Планы на это лето

Одна безделушка следует за другой - и откуда столько накопилось, он никогда не считал себя хламовщиком. За свертком старой прохудившейся олимпийки, подаренной другом, следует пластиковый контейнер, звучащий как шкатулка дьявола - внутри дребезжат винтики и болты. Стас качает головой и вытягивается, пытаясь выудить с верхней полки последнюю коробку. Хватается за угол, тянет к себе и морщится от ощущения пыли на руках. Она не стоит и толики его внимания, но отчего-то взгляд сам собой опускается на неровную крышку с потертыми краями. Обычная картонная коробка с рисунком, оставившим после себя лишь красные пятна - наследие советского прошлого в своем лучшем проявлении. Откуда она у него? Стас почти и не жил в Советском союзе, не был никогда пионером, не уверен был ли он хотя бы октябренком. Воспоминания из далекого детства скрыты под таким количеством пыли, земли и песка, что никакой лопаты не хватит их раскопать. На то и был расчет. Стас переступает по ступеньке стремянки и кладет находку перед собой. Не знает, почему его так тянет заглянуть внутрь: то ли дело в совершенной непримечательности коробки, то ли в странности ее нахождения здесь. Он поднимает крышку и удивленно вскидывает брови, обнаруживая целый склад маленьких вещиц. Первой он видит фотографию - на ней он, Тема и Костя, счастливые, улыбающиеся во все зубы. Берет ее в руки, аккуратно зажимая уголок между пальцами и переворачивает. Надпись, выведенная собственной рукой, гласит: “Лето 1996-го, лагерь «Совенок»”. Улыбка сама собой просится, Стас растягивает губы и поддается потоку вспыхнувших воспоминаний. То самое лето, когда все было ярче, светлее и добрее.

***

Ветер треплет темные кудряшки, и Стас радуется, что убрал панаму в рюкзак, а не додумался нахлобучить ее на голову. Нет, он мог бы конечно натянуть резинку под подбородок, но понимал, что его засмеют. Нечего так ходить взрослому парню, - сказал как-то отец десятилетнему мальчику и забрал у него непригодную (по его же словам) панаму, к тому же розового цвета. Стас послушался, вместо этого выудив из шкафа белую шляпу с мудреным названием, которую ему всучили, когда они семьей катались на катерах. А сегодня вот снова запихнул в самый последний момент панаму - белую, чистенькую, красивую. Он сидит, уложив ладони на голые колени, и разглядывает толпу детей и их родителей. Кто-то трогательно прощается, чуть ли не плача, кто-то энергично скачет в предвкушении от поездки. Сам он прижимается виском к пыльному стеклу и устало выдыхает. Слишком устало для двенадцатилетки. Никакого радостного настроения, как не бывало - отец с самого утра говорил с ним холодным, как арктический лед, голосом и без конца занимался нравоучениями. “Станислав, (отец звал его исключительно полным именем, лишь в редкие моменты сокращая его до почти ласкового “Стас”) ты же знаешь, как себя вести?” - говорил он, пока мама хлопотала на заднем фоне, заканчивая со сборами, - “Ты же не опозоришь нашу семью и меня?”. Зачем он выделял себя отдельно Стас не знал, но выдавил из себя покорное: “Конечно, пап”. Ответ оказался удовлетворительным, так что никаких оплеух или пощечин не последовало. Ко всему прочему мальчик смотрел отцу в глаза, и обошлось даже без дополнительных строгих: “Смотри в глаза, когда с тобой разговаривают”. Стас встряхивает кудрявой головой и сжимает кулаки, разглядывая аккуратные, чистые ногти. Как хорошо, что родители попрощались с ним в машине, высадили его, и сейчас он предоставлен самому себе. У него нет никаких сил смотреть на мамины слезы, слушать ее причитания и терпеть очередную порцию наставлений отца. Ему хватило этого в машине. Большего он бы не вынес. Мимо снуют дети, веселые, радостные, и Стас старается мимикрировать - натягивает улыбку, пытается выглядеть заинтересованно. Он это умеет делать на невероятном уровне мастерства. Скрывает эмоции, когда дома на него повышают голос за неподобающий вид, за недостаточно хорошие отметки или за дерзкий тон. “Хватит об этом думать,” - он зажмуривается сильно-сильно, как всегда делает после ночных кошмаров и считает про себя. Этому его научил двоюродный брат, который как-то приезжал на лето. Тогда они ночевали в одной комнате, и Стасу не удалось скрыть своего внезапного пробуждения. Он выныривает из мыслей, когда слышит знакомый громкий голос, раскатистый хохот и тяжелый топот. На секунду мальчик чувствует тревогу, которую тут же давит под возмущенным “Что с тобой?”