Славяне называли огонь
Сварожичем, сыном неба –
Сварога.
Постепенно цоканье копыт начинает перерастать в хлюпанье луж, заходящее солнце едва ли проглядывается меж веток, а лошади идут всё медленнее и медленнее, как бы маги их ни подгоняли. Рейстлин кутается в мантию, прячась от порывов ветра, который пробивается даже сквозь гущу деревьев, а Даламар устало теребит карту в руках. До ближайшей деревни они дойдут, если повезёт, к утру. Ночевать в весеннем лесу после дождя идея всё же не самая приятная и привлекательная, но лошади, видно, решили иначе. В конце концов лошадь Рейстлина замирает на месте, прямо в луже грязи, демонстративно взмахивая гривой, и всем своим видиом показывает, что дальше идти не собирается. Рейстлин недовольно вздыхает и без особой надежды дëргает за поводья. Лошадь упорно стоит. Даламар притормаживает, вставая рядом, и крутит головой, надеясь найти хотя бы маленькую полянку. — Давай около дороги. Всё равно никто в эти дебри не полезет, — устало шепчет Рейстлин и спрыгивает с лошади. Грязь мерзко хлюпает под сапогами. Ему приходится буквально тащить уставшую лошадь до ближайшего дерева, пока та упирается, собираясь упасть ничком прямо здесь. Неудивительно, что слабое животное, на котором раньше ездили едва ли дальше, чем в соседний город, за день устало, но Рейстлин всё равно невольно сердится. — Что ж с тобой делали, что ты такая немощная, — недовольно бурчит Рейстлин и наконец дотаскивает бедное животное куда надо, стараясь не смотреть на Даламара, который преспокойно доводит своего коня до того же дерева и лишь потом грациозно спрыгивает на землю, чудом не пачкаясь в слякоти. Когда Рейстлин, привязав лошадей, уходит глубже в лес, стаскивает более-менее сухие ветви в кучу, разжигает костёр и раскидывает на сырой земле подобие лежанки, Даламар сбегает чуть вниз по дороге в поисках ручья, который видел на карте. Как только огонь вступает в свою силу, холод леса понемногу начинает рассеиваться, и Рейстлин садится поближе к нему, грея в котелке воду на отвары. Даламар вскоре возвращается с мокрым лицом и подрагивающими руками. — Мог бы просто попросить оставить немного воды, — безмятежно сообщает Рейстлин, уже разморенный мягким треском огня. Даламар криво улыбается и падает рядом, плечом почти задевая плечо Рейстлина. Маг заваривает себе травы, а Даламару — лечебный чай и отползает за спину ученика, наблюдая, как Даламар делает несколько глотков, а затем начинает ковыряться в своих волосах, пытаясь собрать подобие косы. Но он то и дело сбивается, как только пальцы доходят до затылка и там же будто слабнут и путаются. Волосы тут же распадаются, и прядки спадают на лоб, но Даламар упорствует ещё долгие десять минут, повторяя это действие по кругу. Рейстлин знает наверняка — каждую неделю Даламар трепетно моет свою шевелюру, втирая в неё какие-то масла и растворы, которые сам же и химичит по вечерам в лаборатории, а тут прошло уже две недели мелких ночлежек в лесу, почти без вылазок в цивилизацию, и эльф, хоть и не придаёт этому большого значения, но заметно недовольствует, почти брезгливо морщась, когда приходится трогать голову. Когда в очередной раз длинные пальцы запутываются и Даламар устало опускает руки себе не колени, в который раз позволяя тёмным прядкам упасть себе на лицо, Рейстлин не выдерживает: — Ты правда не умеешь плести косы? — Умею, но не такие, — тихо отвечает Даламар и немного вздрагивает от неожиданности, когда слышит шорох ткани, а затем чувствует цепкие пальцы Рейстлина на своей голове. Маг быстро находит линию пробора, и Даламар открывает было рот, чтобы его остановить — в конце концов, тёмный маг с двумя косичками будет выглядеть весьма странно — но тут же останавливает себя и только молча смотрит в костёр, пока пальцы учителя умело двигаются, сплетая немного сальные пряди в два колоска. Даламар протягивает ему ленточки, и Рейстлин, почему-то хмыкнув, перевязывает кончики. Уже потом Даламар замечает два тёмных бантика. Ей богу, почти как невеста на свадьбу.***
