Охота Байху

— Ее превосходительство Линвэнь вас просила прийти. — Сяо Хай, ну ты как первый раз! Сам иди, если послать некого, всему тебя учить? — Нет, она именно вас хотела видеть. Лично, так мне и сказала. — Великий Владыка!.. Ладно, иди, и дверь закрой. Сяо Хай, кабинет покинув, тихонько снаружи щелкает затвором. Му Цин не по-генеральски падает лицом в стол. Нет, это ребячество!.. Искатель Цветов побери, ну как мальчишка себя ведет! Надо пойти и начистоту сказать — нет, мол, извини, не в тебе дело, не могу. Обетами прикрыться, еще чем, оправданий выдумать с десяток, хоть одно да подойдет. Наврать с три короба, любое сомнение осмеять нещадно… нет, так уже перебор. Да и все остальное, если уж честно, дрянь. Линвэнь же не слепая. И два и два умеет складывать отлично. Это тебе не Фэн Синь — что ни ляпни, все сойдет — ей правду подавай. Или такую ложь, чтоб поверила, но один Владыка на это способен. Му Цин, увы, всего-то бог войны. А если впрямь правду рассказать? Она же… она не оттолкнула до сих пор, хотя хватало поводов. Он с ней несдержанный донельзя, иной раз болтает, что думает, глаза закатывать при ней перестать никак не может, хотя отучался лет триста… И решить все, вообще-то, должен был первый, самый первый разговор. Я его бросил. Он ей уже больше рассказал, чем кому угодно. Может, и не изменит новая правда ничего, и лучше в таких делах искренность?.. Лучше-то лучше. Но не для него. Вот что, что он сказать должен?! Просто «не жди взаимности»? Сразу нет. Объяснений потребует, это раз. А два… Ну как можно не ждать, если все давно из-под контроля вышло у него?! Все ответы, чувства, все взаимности — и тут «не жди», ну это как так? Не подходит, одним словом, точно нет. «Никого раньше не было», «не готов», «останемся друзьями» в ту же кучу. «Друг другу не подходим» Линвэнь еще и обсмеет. «Я боюсь тебе больно сделать»?.. «Боюсь, что сделаешь ты»?.. Бог войны — и разбитого сердца боится, вот курам-то на смех. Пэй Мин и Ши Уду, чтоб хорошо им было, оценят сплетню, это точно. Ну генералы юга, ну два сапога пара — что один девок шарахается, что второй туда же, всему Небу на потеху! Может, промолчит?.. В прошлый раз промолчала же? Но там и разговор был о другом, а здесь… А здесь попробуй промолчи, такая новость. Бог войны юго-запада, один из древнейших — и трясется, как осиновый листик, от мысли о… О чем? О любви говорить, должно быть, рано. О дружбе уже поздно. Что-то между, должно быть — все к одному, но есть еще шанс повернуть назад. И не разберешь, что лучше, где спокойнее. Впереди неизвестность, позади… Позади одиночество. Пора уже признаться. Быть может, это логично — пятьсот лет проживите без близких, Му Цин посмотрит. Пятьсот лет не то что приобнять, слова доброго сказать некому. Было, прости Владыка, некому. Логично, положим. Но принять от этого не проще. У Богов Войны нет слабостей. У ближайших слуг Принца тоже. У подметал в монастыре тем более, кому твои сопли там сдались. У сына одинокой матери и права-то на сопли нет. Мама без того все силы тратит, нельзя ей жизнь усложнять. Не капризничай, не плачь, взрослей быстрее, хоть воду носить сможешь. «Не скрывай чувств, милый» — сказала мама. И уснула тут же, потому что шила в ночь. Как Линвэнь обычно засыпает прямо на куче бумажек. Хочется каждый раз отругать, но Му Цин только плечи накрывает ей. Обычно плащом, иногда верхним ханьфу — не жалко снять, жалко разбудить. Откажешься, и некому будет плечи накрывать. Согласишься, и… — Ваше