Неправильные цели, неправильные средства

2 года спустя — Он готов, — сказала Мохиам, глядя Джессике прямо в глаза. Они сидели за гладким черным столом в ее кабинете. Джессика поджала губы и не отвела взгляд, но промолчала. В такие моменты Мохиам видела в ней ту девушку, которой она когда-то была: упрямую, гордую и абсолютно напуганную. — Он все еще мальчик. — Ему восемнадцать, он уже не ребенок, как бы тебе этого ни хотелось. Я наблюдаю за его успехами, и он готов. Иногда он видит видения так ясно, что я почти чувствую их. — Вот это меня и беспокоит! — зашипела Джессика, взмахнув руками, прежде чем аккуратно сложить их на коленях. — Вы видели, как они на него влияют. Ему нужно больше времени, чтобы научиться контролировать свои эмоции; он еще слишком молод. Дайте ему еще несколько лет, пожалуйста. Преподобная Мать вновь посмотрела на Джессику холодным взглядом, и Джессика вспыхнула под тяжестью презрения. Наконец младшая женщина опустила глаза к темным складкам юбки, чувствуя себя скорее непослушной школьницей, чем леди и матерью. — Не забывай о своем месте во всем этом. Я оказала тебе услугу, сообщив об этом из уважения к тебе как к Бене Гессерит, а не из желания услышать твое мнение. Своей глупостью ты и так затянула программу на годы. Считай, что тебе повезло, что твой Пол вообще выжил до сегодняшнего дня. Если Вода жизни убьет его, он все равно проживет на восемнадцать лет больше, чем должен был бы. Пожилая женщина на мгновение замолчала, в раздражении покачивая головой, а Джессика тем временем кипела внутри, стиснув зубы, чтобы сохранить спокойное выражение лица. Мысленно она представила, как обхватывает пальцами жилистую шею Мохиам и с приятным треском ломает хрупкие кости. — Будь осторожна, — произнесла Мохиам почти насмешливым тоном. У Джессики возникло тревожное ощущение, что она читает ее мысли. — Я думала, что научила тебя большему. Ты должна выбирать сражения с умом. До сих пор мы позволяли тебе отвечать за обучение Алии, но эту привилегию мы можем и хотим отнять. Пол пройдет через три дня через суд, и я надеюсь, что ты сделаешь все возможное, чтобы его мучения прошли без осложнений. — Да, Преподобная Мать. Лежа в постели той ночью, Джессика прислушивалась к биению пульса в ушах и ощущала прохладу липкого пота, покрывавшего ее тело. Когда она еще училась в школе, то стала свидетельницей того, как одна из ее сестер не смогла трансформировать Воду жизни. Она с кашлем извергла из себя синюю жидкость, которая вытекла изо рта и вязкими струйками потекла по напряженным венам на шее. Она задыхалась, а синяя жидкость быстро превращалась в фиолетовую и в конце концов оформилась в тягучие сгустки розово-белой пены, которая блестящими комками засохла в уголках ее рта. Радужная оболочка глаз почти полностью покраснела от крови, но Джессика все еще помнила страх, который она испытывала, когда та кашляла и хрипела, а никто и пальцем не пошевелил, чтобы помочь ей. Она не могла не представить своего сына в этом жутком образе. Его мягкие темные кудри, слипшиеся от крови и желчи, и глаза, полные осуждения, прожигающие ее душу. Она снова и снова прокручивала в голове все те варианты событий, пытаясь найти хоть один, в котором мужчина, которого она любила, не ненавидел бы ее за то, что она позволила Бене Гессерит так поступить с их сыном. Она тихо плакала в темноте. Она перевернулась на бок и посмотрела на спящего Лето, задержав взгляд на гордо очерченном носе и мелких морщинках, появившихся в уголках его глаз. Она не могла рассказать ему о том, что должно произойти, потому что знала: он никогда не поймет. Он никогда не поймет, что значит для Пола быть Квисатц Хадерахом, не поймет, почему они не могут остановить это, не поймет, что их наследственной судьбы не избежать и что эта жизнь была предопределена для него и его детей еще до его рождения. Наследственная судьба Дома Атрейдесов началась еще в Древней Греции, и Джессика с мрачной уверенностью понимала, что теперь ее не остановить. *** Глаза