Who got the power?

Проходит несколько дней жесткого отходняка, которые Эва, Саша, Майя и Олег практически безвылазно провели дома у Шепсов. И, вероятно, так бы они там и сидели, если бы сегодня троим из них не предстояло уезжать на испытание. Розалес это угнетало — и ее парень, и лучшая подруга со своим парнем разом свалят на три дня. Конечно, она может провести время с Матвеем и Юлей, поиграть с Лёней, надо бы ещё навестить Лилю с Димой, но… все равно грустно как-то. И вот она, проснувшись, аккуратно тянется в постели, чтобы не потревожить прижавшегося к ней Олега. Призрак мертв, но… Майя всё равно параноидально не понимала, как они могут сейчас разлучиться из-за какого-то дурацкого шоу. Она гладит Шепса по волосам, по лицу, слушает его размеренное дыхание и просто любуется ещё долгое время. Чуть привстает, чтобы оценить ущерб его спине — вдоль позвоночника синеют темные гематомы. Плохо. И лишь тогда Розалес понимает, что он тоже проснулся. Опадает обратно на подушку, чтобы лечь с ним лицом к лицу, и улыбается: — Да, я на тебя пялюсь, как маньячка. И я все ещё не понимаю, как могу отпустить тебя на испытание с такими травмами. — Эва собирается сегодня разыгрывать шизу в готзале, чтобы не ехать, — сонно смеется Олег и тянет ее к себе. Отпускать совершенно не хочется, так что он прижимает Майю к себе, кожа к коже, утыкается носом в ее волосы и едва ли не блаженно вздыхает, когда ее дыхание щекочет ему шею. А ему тем временем полночи снились мозги. И самым ироничным Олег находил то, что он в реальности этот момент запомнил не так ярко, как уже дорисовывало подсознание. И в этих мерзких снах он все что-то, блять, искал в раздробленной голове Призрака, но найти все никак не мог, поэтому каждую ночь цикл копошения в чужих мозгах начинался заново. Он уже даже почти привык. — Зато скоро сбегаем из России, — усмехается Олег, гладя Майю по плечам. — Ты же так ждешь эту поездку. Выше нос, принцесса. Хотя то, что с ними всеми продлили контракт на продолжение съемок «Битвы сильнейших», уже как будто бы и не радовало. — Да, я надеюсь, что эти каникулы пройдут эпично, — мурлычет Розалес, прижимаясь губами к шее Шепса. — Но у меня плохи дела с терпением. Я взвою, пока тебя нет. Она бы с радостью еще бы с ним полежала — вообще лежала бы так всю жизнь — но нужно подниматься. Было бы правильно помочь Эве с завтраком на всех, а потом… потом придется все же ехать в Стахеева. На машине Некрасовой, разумеется, потому что в «Линкольне» Майи до сих пор лужа крови в багажнике, что, должно быть, уже страшно смердит. Надо бы в отсутствии ребят как-то разобраться и с этим. Майя нехотя вылезает из объятий Олега, не забыв оставить поцелуй на его губах, облачается в его футболку и отправляется на кухню, где уже пьет кофе Саша, держа Эву у себя на коленях. — Доброе утро, — выдыхает Розалес прежде, чем рухнуть на стул и риторически поинтересоваться: — Какой мудак придумал поставить вас всех в одну финальную тройку? — Я в депрессии, — заворчала совершенно солидарная с ней Эва. — Не хочу-у-у никуда ехать. Причин того, что она сегодня была сильно не в духе, было много. Во-первых, тройка с Шепсами — Эва прекрасно понимала, что не сможет соревноваться ни с Олегом, ни, тем более, с Сашей. Во-вторых, у нее разыгралась предательская тревожка — все никак не могла отделаться от ощущения, что на испытании будет что-то стремное. В-третьих, она не выспалась — как специально, мучили сны, где она теряет то Сашу, то Матвея, то Майю с Олегом, то вообще всех разом. Так и прокурила полночи на кухне, пока ее за этим не спалил Саша. Короче, настроение было ни к черту. И сегодняшние съемки делали его только хуже. — Я тебе поддамся, — смеясь, обещает Олег, сонно вползая на кухню. Он бы с удовольствием еще остался в кровати, но присоединился по итогу компании ради. Эва бегло скользнула взглядом по его растрепанному виду, прежде чем парировать: — Так я тоже вам поддаваться собиралась. И чего делать будем? — Я никому поддаваться не собираюсь, — хмыкает Саша, задорно качая Эву на своих коленях. — Можете оба готовиться проигрывать. Он единственный, кажется, успокоился раньше всех. Конечно, ещё переживал за ментальное состояние брата после закапывания трупа, но… в конце концов, решил, что все позади, и беззаботно готовился к поездке в Америку. — Так, ладно, — смешливо тянет Майя. — Я собираюсь сделать уэвос с гуакамоле и пико-де-гайо, Эва, поможешь? Ничего сложного — по сути яичница и соусы-салаты. — Правильно, женщины, кормите нас, — поддержал даже чересчур бодрый старший Шепс. — Ты ещё этот ваш мексиканский лаймовый суп обещала. — А это только в случае, если на испытании не посретесь. — Не будет никакого лаймового супа, потому я кое-кого прибью еще до испытания, — с легкой руки объявила Эва, поднимаясь, чтобы уже у холодильника по-детски показать Саше язык. А самое главное, она все еще понятия не имела, как будет сегодня работать. Все это время Эва обращалась к силам Бастет, и теперь понятия не имела, что вообще с ней будет делать. А вызывать Анубиса как будто бы будет рискованно — он же имеет полное право не прийти. И вот этот вот весь повышенный градус неизвестности раздражал. А еще, в отличие от Саши, с негативом она справлялась плохо. Да и тревожность все никуда деваться не хотела. Короче, дело дрянь. Но, пока они кулинарили, Олег принял решение обстановку разрядить. — Зато скоро вас будет ждать двадцать часов моего позора, — со смешком заметил он. — Потому что Саша будет фонтанировать тупыми историями из детства, это я ручаюсь. — О, тогда я жду этот перелет с двойным энтузиазмом, — рассмеялась Майя. — Саш, там сильно позорно? — Тебе понравится, — довольно отзывается старший Шепс. — Может, даже передумаешь насчет него. — Это уж вряд ли, — с улыбкой качает головой она в ответ. Потому что Майя к Олегу приварилась намертво. *** По итогам зрительского голосования Райдос набрала всего восемь баллов ровно, чем была невероятно раздосадована. Так и закатывала глаза, когда услышала, что Дима заработал девять целых и две десятых, на что Розалес не смогла сдержаться и показала Матвееву два пальца вверх, поддерживая: — Молодец! Надежда Эдуардовна получила семь и шесть, но даже не расстроилась — в отличие от Виктории, лишь посмеялась. — А я готов объявить, пожалуй, самую долгожданную тройку, — в предвкушении потер руки Марат. — В бою сойдутся два брата-медиума: Олег и Александр Шепсы. Но кто знает, может, обоих сделает самая скандальная участница сезона — Эвелина Некрасова? — Сделаю-сделаю, — в шутку откликается Эва, хотя энтузиазма так и не прибавилось. — Кое-кто уже самолично напросился. Она с кривой усмешкой покосилась на Сашу, наигранно покачав головой. Нет, совсем без боя Эва сдаваться не планировала. Но как-то… случилось бы это испытание чуть позже — может быть, и поцапалась бы. А сейчас — сразу картина его страшного приступа перед глазами. — Александр, Эвелина, — обратился к ним Башаров, — чувства не помешают? — Не помешают, — сходу парировала Эва. А потом, пожав плечами, заключила: — Будет круто вместе поработать. Вот на какую-нибудь совместную работу она точно будет согласна. Когда Майя вышла провожать всех троих к машине, что отвезет их в аэропорт, на горизонте вдруг показалась донельзя хмурая Лиля — даже слой тонального крема так и не скрыл синяк на скуле. — Вот и устраивайся администратором в эту вашу «Битву», — сразу забухтела она. — Даже выходной не дали, а я вообще-то в заложниках была. Розалес сочувствующе оглядела свою бывшую — она-то думала, что Фадеева, действительно, сможет остаться с Димой. Значит, придется ехать к Моте с Юлей и Лёней. — Ты как? — Майя, прижимающаяся к Олегу, потрепала Лилю по плечу. — Не считая кошмаров, в которых этот ваш Призрак потрошит меня, как блядского поросенка, все хорошо. А вы двое как? — Я-то окей, — тянет Розалес, а сама с подозрением косится на своего парня. — Я тоже переживал вообще-то, — вклинился Саша. — Даже приступ эпилепсии словил. Сам Олег