Неправильные цели, неправильные средства

В течение следующих нескольких дней Пол постепенно приходил в себя. Мать постоянно находилась у его постели, осторожно проводя влажным полотенцем по его лбу или капая воду между его потрескавшихся губ. Несколько раз он пытался рассказать ей о том, что видел, что продолжал видеть, но слова, слетавшие с его губ, казались бессмысленными даже ему самому, и он снова погружался в молчание. Преподобная Мать тоже наблюдала за ним, стоя над ним с суженными глазами. Он чувствовал, что она недовольна. За долгую историю существования Бене Гессерит было установлено, что, когда человек проходит через агонию транса, возможны только два исхода: либо происходит ужасное кровотечение и человек умирает в течение минуты, либо нет. Никогда прежде человек не проявлял всех признаков того, что ему не удалось преобразовать яд, а затем возвращался к жизни, вцепившись в нее зубами и когтями, шипя и плюясь. Пол с удовольствием наблюдал, как Мохиам корчится от отвращения. «Наконец-то», — подумал он, — «мне удалось удивить тебя». Он стал другим. Он знал это. Он осознавал это с первого приступа, который омыл его сознание, а затем затопил его потоком информации, эмоций и событий, которых он никогда не испытывал. Перед ним простирались столетия человеческой истории; будущее мчалось вперед, а он стоял посреди всего этого. Там, где прошлое представляло собой относительно упорядоченную линию, будущее расходилось в непостижимые закоулки и возвращалось к себе, подобно бесконечным лестницам на картинах Эшера, которые он вдруг отчетливо увидел в своем сознании. Все это было бы великолепно, пугающе и в то же время радостно, если бы не оглушительный гул голосов, который проникал в его уши вместе со всем остальным. В любой момент, бодрствуя или засыпая, он слышал их. Голоса женщин, мужчин и детей доносились со всех сторон. Кто-то выкрикивал проклятия во все горло, кто-то шептал так тихо, что волосы на голове Пола вставали дыбом; они смеялись, плакали, кричали, и в конце концов все это не имело для Пола никакого значения, потому что все, что он знал, — это то, что было безумно громко. Когда к нему вернулись силы и он стал приподниматься в постели, чтобы поесть и попить, он научился различать окружающие звуки среди этого постоянного гула. Со временем это стало почти как шум океана или бури изнутри палатки — терпимо, пока особенно сильный удар не заставит тебя пошатнуться назад. *** — Что ты видел? — резко спросила Преподобная Мать, пристально глядя на него. Прошла неделя с тех пор, как он едва не умер в агонии, и он знал, что она рассержена тем, что ему потребовалось столько времени, чтобы вернуться к тренировкам. Каждый раз, когда она садилась у его постели, он смотрел на нее с пустым выражением лица и молчал. В первый раз это было вызвано искренней усталостью, но Пол заметил, как она разозлилась на то, что ее игнорируют, и теперь делал это исключительно из вредности. Пол сделал то же самое и сейчас, улыбаясь ей с полуприкрытыми глазами. — Что ты видел? — О, ничего особенного. Наверное, примерно то же самое, что вы видели на самом деле, — ответил Пол легким и беззаботным тоном, но в его глазах появился зловещий блеск, а верхняя губа слегка приподнялась в презрении. Неделю назад ему и в голову бы не пришло так разговаривать с Преподобной Матерью, но наблюдение за взлетом и падением всех цивилизаций, которые когда-либо существовали, помогло ему по-новому взглянуть на свои страхи. Она была ничтожной и незначительной. Преподобная Мать Гайя Хелен Мохиам была столь же хитрой и изобретательной, сколь и жестокой, но кроме этого она ничего не значила, и Пол чувствовал, что стал сильнее нее. — Я дам тебе еще один шанс ответить мне. Что ты видел? — спросила Мохиам. Ее глаза пылали от гнева за его дерзость. Пол не смог удержаться от смеха и тихонько захихикал, смахнув с глаз волосы, прежде чем ответить. — На самом деле я видел довольно много, Преподобная Мать. Я действительно много видел, и это заставило меня понять, что я больше не нуждаюсь в ваших услугах. Это будет наш последний разговор. Я просто хотел выразить вам свое уважение и сказать об этом. Большое спасибо за помощь, но, как говорили на Земле, это конец. — Ты не можешь просто… — начала Мохиам, поднимаясь с кресла и шагнув к нему. Пол заметил, как она вытащила иглу из рукава и, даже не успев поднять руку, почти с космической скоростью схватил ее и быстро всадил ей в шею. Когда одна рука лежала на ее плече, а другая — на талии, происходящее напоминало танец, хотя, как ему показалось, серебряный блеск Гом