Сергей Разумовский Контактный номер +7952812*454
Опять смеется и мнет визитку, убирая смятую бумажку в левый карман джинс. Берет две стопки с деньгами, перекладывает в свою сумку, достает пятитысячную купюру. — На, гонорар, — протягивает эту купюру. Берет деньги и прячет в карман. Машина подъезжает быстро, время пролетает незаметно. Хотя обычно в машине наоборот долго и скучно. Взгляду открывается античное здание со стеклом, открывающим часть пространства простому прохожему. При входе встречают высокие колонны, вероятно, сделанные из мрамора, точно так же, как и ступени. Дальше все здание окрашено светло-желтым цветом. В нем множество окон, как в муравейнике. Взгляд сразу заостряешь на обширной надписи «Санкт-Петербургский городской суд». К слову, здание красивое. Рядом с колоннами стоят Атланты, придерживают крышу, дающая людям пройти. Яна сидит в машине одна, Игорь по ее указанию ушел, теперь она сидит здесь, ждет завершения приговора младшего брата. Она знала, чем все закончится. Девушка понимала, что ему не дадут срок, да даже штрафа не выпишут, он просто выйдет сухим из воды, в целом, как и она всегда. Ждать окончание заседания еще минут двадцать. Гречкина опускает зеркало, смотрит на себя, не узнает. Нос весь в крови, макияж смазался. Какой кошмар, там уже толпа корреспондентов. В этом году, они какие-то неугомонные. Идеальная укладка темных и кучерявых волос была испорчена в клочья. Волосы слиплись от крови. Колечко в носу не блестело, тоже было запачкано в этой красной и сильно тягучей жидкости. Какой ужас, так нельзя выходить на люди. Девушка не растерялась. Нашла очки в бардачке, надела на глаза. На задних сидениях всегда лежала толстовка. Напяливает ее, пряча волосы; в целом, так ее и не узнать. Она приспускает очки, глядит в свои темные глаза пару мгновений — нет, она не была самовлюбленной, скорее наоборот, долго привыкала к внешности, просто, в этот раз хотела что-то разглядеть. Но не получилось, не увидела должного, вновь потускнела и спрятала глаза за очками. Что хотела она увидеть в своих обычных глазах, сама она не поняла, но какое-то неистовое желание заставило пялить на себя в зеркало несколько минут. Такое уже было, но должного внимания она этому не уделяет. Видит силуэт, выходящий из здания, улыбается, видно улыбку издалека, она переливается золотым светом. Вокруг подступают журналисты — самое время выходить, ее не заметят. И правда, всем все равно, что ей сильно импонирует. Кирилл подходит к машине минут через пять, расталкивая журналистов. — О, Яна, ты че тут делаешь? — брат узнал ее сразу же. — Братика поддержать приехала, а что такое? — девушка очки поправляет, после отворачивается, лишь бы нос не заметил. В округе уже столпились журналисты, тычкают вопросами, мол, кто это, до них сейчас им дела нет, но Кирилла сильно нервирует их вмешивание в личную жизнь. — Свалили все отсюда! — орет, а они действительно чуть-чуть отступают. — Яна, что с носом? — он смотрит на нее с недоверием, — Сука! Гречкин концентрируется на разбитой машине. Подходит к ней, проводит рукой по помятому капоту. Как можно уметь настолько феерично ломать все машины? Это ведь не первый опыт Яны, она еле как упросила машину со словами: «Больше такого не повторится!». — Ты отцу как про это говорить собралась? — Поехали, а? Потом разберемся, — девушка касается двери, она поднимается вверх, запрыгивает на переднее сидение. Видит у него открытые влажные салфетки, располагающиеся на торпедо. Хватает их, опускает зеркальце и тщательно вытирает кровь