покосился на брата с предательским удивлением — ему-то об этом никто не сказал. То есть, конечно, этого следовало ожидать, но никто и не обмолвился, поэтому младший Шепс и понадеялся, что пронесло. Зато теперь стало понятно, почему их встречала такая перепуганная Эва. А Олег сам, как идиот, еще просил у него боль забрать. Мог бы и сказать… Ладно, кого он обманывал. Нездоровая склонность к геройству — это у них семейное. — Лучше всех, — с преувеличенным энтузиазмом объявил Олег, но все-таки несильно пихнул Сашу локтем в бок, намекая, что он ему это безрассудство еще припомнит. — Дима, кстати, и по зрительскому испытание затащил, радуйся. — Я и не сомневалась, — улыбнулась во весь рот Лиля. — Райдос, надеюсь, потопили? — Восемь баллов, — усмехнулась Майя. — Ее лицо надо было видеть. — Йес! — рассмеялась Фадеева, ныряя в салон. — Ладно, я жду вас в машине. И тогда Розалес поворачивается к Олегу всем корпусом, обнимает на талию, стараясь впитать в себя его боль, как учил Саша, и чувственно целует в губы. — Если что-то пойдет не так, обратись к Святой, — просит она. — Она поможет тебе через амулет. А я пока к Мотьке сгоняю, — а потом обращается уже и к Саше с Эвой: — И только попробуйте не работать вместе, я серьезно. — Ты ее научил! — с протестом вскидывается Олег на Сашу, чувствуя, что от боли в спине остается только фантомное напоминание. А вот теперь ему снова было ужасно неловко. Олег не привык демонстрировать слабость в любых проявлениях, особенно перед девушками. Но они с Майей уже столько пережили вместе, что он почти что привыкает к ее такой… особенной заботе. — Не переживай, все хорошо будет, — обещает Олег Майе, целуя ее в висок. — Даже соскучиться не успеешь. — Мотьке привет, — попросила Эва, как-то запоздало понимая, что брата не видела уже почти неделю. Со всеми этими событиями время летело как-то слишком быстро. И все-таки, ей все еще не спокойно. Как тогда, когда Бастет предупреждала ее, что сейчас у Саши будет приступ. И хотя сейчас богини рядом не было, Эва, вероятно, правильно интерпретировала свои опасения — что-то будет с Сашей. И хотя у них, в отличие от Майи и Олега, было еще много времени вместе, не только в дороге, но и на испытании, Эва повернулась к старшему Шепсу, прося: — А ты, если что-то пойдет не так, говори мне. И не молчи. Пожалуйста. А то я с ума сойду от переживаний. — Да все будет отлично, — с лучезарной улыбкой отмахивается Саша и, щипая Некрасову за задницу, гонит ее машину. Знал бы он, что его чересчур игривое настроение ещё аукнется ему ебаным проклятием Иуды. *** — Тетя Майя! — Лёня тут же кинулся к Розалес, стоило Матвею впустить ее в лофт. Его светлые кудряшки задорно подпрыгивали, пока он бежал, и мальчик решил тут же продемонстрировать, что запомнил все, чему она его учила, принимаясь «качать»: — Йоу, йоу, йоу! — Ты мой маленький умничка, — хохочет та, трепля его по мягким волосам. — А смотри, что я тебе принесла, а? И она передает ему сахарный череп в цветочной короне из крема и взбитых сливок. Ребенок счастливо смеется и несется с угощением за стол, а Майя поворачивается к Некрасову: — Ну что, попробуем сегодня что-нибудь написать? Ведь они всерьез задумались о совместном треке. И, скорее всего, даже не одном. Но Розалес даже не осознала, что явилась сюда не одна. Святая Смерть была слишком велика и возвышенна, чтобы часто гулять среди смертных, и последователей у нее было слишком много, чтобы следить за всеми… Но эта маленькая ведьма ее восхищала. Сантисима искренне заботилась о ней, но давала принимать решения самостоятельно. Если ей было по судьбе убить того никчемного преступника, то так тому и быть. Костяная Госпожа прекрасно знала, что это убийство послужит Майе и уроком, и спасением одновременно. И сейчас Она, оставаясь незримой для Розалес и Некрасова, медленно, грациозно пересекает гостиную, чтобы подойти к окну. Как же изменился мир. Почти до неузнаваемости. Но в этом лофте Ей нравилось — здесь оставался дух древности. Сегодня Она не устрашает — при ней нет ее косы, и сама Сантисима приняла облик прекрасной юной девушки с гримом черепа на лице. Яркое алое платье, летящая длинная юбка, крупные цветы в черных волосах. — Я знаю, что ты здесь, Анубис, — Ее голос звучит спокойно, но при этом отдается в стенах властным эхом. — Я соскучилась. Ведь, по сути, они были двумя сторонами одной медали. — Мне преклонить колени, Миктлансиуатль? — усмехается Анубис в ответ, материализуясь неподалеку от нее. — Я уже успел забыть этот облик. Чем обязан? Вопреки своему обыкновению, сегодня он тоже был незримым для своего единственного живого сейчас жреца. Скорее всего, Матвей чувствует все равно, но продолжает ворковать над этим очаровательными светлым щенком. И это бога по-своему и злит, и забавляет… Но мешать он не намерен. — Красиво? — вкрадчиво интересуется Анубис, кивая на вид из окна. — Мне определенно нравится этот мир. — Неплохо, — хмыкает Святая. — Но мне кажется, здесь для нас холодновато. Ведь оба в свое время обосновались в жарких песках ещё в те времена, когда люди знать не знали ни о каком христианстве. Но все, действительно, менялось. — Можешь больше не звать меня так, — продолжает Она, удерживая ровную осанку, пока благородно держала руки скрещенными за спиной. — Имя Миктлансиуатль умерло с ацтеками. Сейчас меня чаще зовут Сантисимой. Явиться этим жалким католикам, заполонившим мексиканские земли, было воистину гениальным решением. Теперь ее почитали как Санта Муэрте — причем по всему миру. — Наслышана, что ты помог другу моей маленькой ведьмы. Я не вмешивалась, потому что желала укрепить ее дух. Но твою энергию почувствовала сразу. Помог? О, спустить своих гончих с цепей было сущим пустяком. Признаться, этот эпизод его впечатлил. Как и всегда, Анубис ожидал, что Матвей будет просить о божественной каре именно от его рук, однако упрямый мальчишка его обошел — просил лишь о псах. И ведь Анубис не отдавал приказ сам. Его верные псы ластились к Менесу, четко вслушиваясь в каждое его слово, и это поразило бога, ведь обычно свора реагировала только на него. — Я не просто помог, Миктлансиуатль, — возражает Анубис, намеренно используя именно старое имя. — Полагаю, что я ближе к своим подопечным, чем ты. — Возможно, даже… чересчур близко. — Если бы девочка успела убить себя, я бы забрал ее. — Она бы не успела, — мягко улыбается Святая. — Все было предрешено. Я сама заберу ее и ее возлюбленного, когда придет время. Они ещё должны мне кое-что… я чувствую. Союз потомственной мексиканской bruja и талантливейшего медиума должен был принести свои плоды для Смерти. Она уже сейчас ощущала это, но пока не могла прощупать до конца. Оставалось наблюдать. И ждать. Но тысячелетия жизни, если ее можно так назвать, учат быть терпеливой. — Но ты прав, я редко держусь рядом. Много дел, много работы. Но, возможно, и стоит спускаться к смертным почаще… Они учатся удивлять. Святая, до этого наблюдавшая лишь за движущимися за окном автомобилями, теперь развернулась к Анубису. — Тебя это не бесит? — Она склоняет голову набок. — То, как твой жрец смотрит на маленькую онейромантку. Ты всегда был собственником. — Бесит, — немедленно подтверждает Анубис. Однако от Святой его взгляд перемещается к Матвею. — Поэтому я здесь. Он весь искрится жизнью. Жизнь в своих проявлениях частенько раздражает Анубиса, далекого от нее, но Матвеем он очарован. С самого его рождения бог царства мертвых не может отвести от него взор, оставаясь рядом, даже если говорит об обратном. — Я обещал, что заберу его в Дуат, когда настанет его час. И он не будет одной из скитающихся душ — даже там он будет на особом счету. Он это знает. Однако… этот исход возможен лишь в том случае, если мы оба останемся живы. Миктлансиуатль не сможет этого понять — ее последователей достаточно, чтобы постоянно подпитывать свою Святую. Однако вера в богов Египта угасает. Они уже потеряли Хатор. Птаха. Гора. Эта участь рано или поздно настигнет каждого, но Анубис