Уважай борщ

Когда дети наконец-то угомонятся, они останутся в своей комнатке одни. От этой мысли Гарик чувствовал нервозную радость, когда вроде тебя ждет что-то невероятное и крутое, но от интенсивности этих ощущений уже просто невыносимо. Ты рассеянный, дерганный, непродуктивный, теряешь вещи и себя в этих вещах. Он помнил себя таким перед поездкой в Англию, помнил себя таким перед началом учебе в универе, и, кажется, в будущем еще будет вспоминать этот вечер. Как будто бы должно случиться что-то, переворачивающее твою жизнь с ног на голову, откроется новая эпоха, появятся новые нейронные связи, блин, хрен знает, что еще, просто ты чувствуешь, что это — важно. И ребята, словно чувствовали, вот только подстраивались совсем не так, как Гарику хотелось. Ты не мог просто нажать на них, как на заложниках в Контре, и сказать: стой тут, пока я решу свои проблемы и перестреляю всех террористов. Нет, они разбегались и стремились прямо под огонь, создавая все новые, новые и новые проблемы. Виталя и Гриша пролили полбутылки колы на пол, и, хотя лужу устранили, остался липкий кусочек перед входом в их комнату. Катя споткнулась, не ожидав, что ее кроссовка прилипнет к полу. У Никиты спонтанно пошла кровь из носа — то ли перегрелся, то ли перенервничал из-за встречи с бабушкой. Денис Кривошеев осознал, что хочет домой уже после того, как родители уехали. Семен спонтанно распелся, чем нарушил хрупкий и чуткий сон Драгомира, в итоге Гарик и Рома разнимали их где-то полчаса. — Они точно что-то знают, — выдохнул Рома, когда эта череда детских драм наконец-то остановилась. — Чувствуют, — дополнил Гарик. — Меня просто разрывает сейчас, и они словно считывают и тоже разъебываются. Буквально! Как Катя со своим, блин, локтем!.. Рома хихикнул и погладил его по плечу. — А чего разрывает-то? — спросил он. — А то ты не знаешь! — проворочал Гарик, закатив глаза. Они сидели на кровати Ромки в абсолютной темноте, стараясь говорить как можно тише, чтобы не перебудить своих динозавров. Новый круг подростковых драм им не нужен — со своими бы разобраться. — Меня тоже сейчас херачит, — признался Рома. — Вроде ждал, когда уже, когда уже, когда уже, и вот теперь, когда — уже, я что-то… бля, не знаю… Он нервно засмеялся и потер уголки глаз. Гарик подвинулся к нему, чуть коснулся колена Ромы и посмотрел ему в глаза. Света фонаря снаружи хватало, чтобы разглядеть улыбку, тронувшую губы Ромы. И тогда Гарик решился положить всю ладонь на его колено. Рома фыркнул, накрыл его руку своей и сжал. От этого жеста в груди Гарика разлилось несколько бутылочек Колы со вкусом нежности. — Я… я знал, что эта тема однажды всплывет. Просто надеялся… м-м, хер знает, выиграть время? Найти какую-то логику, потому что я… — Ром, — перебил его Гарик. — Я уже понял. Тебе было плохо. Ты наделал глупостей. Охуел от последствий. Не знал, как разрулить. Бывает. — Но это не оправдание… — Но это объяснение, — твердо сказал Гарик, повысив голос, наверное, чуть больше, чем следовало, и поспешил перейти обратно на шепот: — Мне не покаяние от тебя нужно, Ром. — А что? Гарик выдохнул, и на какое-то время замолчал, подбирая слова. — Наверное… наверное, знать, что я застрял в этом всем не один, — произнес он. — Иногда мне казалось, что я все… выдумал? Наклюкался домашним вином и в горячке чего-то себе вообразил? Такое вот… — Отстой. — Отстой, — согласился Гарик. — Но сейчас все нормально. — Но цепочку эту запустил я!.. — А Глафира запустила цепочку, из-за которой тебя разъебало, — отрезал Гарик. — Давай теперь, блин, и ее винить во всем! Он знал про эту черту Ромки: брать на себя вину за все и за всех. Если привести в пример человека, который тоже косякнул, Рома найдет ему все оправдания на свете. Себе — нет. Так и оказалось. — Слушай, она… она поступила так, как могла поступить. На тот момент. Она боялась, что передумает и сорвется в последний момент. Это было сложное решение. Гарик тяжело вздохнул. Все, как он предсказал… — Вы с ней говорили потом? Ромка кивнул. — Да, она