под носом. — Кто в тебя так въехал? — выдает смешок. — Вообще не смешно, — протягивает она, — посмотри на мой нос. Замолкает на мгновение, но после возвращается к диалогу, убирая грязную салфетку в сумку с тетрадями, точнее без тетрадей. Там лежали деньги, кейс оставила в машине. — Зато у меня два ляма, — она улыбается, проводит языком по зубам, это была как привычка, придающая пафоса. — Откуда? Вы ж собачитесь с папкой, — говорит тот, отрывая взгляд от дороги. — В меня врезался какой-то богатей, забей короче, зато теперь есть лям на ремонт и лям на гулянки, которые мне запретили, — закусывает язык от собственного плана. Больше не разговаривают, просто едут домой. Кирилл, кажется, готов был выдавить эту чертову педаль газа, чересчур ему нравится гнать быстро. Конечно, из-за этого было немало проблем. Останавливается на светофоре, громко включает музыку, ехидно улыбаясь. — Выключи пожалуйста, у меня сильно болит голова, — просит девушка, но он будто и вовсе не слышит просьбы, лишь громко подпевает Элджею. — Отъебись, — показывает фак и выкручивает громкость на максимум, — моя машина. 02:57 Уже светает, обычно, в это время Яна находилась под сильным алкогольным опьянением. В основном, еще где-нибудь в баре. Домой бы она собиралась часа через два. Вчера, Гречкина в это время находилась так же в доме вместе с братом, он, на удивление, тоже никуда не пошел, и вчера весь вечер провели они очень познавательно и увлекательно. В районе одиннадцати они легли спать, на этом их совместное времяпрепровождение окончилось. Но сегодня, видимо, спать не удастся никому. Потому что Кирилл до часу играл в фифу, причем очень громко. Заканчивать игру он не планировал, но судьба внесла свои правки. Яна сидит в своей комнате, рот закрывает рукой, невольно задевает нос, но он уже и вовсе не болит. Тушь она по приходе не смыла, теперь течет она еще сильнее. Мурашками покрыта вся кожа. Слышит звук разбивающегося стекла — это дверь, она видит это с пола, через тонированное окно. Она слышит, как нечто в черном костюме покидает дом, рыдает навзрыд. Видит, брат, ее любимый и маленький, залезает в машину. Вспышка. Огонь. Закрывает глаза, нет, не может быть правдой, считает до трех. Раз.. Два.. Три.. Глаза открываются, а ужас продолжает мелькать перед ними. Ей это точно привиделось. С горечью дается ей сделать глоток слюны. Она вновь смотрит в окно, никакого мужчины в черном нет, но нет и Глеба. Нет машины, нет брата. Руки начинают сильно трястись, слезы проступают чаще, она не сдерживается, громкий крик вырывается с ее уст. Нет, этого не может быть. Хочется вылезти из кожи вон, нет, она здесь не сможет уснуть, она не сможет больше ничего здесь делать. Она частично виновата в этом. Яна не подала виду, что есть в доме, может, досталось бы обоим, и никто бы не умер, может, умерли бы вдвоем. Но теперь Кирилла нет, он сгорел, взорвался, не ясно. Ясно, что его больше нет. Руки жутко холодные, она вся бледная, словно завяла. А ей так больно, как никогда не было. Может, она и вела себя с братом по-хамски, никогда не показывала своей любви, но любила она его сильно, даже жизнь свою без него ей представить невозможно. Нужно позвонить в полицию, в скорую и вообще всем службам спасения. Телефон лежит на кровати. Яна тяжело встает, тело ватное и совсем не слушается обладательницу. Но она сумела сесть на край кровати, взять телефон и набрать номер. Сразу звонит в 112, они отвечают сразу. Просят успокоиться, но как можно успокоиться в такой ситуации? КогдаГудок.. гудок…гудок..