. Эта фраза воспроизводится с интонациями отца, и Стас не может сдержать дрожи. - О, Стаска, ты тут уже! Здарова! - Тема Бабич щербато лыбится и протягивает ему руку, как взрослый. Его рукопожатие твердое и крепкое, он, очевидно, очень старается походить на отца. - Привет, - собственный голос кажется тоненьким, ломким, как у девчонки, и Стас вспыхивает. Тема хмыкает, треплет его по голове и поправляет козырек собственной бейсболки - ее привез старший брат Артема, и тот теперь всем хвастался, что она “настоящая, всамделишная, штатовская”, с дурацким орлом и красочной надписью USA. Будь такая у кого другого - давно бы владельца избили, да отобрали вещицу, но это все еще был Бабич, а с ним мало кто вообще связывался. Возможным обидчикам это слишком дорого обходилось. Из-за спины Темы появляется веселый - веселее чем обычно, - Костя. Видит друга и улыбается еще шире. Стас кивает Косте, который все пытается ударить его по ладони - выученное из американских фильмов приветствие. Стасу никак не удается запомнить порядок движений, поэтому все превращается в кашу из неуклюжих движений. Но Костя это игнорирует. Он падает возле Стаса, задевая его коленку своей и локтем попадая прямо в бок. Тот сдерживает восклик, но болезненно морщится - локти у Кости крупные и бьют больно. Стас пытается незаметно потереть бок, пока позади них на сиденье водружается Тема. Он все без умолку трещит про большие планы, про лагерь, про то, как они “там всем покажут”. Костя восторженно поддакивает, особенно когда Тема говорит про стройку в лагере и карбид. Этот чертов карбид. Стас не хочет быть занудой, оттого поджимает губы, лишь бы не сболтнуть о том, как Теме чуть было пальцы не оторвало. Он вообще молчит и кивает, пытаясь понять, отчего не получается так легко и просто влиться в привычную атмосферу, выкинув из головы слова отца: Ты же не опозоришь нашу семью и меня? Автобус наполняется детьми и какофонией их веселых голосов - Стас чувствует, как от жары и от шума начинает ломить в висках. Он старательно отвлекается на Костю, тыкающего его в бок пальцем и предлагающим в привычные камень-ножницы-бумагу. Стас облегченно выкидывает ножницы, и Костя безжалостно бьет по ним кулаком. Улыбка сама просится на губы, и все плохие мысли уносит прочь, вслед за голосом вожатой, которую Тема сразу окрестил “вожаткой”, просящей их всех угомониться. Кое-как угомонив детей, Мария Ивановна - вожатая, - усаживается вперед, и автобус трогается с места. За окном мелькают можжевеловые рощи, устилающие склоны гор - их везут по серпантину, и Стас внутренне радуется, что никого из их троицы не укачивает. Он то и дело наклоняется вперед, заглядывая в противоположное окно, где видно лазурное море. Конечно, он видел бушующие волны каждый день - мама обожала ходить в бухту. Приходится перегибаться, чтобы обзору не мешали Костя и две девочки, сидящие на соседнем ряду. Они пару раз глядят на Стаса и глупо хихикают. А Стас искренне не понимает, в чем дело. Им что-то надо от него? А потом Тема хлопает его по плечу и говорит: - Да хватит возиться, Кудин, - недавно придуманное прозвище режет слух, но Стас никак этого не показывает. На самом деле оно звучит неплохо - хотя лаконичное “Хэнк”, которое он предложил для Кости, ему нравится гораздо больше. Стас отвлекается, возвращаясь к болтовне с друзьями. Дорога в лагерь наполнена веселыми песнями, толчками и тычками от Темы и его рассказами о том, каким карточным трюкам его научил старший брат. Он уже было достает карты, но вовремя вскидывает взгляд и сталкивается со строгим выражением лица сопровождающей вожатой. Бабич бурчит что-то про “задолбавших теток”, хотя Марина Ивановна никакая не тетка, по прикидкам Стаса ей не больше двадцати, и прячет колоду в карман олимпийки (тоже доставшейся от брата). Стас спрыгивает на пыльную дорожку и чувствует дрожь в ногах - он засиделся, и от постоянной тряски в автобусе его самого колотит. Солнце жарит и печет темную макушку, так что мальчик начинает-таки жалеть, что не додумался надеть эту несчастную панаму на голову. Накрывает свои кудряшки ладонью, пытаясь оценить степень ожидаемого его ущерба. Он пытается жаться к стенке автобуса, чтобы не пропустить момент, когда из салона покажутся закадычные друзья, но те все медлят. Стас боится затеряться в этом море из голов, хотя всегда можно будет рвануть к собственному