Сезон дождей

— Не трогай! Поздно. Мо Жань уже схватил с пола мешочек, красный, расшитый золотыми нитями. Этот мешочек он из тысячи узнает. Потому что это их мешочек. Свадебный. — Мо Вэйюй, отдай немедленно! — ледяным голосом требует Чу Ваньнин. Внешне он спокоен, но его, с головой, выдают глаза, в которых смешиваются паника, отчаяние и гнев. — Зачем… зачем вы носите его с собой? — Не твоё дело! — Как это не моё? Ещё как моё! — Мо Жань пытается скрыть неловкость смехом. «Издевается» заключает для себя Чу Ваньнин. Поднимаются с пола они почти одновременно. Чу Ваньнин сутулит плечи, пытаясь занять как можно меньше места в пространстве. Предпринимает попытку бегства, но его тут же ловят. Мо Жань, не говоря ни слова, берёт его за руку и тянет к противоположной лестнице, которая ведёт к нежилым комнатам. Чу Ваньнин не оставляет попыток высвободить запястье из железной хватки, но безуспешно. Отсыревшие половицы протяжно скрипят под ногами. Чу Ваньнин вздрагивает, он сейчас словно оголённый нерв. — Мо Жань, отпусти… зачем…? — Нам нужно поговорить.– отвечает резко, из голоса Мо Жаня исчезли все весёлые нотки. — Не нужно! Не о чем нам с тобой говорить! — Учитель, пожалуйста. — теперь в голосе у Мо Жаня только отчаяние. Мо Жань распахивает двери одной из комнат, впихивает в неё Чу Ваньнина и, не дав опомниться, опрокидывает на кровать. Для верности припечатывает поцелуем, накрывая своим телом. Теперь точно не убежит. Чу Ваньнин содрогается, от унижения и холода, когда спина касается влажного, холодного покрывала. Останавливается и отстраняется Мо Жань только когда становится понятно, что учитель не предпринимает попыток ни отвечать на жаркий поцелуй, ни сопротивляться. Лежит под ним, словно бревно. — Учитель… Одного слава оказалось достаточно, чтобы платину прорвало. Тело Чу Ваньнина бьёт мелкая дрожь, по щекам льются слёзы. — Учитель… Ваньнин, почему ты плачешь? Прости, я должен объясниться. Дело в том, что… — Ты мне ничего не должен! — Чу Ваньнин отбивает руку Мо Жаня, которая тянется к его влажным щекам. — Кто позволил тебе такие вольности, Мо Вэйюй?! Мо Жань не отвечает. У Чу Ваньнина пар из ушей сейчас повалит, в таком состоянии с ним бесполезно разговаривать. Но ничего Мо Жань терпеливый. Ждал же как-то его пять лет и ещё подождёт. Воспользовавшись тем, что Мо Жань его больше не держит, Чу Ваньнин подорвался и побежал. Хотелось, конечно, уйти преисполненным достоинства: с гордо поднятой головой, чинной походкой, будто это всё мирское его не интересует. Только вот достоинство и гордость сегодня были окончательно растоптаны. Мо Жань ещё какое-то время сидел на сырой постели в холодной комнате, проклиная себя на все лады, почему-то голосом Сюэ Мэна. «Знал же, что учитель смущаться будет, но, нет, накинулся как голодный пёс на сырое мясо! Напугал его.» Сильно напугал. — Уходи. — голос показательно холодный и равнодушный. — Идёмте, учитель, здесь холодно. Чу Ваньнин не двигается с места, продолжая пристально следить за каплями дождя, на перегонки падающими в лужу, пускающими по её поверхности круги. — Прости. — Скажи ещё, что больше так не будешь. — горько усмехается Чу Ваньнин. — Буду. Если ты позволишь. — А если не позволю? Мо Жань не спорит, разворачивается и возвращается в тёплый павильон. Чу Ваньнин прикладывает титанические усилия, чтобы не броситься за ним следом с криками: «Позволю! Всё позволю, только не оставляй меня». Какой он жалкий! Прежде чем Чу Ваньнин успевает подняться, проиграв в битве с самим собой, Мо Жань возвращается на террасу с тёплым пледом в руках. — Укройтесь, учитель, станет теплее. Чу Ваньнин не спорит, послушно накидывает плед на плечи, продолжая смотреть на капли дождя. — Уходи.– Чу Ваньнин нарушает мирное перестукивание дождя. Во рту у него пересохло, и голос от этого хриплый. — Идёмте, учитель.