не готов уходить. Или же… не готов отпускать. — Я живу, потому что он верит в меня, но угасну, когда наша связь прервется, — продолжает Анубис отстраненно. — Для этого мне пригодится этот очаровательный зайчонок и ее сын. Вера в Анубиса не угаснет, если Матвей передаст свои знания и свою веру потомкам — неважно, по крови ли или лишь по духу. А сам бог осознает ценность фигурки этой маленькой онейромантки не сразу. Поэтому и позволяет ее любить. Он — бог, он умеет ждать достаточно долго. К тому же, приближенное к божественному будущее в Дуате он пообещал сам. — У них еще будет дочь, — усмехается Анубис после недолгого молчания. — Но этот щенок кажется мне более интересным. — Я никогда не осуждаю, — заверяет Святая. — Но ты сам знаешь, что любовь божественному противоестественна. Мы исчезаем, когда в нас перестают верить, верно. Но слишком тесное сближение… чревато очеловечиванием. Она качает головой, тоже оборачиваясь к смертным. С прищуром смотрит на зачитывающую пробные строки Майю и выдыхает: — Я ведь тоже осталась одна. Все ацтекские боги мертвы. А ведь богам тоже бывает одиноко. — Ты слушала! — вдруг оживает Анубис. И в обычно безразличном тоне как будто бы мелькает гордость — он реагирует на это «любовь божественному противоестественна», помня тексты Матвея наизусть. Усмехнувшись, Анубис качает головой, признавая: — Я и сам, в некотором роде, «бог, нисходящий с ума». И все — только из-за одного человека. Забавно, что после всего, что между ними было, Матвей еще продолжает считать, что может быть ему безразличен. — Поразительно, что ничто человеческое тебе не чуждо, Миктлансиуатль, — продолжает Анубис вскоре. — Однако… ты прекрасно знаешь, где меня найти. Не буду скрывать — я скучал по нашим беседам. Она в ответ бархатисто смеется, перекидывает густые кудрявые волосы с одного плеча на другое. — Я люблю музыку, созданную людьми, а твой жрец талантлив и часто находится рядом с моей жрицей. И я тоже рада с тобой поговорить. Но теперь я должна пойти приглядеть за одним маленьким медиумом, задолжавшим мне подарок. Святая присаживается перед Анубисом в почтительном реверансе, и вскоре ее черты искажаются — щеки впадают, глаза проваливаются, плоть обнажает кости, а из цветов на голове вырастают шпили золотой короны. И тогда Она просто растворяется в тенях. А Майя в это время продолжает наигрывать мелодию на гитаре, пока Матвей отбивает на своих коленях ритм. Она напевает: — И больше не имеет смысла Нету смысла в твоём состоянии, Ведь обесценится вмиг однажды всё тут, Когда тебя не станет, И тщетные надежды лелея, Мы с тобой не освоим вечность, Последнюю секунду на жизнь мы упустим, И это так человечно. И выжидает пару мгновений, чтобы дальше вступил Некрасов. — Вот тут, знаешь, вот тут что-то такое типа фолковое в начале! Я Эве похожее делал! — с энтузиазмом восклицает Матвей. — Тут бы эту твою… мексиканскую гитару, а? Немного изменяя ритм, он пробует тоже: — Коль всё пусто и всё бессмысленно То, что бы повесило, хоть бы на публику всё повыставить Неважно, хоть на день, хоть навека Но мы… — Матвей неловко откашливается, решив, что озвучит оригинальный вариант, когда рядом не будет Лёни, — скуку, это всё выглядит как вебкам Да плевать, конечно, и меня не надо понимать И ни опоры, ни поддержки тут нет Давно не ищу и пусть И смерть тянет свои щупальца, чтобы нащупать пульс, ещё Отбивающего ритм от того Что страх растёт до пугающих габаритов Как ни строчи ты в Твиттер и как на всех ни ори ты Но жизнь когда-то рухнет горящим метеоритом… У них вот недавно таким метеоритом жизнь чуть и не рухнула. Получается очень даже в тему, и Матвей в приступе восторга подрывается к Майе, сгребая ее в охапку. И про твиттер хорошо легло. Увидел тут недавно, как Юля что-то пишет. — Майя-я-я-я, ну как же мы разносим! — воркует Матвей. — Вот прямо знаешь, вот прям… я думаю, начало реально можно такое фолковое, а потом бум… и мне жесть как нравится твоя идея про неотложку! А еще… И он бы наговорил еще много идей, если бы вдруг Лёня не спросил: — А что такое «вебкам»? То есть про «трахаем скуку» он зацензурить додумался, а про вебкам уже мозгов не хватило. Ладно, справедливости ради, Матвей даже не подумал, что мальчик может обратить на это внимание! — А это тебе тетя Майя расскажет, а? — как ни в чем не бывало интересуется Матвей, отстраняясь, чтобы потрепать Розалес по плечу. — Это она мне такое слово для песни подкинула. — Э-э-э… — бестолково тянет Розалес, реально почти бледнея. — Ну это, Лёнь… Плохое занятие плохих тетенек… Блинский, Моть, я тебя убью! — Не надо! — тут же пугается ребенок, хлопая своими большими глазками, чем вводит Майю в ступор. Она же даже не грозно это сказала, наоборот, самым шутливым тоном, ещё и смеясь про этом, а Лёня едва ли не плачет. Майя тут же тянет к нему руки, ласково заверяя: — Ну ты чего, малыш, Матвея никто не обидит. — Правда? И столько боли в детском голоске, что у самой сердце сжимается. Лёня забирается к ней на колени, доверчиво прижимается, пока Розалес недоуменно смотрит на Некрасова. — У тебя теперь есть защитник похлеще Анубиса. — Я тебе потом расскажу, — почти одними губами шепчет Матвей. И хотя он сам сейчас был где-то в шаге от того, чтобы разрыдаться от умиления и восторга, он тоже лезет обниматься. Сначала просто тискает и Майю, и Лёню, а потом переходит к мерам ужасно коварным — щекочет мальчика. Лёня пищит, хохочет, отчаянно пытается спрятаться за Майю, но Матвей был непреклонен — не отступал, пока не решил, что вот сейчас про свои страхи Лёня забыл временно уже точно. Страхи. За самого Матвея. У него аж сердце сжималось от нежности. — Лёнька, ну теперь я точно никого бояться не буду, с таким защитником, — как ни в чем не бывало заявляет Матвей, растянувшись прямо на ковре. — Тетя Майя, можешь тоже никого не бояться, Леонид всех победит. — О, я в этом даже не сомневалась, — смеется Розалес, трепля мальчика по волосам. — Леонид — настоящий супергерой, да? — Да! — радостно отзывается он. Такой чуткий, ласковый ребенок, полный нежности и жизни. В нем явно куда больше от Юли, чем от его родного папаши. — Я точно Олега теперь достану, — обещает Майя, продолжая укачивать Лёню на коленях. — Детей хочу. *** Сонная и недовольная Лиля стояла рядом с оператором Колей, хмуро наблюдая за практиками Шепсов и Некрасовой. Пришло же им в голову захотеть остановиться посреди ночи у чертовой реки и помагичить. То, как работал Дима, все равно впечатляло ее больше. — Вы закончили? — зевает Фадеева, когда все трое наконец стягивают черные повязки со своих глаз. — Давайте тогда разбираться, в каком порядке будете проходить испытание. — Я иду после Саши, — сходу заявляет Олег. — Неважно, вторым или третьим, просто хочу после него. Да и… начинать первым он не был готов. Это тот самый случай, когда хотелось перед испытанием настроиться и прочистить мозги. Блять. Мозги. Олег хрипло смеется, отворачиваясь от костра, чтобы приложиться к бутылке с водой и заглушить предательский рвотный позыв. Незабываемые воспоминания. — То есть, Олег выпихивает брата первым, — хмыкнув, подытожила Эва, вороша палкой костер. — Я второй хочу. Первой — нет, а третьей мне уже поздно работать. И тогда кое в ком все же включается режим беззаботной мрази. — Хрен там, — хмыкает Саша. — Я иду третьим. Олежа, даже не рассчитывай. Конечно, может, и не стоило бы давить на недавно пережившего такой ужас брата, но сегодня у старшего Шепса такое настроение. Лиля закатывает глаза, очевидно принимая сторону Олега: — Тогда Александр идет первым, так и запишем. — Александр не идет первым, — огрызается тот. — Куда делась твоя любовь к первенству? — И хотя Олег звучал спокойно, внутри он уже начинал закипать. А ведь это был все тот же Саша, который всю дорогу твердил только о поездке в Штаты и в целом насчет испытания не парился. А теперь стоит, цепляется просто из-за очередности. — Ты же любишь всегда и во всем быть первым, вот и иди. Просто… ему реально было важным идти