Страшилки

Пионерский лагерь где-то рядом с Севастополем был местом почти элитным, и попадали туда немногие. Кому помогали по блату, кому выдавали путевку от Профсоюза по состоянию здоровья, а кому за хорошую учебу. Достоевский был из числа последних, а вот его неугомонный друг Гоголь, заснувший сейчас на плече Федора, вообще не подходил ни под одну из приведенных категорий. Вернее, формально выдали путевку по состоянию здоровья, только вовсе не Гоголю, а его двоюродному брату, которому вообще без надобности был этот лагерь, поэтому с доброй воли и по кровному родству сейчас Коля ехал на отдых в под чужим именем, зато довольный и счастливый. Сам лагерь был новым, построенным рядом с деревней (три километра до ближайшего пгт, который был почти что заброшен) и назывался очень по-советски – "Ласточка". Новые покрашенные ворота с арочной надписью "В здоровом теле – здоровый дух", особого доверия ни Достоевскому, ни Гоголю, ни остальным пионерам не внушали, а потому Федор только то и дело морщился от убогого дизайна всего, что тут было, а Гоголь тыкал его в бок с тихим смешком: — Буржуазные замашки проснулись, граф? Достоевский только сонно фыркал, тщетно сгоняя с себя сон и то и дело оборачивался. Сбегать из лагеря посреди ночи – такая себе забава, но отступать было поздно. Прошлой ночью они сидели на пыльном чердаке корпуса, где кроме театрального реквизита для номеров ничего не было. Разве что шины для велосипеда и всякие болтики, но никому сейчас до них не было дела. — Зачем это тебе ночью выходить? – щурится Фёдор, светя позаимствованной из одной полки чердака свечой на карту лагеря. С восточной стороны за его пределами было старое кладбище, с южной – лес, а с западной – озеро. — Не мне, а нам, – поправил Гоголь, хаотично водя пальцем по карте. Сам он лежал на покрытом пылью полу, болтая в воздухе ногами и подпирая щеку свободной рукой. — Так и зачем? – не отставал в вопросах Достоевский, даже не попытавшись отрицать, что согласится на какой бы то ни было абсурдный план, подогнув под себя ноги и держа свечу в стакане прямо над картой. Он смерил друга пытливым взглядом и качнул головой. Гоголь выдержал только около десяти секунд пристального взгляда (он считал немного быстрее, так что всего прошло только пять) и сдался, мученически вздохнув. — Не смотри на меня, как солдат на вошь, Феденька, – взмолился он, а Достоевский только приподнял брови в поддельном удивлении. Он ещё и не начинал. — Ну? И? – выжидающе вопросил Федор. — Легенда тут есть про вампиров... – со вздохом начал Гоголь... И теперь они стояли у ворот лагеря, сверля взглядами увесистый замок на двух створках. Да, бежали они не через лаз в восточной части или кладбище, где их наверняка могли поймать дежурившие вожатые или сторож и в лучшем случае отправить назад, а в худшем – вынести этот вопрос на пионерском собрании, а через главные ворота по инициативе Достоевского. Никто и не будет ожидать, что кто-то выйдет через официальный выход. Обычно не задумываются о дерзости в послушных головах пионеров, трепетно чтящих слово Ильича. — Что делать будем? – тихо поинтересовался Достоевский, попытавшись приподнять тяжелый ржавый замок. Он остался абсолютно неподвижным, и Федор только недовольно цыкнул, убирая руки. "Сколько же в нем килограмм?" — Ещё и спрашиваешь! – радушно протянул Гоголь, закатывая рукава рубашки и вцепившись руками в пруться ворот. Ворота немного скрипнули, но не зашатались, – Перелезем, и дело с концом. Федор недовольно наблюдал, как его друг спрыгивает уже на той стороне. Лазать по заборам в его планы не входило, и он, наблюдая за ожидающим хлеба и зрелищ взглядом Николая, покачал головой. — Гоголь, если ты мне наврал и просто так среди ночи дернул, я тебя сам покусаю похлеще всех вампиров, – шикнул Достоевский, щуря свои аметистовые заспанные глаза. В темной ночи его пионерская форма была будто призрачным полотном, и Николай едва сдержал свой смех от сонной угрозы друга, предпочтя промолчать о том, что Достоевский сам был тем, кто спланировал план побега. Гоголь вглядывался в черты лица Федора, подумав, что тот сам сойдет за вампира, если потеряется где-нибудь и попадется на глаза младшему звену. — Ага, – согласился Николай, не восприняв слова Достоевского всерьёз. Как выяснится позже, очень зря. Но пока он воровато оглядывался по сторонам, пытаясь что-нибудь разглядеть в сумеречной темноте. Где-то в кустах копошились ночные насекомые, нарушая сонную тишину, – Лезь давай, – подгонял он. — Размечтался, – фыркнул, Достоевский, боком