– настойчивее повторяет Мо Жань. Чу Ваньнин молчит. Мо Жань тяжело вздыхает и вторгается в личное пространство учителя, вкладывает ему в руки порчёный мешочек, потирая большими пальцами тонкие запястья. Чу Ваньнин не старается отстраниться, он уже устал бегать. Если Мо Жань хочет поиграться с его сердцем и чувствами — пожалуйста! У него уже ничего не осталось, ни гордости, ни достоинства, ни самоуважения. — Зачем? — Что «зачем»? — Зачем мне это? — Чу Ваньнин мнёт красную ткань, но быстро прячет мешочек в складках мантии, боясь что и это немногое у него могут забрать в любую минуту. — Зачем тратишь здесь своё время? Поиздеваться решил, посмеяться надо мной?! Зачем?! За что? — последний вопрос задан шёпотом. — Это же твоё. — Мо Жань ласково смеётся. — Я не трачу время, а провожу его в приятной компании, потому что хочу быть здесь, с тобой. Тем более, не издеваюсь, как ты мог такое подумать?! — Зачем тебе это? — не унимается Чу Ваньнин. — Я старше тебя… Не так хорош собой как Ши Минцзин. Совсем не красив и даже уродлив. Я грубый, занудный старик. Такой никчёмный… Зачем тебе я? — Потому что я тебя люблю. Это не требует ни оправданий, ни каких-то особых причин. Просто люблю. И что ты там себе надумал? При чём тут Ши Мэй?! Для мне учитель самый красивый! Самый добрый, умный и… — Перестань! — Не могу перестать любить тебя. Пожалуйста, Ваньнин, дай мне шанс. У Чу Ваньнина ком в корле стоит, руки трясутся, но он находит в себе силы слабо кивнуть. Этот кивок развязывает Мо Жаню руки. Мальчишка сразу же заключает Ваньнина в объятия, целует в лоб, щёки, веки, нос и, наконец, приоткрытые губы. Чу Ваньнин не отвечает ни на признание, ни на поцелуй. Просто стоит на террасе, продуваемой ночным ветром, парализованный страхом. — Если ты смеёшься надо мной… — Это не так. Пожалуйста, учитель, давайте вернёмся в комнату. Чу Ваньнин послушно плетется за Мо Жанем по скрипучим половицам. Но перед дверью своей комнаты обгоняет его, преграждая путь. — Учитель? — Мне нужно побыть одному, подумать. Спокойной ночи, Мо Жань. — Доброй ночи, учитель. — Мо Жань улыбается, оставляя на лбу Чу Ваньнина поцелуй. — Не думайте слишком много. Ночь выдалась не спокойная. У Ваньнина горит место поцелуя на лбу, а в голову лезут тяжёлые мысли от «я же его учитель» до «что если это просто шутка?» Он даже пытается приласкать себя, но неумелые руки приносят только боль и дискомфорт. У Мо Жаня ночь тоже не задалась, заснуть так и не получилось, подрочить тоже. Ворочался с боку на бок, за что ему прилетело подушкой Сюэ Мэна. Встал с рассветом и спустился на кухню. У мойки уже стояла А-Ляо и сонно натирала чашки. — Доброе утро. — лениво тянет Мо Жань — Доброе. — так же лениво мямлит девочка. — Не выспалась? Выглядишь очень плохо. — Себя то давно в зеркало видел?! У А-Ляо от такого хамства сон как рукой сняло. И она, весело смеясь, замахивается мокрой тряпкой. От ледяных брызг оковы бессонной ночи падают и с Мо Жаня. Чу Ваньнин так и застывает в дверях. По небольшой кухоньке носятся два ребёнка. Один великовозрастный, под два метра ростом, красивый такой… Поливают друг друга водой, хохоча. Мда, дёрнул же его чёрт водички с утра пораньше попить. Чу Ваньнин неловко топчется в дверях, не зная как привлечь к себе внимание. Да и зачем, разве его скромная персона достойна внимания? А Мо Жань пусть развлекается. С ним он так не веселится, но это и понятно Чу Ваньнин — скучный брюзга. Хотя, вчера вечером, когда они боролись, Мо Жаль смеялся, и на его щеках появлялись милые ямочки. — Простите, образцовый наставник Чу, я не хотела! Чу Ваньнин и не заметил, что брызги прилетели в него. Но А-Ляо, приняв его кислое выражение за обиду и недовольство, поспешила извиниться. Ну вот! Он одним своим присутствием задушил всё веселье и прогнал радость. Что и