Пола лениво скользили по оранжевым просторам Арракиса за окном корабля. С тех пор как ему рассказали о том, что должно произойти, он не обменялся с матерью и Мохиам ни единым словом. Он понимал, что должен был бояться сильнее. Он должен был почувствовать что-то большее, когда обнимал отца, Дункана и Гурни, возможно, в последний раз, но Преподобная Мать слишком хорошо его обучила. Он знал очень много о том, как управлять своим дыханием, пульсом, нервной системой, вплоть до поведения каждой клетки и работы каждого синапса. Он не мог почувствовать ничего настоящего, даже если бы попытался; его контроль не оставлял для этого места. Они отправились в путь под предлогом короткого визита на Каладан. Отец с готовностью согласился, надеясь, что это вернет сыну ту жизненную энергию, которая, по его мнению, покинула его с тех пор, как он вернулся из пустыни. На самом же деле Пол с нетерпением ждал возможности провести, возможно, последние дни на родной планете. Ему хотелось пройтись по пляжу и окунуться с головой в ледяную воду, постоять на скалах под дуновением морского бриза и провести пальцами по колючим иглам огромных деревьев, но больше всего ему хотелось почувствовать себя дома. Мохиам разрешила ему провести последние несколько дней в уединении, и он был благодарен, хотя и не обманывал себя тем, что старушка была добра к нему. Это просто означало, что ей больше нечему его учить. Он выпьет Воду жизни и либо умрет, либо нет. Его судьба была уже предрешена, карта уже вытянута, оставалось только перевернуть ее и посмотреть, что находится на другой стороне. Ему нравилась эта простота и окончательность. Через несколько дней он либо исчезнет, либо изменится; в любом случае его нынешнее «я» будет мертво, и ему больше не придется так жить. Он рассеянно теребил рукав рубашки, а мать держала руку на его ноге, медленно поглаживая большим пальцем, а другой рукой придерживала Алию. Его младшая сестра вела себя тихо, но настороженно. Ее широко раскрытые зеленые глаза были прикованы к виду за маленьким окном их корабля. Время от времени она поворачивала голову в его сторону, осматривая его, словно проверяя, на месте ли он. Он мягко улыбнулся ей и был вознагражден беззубой улыбкой — несколько крошечных белых зубов торчали из нежно-розовой плоти. Ее медные волосы лежали копной распущенных локонов вокруг пухлого лица. Она поджала губы и выдохнула в его сторону мягкую струю воздуха, тихонько хихикнув. В ответ он скорчил смешную гримасу и снова услышал ее смех. Затем его младшая сестра протянула к нему пухлые ручки, делая хватательные движения своими крошечными кулачками. Он подхватил ее с коленей матери, усадил к себе на колени у окна и зарылся лицом в ее волосы. Он легонько поцеловал ее в макушку, и она снова засмеялась, ухватившись за один из его пальцев своей крошечной розовой ручкой. *** Пол попросил оставить его в покое, пока он пьет Воду жизни. Он заметил, как на лице матери промелькнула боль, и на мгновение заколебался, прежде чем сжать губы в четкую линию. Он просто знал, что должен справиться с этим в одиночку. Возможно, это было связано с взрослением или с тем, что он не хотел, чтобы мать видела, как он умирает. На самом деле, он должен был признаться себе, что хотел, чтобы это было что-то только для него. Ему все больше казалось, что ничто в его жизни не зависит от него, и поэтому он хотел хотя бы встретить свою смерть или перерождение на своих собственных условиях. Он решил сесть, скрестив ноги, в центре своей детской спальни. Убежище — вот слово, которое пришло ему на ум, когда он уселся посреди пушистого зеленого ковра. Все его вещи были убраны, и комната превратилась в подобие того, чем она когда-то была, но он почти мог представить себя в пухлом теле маленького мальчика, который когда-то жил в этой комнате. Он взболтал жидкость в маленьком флаконе, сморщив нос и борясь с желанием чихнуть от ее едкого запаха. Он напоминал тот, что он пил на оргии в Сиетче, но был более затхлым, более