после Саши. Не ломать традиции, так сказать. Может, это и было что-то абсурдное, но Олег менять свое слово не собирался. — Или вторым, — предлагает младший Шепс, все еще надеясь на миролюбивое разрешение конфликта. — Я пойду только третьим, — с издевательской ухмылкой возражает Саша. — У Олежечки просто эго заговорило. Видимо, по морде давно не получал. Использует запрещенный прием — знает же, что брат получил недавно по куда более болезненному месту. — Эй! — возмущается даже Лиля. Фадеевой вообще было не до их препирательств, она просто хотела поспать, побыстрее отработать и вернуться к Диме. Но старший Шепс сейчас начинал ее конкретно так бесить. — Тебе корона сильно голову передавила? — уже откровенно огрызается Олег, приближаясь к брату. — Или тоже по морде давно не получал? Так я организую, не переживай. Потому что, сука, вот это уже точно было низко. Но между ними в последний момент выскочила Эва. — Стоп, блять! — почти взвизгнула она. — Вы совсем из ума выжили что ли?! Сретесь из-за какой-то очередности после того, как… После того, как нас всех угрожал убить гребанный маньяк. А Олега и вовсе реально прикончить могли. Но эта информация точно не для камер, хотя Фадеева посыл точно поймет. — Просто ты третьей идти не хочешь, так бы и до тебя доебался, — парирует Олег, которому сегодня тоже достаточно было одной искры, чтобы распалиться. — Либо Эва идет первой, Саша вторым, я третьим. Я прогибаться под тебя не собираюсь. Старший Шепс фыркает, усмехается, берет лицо брата в свои руки, выдавая: — Ты ещё слезу пусти. — Заебали, — ворчит Лиля. — Я администратор, и я говорю, что Александр идет первым, Эва второй, а Олег третьим. — Александр не пойдет первым… — вновь пытается выебнуться он, но Фадеева тут же парирует: — Либо отказываетесь проходить испытание. У Саши аж зубы скрипят. Он отпускает Олега и косится на Лилю, а затем просто машет рукой, сдаваясь, и злой, нахохлившийся возвращается к машине. — Не благодари, — бросает Фадеева младшему Шепсу и уходит следом. — Я же сказала, что никакого супа от Майи не будет. Только пиздюли, — неопределенно хмыкает Эва. Олег уже почти готов был извиниться. Ну, перед ней лично — за то, что они тут развели. Но Эва его слушать отказывается. Вместо этого она успевает нагнать Сашу у машины. Ловит его лицо в свои ладони, заставляя на себя посмотреть, и шепчет: — Иди вторым. Я первая пойду. У нее все еще были весьма поверхностные представления о том, что она будет делать на испытании, но Саше Эва готова была уступить. — Тем более, Олеже очередность все равно не поможет. Я и так знаю, что ты будешь лучшим. Особенно для меня. — Да забей, — раздраженно выдыхает он. — Пойду первым, ладно. Но я ему это ещё припомню. Солью Майе все его грязные секретики прошлого. — Не поможет, — хихикает стоящая неподалеку Лиля, выдыхая сигаретный дым. — Она человека ради него завалила, поздняк отваживать. — А вот это уже страшно, — усмехается и сам Саша, предчувствуя, как Майя разнесет его в готзале за то, что он тут устроил. — Ладно, поехали. *** Смотря на выстроившихся перед ней наблюдателей, среди которых был всего один мужчина, Эва просто не могла с усмешкой не поинтересоваться: — А Саша уже шутил про деревню вдов? Судя по взаимным улыбкам и смешкам, стендап уже состоялся. И ведь сначала Эва даже ворчала на его слишком игривое настроение, потому что под конец дороги устала смеяться уже даже она. Потом, правда, была эта стычка у реки… А теперь уже было не до смеха. Хорошо, что сегодня было солнечно — ей понадобится для работы. Эва устроилась прямо на земле, зажигая зеленую свечу, а в ее пламени — листики кошачьей мяты, в этот раз уже свежей, собственного урожая (развела плантации еще и у Саши). Вслушиваясь в слова заклинания призыва, Илья вдруг спрашивает: — Ты зовешь другую богиню? В обычное время Эва бы на него зарычала, но Бастет такого не терпит. Сегодня у нее снова яркие стрелки на глазах, а теперь она достает из сумки несколько флакончиков. По воздуху разносятся ароматы мирры и ромашки — Эва решает, что обычные духи слишком простой вариант. Бастет призывает своих последователей праздновать свою сексуальность, уважать себя, ценить. Пожалуй, Эва действительно не смогла бы работать с ней раньше. Она прикрывает глаза, вспоминая, сколько жарких ночей они с Сашей провели в объятиях друг друга, и… чувствует. Чужая, не совсем привычная ей энергия распространяется по венам. Как будто нежное розовое золото пускают ей в кровь. И тогда Эва заканчивает свой ритуал, доставая систрум. Удобнее было бы просить сыграть Илью, но она не может допустить мужчину к ритуалу призыва Кошки. Поэтому руки чуть неловко трогают струны, уже отвыкнув от игры. Поразительно, но мелодия получается складная. Легкая, воздушная, нежная — такой она видела Бастет. Эва снова закрывает глаза… И видит. Она стоит рядом. По-кошачьи раскосые глаза заинтересованно взирают на нее. Оказывается, что Бастет юна — Эве кажется, что будь перед ней не богиня, а человек, ей едва ли сравнялось бы восемнадцать. Поняв, что ее заметили, Кошка озорно смеется, и смех ее действительно кажется мурлыканьем. — Госпожа… — Не стоит, — улыбается ей Бастет. — Ты сама ставишь ограничения для себя, Эвтида. Тебе нет нужды прилагать усилия для работы через канал любви, ведь ее в тебе так много. На мгновение Эве кажется, что она задыхается. Эти слова, такие важные для нее, как будто выбивают почву из-под ног. Бастет смеется, ласково гладя ее по голове. Эва дрожит, вдруг впервые так ярко ощущая грань между мирами — человеческим и божественным. В человеческом она продолжает играть бессознательно. Здесь — смотрит на богиню с таким… слепым обожанием. — Ты правильно сделала, что поверила в своего Сашу, Эвтида, — продолжает мурлыкать ей на ухо Бастет. — Слушай свое сердце. Тогда Эва поднимается на ноги. Несмотря на то, что ее глаза открыты, радужки не видно, только белки. Илья даже вскрикивает, когда видит это, но быстро берет себя в руки, спрашивая: — Куда мы идем, Эва? Мелодия систрума затихает. Эва не выпускает инструмент, но идет дальше. Начинает говорить она не сразу, но Илья снова не понимает ни слова, ведь говорит она на башкирском, которого сама Эва в жизни не знала. В потоке фраз местные жительницы различают слова прощения от местных мужчин, которых забрала смерть. Особенно пробирает наблюдателей, когда она начинает называть имена несчастных вдов, матерей и сестер. Ноги приносят ее к одному из домов. Эва с таким же пустым взглядом оборачивается к наблюдателям, безошибочно выцепляя одну из женщин. Подходит к ней, мягко касается шеи и шепчет: — Почти затянулась… Несчастная, только-только успокоившаяся после диалога с Сашей, долго рыдает у нее на плече. Позже она скажет, что после объятий с Эвой вдруг почувствовала легкость — не догадываясь даже, что в этот момент ее боль забирала всепрощающая Бастет. В дом Эва не заходит — долго бродит у дверей. Ее привел сюда яркий энергетический след Саши — просто слушала свое сердце. Почти вернувшись в сознание, Некрасова шепчет: — Саша тоже здесь был… Но он почему-то вас всех отсюда выгнал… Наблюдатели шепчутся, но Илья немедленно пресекает любую возможность подсказки. Бастет не покидает ее, очаровательно улыбается и неожиданно просит: — Спроси об Иуде. — Кто такой Иуда? — интересуется Эва непосредственно у Ларионова. В отдалении раздался гром. Эва подняла голову, нервно поежившись — дождя не хочется. Но в далекой вспышке молнии она вдруг так ясно видит гниль, стремительно разрастающуюся под землей и захватывающей все большее пространство. — Кто такой Иуда? — повторяет Эва настойчивее, незнакомая с христианской культурой. Однако местным женщинам это имя точно о чем-то говорит, хотя они сами относятся к другой вере. — Ты тоже видишь тут проклятие Иуды?! — вскидывается на нее Илья. Эва пожимает плечами. — Я вижу гниль, которая разрастается под землей и убивает людей. Они… — Она изобразила петлю в воздухе. — Вероятно, эпицентр на кладбище. Я не