С каждой неделей их похода становится всё теплее и теплее. Даламар понемногу скидывает с себя тёплую одежду, предпочитая передвигаться в одной мантии с рубашкой и счастливо греясь на солнце. Рейстлин продолжает мёрзнуть, но то и дело высовывает нос из-под капюшона, когда лучи солнца начинают печь с удвоенной силой. Мерзкие дожди понемногу сходят на нет, лишая их необходимости подолгу просушивать одежду и спальные места. Они проходят несколько деревень и маленький город, в котором наконец отмываются и восполняют запасы еды. Рейстлин, не сдержавшись, тащит из книжного что-то про гномьи поверья. Самое приличное, что нашлось на полках меж однотипных травников и пособий о жизни в браке. Они с Даламаром читают её на пару, и Рейстлин то и дело натыкается на мелкие пометки на страницах. Даламар по привычке загибает уголки, царапает что-то у понравившихся абзацев, и Рейстлин только хихикает про себя. Ну что может быть важного в легенде про украденный камешек? Почти детские сказки. Судя по карте, им осталось путешествовать чуть меньше месяца и прибудут они в, как говорит Даламар, самое красивое для Сильванести время. Когда цветущие леса полностью набираются силы и весь народ празднует, украшает город, проводит обряды, а в воздухе царит что-то необъяснимо-сильное и завораживающие. Рейстлин всегда внимательно наблюдает, как при рассказах о почти забытых традициях взгляд Даламара сначала становится мечтательным, брови как-то жалобно изгибаются, на губах сверкает словно влюблённая улыбка, а затем на его лице на какое-то мгновение отражается такая глубокая тоска, что Рейстлину невольно хочется оставить Даламара в Сильванести на век, только бы больше никогда не видеть этого его выражения лица. — Почему ты тогда не остался? — Как-то спрашивает Рейстлин, пока Даламар умело нарезает картошку и тут же кидает её в кипящую воду. — Решил, что магия важнее, — уверенно, почти что упёрто отвечает эльф, будто кто-то собирается с ним спорить. Рейстлин хмыкает и тут же невольно мнётся. Он не привык задавать много личных вопросов, тем более ученику, но Даламар, видимо, поняв это, тяжело вздыхает и продолжает: — Магия народа Сильванести не такая. Она похожа на что-то, — он задумчиво поджимает губы, подбирая подходящие слова, — знаете, такое древне-цветочное. Немного оторванное от реального мира. Они молятся разным богам, почти как жрецы молятся Паладайну, но используют эту магию только для достижения общих целей. Призвать дождь, вырастить урожай, излечить важного для народа эльфа. Конечно, бытовая магия вроде приворотов и всего в этом духе распространена, как и в остальном мире, но мало кто из эльфов вдумывается в её суть. Их магия общая и единая для всех, — он на мгновение затихает, вдумчиво помешивая картошку, — а мне хотелось владеть ей в одиночку. Мне нравилось чувствовать, что она подчиняется именно мне, и никто не в силах прервать этого, — Даламар садится рядом, не глядя на Рейстлина, — поэтому меня и вышвырнули оттуда. Непозволительное самомнение, — шутливо заканчивает он. Рейстлин задумчиво смотрит на профиль своего ученика и чувствует себя полным идиотом, который не в состоянии понять очевидных вещей. — Почему тогда ты так тоскуешь, когда говоришь о Сильванести? Даламар поворачивается к нему, укладываясь щекой на согнутые колени. Его волосы ловят отблеск заходящего солнца, словно кто-то подсвечивает его фигуру сзади. — А кто не тоскует по дому, шалафи? В этот раз отворачивается Рейстлин. Как бы он ни пытался, понять ему не удаётся. Он скучал по матери, когда-то скучал по брату, но никогда не скучал по дому и не хотел туда вернуться. Наоборот, всегда хотел стереть свою юность из памяти, чтобы всё это кануло куда-то глубже, чем просто в прошлое.***