Джаббара на ее шее немного портил впечатление. — Я же говорил вам, — сказал Пол, медленно покачав головой и улыбнувшись острой, хищной улыбкой, которая, казалось, принадлежала кому-то другому. — Я не Бене Гессерит, и я не пятнадцатилетний мальчик, которого вы пытались воспитывать в кабинете его матери. Вы больше не имеете надо мной власти. Я позволю вам остаться здесь еще на некоторое время, чтобы сохранить репутацию, но я больше не подчиняюсь вам. Пол медленно вытащил Гом Джаббар, затем достал из кармана маленький черный футляр и бросил его туда. Глаза Мохиам сузились, когда она увидела это, и она наконец поняла — он видел все это до того, как это случилось. Пол тщательно разгладил рукава и повернулся, чтобы уйти, но остановился и посмотрел на нее через плечо с язвительной улыбкой. — В качестве последнего проявления вежливости я думаю, что должен поздравить вас с получением Квисатц Хадераха. Уверен, вы понимаете, почему было бы неуместно делать что-то, что может его разозлить. Когда он уходил с той же улыбкой на лице, а Мохиам смотрела ему в спину с яростью, Пол не мог не обратить внимания на звуки далеких аплодисментов и низкий, угрожающий смех. — Молодец, мой мальчик, — раздался голос, словно шептавший ему прямо в ухо. — Это поставит старую шлюху на место. Пол почувствовал, как улыбка исчезает с его лица, а кровь превращается в лед. Выходя из комнаты, он едва сдержался, чтобы не задрожать. Мохиам, ошеломленная, стояла посреди комнаты, словно прикованная к полу. Она снова и снова прокручивала в голове эту встречу, используя мнемонические приемы, чтобы запомнить каждую деталь. Большей частью — почти всей — она сопротивлялась доказательствам, которые кричали ей из образов в голове. Точный наклон головы, то, как насмешливо приподнялась левая сторона губ Пола, тон, ритм и вибрация этого жестокого, скользкого, ликующего голоса. Она уже слышала его раньше. Она слегка сжала челюсти, борясь с воспоминаниями, всплывающими в ее сознании, — темные воспоминания набросились на нее, как стая волков. Она точно знала, кто говорил с ней сейчас, и это был не Пол Атрейдес. Она вынырнула из жуткого транса, подхватила юбки в руки и поспешила в свои покои. Орден должен узнать об этом как можно скорее. Необходимо было разработать планы, поскольку предполагаемые последствия того, чему она только что стала свидетелем, были слишком значительными и далеко идущими, чтобы медлить. Суд был необходим и должен был состояться как можно скорее. Пока она мчалась обратно в свои покои, ее мысли снова и снова, как ржавый гвоздь, зацикливались на одном слове. Мерзость. Пол наблюдал за ней из небольшого закутка, выходящего в сад. Он сидел, опустив голову на руки, но что-то заставило его поднять глаза и заметить панику в резких движениях старой женщины, которая тщетно пыталась сохранить самообладание, спеша по траве, и ее одежда развевалась за ней, как сломанные крылья умирающего насекомого. Он ухмыльнулся, прежде чем смог остановить себя, затем сознательно вернул лицу нейтральное выражение и снова опустил голову на руки. Его кожа была влажной и холодной, а в голове все еще звучало эхо странного голоса. Он прижал ладони к щекам и начал растирать их круговыми движениями, словно пытаясь прогнать непонятные спазмы, искажающие его лицо. — Этого недостаточно, мой мальчик. Голос раздался снова, но уже ближе. Словно призрак, издавший его, почти коснулся языком его уха. Пол вздрогнул и подавил волну мерзкой желчи, готовой выплеснуться сквозь зубы на полированный кафельный пол. — Кто ты? — прошептал он, чувствуя себя настолько безумным, насколько, вероятно, выглядел, сидя на полу и разговаривая с голосом в своей голове. Он лишь наполовину ожидал ответа и уже проклинал себя за то, что вообще заговорил. В его голове было множество шепотов, и этот был особенно громким. — Если бы я сказал, это испортило бы все веселье, — прозвучало в ответ. Голос стал громче; в нем слышались нотки веселья, переросшие в хихиканье на последнем слове. — Все, что я скажу сейчас, — это то, что я здесь, чтобы предложить свою поддержку. В последнее время здесь стало слишком тесно, и было бы ужасно, если бы стало еще громче. Пол встал прежде, чем голос успел закончить, внезапно осознав, что за этим голосом слышатся тысячи, миллионы других голосов. Он тряхнул головой, как собака, словно этот голос физически прицепился к его коже и он мог бы сбросить его, если бы только тряхнул головой достаточно сильно. Конечно, это было невозможно, он знал это, и сколько бы он ни пытался убедить себя, что справится с этим, в груди поднималась