темным, каким-то мерзким и опасным, как кислый пот и свежая кровь. Закрыв глаза, он вдохнул с содроганием, а затем поднес бутылку к губам и позволил вязкой жидкости проникнуть внутрь. Мгновенно он почувствовал странное жжение и холод, распространившийся по мягкой внутренней поверхности ротовой полости. Он почувствовал, как его рот широко раскрывается, словно для того, чтобы закричать. Первое, что он заметил, когда сознание медленно и болезненно начало возвращаться в его тело, было жуткое ощущение, что он не один. Оно было таким же леденящим кровь, как ощущение прикосновения чего-то мягкого и холодного к голой коже в глубокой воде. Затем он резко подался вперед и его с силой швырнуло на пол возле него. Он задыхался, а затем рухнул на пол с глухим стуком. Он попытался подтянуть свои конечности поближе, но обнаружил, что его мозг не может определить, что и где находится. Он знал их точное местоположение в комнате, но не мог понять, как и почему они к нему привязаны. В отчаянии он повертел ими, испустив протяжный стон, который почти испугал его. Внезапно к нему прикоснулись руки, вытирая слизь с губ и откидывая голову назад, чтобы очистить дыхательные пути от липкой, кислой желчи. Инстинктивно он дернул головой и почувствовал, как она ударилась о пол с неприятным стуком, после чего ее снова подняли и положили на что-то мягкое и теплое. Постепенно он осознал, что эти ошеломительные волны, отскакивающие от его больного черепа, были звуками. Это был мягкий шелестящий звук, который обычно произносила его мать, успокаивая Алию, когда та плакала. Позволив мягкому шелесту материнского голоса проникнуть в его пульсирующую голову и тело, разум и душу, которые больше не казались ему собственными, Пол позволил себе заплакать. Он всхлипывал мучительными, судорожными рыданиями и размышлял, так ли выглядит смерть. *** Фейд проснулся в холодном поту; простыни спутались с его влажными конечностями в удушающий клубок. Он резко сел, тяжело дыша, пока его глаза привыкали к темноте комнаты. Неоновый свет с улицы отбрасывал разноцветные лучи на углы мебели, придавая спальне изломанный, геометрический вид. Сердце бешено колотилось, и он почувствовал, как желчь подступает к горлу, густая и жгучая. Откинувшись на край кровати, он срыгнул, и сгусток мокроты зацепился за прядь его волос, а затем упал на пол. Пересекающиеся лучи света осветили его бледно-голубым блеском полимерного слоя. Снова Пол. В этом не было ничего удивительного: с тех пор как два года назад у него начались приступы, ему постоянно снился Пол. Однако на этот раз все было по-другому, с такой силой, которую он раньше не замечал. Он увидел Пола, лежащего на полу, его шея и конечности дергались и выгибались под странными углами, как у задавленного паука. С его подбородка капала и растекалась по полу липкая синяя жидкость, густая и ядовитая на вид. От вырывающихся из его горла хрипов и рвотных позывов у Фейда перехватило дыхание, и он в ужасе смотрел на это из своего бесплотного состояния, не в силах ничего с этим поделать. Фейд несколько раз моргнул и прижал ладонь к уху, пытаясь заглушить отголоски этих жутких звуков. Другой рукой он нащупал небольшой столик слева от себя, опрокинул стакан с водой и взял небольшую прямоугольную коробку. Он открыл крышку и достал пару гладких розовых таблеток. Он потянулся за стаканом, но, вспомнив, что опрокинул его в спешке, высыпал таблетки в пересохший рот и откинул голову назад, пытаясь проглотить их. Почти сразу же его вырвало, и он закашлялся, выплевывая растаявшие таблетки, и повис на краю кровати, как тряпичная кукла, тяжело дыша. Он принял еще пару таблеток и встал, наступив ногой в лужу желчи на полу. Невольно задрожав, он направился к двери, на ходу натягивая ночную рубашку, и дошел до ванной, где наконец проглотил транквилизатор, запив его пригоршней воды. Вода имела сильный металлический привкус, как и вся вода на Гьеди Прайм, и на мгновение он почувствовал во рту вкус крови. Наконец он рухнул на холодный