Постепенно и Рейстлин скидывает с себя тёплую накидку. Кажется, что чем ближе они приближаются к Сильванести, тем теплее и ярче становится природа вокруг. Они продолжают следовать по лесам и полям, только изредка сворачивая к людям, когда заканчиваются запасы. Кроме редких путников, с которыми они обычно вежливо обмениваются парой слов и отправляются каждый по своему пути, они не видят никого. В этот раз они останавливаются переночевать где-то поодаль от реки, на нагретой солнцем поляне. Рейстлин уже привычно поит Даламара лечебным чаем, хотя никаких ухудшений в его здоровье: как физическом так и эмоциональном — они так и не заметили. Рейстлин как-то предположил, что это потому, что сейчас их окружает, так сказать, подходящая для эльфа среда обитания. Даламар тогда долго смеялся, обещал сбежать в лес и стать отшельником с тремя зайцами. Почему именно с тремя зайцам, Рейстлин не уточнял, но поймал себя на мысли, что, возьми его Даламар с собой он, наверное, был бы только рад. Даламар, наверное, один из самых приятных попутчиков, что у него были. Никогда не пытается попусту болтать, как Карамон, а если и болтает, то о чём-то интересном, хорошо готовит, достаточно смышлён, чтобы не попадать в неприятности, из которых не сможет сам выбраться. Перечислять можно долго, но Рейстлин выловил главное — из его ученика, оказывается, получается вполне размуное и живучее существо. Они расстилают место для ночлега, разжигают костёр, едят и падают спать. Это уже можно считать их обычной рутиной, и Рейстлину даже иногда кажется, что и нет у него никакой башни. Уже привычно они лежат спиной к спине. Рейстлин даже сумел привыкнуть к ощущению чужого тепла, когда Даламар, забываясь во сне, жмётся к нему. Оно и не удивительно: Рейстлин всегда спит как можно ближе к костру и невольно становится единственным источником тепла для эльфа. Просыпается он как раз потому, что длинное тёплое тело, обычно раскиданное от подушки до травы под ногами, куда-то пропадает. Рейстлин сонно смотрит в небо, которое слепит его звёздами, и пытается снова уснуть. Мало ли куда запропастился эльф. Но вскоре, когда костёр окончательно догорает, становится холодно, и Рейстлин, недовольно мыча, всё-таки садится, желая вернуть ученика на место. На зов он не отзывается, поэтому приходится встать и начать думать. Он вновь мысленно зовёт Даламара и, когда тот опять не отзывается, нехотя подаёт голос. Звучное «Даламар» в тишине леса кажется неестественно громким и чужим, и Рейстлин невольно ёжится, чувствуя себя закинутым в какое-то слишком чужое место. Рейстлин немного нервно выдыхает и, быстро обойдя все кусты поблизости, спускается к реке, чтобы хотя бы умыться. Влажная от только только выступившей росы трава мочит обувь, и Рейстлин почти скатывается по склону к воде. Благо, глаза уже немного привыкли к темноте, и ему удаётся не наткнуться ни на какую палку или корень до того, как он выходит на свет. Водная, почти угольно-чёрная гладь мягко, даже в каком-то смысле успокаивающе колышется от слабого ветра, отражая яркий свет Наутари, и Рейстлин поскорее ступает на вязкий песок, подходя ближе к воде. Только его пальцев касается ледяная влага, как Рейстлин замирает всем телом, внимательно вслушиваясь в ночные звуки. Это место казалось ему абсолютно безлюдным и почти что забытым, но из дальних кустов сбоку от него слышится какой-то шум, а затем приглушённый смутно знакомый голос. Маг сглатывает вставший в горле ком, с трудом узнаëт в чужом голосе свой, но слишком искажённый и мелодичный, и потому невыносимо жуткий. Он тут же подскакивает и почти бежит, надеясь, что его худшие опасения не оправдаются. Но его собственное пение чужими губами слышится всё отчётливее и отчётливее. — Удержи меня, удержи, — шелестит голос, и Рейстлин снова ёжится от странного ощущения. Совсем несвойственная ему мелодичность звучит чужой и пробирает мурашками с головы до пят. Рейстлин быстро раздвигает камыши руками и почти леденеет от животного, неконтролируемого страха. Даламар свешивается к воде со старого полусгнившего настила, а скользкие влажные ладони гладят его лицо, пачкая и без того мокрые волосы, вынуждая его постепенно склонятся всё ниже и ниже. — На шелкову постель уложи меня, — склизкие пальцы с отросшими ногтями сползают на шею, слегка надавливая. Даламар уже почти падает в воду, невидящим взглядом смотря вперёд, а девушка с искажённым, будто сгнившим лицом, к которому липнут то ли длинные волосы, то ли водоросли — только чуть отплывает назад, вынуждая зачарованного эльфа, как безвольную куклу, качнуться вперёд и продолжает леденяще завывать не своим голосом: — Ты ласкай меня, ты ласкай меня, — Даламар покорно тянет руку вперёд, норовя упасть, и