следовало доказать! — Доброе утро, учитель! — улыбка Мо Жаня не померкла, и, даже, засветилась чуточку ярче. Мо Жань развёл бурную деятельность. Сварил кашу разлил чай по пиалам, нашёл засахаренные фрукты. А-Ляо пару раз подходила к нем с вопросом: «геге, тебе помочь?», но от неё каждый раз отмахивались. Поэтому она, вооружившись тряпкой, вернулась к своему прежнему занятию и к Мо-геге больше не лезла. Сердце Чу Ваньнина возрадовалось. Позавтракали в тишине. А-Ляо пыталась, что-то рассказать, но получила грозный взгляд и наставление, что во время еды нужно молчать. Вскоре, к ним спустился Ши Мэй. А Сюэ Мэн пришёл, когда тарелки уже опустели, А-Ляо домывала посуду, Чу Ваньнин доедал засахаренные фрукты, Ши Мэй ушёл в общий зал с книгой, а Мо Жань калачиком свернулся под боком учителя, пытаясь заснуть. — Ах ты, собака сутулая! — И тебе доброе утро, братец! Чего спишь до обеда? — А сам как думаешь? Кто всё ночь возился, крутился?! Устраивать скандал не хочется, поэтому Мо Жань, поднимаясь, незаметно дёргает Чу Ваньнина за широкой белоснежный рукав. — Каша в кастрюльке ещё осталась. Чай сам заваришь. А фрукты…– Мо Жань смотрит на Чу Ваньнина, который прячет за щекой последний цукат. — Ну не маленький, найдёшь с чем чай попить. Чу Ваньнин подсовывает тарелочку в мойку, А-Ляо обречённо вздыхает. Мо Жань крутится, пытается устроить голову, на коленях учителя и подремать, но диванчик, который они заняли, слишком маленький. Поэтому, посидев немного, перебирая шелковистые волосы, попрощался и пошёл спать. На обед не спустился. Во второй половине дня крутился на террасе, а потом опять куда-то пропал. Вечером, прошёлся по гостиной, оставляя за собой маленькие лужицы и свежий запах дождя, мокрой земли и травы. Чу Ваньнин заинтересованно поднимает нос и следит за… за своим… парнем? Пока, он анализирует их отношения и пытается определить статус Мо Жаня, незаметно проходит пара часов. Любопытный нос тащит Чу Ваньнина к кухне. — Хорошая попка! Трахал бы не вынимая. — довольно сообщает Мо Жань. — Думаешь Ши Мэю понравится? — скептически уточняет Сюэ Мэн.– Меня тошнит. Чу Ваньнина тоже тошнит. Кого он там трахать собрался?! Ши Мэя? Или этот паршивец рассказал Сюэ Мэну про них? Какой позор. Сам себе напридумывал всякого, разозлился и пошёл в комнату, гневаться. Настойчивый стук в дверь раздражает. Ваньнин натягивает одеяло на голову, игнорируя своего посетителя. — Ваньнин? Ты спишь? Стук прекращается, дверь открывается, заглядывает Мо Жань. Чу Ваньнин, под одеялом, закусывает губу, чтобы не бросить саркастично: «Сплю! Иди-иди уже отсюда, не мешай!» Одеяло с него стягивают. — Не притворяйся, не спишь же! — Мо Жань пытается поцеловать его в губы, но Чу Ваньнин поворачивает голову, и губы мажут по щеке. Атмосфера резко меняется, с игривой становится напряжённой. — Ваньнин, что случилось? Молчание — Ваньнин? Ты плохо себя чувствуешь? Молчание — Я тебя чем-то обидел? Молчание — Ну, Ваньнин? Не молчи, пожалуйста. Я принёс ужин. Ты же голодный, да? Голодный. Это подтверждает урчащий живот и заинтересованный взгляд в сторону подноса. На нём тарелочки с овощами и рисом, чашки, графин, чайник, кувшины с вином и, даже, блюдце со сладостями. Подлиза! Но он, уважаемый Старейшина пика Сышен, Юйхэн Ночного Неба, Бессмертный Бэйдоу, не продается за еду. Может возьмёт только один конфетку… — Ваньнин… — Сегодняшний день расставил всё на свои места. — Чу Ваньнин, долго набирался сил заговорить. Рис остаётся нетронутым. Кусок в горло не лезет. Даже конфет уже не хочется. Так тяжело и больно отказаться от счастья, заветного желания, которое уже было у него в руках, которое его целовало. — Что? — недоумевает Мо Жань. — Нам не по пути. Теперь молчит Мо Жань, ожидая продолжения. — Я… скучный. — Я думал, мы это вчера уже обсуждали. — Это не отменяет того… — Мне хорошо в твоей компании.