося имя писателя полностью. - Русский автор? - Именно. - Кажется, я что-то слышал о нем… - Адольф изо всех сил старался продолжить диалог, ведь другой случай вряд ли представится. - Да его весь мир знает! – громко ответил Геббельс, но тут же спохватился, видимо осознав, что оказывает новому знакомому слишком много чести. – Пойдем, посмотрим, что там с Августом. Вокруг пострадавшего уже собрался весь театральный состав во главе с герром Гроссом, которого, видимо кто-то из студентов привел обратно в концертный зал. - Ну ничего, главное, что шею не сломал! – подбадривал он несчастного актера. – Итак, я предлагаю собраться всем сегодня в восемь вечера, я к тому времени как раз придумаю, что делать, главное – не унывать! - Кого он играл? – шепотом спросил Адольф у Йозефа. - Вагнера. – тихо ответил тот. Гитлер хотел сказать что-то еще, но его прервал бас руководителя: - В восемь приходят все! И даже работники сцены! Сейчас же вы можете быть свободны, а ты, Август, потерпи, скоро прибудет врач. В зале еще долго стоял гам, кто-то старался поддержать несчастного актера, кто-то вздыхал, что теперь, с потерей этой роли, все представление пойдет коту под хвост, но весь коллектив, кроме разве что Адольфа, в едином порыве решил, что вина за произошедшее лежит именно на Йозефе, которого и так никто особо не любил. *** Осенний вечер был на удивление солнечным для Вены, все вокруг отливало золотисто-огненными тонами из-за солнца, что вот-вот должно было закатиться за горизонт, но и эта красота вокруг, ни приближающийся день рождения ни за что не заставят Геббельса, у которого ввиду похолодания вновь разболелась нога, полюбить это время года. Сейчас юношу интересовало только то, как бы поплотнее закутаться в прохудившееся со всех сторон пальто, дабы дойти до университета живым, денег на трамвай, как назло, не хватило. Он сознательно выбрал дорогу через городской парк, конечно этот путь займет больше времени, но зато можно было идти по заросшим дорожкам как попало, не беспокоясь, что кто-то из случайных прохожих обратит внимание на его хромоту. Шаг, боль… шаг, боль… шаг, боль… Незаметно для себя, Йозеф погрузился в свои мысли, дабы хоть как-то отвлечься от мерзких, но уже таких привычных ощущений в ступне. Шаг, боль… Шаг, боль… - Здравствуй! – раздался знакомый голос из-за спины. Геббельс невольно вздрогнул и обернулся назад. Прямо за ним на узкой дорожке стоял Адольф, который, судя по раскрасневшемуся лицу, только что бежал сюда. Он что, видел его ужасную, ничем не прикрытую хромоту? Вот черт! Его грудь вздымалась после бега, а ярко-голубые глаза сияли такой радостью встречи, что большая часть негатива по отношению к этому чудаку у Йозефа мигом пропала. Он даже поймал себя на мысли, что, если этот новый знакомый сейчас завиляет хвостом, это будет совсем не удивительно. - Здравствуй. – негромко ответил Геббельс. - Надо же, ты поздоровался! Это прогресс. – Гитлер сказал это так по-дружески и беззлобно, что Геббельс в ответ даже не ощетинился, как делал обычно. – Ты споткнулся обо что-то? – тут же обеспокоенно добавил художник. - С чего ты взял? - Ты хромаешь. – непосредственно ответил Адольф. - Я не хочу об этом говорить. – грубо отрезал Йозеф и сразу отвернулся. - Ну хорошо, хорошо, давай о чем-нибудь другом поговорим. – новенький поравнялся с собеседником, подстраиваясь под его скорость. – В университет идешь? - Ну а куда еще? - На каком ты факультете? - Литература. - А что это у тебя так лязгает при каждом шаге, ключи что ли? Геббельс резко повернулся к художнику, сделав глубокий вздох, чтобы успокоиться и не покрыть того матом. Ну разумеется он услышал звяканье скобы на его ноге, которую