Рейстлин громко вскрикивает: — Excandescere! Вода вспыхивает ярким огнём, и по ушам бьёт мерзкий визг испуганной твари. Даламар не менее удивленно ахает, будто очнувшись ото сна, и отскакивает от огня и воды, как напуганная кошка, тут же попадаясь в напряжённые руки учителя, который почти швыряет его подальше от воды, на влажный песок. Рейстлин ещё несколько секунд вглядывается в воду и повторяет заклятие, заставляя огонь вновь вспыхнуть, чтобы наверняка отогнать русалочье отродье куда подальше, и только потом оборачивается и хватает успевшего встать и отряхнуться Даламара под руку. — Это вообще как получилось? — Зло гаркает Рейстлин, и всё ещё немного ошалевший Даламар пристыженно поджимает уши. — Я не мог уснуть и решил освежиться… Рейстлин вспыхивает ровно как уже догорающий позади них огонь и кое-как давит в себе желание дать Даламару как минимум пощечину. — Ночью? У забытой богами реки? Ты вообще хоть немного соображаешь, или это проклятье из тебя совсем мозги вышибло? — Рейстлин откровенно кричит. Он даже не замечает как быстро они преодолевают расстояние от реки до лагеря, погружённый в свою чрезмерную злость. Рейстлин толкает Даламара на бревно у костра, совершенно не замечая его потускневший взгляд. Он резком взмахом руки машинально поджигает угли тем же заклятием и, матеря то ли русалок, то ли умственные способности Даламара, принимается быстро осматривать поникшего, как брошенная собака, эльфа. Тот покорно крутит головой, руками, ногами, приподнимает рубашку, и в конце концов Рейстлин почти облегчённо выдыхает сквозь стиснутые зубы, когда из ранений обнаруживается только небольшой синяк на шее. В гробовом молчании он заваривает уже приевшийся лечебный чай, успокаивая этим скорее себя, чем ученика, который в это время оттирается от воды и слизи какой-то тряпкой и выглядит при этом совершенно здоровым. Когда Даламар послушно проглатывает кружку отвара за несколько минут, всё так же не говоря не слова, кажется, просто не желая перечить шалафи, Рейстлин кивает ему на простыни. Даламар так же покорно падает на них, тут же отворачиваясь спиной. Как только пропадает звук глотков и чужое лицо, остаются только ветви деревьев, которые неприятно шелестят в тон потрескивающему огню. Рейстлин сидит ещё пару минут, пытаясь успокоиться и разглядывая тёмную спину перед собой. Ему почему-то кажется, что время остановилось, оставляя их одних в тёмном мертвенно-тихом лесу, который сейчас почему-то видится Рейстлину хуже рощи. Проходит ещё немного времени до того, как он так же тихо ложится рядом, словно боясь, что если издаст хоть звук, темнота чащи засосёт его в свою глубь. Маг уверен в двух вещах. Видимо, он не переносит русалок. И сегодня утром он наверняка проснётся — если вообще уснёт —от какого-нибудь жуткого кошмара, и ему придётся весь день выносить обеспокоенный взгляд Даламара, как это обычно и бывает. Рейстлин не может уснуть, ещё долго размышляя о произошедшем. Злость постепенно сменяется чем-то другим, совершенно ему непонятным. Рейстлин сжимает пальцы в кулаки, но вновь обмякает, пытаясь вслушаться в размеренное дыхание эльфа подле себя. Если бы он не проснулся, ученика бы уже давно здесь не было. Каково было бы проснуться рано утром и обнаружить, что вечно крутящийся рядом эльф канул в глуби злосчастной речушки? Да и вряд ли бы маг понял, как это случилось. Эльф бы просто испарился, оставив после себя горку вещей, пометки в книге и незаконченное дело. От этих мыслей почему-то становится так тошно, что Рейстлин поворачивается на бок, впервые за месяц с небольшим, лицом к чужой спине. Губы кривятся, но Рейстлин почему-то не замирает, а тихо шепчет: — Не делай таких глупостей, — и, прикрыв глаза, утыкается лбом в тёплую спину, словно желая убедиться, что эльф на месте. Даламар всё ещё немного пахнет мерзкой тиной, но Рейстлин не обращает на это должного внимания. Маленькая надежда, что Даламар уже спит, развеивается с таким же тихим: — Больше не повторится, Шалафи.***
Только утром, полностью успокоившись и позавтракав, пока Даламар отмывается где-то в кустах, Рейстлин всё же задаётся вопросом, почему русалка звала Даламара его голосом.