пролезая между прутьев ворот. То ли расстояние между ними было большое, то ли сам мальчик был худым, сказать было наверняка нельзя. Но так или иначе они оба стояли на просёлочной дороге, пока Федя стряхивал облупившуюся краску, налипшую на брюки. — Будет, что внукам рассказать, – подбадривающе ответил Гоголь, таща за пределы ворот пионерлагеря "Ласточки" своего друга. * — И где эти твои вампиры обитают? – подрагивая от летней прохлады, с нотой то ли сарказма, то ли раздражения, поинтересовался Федор. Они сейчас, если верить карте, которую запомнил Достоевский, на границе леса и кладбища. Гоголь озирался по сторонам, будто ища ориентир, а Федор всё яснее ощущал чувство, что выдернул его Николай, всё-таки зря, и уже готовился что-то сказать, как где-то хрустнула ветка, и послышались шаги. И Гоголь, и Достоевский замерли, прислушиваясь к шагам, раздававшимся до жути рядом, переглядываясь и мысленно спрашивая друг у друга, что делать. Когда они сбегали, как-то не думали над этим, зато теперь вопрос вместе с оцепенением ощущался как нельзя остро и ощутимо. Первым опомнился Достоевский. Он дернул Гоголя на себя, а затем толкнул вперед, к кладбищу. — Раз уж взялись, то до конца пойдем, – пояснил Федор на удивленный взгляд своего друга и сам шагнул вперед, отводя руками ветки цветущей акации. Скоро картина представилась следующей, даже на кладбище не надо было заходить: пара деревенских мальчишек стояли у плодоносящей яблони, что росла прямо над чьей-то могилой. Один из них – тот, что помладше – сидел прямо на ветке, нещадно обрывая зрелые и не очень яблоки, затем скидывая их вниз, где ловил другой мальчик. Гоголь подлез под рукой Достоевского так, чтобы можно было разглядеть хоть что-то. — Ну и богохульство, – нахмурвшись, покачал головой Федор. Мальчики, видимо почувствовав, что за ними наблюдают, обернулись. Достоевский быстро опустил руки, и ветки сорвались, хором треснув и осыпав друзей маленькими лепесточками соцветий, полностью закрывая собой. — Валим! – тихо крикнул Коля, потянув на себя стряхивающего цветы с волос друга. Уже оказавшись на дороге, они остановились перевести дыхание. Достоевский опирался на ствол сосны, пристально глядя на Гоголя укоризненным взглядом. — Ну? Это и есть твои "вампиры"? – насмешливо поинтересовался он, наблюдая, как Николай мотает головой, скидывая с себя опавшую листву, которую он подцепил, пока бежал. "Прямо как собака". — А мне-то откуда было знать? – обиженно огрызнулся Коля, хмурясь. Подумать только, так оплошать перед другом. Достоевский злопамятный, будет ещё долго ему это припоминать. — Дурачьё, – беззлобно фыркнул Федя, оттолкнувшись от дерева рукой и подойдя ближе к Гоголю и похлопав его по плечам, стряхивая несуществующий мусор. — Ну-ка, наклонись, каланча, – уже менее ехидно попросил Достоевский, и Николай, ещё ничего не подозревая, послушно наклонился. Федор как-то странно ухмыльнулся и, резко сократив между ними расстояние, впился зубами в щеку Гоголя. Не так больно, но этого хватило, чтобы Коля сдавленно вскрикнул. "Чего ж у тебя такие зубы острые?" Когда Достоевский отстранился, довольно улыбаясь, прямо как вампир, вдоволь напившийся свежей кровью третьей отрицательной группы, Гоголь отшатнулся, потирая покрасневшие щеки: — Ты совсем сдурел?! — Я держу обещание, в отличие от некоторых, – невинно улыбнулся Достоевский, и Коля смог разглядеть на его верхней десне два маленьких клычка. — Ах ты ж... Достоевский увернулся от хватки Гоголя и скользнул вперед, обернувшись через несколько шагов: — Не стой столбом, воробей растрепанный, – фиолетовые глаза Федора сверкнули в темноте озорным блеском. * Разумеется, ни Гоголь, ни Достоевский не узнали, что наутро после их своеобразной разведки нашли два обескровленных тела тех деревенских мальчишек прямо около той яблони на кладбище. Собранные детьми в ту ночь яблоки оказались гнилыми и надкусанными. Но детям об этом не сказали. Незачем портить отдых молодого поколения бездумными страхами. Ведь в стране, строящей коммунизм, не может быть никаких вампиров. Сам Достоевский видел, как въезжала одна машина на территорию лагеря и забрала вожатых. Больше их никто не видел. Но и о них быстро забыли, ведь впереди пионеров ждали две недели приключений и прогулок, песен у костров и страшилки. Уезжая, только Достоевский заметил, каким тоскливым и отчаянным взглядом проводила их автобус директор лагеря. Спустя полгода лагерь закрылся. И теперь лишь в полнолуние мелькает горбатый силуэт меж ветвей акаций, выискивая новую жертву.