уже давно пора менять, вот только денег на это нет. Бедный и хромой. Йозефу снова об этом напомнили. - Слушай, ты когда-нибудь прекратишь задавать вопросы? – прошипел он. - Да что тебе опять не нравится? – удивился Адольф. Геббельс вновь глубоко вдохнул. - Это лязгает специальная скоба на моей ноге. Я не хочу об этом говорить. Если ты действительно такой хороший, каким пытаешься казаться, не упоминай это больше. - Хорошо, я понял. Погоди, а почему это я «пытаюсь казаться»? – судя по всему Гитлер не прекратит задавать вопросы. - Ты думаешь, я поверю, что ты весь из себя такой дружелюбный и миролюбивый? Не знаю, что тебе от меня понадобилось, но лучше скажи, как есть, без этого спектакля. - С чего ты взял, что мне от тебя что-то нужно? – искренне изумился Гитлер. – Просто ты мне понравился, и я захотел узнать тебя поближе. - Понравился? Да мы едва знакомы! – настал черед Йозефа удивляться. - А ты уже мне понравился. Я вообще всех людей люблю, но даже среди многих ты почему-то сразу бросился мне в глаза. - Любишь всех людей? Большего бреда в жизни не слышал. – с ухмылкой, какой обычно одаривают глупых детей, ответил Геббельс. - Почему же это бред? А ты, видно, считаешь, что никто не может быть дружелюбным и миролюбивым просто так? – не унимался Адольф. - Разумеется не может! Ты, судя по всему, с людской жестокостью ни разу не сталкивался, раз так рассуждаешь. - Сталкивался, да еще как сталкивался… - Гитлер вновь заметно погрустнел и вдруг замолчал. Тем временем они уже вышли на довольно оживленный проспект, до института осталось совсем немного. - Ты чего это замолк? – не удержался Йозеф, и тут же внутренне обругал себя за несдержанность. - Я думал, тебе нравится, когда я молчу. – Адольф вновь улыбнулся, словно пелена тяжелый воспоминаний сошла с него. - Уж лучше неловкий разговор, чем неловкое молчание. Ты хотел что-то сказать? Гитлер вновь немного помолчал, но потом вдруг спросил: - Ты поддерживаешь НСДАП? Я видел брошюру у тебя в книге. - Да, я даже думаю вступить в эту партию после университета. - И ты с ними согласен? – тон художника стал заметно серьезнее, чем обычно. - Ну еще бы. – ответил Геббельс, словно это было что-то само собой разумеющееся. - Ты слышал, что недавно объявил на митинге их лидер… как там его? - Рем. - Да, он. Про то, что мы должны взять реванш и начать новую мировую войну, про то, что люди должны стать грубее и жестче для достижения победы? Это же полнейший бред! - С чего бы это бред? – теперь удивился Йозеф. – Совершенно правильные вещи. Чем ты опасней и страшней – тем меньше тебе будут вредить окружающие, и это справедливо как для уровня отношений межгосударственных, так и просто человеческих. - Насилие порождает насилие, ты слышал? Если все будут только показывать друг другу зубы, как ты, человечество зайдет в тупик. - И что же ты предлагаешь? – Геббельса явно затянул этот спор. – Самовольно стать бесхарактерной грушей для битья? - Нет, просто оставаться людьми. Быть со всеми изначально добрым, а не изначально злым, плакать, когда хочется плакать, смеяться, когда хочется смеяться, не осуждать других, не отвечать грубостью на грубость. И тогда мир станет лучше. Йозеф невольно хохотнул от таких рассуждений. - Замечательная идея. А единороги в этом твоем прекрасном мире с добрыми людьми не планируются? Как ты вообще к этому пришел? Гитлер вновь помрачнел. - А знаешь, как? После того, как отец колотил меня до полусмерти, после того, как на войне мои камрады убивали других людей, после того, как их самих на части разрывало снарядами у меня на глазах, после того, как сам я едва не умер и на время ослеп в газовой атаке, после того, как прямо мне в живот