Ответа не будет, он не будет отвечать, отвечает либо сразу, либо вообще не отвечает. Слезы все текут и текут нескончаемой рекой, она никому не нужна теперь. С губ срывается тихий всхлип, голос сорван, больно жутко. Чувствует, что-то сильно мешает в карманах джинс, роется в них. Достает смятую бумажку — визитку Разумовского, странного богатея, врезавшегося в машину. Обессилено сползает с кровати на пол, разворачивает эту бумажку и набирает номер. У нее нет другого варианта, это последняя надежда. Друзья бухают, она одна в этом мире, никому не нужная, даже отцу. Раньше хоть был брат, надоедливый, но любимый. Теперь вообще никого. Звонит. Она слышит свое участившееся сердцебиение, шмыгает носом, слышит гудок, второй, третий. Понимает, безнадежно. Неожиданно трубку поднимают. Она слышит голос на другом конце провода. — Алло, это кто? — голос осипший, и слышно, что уставший от чего-либо, вероятно, от этого дня в целом. — Здравствуйте, — голос дрожит, случайно громко всхлипывает, вызывая необратимый поток вопросов в мыслях собеседника. — Я Яна, вы сегодня дали мне свою визитку, сказали позвонить, если нужна будет помощь. — Ах да, простите, как ваш нос? — он будто не понимает, что происходит. — Вы обещали помочь, вы ведь слова на ветер не бросаете? — игнорирует вопрос. Сергей и вправду фразами по типу таких не разбрасывался, отвечает за свои слова. — Да, обещал. Что-то срочное? — напрягается. — Я могу у вас переночевать, пожалуйста, — вновь всхлип, она не чувствовала себя такой бессильной, кажется, никогда, — мне некуда идти, я вас молю, я вас больше не потревожу, не потревожу вашу жену, девушку или кто там у вас. — Так, ну во-первых, вы никого не потревожите, можете не переживать, я один, во-вторых, вы можете приехать, скину координаты на этот номер, хорошо? С губ срывается тихое: «Мгм», на этом все. На большее ее не хватает, чересчур больно продолжать разговор, вновь всплывают картинки перед глазами, снова слезы текут с глаз. Это худшая ночь в ее жизни. Разбитая машина в сравнении с этим — пустяк, не более. 03:46 Дверь в тот самый высокий офис, в котором девушка вместе с отцом была ни раз, придерживает Сергей, неужто обычный работник, обокравший хозяина. Сейчас не было никакого желания думать о чем-либо таком. Толстовка скрывает лицо в тени, хоть на улице уже достаточно светло, его он сначала не разглядел. Такси уезжает сразу же, как Гречкина покидает машину. Ей слишком больно что-то говорить, ей слишком больно вообще что-либо делать, но она идет, медленно переставляя ватные ноги. Лицо заплаканное видно как только она покидает тень, и в этот момент до Сергея доходит, что она все это время плакала, и что случилось что-то очень серьезное. Она подходит ближе, но вместо каких-либо слов приветствия просто обвивает тело Разумовского, что вводит парня в сильное негодование. Он молчит, потому что понимает, что сейчас ей просто нужна хоть какая-то поддержка, безмолвная даже лучше. Он молчит, слышит громкие всхлипы, чувствует, что черная домашняя рубашка из хлопка вся мокрая, вся в слезах. Он стоит тихо, боясь пошевелиться. Ему жалко Яну, правда, ему совсем не хотелось видеть ее слезы сейчас. Она будет сожалеть об этом позже, сейчас она слабая, и ей просто нужна поддержка. Сергей аккуратно касается своей рукой спины, еле-еле гладит, в попытках хоть чуть-чуть успокоить. Рука подрагивает, он не был ни с кем в таком близком контакте уже очень длительное время, тем более с девушкой. Да и в целом смущается сильно. Она буквально вцепилась в него, молчит и плачет. Стоит так минут семь, рука Разумовского даже успела онеметь. Но она отстраняется, смотрит на него так жалобно, кидает тихое и такое горькое: «Прости», дальше просто следует за ним, он проводит до лифта, заходит сам. Сережа громко вздыхает от безисходности, не знает, что сделать, чем бы ей помочь. Обеспокоено смотрит на Яну. А Гречкина смотрит буквально в пустоту, перед глазами все те же картинки: огонь, черный костюм, брат сидит в машине. Опять больно. Лифт прибывает на этаж, но замечает она это после того, как Разумовский касается ее плеча. Она покидает лифтовую комнату, ее хватает всего на пару шагов, дойти до дивана, на котором, можно предположить, спать планировал парень. Но Гречкиной это было нужно. — Посиди рядом, пожалуйста, — хрипло говорит Яна, а он и не против. Садится рядом, берет ее за руку, крепко так, и это правда помогало. Она засыпает быстро. Горькая правда — она об этом вряд ли вспомнит, но у Сережи отложилось на подкорке, именно эта ночь, именно ее слезы в его рубашку, и эта просьба. Она как дитя, ранимое, дерзкое, но такое одинокое...