– перебивает Мо Жань. Чу Ваньнин набирает в грудь побольше воздуха и на одном дыхании выпаливает: — Не вынимая, не получится! Не встанет, просто, на такое убожество как я! — уши загорели от собственных слов. Взгляд Мо Жаня становится тёмным, исчезает фиолетовый отблеск, остаётся только чёрная бездна. Порывисто хватает Чу Ваньнина за руку и прижимает к своему паху. К горячему и твёрдому органу. Теперь горят, помимо ушей, ещё и щёки. — Поешь, потом продолжим. –Ч-что продолжим? — Чу Ваньнин хлопает длинными ресницами. Мо Жань смеётся, начиная расставлять тарелки на стол. Чу Ваньнин запихивает в себя рис, заливая вином, к чаю не притрагиваться. Ужин так и остался недоеденным. Зато вина не осталось. Руки дрожат от предвкушения обеденного продолжения. Мо Жань его не торопит, лениво целует, поглаживает по голове и щекам. В этот раз Чу Ваньнин пытается отвечать, но получается, больше рефлекторно, из-за дрожи губ. Ваньнин трепещет под ним, не в силах контролировать свой испуг. Пытается переключить внимание на звук барабанящих капель дождя. — Ваньнин? Ты меня слушаешь? — Зачем? Ты несёшь какую-то чушь! Мо Жань перестаёт его целовать, поглаживать и шептать пошлую ерунду. — Тогда, послушай меня сейчас внимательно. Я сделаю всё, чтобы тебе было со мной также хорошо, как и мне с тобой. Для меня это не игра, не шутка. Я люблю тебя. Про Гу Ляо… ну мне нечего сказать, мы просто дурачились. — пожимает плечами.– Я, естественно, готов ебать тебя, не вынимая, думаю ты уже понял… но… — Мо Вэйюй! — Но, вообще-то с Сюэ Мэном мы говорили о перце. Мо Жань достаёт из внутреннего кармана небольшой перчик. — Смотри. Попки у них жгучие! Я соус готовил. Такой острый получился, что Сюэ Мэна всё-таки вырвало. — смеётся. А Чу Ваньнин от стыда и смущения закрывает лицо руками. Мо Жань возобновляет, свои домогательства. Отрывает ладони от лица. Целует, пылко и сладко. Развязывает пояс и пробирается под нижнюю рубашку. Чу Ваньнин ёрзает. Вскрикивает от неожиданности, когда его полутвёрдый член, через брюки, начинают ласкать умелые руки. — Ах… Ласки становятся всё интереснее. Воздух в комнате обдаёт жаром, становится душно, как перед грозой. Чу Ваньнин трётся бёдрами, подаётся ими вперёд, и сам ужасается своим действиям. Он в панике, скован страхом, но не может остановить это непотребство, ему очень хорошо. В начале, он достигает высшей точки напряжения, которая взорвавшись, разливается теплом и тело сводит судорогой. — Ах…а-ах! Во второй раз, Чу Ваньнин кончает, когда его член вытаскивают из брюк, просто от одного контакта кожа к коже. В третий, он воет, прогибается в пояснице, на сбитых простынях, Мо Жань приласкал его поясницу, потёр крестец и проник в него одним пальцем Мгновенно сжавшееся колечко мышц затрепетало. Кончил. С протяжным стоном переворачивается на бок, спиной к Мо Жаню. — Учитель? Ваньнин, тебе хорошо? Нет, ему не хорошо. Ему очень стыдно. К тому-же, Мо Жань так и не кончил. Чу Ваньнин прекрасно понимал, что не способен ни умело приласкать партнёра ни подарить ему свои сладкие стоны. Он слишком зажат и совсем неумелый. Что ему делать? Как теперь повернуться и смотреть Мо Жаню в глаза. Неожиданно, его обнимают. Он грязный: в сперме, потный, но Мо Жань не брезгует. В объятиях тепло и спокойно, что он готов верить во весь бред, который раннее ему нашёптывал ученик. — Что мне делать? — спрашивает, не оборачиваясь. — Полежи со мной. — Ты еще не… — Не переживай об этом. Поспи. Чу Ваньнина засыпает, на горячей груди, под ретмичный стук сердца. Он думает о том как неловко ему будет утром. Но так и не успевает продумать план побега, проваливаясь в сон. Но, вопреки страхам, просыпается он не от навязчивых поцелуев, а от жара, совсем не любовной лихорадки. Мо Жаня рядом нет, и простыни давно остыли.