угодил осколок. Вот после всего этого. Голубые глаза напротив заблестели, отражая золото заката вокруг. Наверное, именно в тот момент, когда этот едва знакомый человек вдруг так просто рассказал об этих ужасах и показал свои слезы, даже не попытавшись отвернуться, у Йозефа внутри что-то шевельнулось. Повинуясь какому-то сиюминутному порыву, он положил руку на плечо Адольфа, но тут же отдернул, как от горячей плиты. - Я не знал… - неловко проговорил литератор, вместо извинений. - Да ладно, все уже в прошлом. – Гитлер сказал это словно для самого себя, а не для собеседника. – В общем, после всего этого я и изменился. Когда вернулся с фронта, я даже на мясо не мог смотреть – все представлял, как мучились несчастные животные. И сейчас даже проглотить его не получается. - Ты что, совсем мясо не ешь? - Да, и молоко не пью, и клеем стараюсь не пользоваться. Не понимаю, как можно обрекать на такие страдания братьев наших меньших, а о причинении вреда людям я вообще молчу, мне словно ампутировали жестокость, и… Гляди, мышонок! Сперва Йозеф по привычке подумал, что его дразнят, но, сообразив, что Адольф пока не в курсе его обидной клички, посмотрел туда, куда он указывал, и едва разглядел на пыльном асфальте серо-бурый маленький комочек. Там действительно сидел крохотный мышонок и старательно умывал мордочку. - Ну что за прелесть? Жаль я не успею его зарисовать. – Гитлер встал как вкопанный, разглядывая маленькое существо. - Ты и мышей любишь? - Очень люблю. Увлеченные этим зрелищем, юноши даже не заметили приближение дворника в белом фартуке и картузе, натянутом на глаза. - Пшел! – рыкнул он и уверенным взмахом метлы отшвырнул мышонка подальше от булочной, рядом с которой он сидел. Тот отлетел на несколько метров, словно вообще ничего не весил, несколько раз кувыркнулся по асфальту и остался лежать в пыли, дергая лапками в воздухе. Адольф кинулся к животному, а Йозеф, по непонятной для самого себя причине, к дворнику. - Он тебе мешал?! Ты что сделал?! – начал гневную тираду Геббельс. - Сейчас и тебя огрею, недомерок! – рявкнул в ответ дворник, замахнувшись метлой. – И так на складах все пожрали, паразиты, еще и ты умный тут нашелся! Не став слушать претензии юноши дальше, мужчина развернулся и направился обратно в переулок, ворча себе под нос: - Дожили, уже мышей жалеют… Посмотрев в спину удаляющегося дворника еще пару секунд, юноша направился к Адольфу, который, несмотря на взгляды прохожих, сел прямо на поребрик тротуара около крошечного тельца. - Он живой! – прошептал художник со слезами в голосе, когда его новый знакомый приблизился. Мышонок действительно уже почти оклемался. Сейчас он просто сидел на земле, растерянно шевеля длинными усами. Гитлер попытался дотронуться до него, зверек пискнул и неуверенно отступил – видимо, ему еще было больно двигаться. - Смотри, по характеру прямо как ты! – улыбнулся сквозь застилающие глаза слезы Адольф и сумел наконец осторожно взять мышонка в ладони, невесомо поглаживая его по голове большим пальцем. Йозеф молча наблюдал за всей этой сценой и все больше поражался своему новому знакомому. В его дворе мальчишки с рогатками обычно сразу истребляли всю подобную живность, чего скрывать, ему и самому тогда часто хотелось побегать вместе с ними, только проклятая нога, к сожалению, не позволяла. Или же к счастью? Мышонок тем временем уже перестал бояться, и спокойно сидел на руках Гитлера, пока тот осторожно чесал ему лобик. - Я смотрю, вы быстро подружились. – сказал литератор, глядя на всю эту картину. - Ну я обычно быстро завожу друзей. Ты тоже быстро стал мне другом. – задумчиво ответил Адольф, чье внимание было полностью сосредоточено на маленьком