Превосходительство! Послание от Владыки Шэньу! Да что им всем неймется?! — Владыка требует, чтобы генералы юга явились во дворец Линвэнь. Желательно сразу, как смогут. Генералы юга, значит. А Фэн Синь третий день Черновода гоняет вместо Тайхуа. Красивый предлог, не отнять этого. Попробуй не приди, сам Владыка потребовал. Хорошая причина должна быть, чтоб он согласился руку приложить. И причина, видимо, есть. Во дворце литературы хаос настоящий, беспорядок с обычным рядом не стоял. Письменный стол в этой куче еле видно, духи литературы где-то в недрах. Свитки, книжки, еще свитки, карты, сборники, книжки… Искатель Цветов ногу сломит, такой ср… бардак. — Что тут за?.. — Обнаружила в наших летописях море неточностей, — из-за очередной стопки знакомый голос. — Переписывать надо теперь. — А я… то есть, мы с Фэн Синем зачем? — Затем, — Линвэнь появляется, наконец. Откуда, лучше не знать. И, опять же, свиток в руках. — Вы с Наньяном свидетели, Сюаньчжэнь, ваша помощь бесценна. Кстати, здравствуй. Ой, точно. Умеют же с толку сбить! Так… так его не на разговор звали, что ли? Просто помочь справки навести? Или ждут, пока расслабится, чтоб потом нож в спину? Не выглядит Линвэнь так, будто задумала что-то. Скорее будто летописи эти видала в гробу, до того надоели. Но Му Цина так не проведешь легко! — А для чего тебе наше свидетельство? — Тебе не сказали? — взгляд отводит вниз. Смутил ее чем-то собственный вопрос. — Ну, раз нет, держи. В глаза не взглянув, торопливо пихает ему в руки свиток. Странно для нее, но устала, наверное, слишком, чтоб еще на всех смотреть. Му Цин взглянуть решает, что все-таки случилось, что ради этого перебирать нужно все. На первой же строчке дыхание сбивается само. Не нож в спину — но удар под дых. Засуха. Бездействие императора. Мятеж юнаньцев. Падение Сяньлэ. Юнань. Падение Сяньлэ. Юнань. — Его высочество Тайхуа уже рассказал, что знает. Но он родился через триста лет. Его высочество Сяньлэ… сам знаешь, а вы… А они… свидетели, что еще сказать. — Да чтоб мне провалиться! — Линвэнь, кажется, совсем достало все — резко бумажки сбросив со стола, на кресло падает. Видимо, собралась опять за столом поспать. Никогда он не слышал, чтоб она ругалась. На вопрос в его глазах звучит ответ: — Все записи о Сяньлэ сделаны при Цзинвэне, до моего вознесения. И нигде ничего не сходится, хоть убейся! — громко вздохнув. — Проклятый Цзинвэнь, ну что стоило хотя бы цифры верно посчитать, чем вообще занимался?! — Так уж плохо посчитал? — обходит сзади стол. Свитки подгребает тихонько подальше, чтоб не мешали. — Хуже некуда! Ладно число войск, сколько лет восстание длилось, не поймешь! Не бог, а… а я не знаю! Даже подходить страшно к такой Линвэнь — того гляди, пришибет еще чем. Кто другой решил бы, что не стоит, да сбежал. Но Му Цин уже подошел, вот незадача-то. И видит, что у нее рукава в чернилах аж по локти, синяки под глазами лиловые уже. Это сколько надо копаться, чтоб вот так?.. Никаким чаем не спасешься, сколь бы ни был крепкий. Еще ведь молитвы, духовная сеть, боги войны, Владыка с просьбами. Немудрено. И незаслуженно. Обдумать действия свои не успевает — руки на ее плечи кладет. Знает, что ладони теплые, что расслабляет это не хуже иных способов. По чуть-чуть вливает духовную энергию, чтобы не слишком было горячо. Что он опять творит?!.. Зачем, ну для чего, ведь это… вдруг… — Ваше высочество? — Ты что, час быка минул! Иди спи! — Нет, вы первый! А дальше мысли все вылетают