Смена

      Люмин продолжает игнорировать все обращённые к ней вопросы и тогда, когда Тарталья возвращается в лагерь. Воспользовавшись правом более опытной вожатой и уже достаточно близко знакомая с Чайльдом, она не стесняется подкидывать ему новые задачи, которые необходимо решить до появления детей. Правда, некоторые из них никто, кроме молодого человека, не смог бы выполнить в силу роста, но он об этом не задумывается.       В те минуты, когда он не ломает голову и не сердится на неожиданно уехавшего директора, Тарталья восхищается хитростью девушки. Кажется, она генерирует всё новые и новые идеи, стоит только ему заикнуться о чём-то, связанном с господином Чжун Ли.       К вечно молчаливому Сяо юноша даже не подходит. Он не собирается произносить напыщенные монологи, ни к чему существенному не способные привести.       Может быть, Ху Тао была бы более сговорчивой, думает Чайльд немного печально. Жаль, что они так и не наладили контакт. Да ещё, как он понял, этим летом она больше сюда не вернётся. Если кого-то он и имел шанс расколоть, то только её. Она всегда выглядела не особенно задумывающейся о последствиях дурочкой, чего бы Люмин про неё ни рассказывала.       Зато девушка делает ему поблажку. На то время, пока директора нет, он может спокойно жить в одиночестве в комнате, рассчитанной на трёх вожатых. Правда, Сяо никогда особенно и не мешал ему, но всё же Тарталья рад, что хоть какое-то время присутствие этого парня будет мотать даме его сердца, а не несчастному коллеге. К тому же, ещё и полностью запутавшемуся. — А он всегда был таким? — осторожно интересуется Чайльд, наблюдая за тем, как Люмин быстрыми движениями оттирает стол.       Вообще-то, девушка потащила его сюда помогать, но позже сама же и отставила в сторону, как ненужные стулья, горой сваленные в тёмном углу этой же комнаты. — Он всегда был нормальным, — отрезает Люмин сурово. — Или ты ожидал чего-то другого? Извини. Сошёл с ума от любви к тебе. Так лучше?       Тарталья фыркает и закатывает глаза. Уровень стыда в его крови медленно, но верно растёт. Ладно, эта девчонка умеет быть не только занудной. Когда она хочет поиздеваться, Чайльд мечтает только провалиться под землю. — Понял, — отзывается молодой человек, опираясь бедром о край стола. — Больше не буду задавать вопросов. — Нет, задавай, — разрешает Люмин и откидывает тряпку. — Но только… Ну… нормальные. На глупые серьёзно отвечать я всё равно не стану, должен бы уже понять. Или, может быть, ты хочешь, чтобы я продолжала говорить с тобой в том же тоне?       Тарталья послушно качает головой. Нет уж, хуже шуточек Люмин, попадающих слишком близко к цели, наверное, ничего и не может быть. — Тогда замени лампочку, — указывает девушка после некоторого молчания. — И я сделаю вид, что никогда не слышала ни одного твоего вопроса о господине Чжун Ли. — Прекрасно, — фыркает юноша. — Не думай, что я подчиняюсь, потому что считаю тебе здесь главной, пока его нет. Я просто не могу противиться… э… желаниям женщины.       Люмин заливается смехом и отмахивается от Тартальи. — Лучше займись лампочкой, — напоминает она. — А не то у женщины возникнет желание снести этот сарай и построить новый. А исполнять будешь ты. ***       Итак, совершенно никого не волнует исчезновение директора. Конечно, он выходит на связь, да и Люмин вполне справляется, шустро разбираясь со всеми нанятыми плотниками и уборщиками, но Чайльду всё равно не по себе. Кто в своём уме станет вот так уезжать прямо перед началом новой смены?       Однако юношу это не должно волновать. Он не спрашивал у Люмин, что ему думать, поскольку итак уже знает ответ. Она либо отправит его с новым поручением, либо нисколько не рассеет подозрения. Да уж, думает Тарталья, ей следовало бы стать нянькой или начальницей тюрьмы, с её-то умением заткнуть человека и направить его на путь истинный.       Чайльд слишком занят мыслями о Люмин, чтобы заметить шорох песка позади. Да и не думай Тарталья ни о чём, всё равно бы не услышал, потому что чёртова поломанная лодка слишком скрипит. Ещё и гвоздь вместо того, чтобы вбиться ровно, опять стал кривым.       Юноша замечает что-то странное только когда кидает беглый взгляд на спокойно плещущееся рядом море. Чайльд видит, как горит на воде солнце, будто она подожжена, а затем обращает внимание на тень, так странно констатирующую своей темнотой с небом и морем.       Тарталья откидывает молоток и поднимается на ноги, чтобы идентифицировать подошедшего человека и послать его на нужные Люмин работы, но не успевает обернуться. Единственное, что он понимает — за его спиной всё же не Сяо, поскольку тот слишком низкий.       В следующую секунду Чайльд уже задыхается, ошеломлённый силой толчка в спину. Он чувствует, что не может выбраться из воды, пускай частью тела и лежит на берегу, поскольку сильная рука крепко удерживает его шею. Тарталье требуется время, чтобы понять, как именно необходимо пинаться, а его-то и не хватает.       Против воли сопротивляющийся юноша оказывается полностью затолкан в воду, но не оставляет попыток вырваться хотя бы там. Мелководье уже оставлено позади, и Чайльд может только удивляться скорости нападающего. Правда, он не особенно об этому думает, занятый тщетными усилиями высвободиться из оплетающих его рук и двинуть ногами, прежде чем уйдёт на дно, так и не сделав последнего вдоха.       Тарталья борется из последних сил, не соображая, что бесполезными движениями только приближает себя к смерти. Он хочет вырваться — вот всё, что юноша понимает. Более того, он должен вырваться. Любой ценой, но он должен выжить.       Именно это Чайльд повторяет сам себе, не в силах больше избегать желания вдохнуть. Он ожидает, что вода сейчас же наполнит его лёгкие, и он умрёт, но ничего подобного не происходит. О нет, Тарталья нисколько не задыхается. Он совершенно спокойно существует, даже перестав сдерживаться.       Юноша удивлённо приоткрывает глаза и тут же шарахается сам от себя. Ни ног, ни рук он более не видит. Зато излучающие сияние плавники маячат прямиком перед ним, словно теперь они являются частью его тела. Найти подтверждение или опровержение невозможно — крутить головой Чайльд тоже не способен. Зато он может спокойно изучать воду, плескаясь в глубине, вполне живой.       Прекрасно, он умер и видит сон. Иного объяснения юноша не имеет. Дикий, красочный, но всё же сон, это точно. Или, может, в этой воде что-то плавает, и у него начались галлюцинации? Тарталья не знает, какой вариант правдоподобнее. Нет уж, скорее умер. Какой бы наркотик не был замешан в море, он не мог бы помочь выжить.       Чайльд на пробу ведёт плавниками и толкается, как он полагает, хвостом, чтобы в следующую же секунду остановиться. Он слышит, как сходит с ума море над ним, стоит только шелохнуться, и только тогда осознаёт, кем себя ощущает.       Чёртов кит, вот он кто. Голубой и наверняка рогатый, тот самый, которого он уже случайно видел. Жаль, что нельзя проверить.       Зато теперь юноша точно уверен, что умер.