зверьке. Йозефу показалось, что он ослышался. Литератор замолчал на секунду, вглядываясь в лицо собеседника и пытаясь определить, не шутит ли тот над ним. - А я твой друг? – неуверенно спросил Геббельс. - Ну конечно. Ты теперь долго от меня не отвяжешься, учитывая, что мы будем работать вместе. – художник поставил мышонка на землю, и тот, оглянувшись напоследок, быстро засеменил к переулку. - Пойдем, а то еще опоздаем. – самым непосредственным тоном сказал Гитлер, поднимаясь с земли и отряхивая руки. - Пойдем… - пробормотал Йозеф, задумавшись. В груди шевелилось какое-то приятное волнение рядом с Адольфом. Юноша почувствовал, что ему вдруг стало тепло даже в тоненьком штопаном пальто на холодном ветру, парадоксально, но эти совершенно новые ощущения почему-то его напугали. Друг? Когда ему в последний раз говорили такое? Все-таки странный этот новенький, доверять ему пока что не стоит. *** На общее собрание они едва не опоздали, забежав в зал, когда все уже сидели на местах. Герр Гросс стоял на сцене и громко объявлял: - С Августом сейчас все хорошо, перелом довольно серьезный, но ему наложили гипс, и через три месяца он снова сможет выйти на сцену. Я долго думал, кого поставить на роль Вагнера, и пришел к выводу, что лучшим кандидатом станет... – тут он выдержал театральную паузу для достижения эффекта. – Йозеф Геббельс! Зал загудел, люди стали удивленно оборачиваться назад, в то время как сам Йозеф шокировано смотрел на руководителя. - Да он же еле ходит! И по внешности совсем не похож! – выкрикнул Эрнст со своего места. - Зато у него превосходный и громкий голос, прекрасные актерские способности и хорошая память. – ответил Гросс. – Он единственный, кто сможет подготовиться к роли за такой короткий промежуток времени, напоминаю, у нас чуть меньше двух недель. - Откуда вы знаете про его актёрские способности? – не унимался Эрнст. - Я не упоминал этого раньше, но я имел счастье наблюдать, как на одном уличном митинге около нашего университета Геббельс выбежал на сцену и произнес такую речь, от которой вся площадь буквально ликовала. Напомните, юноша, что за партия тогда выступала? - НСДАП. – ответил Йозеф, покосившись на Адольфа. - Да, точно! Ты готовился к речи? - Нет, просто говорил, что думаю. Я вообще случайно оказался там тогда. - Превосходно! Нет, нет, ты – Вагнер, и это не обсуждается! - А кто будет заменять его за сценой? – снова выкрикнул Эрнст. - Учитывая, что теперь в нашем коллективе есть Гитлер, это не станет большой проблемой. Конечно, Йозефу придется тратить больше времени в связи с репетициями, но в целом мы отлично укладываемся в сроки. Еще вопросы, камрады? Зал напряженно молчал. - Прекрасно, следующая репетиция уже завтра, все свободны! Геббельс не знал, что и думать. Он никогда до этого не выходил на сцену играть драму, да еще и такую серьезную. Что скажут другие люди в коллективе? Что скажет Адольф? У самого выхода его внезапно сбили с ног сильным толчком в плечо. - Прости, не заметил. – ядовито сказал Эрнст, смотря на литератора сверху вниз. – Уверен, ты рад, что все так вышло, и не ты один теперь ходишь с трудом. – бросил он напоследок. - Козел. – лаконично заключил Адольф, помогая новому другу подняться и отряхнуться. Йозеф, как ни странно, не стал противиться такому знаку внимания, как делал обычно. В последнее время он все чаще удивлялся сам себе. - Хочешь я провожу тебя до дома, раз уж нам по пути? – добродушно предложил живописец, чем окончательно добил юношу. Геббельс согласился, внутренне ругая себя за это, но понимая, что уже не может отказать искренним голубым глазам напротив. Этот холодный осенний вечер стал намного теплее рядом с Адольфом.