паника, затрудняя дыхание. Они были в его голове, от них невозможно было избавиться, и казалось, что он никогда больше не будет по-настоящему один. Он быстро двинулся по коридору, прибегая к помощи праны, чтобы взять под контроль учащенное дыхание, и направился к шкафу, где его мать хранила все свои магические принадлежности. Он знал, что ему нужно: очистить голову, обрести тишину, составить план, по которому он будет знать, что делать. Он открыл дверцу и пробежался взглядом по рядам маленьких стеклянных бутылочек с красным мерцающим порошком и насыщенно-синей жидкостью того же цвета, что и его собственные глаза. Дрожащими руками Пол взял одну из бутылочек и высыпал немного порошка на ладонь. Он аккуратно попал в ложбинку между большим и указательным пальцами и заманчиво сверкнул. Он слизал его с кожи, как голодный зверь слизывает соль, ощущая горький, жгучий вкус на языке и нёбе, оставляя во рту слюну и пустоту одновременно. Едва добравшись до своей комнаты, он рухнул на кровать, став бессильным наблюдателем в своем путешествии по бесчисленным будущим, над которыми он не имел никакого контроля. Прошло немного времени, и это стало ежедневной практикой, затем двукратной, а потом и постоянной. Голоса становились слишком громкими; один превосходил остальные, и тогда он оглушал их всех долгим слизыванием меланжа с тыльной стороны ладони. Через несколько дней он начал доставать флаконы из шкафа и хранить их в своей комнате. Оранжевый порошок меланжа и концентрированная синяя специя сияли рядом друг с другом, а осознание того, что они находятся на расстоянии вытянутой руки, позволяло ему спать больше нескольких часов подряд. Он обнаружил, что если принять достаточное количество перед сном, то голоса не возобновляются до утра. — В последнее время ты принимаешь много специй, — тихо сказала его мать за завтраком, прежде чем Алия проснулась. Он холодно смотрел на нее. Из-за ярко-синих склер его глаза казались огромными, почти нечеловеческими. Она все еще не привыкла видеть у сына признаки пристрастия к специям, но знала, что в его новых глазах есть что-то еще, что ее тревожило. Она видела эти глаза много раз и знала, что они могут светиться жизнью и теплом, но когда она смотрела в глаза Пола, они казались холодными и отрешенными, как будто он смотрел на что-то очень далекое, чего никто больше не мог увидеть. — Я знаю, — тихо ответил он. — Но после того как я принял воду, мне нужно большое количество, чтобы она подействовала. Я должен хорошо видеть, чтобы правильно тренироваться. — Это правда, что после изменений организму требуются большие дозы специи, но меня беспокоит, что ты принимаешь ее в таких количествах без руководства. Я не оспариваю твое решение отказаться от Преподобной Матери; ты знаешь, что я не хочу видеть ее в нашем доме так же сильно, как и ты, но я все же считаю, что тебе нужен наставник. — И ты думаешь, что сможешь обучить меня? И это все? — Пол сказал это резким тоном, заставив Джессику в замешательстве поднять глаза от еды. От последовавшего за этим короткого смешка по позвоночнику пробежал холодок, и она посмотрела на сына так, словно он был ей незнаком. Мгновение она рассматривала его лицо, задерживаясь на новых насыщенных голубых глазах. — Нет, конечно же, нет. Я не настолько глупа, чтобы думать, что смогу научить тебя чему-то, чего ты еще не знаешь. Я просто предлагаю тебе найти другого наставника, кого-нибудь из других Преподобных Матерей, которые, возможно, не так суровы, как Мохиам. — Они тоже не смогут меня ничему научить. Мне кажется, мама, ты забыла, кто я. Кто я такой. — Ты мой сын, — сказала Джессика, повышая голос и позволяя ноткам Командного Голоса прокрасться в ее тональность. — Ты права, мама, как я мог забыть? Я твой сын, которого ты с младенчества готовила к тому, чтобы он стал оружием твоего Ордена, которого ты отдала женщине, которую боишься и презираешь, и позволила ей дать мне яд, который едва не убил меня. Вот кто я. Ты создала меня таким, и теперь во всей Вселенной нет никого, кто мог бы сказать мне что-то, чего я уже не знаю. Я — твое творение; мне нужны специи, потому что ты создала меня таким, и теперь я буду принимать их по своему усмотрению. Не позорься, притворяясь, что знаешь, что мне сейчас нужно. Джессика сидела в ошеломленном молчании. Пол использовал лишь слабый намек на Командный Голос, но этого было достаточно, чтобы она застыла, прикованная к креслу, не в силах открыть рот. Она смотрела, как сын доедает свою порцию, встает из-за стола и кланяется ей, прежде чем уйти. Ему почти удалось сохранить нейтральное