вожатому - он даже отсюда видит широкоплечую фигуру Льва Игнатьевича. Но все равно хочется держаться ближе к Теме и Косте, которые все не появляются. Стас поворачивается, ожидая увидеть их макушки где-то в толпе. Яркие розовые, зеленые, всех цветов радуги панамки, кепки снуют туда-сюда. Стас отступает, давая место Косте и Теме, и продолжает изучать ребят. Он сталкивается взглядами с блеснувшими на солнце очками и почему-то замирает. Яркие наушники висят на тонкой мальчишеской шее, и Стас не может оторвать от них взгляда. Он сам хотел себе такие же, но отец все артачился и отмахивался - конечно, это ведь что-то, чего Стасик действительно хочет, а значит это ни в коем случае не надо покупать. Он так засматривается, что не замечает, как долго пялится. Поднимает взгляд на лицо хозяина плеера и чувствует, как краснеет - пара голубых глаз смотрит прямо на него. Стас думает, что надо кивнуть, надо сделать хоть какой-то жест, как делают Костя и Тема, если на них кто-то таращится. Вот только он так не умеет - сразу теряется и осоловело моргает. Потому Стас торопливо отворачивается, чувствуя как колотится сердце в груди. К счастью, произошедшее легко забывается, стоит только Теме схватить его за плечо. Наконец-то они, обвешанные рюкзаками, вваливаются в комнату, пахнущую старым постельным бельем, пылью и чем-то еще едва уловимым. Только Стас хочет сделать шаг в сторону кровати у окна, как Тема падает на нее всем своим весом под адский скрип пружин. Костя устраивается на соседней, и Стасу остается занять ту, что ближе к шкафу. На противоположные три кровати забираются другие ребята, но Стас сразу незаинтересованно отворачивается и принимается разбирать вещи. Он поглядывает на Тему, валяющегося звездой на кровати, и тихо хмыкает. - Эй, подвинься, а, - к Теме подходит щуплый парень и пинает его свисающую ногу носком своего кеда. Стас замирает, ожидающий, что вот-вот начнется драка. Помнит школьных хулиганов, обзывающих его мажорчиком и отчего-то жидом, хотя евреем Стас не был. Может быть за кудри? Зато Стас прекрасно знал, как больно бьют чужие кулаки и как тяжелы чужие ботинки. И в очередной раз, когда его затащили за угол школы и пригвоздили к стене, появился Тема с Костей за плечом. Как тот растолкал шпану и протянул ему - сжавшемуся и маленькому, - ладонь. Так они и познакомились. Стас приходит в себя, когда Костя уже отшвыривает пацана в другую сторону на свободную койку. Удивительно, что он не бросается вновь на Хэнкина или Бабича, а опускает голову, обиженно надувшись. А чего он ждал? Что Тема ему из вежливости уступит место? Тема бы даже Стасу и Косте не уступил, нечего говорить о других. Стас моргает, ожидая продолжения конфликта, но ничего не происходит. Все внимание сосредотачивается на праздничной линейке, во время которой Стас старательно держится подле Кости и Темы, занимая привычное место - за левым плечом у Темы, чуть поодаль, чтобы он мог легко нырнуть назад, прочь от драки. Не то чтобы на торжественной линейке их могли поджидать драки, но привычку Стас уже не может никак вытравить. Оттого и держится своего места, окидывая скучающим взглядом потеющего на жаре директора лагеря с его пафосными речами. - Когда он уже закончит? - бурчит Костя, потупив взгляд и ковырнув асфальт носком собственного кеда. - Вот-вот лопнет, - подхватывает Тема, разглядывая покрасневшее лицо мужчины, - Помните, как лопнул шар? Вот так же и тут… Стас хмыкает, вспоминая, как неожиданный взрыв на Дне Рождении Стаса их всех перепугал чуть ли не до инфаркта, заставив Тему свалиться со стула, а маму Стаса схватиться за сердце. Костя прыскает в кулак, а какая-то особенно напыщенная от важности момента девчонка шипит на них: - А ну тихо! - Че, в вожатки метишь? - хохочет Бабич и тут же получает строгий взгляд уже от их собственной вожатой - строгой Марии Ивановны. Стас окидывает девочку взглядом, разглядывая темно-русые волосы, миндалевидные карие глаза и узкий чуть вздернутый нос, но тут же тушуется от ее дерзко выгнутой брови. Опять он… Вот Тема нашелся с ответом сразу же, да даже Костя бы злобно зыркнул в ответ, и все бы решилось. А он как нюня, даже взгляд девчонки не может выдержать. Но она посмотрела на него так воинственно, что Стасу никак бы не удалось сопротивляться. Он снова смотрит на свои сандали, запылившиеся за длинный день, и грустно вздыхает. Не это он должен чувствовать от первого дня в лагере.