знаю, кто такой Иуда, но чистить это точно надо, вне зависимости от того, от Иуды это или от Иисуса. Она кивнула в сторону дома, к которому пришла. — Тут две смерти были. Отец и сын. А вы, — кивнула на ту женщину, — чуть их жертвой не стали. Но мне нужен кто-то другой. Корни не отсюда разрастаются. Даже в воздухе разложением пахнет. Эва поразилась, как не почувствовала этого сразу. Неосознанно она начинает дышать сквозь зубы, чтобы вдыхать как можно меньше отравленного воздуха. Теперь не до шуток вовсе. — Мы поедем на кладбище, когда испытание пройдет Олег, — обещает ей Илья, и Эва кивает — слушает не его сейчас. — Ты молодец, — мягко шепчет ей Бастет. — Но на этом бой еще не окончен. Очевидно же, что самое интересное будет на кладбище. *** — Итак, мнения разделились на два лагеря, — вступает Ларионов, когда всех троих экстрасенсов собирают на кладбище. — Александр и Эвелина увидели проклятие, а Олег увидел… — Здесь однозначно проклятие Иуды, — нервно объясняет Саша, перебивая. — И его нужно снимать, иначе вся деревня очень скоро просто вымрет. Лиля, стоящая рядом с операторами, тяжко выдыхает. А ведь могла бы сейчас быть рядом с Димой, а не вот это вот всё. — Эва! — беснуется старший Шепс. — Скажи мне, что тоже это видела! Они все обречены! Но они и здесь были не одни. Среди толпы собравшихся душ висельников мелькало одно ярко-красное пятно. Святая Смерть расхаживала на задворках мира живых, на границе с миром мертвых, скрывая свое присутствие от Эвы и Саши. Да и Олегу тоже не показывалась. Пока что. Она чувствовала энергию любви и жизни — такую чужеродную, но божественно-родную. Коротко и уважительно кивнула Бастет, стоящей за спиной у Некрасовой, и вновь сосредоточила свое внимание на младшем Шепсе. Она не перекрывала его видения намеренно, чтобы потопить. Святой не было дела до какого-то дурацкого шоу. Она просто защищала и оберегала Олега от близости черного проклятия — пусть он теперь не мог его почувствовать, зато его расшатанная психика будет в безопасности. Святая знала, чувствовала, что сейчас должна вмешаться, не дать ему сорваться. Ее слишком интриговало собственное предчувствие того, что Она может получить от союза своей жрицы и молодого медиума. — Все взяли яйца, как я просил? — тем временем, в голосе Саши уже чувствовались истерические нотки. — Не ори на кладбище, — огрызается на него Олег, которому эта идея с проклятием все еще казалась безумной. Он не чувствовал здесь ничего подобного. И не потому, что не видел — сейчас младший Шепс ощущал в себе такую силу, какой не чувствовал еще никогда. Как будто нечто извне подпитывало его, но сейчас Олег пока не понимал, кто именно приглядывал за ним сегодня. Зато никоим образом не сомневался в ясности своего видения. И в том, что Саша своими истериками тревожит и без того обеспокоенных мертвых. Младший Шепс обернулся к Эве, еще надеясь, что она сможет стать голосом разума, но Некрасова на него не отреагировала. Она смотрела чуть в сторону, на незримую для Олега Бастет. — Проклятие Иуды искажает жизнь в своей сути, порождая монстров, — мягко поясняла для нее богиня. Она указала на встревоженного Сашу, говоря: — Но для этого нужно найти тех, с кого все началось. Помоги ему. Очевидно, что успокоить Сашу у нее все равно не получится сейчас. Но вот, действительно, помочь ему… Эва взяла старшего Шепса за руку, без объяснений направившись вместе с ним вглубь кладбища, пока за ними семенили причитающие местные жительницы и мрачный, как туча, Олег. Бастет не подсказывала ей — Эва и сама чувствовала, что омерзительный запах разложения становится все сильнее. По итогу она, так и не выпустив руку Саши из своей, остановилась у одной из оградок, за которой были две могилы. Судя по всему, отец и сын. — Это отсюда все пошло, — и хотя Эва в своей правоте была уверена, она все равно уточнила: — Да ведь? Как это… нулевые пациенты. Тебе же нужна была эта могила? И сама все хотя бы мимолетно его коснуться пыталась, просто поддерживая. — Да! — у Саши срывается голос, он мечется меж двух могил, не замечая никого, кроме фантомов с бороздами на шее, не испытывая ничего, кроме вселенского ужаса. — Все началось отсюда! Я чувствую это из-под земли, оно смердит, неужели вы не замечаете?! Его ведут духи, и он бежит дальше, едва на спотыкаясь об особо низкие оградки. Носится, как сумасшедший, глаза безумно блестят, во рту вновь привкус железа… Но сегодня Саша себя держит. Он мечется, рассказывает про все новые и новые захоронения. Хватает Ларису, одну из наблюдательниц, и тащит к могиле ее повесившегося дяди. — Думай о нем, — остервенело шепчет старший Шепс. — Вспоминай все, что можешь, и, когда услышишь его голос, бей яйцо! Прям руками! — Не могу… — кряхтит женщина, давя на подозрительно твердую скорлупу. — Не получается. — Давай! Со всей силы! И тогда оно трескается… Лариса взвизгивает, борясь с приступом тошноты, пытается бросить зародыш цыпленка на землю, но Саша в ужасе почти вопит: — Нет! Только на перекрестке! Не отпускай, иначе на тебя ляжет! Он тащит Ларису за собой, почти как котенка, возвращается ко всем, и тогда недоумевающий Илья вопрошает: — Что у вас там? — Покажи! — требует Саша. — Покажи им! — Не смотри, — советует Эве Бастет, и она послушно отворачивается, сосредотачиваясь на самом Саше. У нее и самой руки трясутся — она плохо представляла, чем этот Иуда так страшен… да и Саша сейчас пугал ее больше. Эва совсем растерялась, не понимая теперь уже ничего — должна ли она сейчас его успокоить, что ей делать, что говорить… И вместе с тем понимая, что сейчас Саша ее слушать не будет — настолько его перекрыло этим… ужасом. Он ее как будто не узнает даже. Эва как-то невольно отступила на шаг назад, но Саша ее отсутствия рядом и не заметил. Потому что, блять, инстинкт самосохранения подсказывал — вот сейчас есть все шансы попасть под горячую руку. — Он тебя никогда не обидит, — поспешно успокаивает ее Бастет, но Эва только замотала головой, чувствуя, что сейчас и сама немного из реальности выпадет. И вроде понимала же, что это все еще ее Саша, Саша, который и сам чертовски напуган и просто не понимает, что делает, что страх ее иррациональный, но… Последним мужчиной, которого она видела в таком напрочь перекрытом состоянии, был ее отец. И это заставляет нервничать только сильнее. Зато цыпленка этого видит Олег. На нормального птенца он не похож — весь какой-то вывернутый, перекошенный… Из рук Ларисы торчит лапка, склизкая, мерзкая, и младший Шепс успевает только отскочить в сторону. Его рвет желчью, трясет всего, и… Ошметки мозгов, разлетевшиеся по его лицу, тоже были такие же склизкие. Влажные, но при этом еще теплые. Как и кровь. Как и сам, блять, свалившийся на него труп, у которого еще недавно билось сердце. В воздухе снова разносится запах ванили и жженной плоти, и Олегу становится еще более дурно. Но внезапно этот запах перекрывается ароматом душистых цветов, вплетенных в прическу Святой Смерти. Она является Олегу в облике все той же юной девы, какой ее видел Анубис. Чтобы не напугать ещё сильнее. Она участливо гладит его по спине, пока он не выпрямляется, и тогда, глядя ему в глаза, шелестит: — Меня недавно упрекнули, что я не близка со своими подданными, — Святая подцепляет кончиком пальца амулет со своим изображением на шее младшего Шепса. — Я думаю, пора это исправить. Амулет и без того оберегал Олега от черной магии, но сегодня Санта Муэрте решила, что ее вмешательство необходимо. Она мягко берет Олега за руку, и ее присутствие обволакивает. Благодаря причислению к лику Святых, Она стала почти всемогущей, ее возможности давно вышли за рамки управления процессом смерти и правления в Миктлане — царстве мертвых. Теперь Сантисима могла помочь в абсолютно любых делах, и любовь и сострадание не были ей чужды. — Пойдем, — зовёт Она. — Возьми тех, кто нуждается в твоей помощи, и покинем этот цирк. Святая лишь хотела увести Олега подальше от эпицентра проклятия. Ему и правда становится легче. Дыхание