выражение лица на протяжении всего разговора, но в последний момент на его губах появилась легкая улыбка. — Молодец, мой мальчик. Нельзя позволять людям говорить с тобой в таком тоне. Всю твою жизнь эти мерзкие женщины дергали тебя за ниточки, как марионетку, и я думаю, будет справедливо, если теперь настанет твоя очередь. — Голос в голове Пола звучал так, словно ему нравилось то, что он видел. Пол изо всех сил старался не обращать на него внимания, пока шел обратно в тренировочную комнату. Он не понимал, что на него нашло, и, что еще хуже, не мог заставить себя чувствовать вину. Что с ним происходит? Почему он так себя вел? По мере того как нарастало его раздражение, гул в голове становился все громче и приближался к передней части мозга, пока не стал ощущаться как ледяной молот, бьющий по костям вокруг глаз и ушей. Он пошел быстрее, почти побежал, торопясь добраться до спальни и сундука с меланжем. «Это не помогает», — в панике думал он, вытаскивая из ящика один флакон за другим. Он думал, что, если поддерживать постоянный уровень специй, можно заглушить постоянное бормотание в голове, но это больше не помогало. Он принял утреннюю дозу всего час назад, а уже почти сходил с ума. Он провел несколько часов в медитации, перебирая все доступные ему воспоминания предков, но ничто, кроме сундука с флаконом, не могло спасти его от этого бредового безумия. «Возможно», — подумал он, осознавая, что шум разрушает его способность ясно мыслить, но не в силах остановить цепочку мыслей, разворачивающуюся в его голове, — «возможно, если я приму еще…» Он осознал две вещи одновременно. Во-первых, на его щеке лежала мягкая теплая рука сестренки, а во-вторых, стояла тишина. Облегчение захлестнуло его с такой силой, что он начал плакать — крупными слезами, которых он никогда не позволял себе на Арракисе, боясь потерять воду. Он обнял Алию, прижался к ней мокрым лицом и наслаждался спокойными звуками, которые она издавала. Она обняла его за плечи и тихонько ворковала ему на ухо, как мать-птица. — Приятно, правда? Успокойся, — почти ласково произнес голос. Знакомое чувство ужаса зашевелилось в животе Пола, и он усадил Алию на пол, как бы отталкивая ее от себя, чтобы защитить от того, что укоренилось в его голове. — Я думаю, ты очень жесток, юный Пол Атрейдес. Кто, по-твоему, дает тебе это спокойствие? Мне этот шум нравится не больше, чем тебе, и я предлагаю тебе утешение. Что такого сделала тебе твоя мать, что ты так недоверчив? — Кто ты? — прошипел Пол сквозь стиснутые зубы. Алия удивленно посмотрела на него и протянула маленькую руку, как бы указывая на пустое место рядом с собой. — Я из семьи, как и все, кого ты встречал после своего изменения, но, похоже, у меня есть способность заставлять остальных замолчать, и я решил оказать тебе эту любезность по доброте душевной. — Ты — Атрейдес, — сказал Пол. Голос ответил усмешкой. — Нет, я не Атрейдес. Я из рода твоей матери. Неужели ты не веришь, что кто-то, кроме Атрейдесов, может помочь страдающей душе? — Нет. Чего ты хочешь? — Ответ Пола был ровным и безжизненным, но все равно вызвал очередной смех. Алия снова подползла к нему, уперлась предплечьями в его голени и посмотрела на него широко раскрытыми глазами, полными тревоги. Он снова оттолкнул ее, мягко скользнув телом по деревянному полу комнаты. В нем росло беспокойство. Почему он стал таким? Он понимал, что его мысли и поступки изменились, но не мог понять, почему и как это произошло. Его мысли были поглощены голосом и гулом, которые, казалось, никогда не прекращались. Ему нужен был меланж, чтобы успокоиться, но он понимал, что это лишь временное решение. — Умный мальчик. Все, чего я хочу, — это снова увидеть мир, слишком много времени прошло. Позволь мне посмотреть твоими глазами или услышать твоими ушами, может быть, попробовать каплю вина на твоем языке. Твое тело останется твоим, я лишь хочу посидеть рядом с тобой и испытать те простые удовольствия, которых мне так не хватало. — Голос на мгновение замолчал, явно ожидая ответа. Пол просто сидел, прислонившись спиной к прохладной каменной стене и склонив голову набок, обессиленный. — Если быть откровенным, парень. Я знаю, что случилось с тобой после принятия воды; я видел, что она с тобой сделала, и я не уверен, что ты долго протянешь без меня. Сегодняшняя передозировка специями дала мне возможность сделать свое предложение, но я не уверен, что ты переживешь завтрашний день. Пол опустил голову, и волосы закрыли его лицо от сестры. Он зажмурился и прижал ладони к лицу так сильно, что стало больно. — Хорошо, — прошептал он.