кафельный пол, прижав лоб к ладоням и судорожно всхлипывая. *** — Что с тобой случилось? — спросила Ирулан, оторвавшись от книги, которую читала. Ее серебристые волосы были собраны в свободный пучок на макушке, а хрустальные очки для чтения сидели на кончике узкого носа. Она произнесла это раздраженным тоном, который никак не вязался со складкой беспокойства между ее изогнутыми бровями. Она сняла ноги с мягкого дивана, на котором отдыхала, и нагнулась вперед, чтобы внимательнее посмотреть на него, положив книгу на стопку рядом с собой. — Плохой сон, — хмуро ответил Фейд, развалившись рядом с ней и позволяя ей провести длинными пальцами по спутанным прядям своих волос. Царапанье ее длинных острых ногтей заставило его вздрогнуть и вернуло в настоящий момент. Он закрыл глаза и еще больше расслабился, вытянув ноги, чтобы упереться подбородком в колени. — Я думала, таблетки помогают, — тихо сказала она. — Обычно они помогают, — признался Фейд, позволив страху закрасться в свой голос сильнее, чем он намеревался. Ритмичные движения ее рук по его голове прекратились. — Опять Пол? — Ты уже знаешь ответ на этот вопрос. — Что случилось? — тихо спросила она. Ее прохладное дыхание щекотало его лицо, а рука лежала на его плече. Фейд лишь покачал головой в ответ, устремив взгляд на свои босые ноги, лежащие на мягком ковре библиотеки, и слегка раскачивая их из стороны в сторону. — Сколько ты принял? — спросила Ирулан, начиная перекладывать подушки на своем кресле. — Две, — ответил Фейд; в его голосе прозвучали отстраненные нотки, которые никак не сглаживали явного беспокойства. — Две с половиной, может, три. Думаю, первые две я выкашлял. — Хорошо, — ответила Ирулан. В ее голосе прозвучали усталые, прагматичные нотки, которые напомнили Фейду о ком-то, хотя он и не мог вспомнить, о ком именно. — Ложись здесь, еще рано, не рассвело. Я отложу встречу с представителями Союза, а ты поспи. Она покрепче уперлась ногами в пол, обхватила его руками подмышки и с неожиданной для ее стройной фигуры силой приподняла и неуклюже усадила в кресло позади себя. Фейд тихонько заскулил и прижал ноги к ее грудной клетке. Ирулан с грустью наблюдала за ним, медленно выдохнула, села на пол и открыла книгу, не заглядывая в нее. — Надо было ограничиться одной, — тихо сказала она, качая головой и понимая, что он ее уже не слышит. Ирулан погрузилась в воспоминания о цепочке событий, которые привели ее на Гьеди Прайм. Она присутствовала на мероприятии по поручению отца, когда к ней подошел стройный молодой человек с завитками рыжих волос. Она сразу же узнала его, хотя ей было трудно сопоставить этого очаровательного незнакомца с тем застенчивым ребенком, которого она видела десять лет назад, прячущимся в огромной тени своего дяди. По его словам она поняла, что он уже пьян, но не могла не улыбнуться в ответ на его скривившееся в улыбке лицо. Они флиртовали некоторое время, пока его состояние внезапно не сменилось меланхолией. Затем последовали долгие часы напряженных, порой душераздирающих бесед, из которых Фейд почти ничего не помнил, и закончились они тем, что она была назначена его личным советником. Изначально ее предложение стать его неофициальной правой рукой было исключительно корыстным. Она знала, что ее способности как Бене Гессерит были, мягко говоря, скромными, а карьера в политике давала ей наилучший шанс вырваться из-под отцовского влияния. Здесь, как ей казалось, она нашла человека, который может ей пригодиться. Фейд-Раута был бароном уже год, и, хотя по общему мнению, он справлялся со своей задачей в трудных обстоятельствах, этой ночи было достаточно, чтобы она поняла: он слишком молод и слишком одинок для такой работы. То, что она начала заботиться о нем, не входило в ее первоначальные планы. Она вздохнула, склонилась вперед и потерла висок длинным наманикюренным пальцем. Уже не в первый раз ее мысли вернулись к Полу Атрейдесу, и она задалась вопросом, что могло довести ее друга до такого плачевного состояния.