выравнивается, сердце перестает биться, как сумасшедшее. Олег смотрит на прекрасное лицо, покрытое ярким гримом, и в душе теплеет так, как будто бы он сталкивается с чем-то… родным. Он машинально кивает, выцепляя из толпы одну из женщин, и ведет ее за собой. — Олег, Олег! — Его нагоняет Илья, который и сам не знал, куда податься. — Олег, куда ты идешь? — Куда зовут, — отмахивается он. — У нее нет висельников. Ей здесь делать нечего. Но у нее есть другая боль. И Олегу очень хочется помочь — без этих криков, ругани, истерик. Потому что у каждого из этих людей боль своя, и не концерты здесь устраивать надо, а просто… помочь. А поддержка самой Святой действительно придает сил. Как будто… как если бы рядом с ним сейчас была Майя. Чем ближе они были к могиле, тем ярче он видит образ. Совсем маленькая девочка, только мертвая уже. Скачет вприпрыжку вокруг своего памятника, как будто не понимает вовсе, что умерла уже. — Она просит передать, что ей там хорошо, — говорит Олег, не отпуская руки той женщины, с которой ушел. Приходят и другие. Сестра Лилька, Вадик, который влез в петлю от любви… Вдали от зараженного проклятием кладбища Олегу правда становится легче, и он с головой уходит в свою работу — не разводя, как ему казалось, цирк с давлением на людей, а залечивая душевные раны. Тем временем, Саша продолжает носиться но кладбищу с самым бешеным видом, зверея все сильнее с каждым новым обнаруженным зародышем. Чистыми оказывались лишь яйца, разбитые за пределами погоста, а на территории даже те, что казались прозрачным в свете фонариков, были наполнены цыплятами, которым не суждено вылупиться. Старший Шепс бегает, рвет на себе волосы от переполняющего сердце и легкие ужаса, и тут вспоминает про Эву. Она же рядом! Она его поймёт! Обязательно поймёт и поддержит! Он находит ее в толпе, впервые видя такой потерянной. Обхватывает ее лицо руками, делясь беспокойными мыслями: — Эва, ты чувствуешь? Все пропитано этой чернью. Кладбище заражено. Нужно срочно провести ритуал! Мы должны… должны все вместе. И вновь срывается с места, бегает, как в одно место клюнутый, и зовёт: — Олег! Где мой брат? Позовите Олега! Его охватывает паника, когда оставшаяся на кладбище Лиля говорит: — Олег ушел. Работает с другой женщиной, они далеко. — Как?!.. — и даже голос срывается, как у подростка в пубертате. — Приведите его, пожалуйста! Саша вспоминает, как перед лицом смертельной угрозы так же не мог дозваться брата… и что за этим последовало. Он оседает на сырую траву, и, пока Фадеева, закатывая глаза, связывается с Ильей, чтобы попросить вернуть Олега, Саша надреснуто и почти жалобно зовёт: — Эва! Эва, кажется, я… Это, действительно, похоже на ауру перед приступом. А вот теперь Эве становится не просто страшно, а почти до истерики жутко. И жуть-то такая… замогильная, гнилая, как и все на этом чертовом погосте. Да и ее как будто от того, чтобы буквально выключиться от реальности, удерживает только Бастет, но и голоса богини она уже почти не слышит. Вездесущие операторы, естественно, хотят это снимать, но Эва угрожает оторвать всем головы. Она почти падает рядом с Сашей, непослушными руками беря его лицо в свои ладони, заставляя на себя смотреть. Только взгляд у него бегает туда-сюда, не фиксируясь на чем-то одном, и Эва готова уже разрыдаться, пока бессмысленно гладит его по щеке. — Олег сейчас придет, с ним ничего не случилось, — обещает она, потому что самое страшное, что сейчас может случится с младшим Шепсом — это если Эва оторвет ему ноги за внезапное исчезновение. — Все хорошо. Все хорошо, правда-правда… Ты же можешь его почувствовать, он не ушел дальше кладбища… И сама хороша! Опять… опять упустила, когда этот дурак ушел. И Лиле голову оторвет. И вообще всем, потому что это… безумие какое-то. Безумие, безумие, безумие… — Сейчас Олег придет, мы вместе проведем ритуал, все сделаем и уедем домой, — продолжает Эва, сама не зная, кого сейчас успокаивает больше. — Я тебе помогу. Я рядом, Саш, я рядом с тобой. И порывисто касается его губ своими, буквально на мгновение, потому что сама сейчас в ужасе не меньшем. Шепс кое-как восстанавливает дыхание, фокусируясь на Эве. Активно кивает, трясет головой, как болванчик. Держит ее за руки, проникновенно глядя в глаза и заверяя: — Это просто пиздец. — Олег скоро будет тут, — уведомляет подошедшая Лиля. — Они с Ильей уже в пути. Самой Фадеевой, может, Сашу даже и жалко, она знатно хуеет с его состояния, но одновременно с этим считает, что сам виноват — нечего было выебываться перед испытанием. Она бы на месте Майи ему кол влепила на съемках. А Санта Муэрте, продолжая шелестеть юбками рядом с Олегом, хмурится. Ей не нравится, что его вновь ведут в обитель проклятия. Потому она советует младшему Шепсу: — Не принимай участие в ритуале. Дай ему все, что он попросит, но не более. И обратно ничего не забирай. Она, как Костяная Госпожа, чувствует, какую атмосферу создал Александр на кладбище — мертвые беснуются, почти сами бьются в припадках из-за его истерики и неуважительного поведения. Святая солидарна с мнением своего подопечного младшего Шепса — так вести себя на погосте нельзя. И пусть она всепрощающая, не осуждающая, есть вещи, достойные порицания. Саша приходит в себя, поднимается с травы, принимается нервно курить в ожидании брата. Лиля приносит ему бутылку воды, которую он даже не пьет — брызгами ополаскивает лицо, готовый даже вылить себе все содержимое на голову, если понадобится. — Олег! — едва завидев вернувшегося брата, он бросает тлеющий бычок на землю. — Олег, мне нужно поговорить с тобой наедине! Эва плетется за Шепсами, уходящими от камер, ни жива ни мертва. Зато Олег на фоне их двоих — просто образец невозмутимости и спокойствия. Они отходят достаточно далеко, и хотя вездесущий оператор Коля все равно пытается заснять их разговор, по итогу уходит даже он. — Ты че тут устроил? — Олег почти сразу переходит в наступление. — Саш, ты че творишь? Посмотри на людей, они просто в ужасе! А мертвые… — Если ты сейчас еще раз ему что-то скажешь в таком тоне, я тебя ударю, — вдруг с мрачной решимостью подает голос Эва. — Клянусь, Олег, я тебя ударю. Она уже и не слышит голос Бастет, взывающей к ее милосердию. Все перекрывается тупым ужасом от осознания того, что здесь происходит какой-то пиздец. И пиздец этот воздействует и на них всех. — Ты сейчас лучше не делаешь, — продолжает умничать младший из братьев. — Ты его распаляешь еще больше, а не поддерживаешь. — Рот, блять, закрой, — огрызается Эва в ответ. — Я тебя даже слушать не хочу. Ушел, блять, на прогулочку по кладбищу! Она злилась и одновременно с этим была чертовски напугана. И оказалось, что проще всего сейчас выплеснуть это на Олега. — Не матерись, — мрачно бросает он ей. — Я язычница, мне можно, — ехидно отзывается Эва в ответ. Коля снова пытается прорваться. Эва в ответ рычит на него, и мужчина едва не улепетывает. А потом Некрасова оборачивается к обоим братьям и почти что уже умоляет: — Давайте просто это сделаем и уйдем уже поскорее! — Олег, мы должны сделать это вместе, — требует Саша. — Ты просто не видишь, весь погост заражен! Мне нужна твоя энергия, ты должен быть рядом! — Отдай ему пурбу, — советует Санта Муэрте. — И не забирай обратно. Не касайся этой черни, хотя бы ради Майи. Но Святая потом обязательно передаст своей жрице все, что здесь произошло. Потому что даже ее божественное начало начинает активно раздражаться — растревожили мертвых, надавили на и без того травмированного Олега, которого ей удается оберегать при таких-то истериках. Святая за справедливость, а здесь она ее не видит. Олег действительно протягивает брату свой ритуальный кинжал. Пурбой он без проблем может пожертвовать — заменить ее будет проще, чем любой другой предмет из его атрибутов. — Я в этом участвовать не буду, — заявляет младший Шепс решительно. — Ну и ссыкун, — пробурчала себе под нос Эва. Но когда Олег перевел на нее недовольный взгляд, она его как будто и не