напрочь. Только чувство, что правильно так, и никак иначе. Уйти нельзя сейчас, никак нельзя, даже совсем не хочется. — Демоны с ним, с Цзинвэнем, — негромко. — А восстание длилось два с лишним года. Когда началось, нам… всем нам едва было двадцать. — Если не хочешь, не… — Раз уж начал, так закончу. Не думал он, что придется кому-то рассказывать. Жизнь, зараза, решила за него. Пятьсот лет не вспоминать старался, а тут все выложить готов. — С вознесения его высочества три года прошло. Засуха в Юнани раньше началась, но узнали мы только спустя время. Император, правду сказать, действительно бездействовал, молиться о Юнани не давал — но, если подумать, что он мог? Он не бог, дождя не вызовет, а что еще поможет? — …Обратиться к богу? — Не спасло, — вздохнув. Не нашелся второй стакан. Да что там второй, первый не вышло наполнить. — Его высочество отозвался тут же, как узнал. Только дожди бог войны призвать не сможет все равно. Даже шляпа Повелительницы Дождя не помогла, она может только дождь переносить, но больше ничего. А из ниоткуда вызвать не получится никак, нельзя и все тут. Картина очевидна, помочь нечем. — Его высочество, конечно же, на это наплевал? — Ты явно понимаешь, о ком я говорю. Наплевал с той высоты, на которую вознесся. И еще раз наплюет, и даже дважды. — Мне достаточно знать, что он спустился с Небес. Отменил свое вознесение, снова стал смертным… Это ведь так? Вопиющая наглость, своевольное вмешательство, прочие нелестности. Такого лучше о человеке не говорить, если добра ему хочешь, никто больше не посмел. — Абсолютно так. Потому что никто больше не хотел. Никому так важно не было свой народ спасти. Никто и никогда самым дорогим для бога не жертвовал. — Он спустился. Закатил скандал, не разобравшись, пытался миром что-то решить. Юнаньцы озлобились только на государевы подачки, хотя сами же к столице и стеклись. Выгнать никак, уходить не хотят, одна искра — и началась война. Не сказал бы, что особо жестокая, нет. Такая, как все восстания, но это говорит тебе бог войны. А спроси двадцатилетнего слугу — в жизни ничего не видал страшней, не встречал такой жестокости. Где ему, мальчишке. Страшно было жестоким становиться. Страшнее только убивать. — Поначалу мы превосходили. Много ума-то надо с деревенщинами драться, армия справлялась. Его высочество их, к тому же, вдохновлял, все не так и плохо шло. Может, тем бы и закончилось… Но тут Безликий Бай явился миру. Руки на плечах дергаются. Сжать хочется в кулаки. Тварь. Хуже Черновода, хуже Искателя Цветов, эти хоть живут своей жизнью. А эта сволочь, чтоб на Тунлу ему сдохнуть — ага, сейчас! — только и думал, где и как им поднасрать. Нет демона страшнее, чем Белое Бедствие, и хорошо, что есть на свете Цзюнь У. — Началось поветрие ликов. Считай, конец Сяньлэ из-за него пришел. Излечить невозможно, предупредить тоже никак. — Но ваше вы… — Лечения нет. Никак от него не спастись. — А как же?.. Се Лянь молчит в ответ. Тихое сопение мысль сбивает. Нехорошие подозрения вместе с ним. — Ты меня слушаешь? Не слушает, и Владыке одному известно, как давно. Стоило, называется, распинаться! Не будь это Линвэнь, неуважением бы точно посчитал. Еще и растолкал бы, чтоб поучить уму-разуму — мол, уважай себе равных, а то и старших. Но… она не специально же. Сам бы уснул, если без продыху копаться, так ведь тоже нельзя. Мало было ему Се Ляня, так теперь вот… А что, собственно, вот? Генерал Сюаньчжэнь никого спать не обязан укладывать, в слуги не нанимался, в