мне звонила несколько раз, и я ей… наговорил всякого, — со смущением в голосе произнес он, и добавил: — А из Польши звонить очень дорого, знаешь ли!.. И тот факт, что Глафира взяла расходы на себя ради того, чтобы выяснить отношения, очевидно, Ромку сильно впечатлил. Денежный вопрос — еще одна его больная тема. Да и Гарика, честно говоря, это тоже поразило. Гланя никуда не смогла бы ему позвонить, и как-то из головы вылетело, что такая функция вообще существует. — А мы с ней по мылу в основном, — поделился Гарик. — Но сам знаешь, мне для этого надо либо в компьютерный клуб идти, либо в библиотеку. А там нет времени на большие и сложные формулировки, так что как-то… Он пожал плечами, не зная, как описать нынешний статус их с Глафирой отношений. — Скучаю по ней, — сказал Рома. — Я вроде как пережил и смирился, но все равно скучаю… — Само собой, — вздохнул Гарик и потянулся к Роме, чтобы его обнять. Рома обхватил его руками в ответ и сильно-сильно стиснул. — Гар? — позвал он. — Давай… давай пообещаем не теряться? Гарик потерся носом в футболку Ромки и кивнул. — И не замалчивать все по сто лет, — добавил он. — Согласен. — И я. Ромка выдохнул ему в шею, и Гарик почувствовал, как от щекочущего прикосновения теплого воздуха к коже по позвоночнику поползли мурашки. Словно маленькие ежики пробежали… Он запрокинул голову, и вот уже его шеи коснулся не только выдох, но и губы Ромы. — Засос не оставь, — с улыбкой напомнил Гарик. Сейчас — нельзя. Нужно подождать еще девять дней… — Блин, да, — Рома хихикнул, звонко чмокнул плечо Гарика милым легким поцелуйчиком, и шепнул: — Тогда пока обойдемся буськами*… Гарик тихо засмеялся, когда Рома обрушил на него тысячу маленьких поцелуев. Он целовал и в щеки, и в губы, и в шею, и в плечо, и ключицу, перепрыгивая то туда, то сюда, словно не мог определиться, где именно на теле Гарика у него самое любимое место. Стало так тепло, и легко, и щекотно, и спокойно, как будто бы наконец-то получилось найти опору, стоя на шатающейся табуретке. Гарик повалил Рому на кровать, придавив его своим телом. Пружины скрипнули, громко ударив по ушам. Мда, особо не поерзаешь… Теплые руки Ромы спустились по его спине вниз, залезли под футболку и погладили поясницу. — Хочешь? — горячим шепотом спросил он, глядя на Гарика снизу вверх. Непривычное для них положение… Гарик бросил взгляд на дверь, и краем глаза заметил, что Рома тоже повернул туда голову. Оба думали об одном и том же. Тут не было замков, щеколды или хотя бы цепочки, ничего. Пожарная, мать ее, безопасность. Или экономия. Или непродуманность. Если из ребят кто-то проснется, столкнется с какой-то трудностью и придет сюда, искать помощи вожатых, то увидит… — Ну, это уже будут его проблемы, — решил Гарик, повернувшись к Ромке. Он не собирался ждать девять дней! Рома фыркнул, просунул между ними руку и, не церемонясь, не томя, провел ею по ширинке Гарика. Тело отозвалась само, Гарик не контролировал движения своих бедер, подавшихся вперед, ну точно не законченной и кристально четкой мыслью. Он даже не особо помнил, когда успел приблизиться к лицу Ромы и втянуть его в поцелуй. Осознал и нашел себя здесь, в этом моменте, когда язык Ромы проник ему в рот, а пальцы обхватили член. Кровать бесстыдно скрипела от каждого резкого движения, и сейчас Гарик не мог адекватно оценить со стороны, насколько это слышно за стенами. — На пол! — хрипло приказал он, с сожалением оторвавшись от губ Ромы. — Угум... Ромка ужом сполз на пол, сел, облокотившись спиной о кровать, а Гарик залез к нему на колени. Страх, что кто-то немедленно сюда вломится, не оставил пространства для прелюдий или смущения. Теперь скрип кровати не перебивал их громкое дыхание. Господи, оно казалось Гарику оглушительным, но сделать с этим он уже ничего не мог — только держаться за плечи Ромы, чтобы не упасть от интенсивности его ласк. Ромка Ласков очень ласков... Гарик фыркнул и опустил руку вниз. Ему хотелось, чтобы Роме стало так же приятно, как и ему. Собачка на ширинке вжикнула, Гарик