увидела. — Саш, я с тобой останусь. Сделаем вместе. А потом — валить из этой деревни и вспоминать ее только в страшных снах. Пока они двое проводили свой ритуал, Лиля уволокла Олега для интервью. Она, признаться, сама смачно так прихуела с произошедшего и всецело поддерживала именно младшего Шепса. Когда тот назвал Сашу «мчащим поездом», она даже нервно расхохоталась, сразу соглашаясь. Когда Эва и Саша возвращались с кладбища, Олег, Лиля и Илья как раз стояли в окружении наблюдателей. Старший Шепс сразу протянул кинжал обратно распаленному брату, сходу передразнивая, хоть они уже и были за территорией: — Не ори на кладбище. — Очень красивое поведение, — огрызается Олег сразу. — Оставь себе. Я закончил. И он действительно уходит от них, бросая вслед, что готов поговорить с наблюдателями отдельно, если они вообще захотят его слушать, чем ужасно позабавил не менее распаленную и обессиленную после сложного ритуала Эву. *** Юля наконец-то собралась с силами, для того, чтобы приехать домой и забрать свои и Лёнины вещи. Сейчас конечно возвращаться в их с Костей квартиру было несколько волнительно, ведь в последний раз, когда она тут была, он её чуть не ударил. До сих пор в голове свежи воспоминания того, как она на коленях вымаливала у него прощение, а он отмахнулся от неё как от назойливой собачонки, и ушел, хлопнув дверью. Юля помнила в мельчайших подробностях тот вечер, когда она впопыхах собирала только самые ценные вещи вроде документов, техники и одежды для ребенка, и убегала с Лёней на руках. Вдуматься только, она убегала от любимого мужа, как от какого-нибудь тирана! И если так подумать… так ведь оно и было, и Эва была абсолютно права в своих словах о том, что Костя совершал над Юлей разного рода насилие. Но только от осознания этого проще не становилось, ведь девушка все еще любила. Все еще безумно любила, но сейчас у неё хотя бы открылись глаза на весь этот беспроглядный пиздец, творившийся в её жизни. Предупредив о своем приезде заранее, Стеканова еще долго мялась на пороге, думая — открыть дверь своими ключами, или просто позвонить в звонок. В итоге склонилась к первому варианту, но возилась с ключами так долго, что к моменту, когда она открыла дверь, Гецати её уже встречал на пороге. — Юля… — пересохшие губы расплываются в ломкой улыбке даже против воли самого Кости. За это время у него на лице будто даже морщин прибавилось. Он чувствовал себя пустым, потерянным и абсолютно дезориентированным без нее и Лёни, поэтому сейчас был иррационально счастлив видеть ее. Даже учитывая то, что она приехала, чтобы увезти последние напоминания о себе из их когда-то общего дома. — Ты похорошела, — рассеянно выдает он. Неужели потому, что его рядом нет? — Спасибо, — растерянно отвечает Юля, заправляя прядь волос за ухо. Она все еще мнется на пороге, но потом делает несмелый шаг внутрь квартиры. И все же она поддается внутреннему порыву чувств и немного неловко обнимает мужа. Стеканова вообще ни разу не видела Костю таким расклеенным, и от этого внутри все ныло. Это ведь она виновата в том, что он так страдает, — Вообще, я приехала не только забрать вещи. Я думаю нам все же нужно поговорить обо всем произошедшем. Поэтому пошли в кухню сделаем чая. Она по-хозяйски проходит в кухню и начинает суетиться, поставила чайник кипятиться, кружки подготовила, по привычке залезла в холодильник, чтобы достать что-то вкусненькое и удивленно ахнула: — Ты что, вообще ничего не ешь? — возмутилась Юля, заглядывая в пустой холодильник. Она как-то не заметила, как стала вновь заботиться о муже. Делала все возможное, чтобы оттянуть момент вываливания всех своих чувств — знала же, что расплачется. — Ну, я заказываю доставки, — пожимает плечами Костя. Ему, очевидно, было худо без заботы Юли. Никто больше не ухаживал за ним, не готовил. Он был совершенно один. А сейчас в нем теплилась совершенно тупая надежда, что предстоящий разговор… может все вернуть, если он будет правильно себя вести и подбирать слова. Поэтому Гецати, садясь за стол, решает не медлить: — Юль, прости меня… Я понимаю, каким ужасным мужем был для тебя. Я сделал всё, чтобы оттолкнуть тебя и Лёню. Воспринимал тебя как должное, а теперь… Он даже не находит сил договорить — в горле встает ком. — Костя… — Юля сожалеюще вздыхает и поднимает на него взгляд, — Костя, если бы все было так просто, сказать «прости» и вернуть все как было. И я бы правда хотела чтобы это было именно так, но… — она не находит в себе силы выпалить это всё сразу. — Но мне было слишком больно от всего, что происходило в нашем браке. Костя, у меня периодически складывалось впечатление, что твоя семья любила меня и Лёню даже больше чем ты сам. Ты понимаешь, что даже твоя сестра знает больше обо мне, чем ты сам? — это ведь правда так и есть, Лена знала Юлины любимые книги, фильмы, музыку, постоянно скидывала ей видосики на те темы, которые близки Стекановой. И это ведь такие мелочи, из которых складывается отношение к человеку. — Мне кажется, будто бы ты терпел мою любовь все это время! Что я делала не так? Я ведь всегда старалась тебя поддерживать, устраивала тебе сюрпризы, подарки, отдавала всю себя для тебя одного. Неужели для тебя этого было мало? Почему ты стал меня так ограничивать? Почему запрещаешь с кем-то общаться? — постепенно девушка стала распаляться, и эмоции брали верх. Ей было так досадно, что её искреннюю и чистую любовь воспринимали как должное, — Я ведь со временем просто превратилась в принцессу в башне. А я не твоя собственность, а самостоятельный взрослый человек способный принимать собственные решения, даже если они неправильные! Если тебя такое не устраивает, то…давай разводиться! — а у самой на последних словах голос дрожит. Вывалила самое наболевшее… и это она еще не упомянула про раннее рождение ребенка, свою попытку суицида, и то, что он пытался поднять руку. Гецати чувствует себя оглушенным — даже в ушах начинает звенеть. Внутри словно что-то обрывается, когда он хрипит: — Р-разводиться?.. Самый страшный его кошмар воплощается в реальность. — И теперь моего сына будет воспитывать этот… — устало цедит Костя, в отчаянии проводя ладонью по лицу. — Я верно понимаю? Между вами что-то есть? Раз даже Лёня цеплялся за Матвея так, словно его родной отец — враг номер один. И, наверное, Костя это заслужил. Лишь сейчас он начинал смотреть на ситуацию глазами Юли и понимать, насколько сильно и много он лажал. И сейчас в душе у него разом все выгорело — как если поджечь зажигалкой одуванчик. А Юля чуть ли не воет, когда слышит его слова. — Костя! Агрх! Нет, между нами ничего нет, — впиваясь ногтями в собственную ладонь, возмущается Юля. Почему он вообще думал, что она может быть ему не верна, — Неужели ты правда думаешь, что я будучи в браке стала бы тебе изменять? Ты правда обо мне такого мнения? По твоему мнению я шлюха, которая после разлада в семье, в первую очередь прыгает в постель к другому? — девушка завелась. Нет, очень сильно разозлилась. — Матвей просто бескорыстно делает то, что в идеале должен делать ты! Заботится обо мне, о Лёне, проводит с ним свободное время и искреннее интересуется нашим состоянием. Но то, что он этим занимается сейчас, это не значит, что он будет воспитывать нашего ребенка. — Юля прикрывает лицо руками и трет переносицу. — И вообще я еще не договорила, — она снова поднимает взгляд на Костю, — Скажи, ты вот понимал на, что обрекал меня с такой ранняя беременностью? Понимаю, ты уже был взрослым мужчиной, готовым к детям. Но я то была еще совсем молоденькой для ребенка, на тот момент вчерашняя школьница! Неужели это тот возраст в котором нужно рожать? Я ведь сдавала сессию с ебаным токсикозом, а потом ходила на пары с Лёней, когда ты не мог просто поухаживать за своим ребенком! А я просто была слишком влюблена, для того, чтобы понять какой это пиздец! — раздосадованная Юля и не заметила как перешла на мат, — Я не жалею о браке и о том, что родила Лёню. Я люблю вас обоих, но это все было слишком