няньки уж тем более. К тому же, намек ответный выйдет, и что потом получится? Он, конечно, тайно, но Линвэнь же все поймет? Ай, поймет и демон с ним! Му Цин не трепетная дева, насильно не заставишь. А оставлять как есть, на неудобном кресле, посреди бумажек, в заляпанном ханьфу… Нет, ну так не делают, если хоть сколько-то относятся хорошо! — Господа слуги? — Да, Ваше Превосходительство? — Во-первых, приберите здесь. Не знаю, как, но сделайте порядок, и все свитки про Сяньлэ потрудитесь выкинуть. Во-вторых, проводите до покоев госпожи? — Сейчас? — Момент. На всякий нажимает чуть-чуть на точку меж плечом и шеей, чтоб точно не проснулась раньше времени. И внимания не обращать старается на еле ощутимый запах духов и чернил. Линвэнь все еще как пушинка на руках. А в этом безразмерном ханьфу даже легче кажется. Маленькая, хрупкая… непривычно. — Теперь веди, — кивает слуге. Духи литературы странновато косятся, но повинуются. Му Цину доводилось, конечно, юных дев на руках держать — демоны очень уж их любят, особенно красавиц-девственниц. Правда, отбейся потом от счастливо спасенной, лишь бы свататься никто не надумал, но это все… Все не то. И не так. Не как сейчас, сейчас… Кому бы он еще про Сяньлэ распинаться стал? О ком бы позаботиться за просто так решил? Будто бы что-то между ним и Линвэнь только крепче стало. Не то, что про поцелуи и смятые простыни, а то, что про… Про чувства. Нет, скорее одно чувство. То, что теплится где-то внутри, когда прижимаешь к груди покрепче, слушаешь вдохи-выдохи. Ненамеренно, просто хочется. Нравится. Спокойно, когда она так дышит размеренно во сне. Никогда ему не нравилось дыхание чье-то слушать. Но порочного ничего в этом нет. Наоборот, поступает благородно генерал… Только это неважно сейчас совсем. Важно то, что до покоев дошли. И что будить Линвэнь он и близко не планирует. Извернувшись, верхнее ханьфу снимает с нее — негоже в грязном спать. Из волос выпутывает шпильку, чтоб удобнее спалось, распускает прическу полностью. Кто увидел бы, решил бы, что прелюдия, но ничего подобного. Му Цин настолько целомудренно не касался женщин никогда. Будь это легенда о Сюаньчжэне, поцелуй бы следом шел. Может, еще вечная любовь вдогонку. А Му Цин просто на кровать укладывает, откинув полог. Простыни, как полагается, чище лунного света, покрывало такое же. И ее лицо на этом фоне… Правильные черты, кожа светлая… сизые, с серебристым блеском волосы… цвет красивый… Действительно богиня, и так мало говорят, что божественно красивая… Вот и о чем он думает?! Что сейчас вообще сделал?! Зачем?! Захотелось. Захотел и сделал. Все, что хотел, сделал. Пора бы и честь знать. Поправляет одеяло, чтоб спать удобнее, закрывает шторки. Ханьфу сворачивает аккуратно, кладет за пазуху. Отдаст потом своим прачкам, бог с ним. Напоследок взгляд бросает. Только один, но сам не знает, сколько в нем. Никогда, ни с кем больше так не поступил бы. И уходит, не шуметь стараясь. Слугам напоследок поясняет, что лучше бы молчать. Завтра в мир смертных спускаться, а у него еще дело есть. Падение Сяньлэ. Хронология событий. Написал генерал Сюаньчжэнь. Свиток выходит длинным, но определенно стоит того. Могла бы, если честно, его сразу спросить. Назад, кажется, уже не повернешь. Ничего хорошего не получится. Ну и… и ладно! Все равно позади ничего хорошего не было, что он теряет? Кроме невинности, но то пережить можно, да и не так же сразу… Компенсирует парным совершенствованием. Если до него дойдет.