чуть приподнялся и помог Роме приспустить шорты вместе с трусами. Наверное, это незаконно — испытывать такое сильное наслаждение. В их стране так точно… Гарик, не выдержав, застонал, и Рома захлопнул ему рот другой рукой, пока та, что осталась внизу, вытворяла что-то, что нельзя вытворять на территории лагеря. Движения ускорились, уже не осталось нежности, только физиология — и она требовала разрядки. Немедленно! Хорошо, что Рома закрыл ему рот, и это хоть немного приглушило его стоны... Рома кончил практически сразу после Гарика. Он не стонал, только шумно выдохнул через нос и тихо охнул. Гарика немного повело, и он положил голову на плечо Ромы, пытаясь осмыслить, что только что произошло. На даче они были близки к этому, но не стали — все прикосновения не опускались ниже пояса. Ну, или… Ладно, Гарик точно трогал коленки Ромы, даже пьяное подсознание не смогло вытеснить это из памяти. И вот они тут. — Никогда раньше этого не делал, — признался Гарик, ткнувшись губами в потную шею. — Серьезно? — удивился Рома. — А по тебе и не скажешь… Гарик фыркнул. — Молодец, льстить научился, — сонным голосом признал он. Не хотелось вставать, ведь тогда придется разорвать объятья, лечь на разные кровати, потому что эти слишком узкие, да и к тому же приколочены к полу, как в тюрьме или в психушке. Гарик узнал об этом в первый день лагеря, когда захотел немного придвинуть свою постель к окну. Ничего. Через девять дней в их распоряжении будет большой раскладной диван в комнате Ромы. — Знаешь, чего я сейчас хочу? — тихо спросил Рома. — Бигмак? Потому что Гарик хотел именно его. И еще картошки, двойную порцию. Минчане никогда не понимали этот фетиш иногородних студентов на еду в Маке. Каждая поездка в Минск всегда включала в себя поход туда. Даже если ты не любишь, то твои дети любят, и ты обязан или сводить их туда, или привезти что-то оттуда. Когда Ромка ездил в Минск со своей семьей, всегда привозил Гарику бигмак. — Нет, — ответил Рома, а потом мгновенно поменял показания: — А хотя да, теперь и его хочу! Гарик немного отстранился, чтобы видеть выражение лица Ромы. — Какую-нибудь пироженку в «Центральном», может? — озвучил он другой вариант. — И потом запить ее томатным соком? — Да-а! Гарик улыбнулся и прислонился лбом ко лбу Ромы. — С первой же стипендии угощу тебя чем-нибудь, — пообещал он, обхватив ладонями его лицо. — О, вынужден предупредить: у меня зверские аппетиты. То, каким тоном Рома произнес эту фразу… Звучало как весьма тонкий намек на кое-что другое… — Это предупреждение? — спросил Гарик. — Это обещание, — усмехнулся Рома, прижав его к себе еще ближе. Посторонние звуки вернули Гарика в реальность. Он правда на несколько минут забыл, что они с Ромой не одни, что они все еще в лагере, и что под их ответственностью двадцать девять безответственных зябликов, которые… — Да где ты находишь эти петарды?! — орнул Рома, когда они с Гариком выбежали на улицу. Конечно же, сначала они привели себя в порядок, но Гарик уже знал: за эту задержку им придется дорого заплатить. Он уже видел, как в других блоках включается свет, и ребята высовываются в окна, чтобы посмотреть представление. — Так они меня сам находят, Роман Артурович! — невинно хлопая глазами, поведал Семен. Гарик переглянулся с Ромой. — Девять дней, — шепотом напомнил он. И если не бигмак, и не пироженку в «Центральном», то жареную картошечку они уж точно заточат в первый же вечер на свободе. — Девять дней, — шумно выдохнув, согласился с ним Рома. — Девять дней — что? — не понял Семен. Рома хищно улыбнулся и хрустнул костяшками пальцев. — О, мой дружочек, клянусь, скоро узнаешь! Скорее всего — ничего. Максимум Ромы — это устроить какой-то прикол или розыгрыш. Но Гарик не стал говорить этого Семену. Пока что. — Давай сюда зажигалку, — устало вздохнул он, вытянув руку. Ничего. Они обязательно выживут. — Загляне сонца і ў наша аконца, ** — словно прочитав его мысли, тихо произнес Рома, чтобы мог слышать только Гарик. — Да. Через девять дней, — улыбнулся он.