рано для меня. Слишком рано я погрязла в пеленках и бытовухе. А из-за того, что я стала официально твоей женой на меня такой груз моральный навалился. — она прикусила губу, думая говорить ли ей вообще все, или что-то стоит умолчать. Но потом все же осмелилась, пусть понимает, что он сделал с её моральным состоянием. — Костя, ну я же после этого просто боялась тебе отказать, сделать что-то не так, что тебе не понравится. Да, возможно ты меня ни за что не осуждал, но ты же столько раз меня нахваливал за «хорошее поведение», а то есть покорное и послушное, что я даже и не думала, что ты будешь меня любить, если я буду вести себя по-другому… Я столько раз соглашалась на секс, когда этого не хотела. Ты буквально брал меня силой, даже не обращая внимание на мое самочувствие! — она наконец-то это сказала. По ощущениям это было похоже, когда из долго незаживающей и гноящейся раны наконец-то достали занозу, которая мешала восстановлению. Это было больно, но дальше будет легче. Но тем не менее, выступившие слезы остановить было невозможно. Костя сидит бледный и тихий. Он не просто шокирован признанием жены, он буквально раздавлен. Неужели его маленькой девочке было с ним настолько плохо, а он даже не замечал? Не хотел замечать. Просто не хотел. А признание про секс и вовсе заставило его почувствовать себя грязным. — Юль… — почти задыхаясь, хрипит он. — Я не знаю, что сказать… Мне бесконечно жаль… А Юля ничего не отвечает, а просто плачет в ответ. Она видит искреннее раскаяние в глазах мужа и от этого еще сильнее расходится в рыданиях. — Костя, ну почему ты не мог раньше обратить внимание на мое самочувствие! Я ведь правда очень долго ждала этого. Даже не извинений каких-то, а просто твоего внимания ко мне! А теперь… когда ты к тому же ударил Эвелину, и замахнулся на меня, я не уверена, что хочу этого, — она всхлипнула, и от звука своего плача ей стало еще поганее на душе. Как-будто все самое темное, и болезненное, что было внутри стало наконец-то выходить наружу вместе с этими горькими слезами. Гецати медленно поднимается со стула — ноги еле держат. Теперь он не просто теряет ее, он уже потерял. И у самого глаза красные и мокрые. Костя несмело подходит к Юле и не знает, что делать — имеет ли он право обнять ее вообще? Но, вспоминая, что она сама обняла его в прихожей, он решается. Смыкает руки за ее спиной, крепко прижимает к себе и вдыхает аромат ее волос. В последний раз. Ей было так плохо и хорошо одновременно — плохо из-за осознания, что её семья сейчас окончательно разрушилась, а хорошо, просто потому что у неё есть возможность оказаться так близко к Косте. — Костя, я так тебя люблю! Но я просто не могу больше оставаться рядом, — рыдая, восклицала и без того разбитая Юля, но не смотря на это всё продолжала жаться к нему в объятиях. А потом и вовсе, громко всхлипнув, накрыла его губы самым нежным и чувственным поцелуем, который она могла ему вообще подарить в этот момент. Она определенно будет счастлива и после Кости, как и он будет счастлив с кем-то после неё. Но тем не менее она была счастлива и с ним. Она была счастлива, когда он делал ей предложение, она была счастлива говоря ему «да» у алтаря, она была счастлива каждый чертов раз, когда он просто её целовал или обнимал. Но тем не менее Гецати причинил ей также и много боли, из-за которой она больше не могла оставаться рядом. Тем более, когда рядом есть человек, который дарит ей любовь вагонами, и готов принять её любой. И Гецати упивается этим поцелуем. Он готов пасть на колени и разрыдаться, как мальчишка — прекрасно понимает, что все это… в последний раз. — Я тоже люблю тебя, — в беспамятстве шепчет Костя, прижимаясь своим лбом ко лбу Юли. — Всегда буду любить. А Юля и не сдерживает слез. Ей не хочется портить этот чувственный момент, но она обязана это сказать: — «Всегда» не нужно. Теперь не нужно. Только если платонически, — она отводит взгляд к сумке и вспоминает, что вообще-то привезла с собой подарок. Тот самый, который ей недавно вручила Майя. Возможно передаривать подарки некрасиво, но Стеканова понимала, что отдает эту статуэтку тому, кому она действительно нужна. «Розовый трактуется как цвет любви и дружбы в моей вере. Используется в поиске пары, для обретения стабильности или смягчения чьего-то крутого нрава.» — Подожди секунду, — ей так не хочется разрывать этих объятий, Юля же понимает, что так они обниматься больше не будут. Она шустро достает подарок Майи и возвращается к Косте. — Прошу не выкидывай это. Этот амулет настроен на налаживание новых любовных отношений, — она вложила в ладони мужа розовую фигурку Санта Муэрте, — Я правда хочу тебе самого лучшего, даже не смотря на все произошедшее между нами. Просто… пожалуйста, не обижай свою свою следующую возлюбленную. — а она у него точно будет, Юля в этом уверена. Гецати недоуменно принимает подарок, и… вдруг по щекам его текут слезы, когда он сжимает статуэтку. Он старается отвернуться от Стекановой, чтобы она не могла увидеть его лицо сейчас, а сам… понимает, что не хочет никаких следующих возлюбленных. — Хорошо, — выдавливает из себя Костя, пытаясь проморгаться. — Я тебя понял. Майя была, мягко говоря, в ахуе, когда угрюмый Олег приехал к ней после аэропорта. И ещё больше прихуела, когда на следующий день прислали отснятые материалы. Она знала, что братья не разговаривают между собой и тоже не выходила на связь ни с Сашей, ни с Эвой — оба оборзели в край. Они знали, что недавно пережил Олег, что буквально поехал на испытание с синюшной спиной, и посмели угрожать, материться и огрызаться, хотя он говорил им исключительно правильные вещи — просто, мать его, вести себя прилично на кладбище. Конечно, от Святой Майя знала, что проклятие все же было, поэтому ее оценки будут объективны для всех троих, но видеть друзей после такого выпада не хотелось. И вот, через два дня, Розалес привычно сидела в гримерке на коленях у Олега, гладя его шею, и покрывала его лицо точечными поцелуями — и идиоту ясно, что он ещё не отошел от истории с убийством, поэтому Майя старалась окружить его комфортом, любовью и заботой. И хуй с борщом Саше, а не лаймовый суп. Она даже не взглянула на них, когда старший Шепс и Эва вошли в гримерку — почувствовала их энергетику, и саму чуть не передернуло. Как хорошо, что Святая Смерть была там и уберегла Олега от возможного нервного срыва. Бегло мазнув взглядов по уже традиционно милующейся парочке, Эва не смогла сдержать саркастичной усмешки. Говорила же ведь Саше, что лучше приехать попозже. Нет же, уперся. После проклятого Иуды — она потом выяснила у Саши, что это за хмырь — как-то до сих пор было не очень. Как будто мерзкое проклятие цепануло и их обоих, откусив достаточно много жизненной энергии. Так что почти все время, прошедшее с испытания, Эва отказывалась отпускать Сашу из своих объятий. С ним после всей пережитой жести правда становилось легче, поэтому Эва с чистой совестью выключила телефон, только отписавшись брату, что живая, и полностью отдалась этой щемящей нежности с Сашей, послав всех к черту. Разве что о том, как предательски испугалась его тогда на кладбище, так и не набралась смелости сказать. Но по итогу неловкая встреча все-таки состоялась. Ну, очевидно было, что она состоится рано или поздно — билеты-то на самолет уже куплены. И хотя по Майе было видно, что она всецело поддерживает обиженного злым братом и Эвой Олежку, Некрасова все равно бросила на пробу: — Ну… привет, что ли? — Да, привет, — отзывается Розалес через плечо, натянуто улыбается, а потом снова отворачивается к Олегу, чтобы поцеловать его в висок. Как же ей было мерзко от их поведения. И ладно бы посрались только братья, Майя бы не лезла, но если Эва считает, что только она будет защищать своего мужчины, то она глубоко ошибается. Но ссориться она, в отличие от некоторых, не собирается. Не будет предъявлять никаких претензий. В готическом зале выскажется строго профессионально и по делу. Она понимала, что эту ссору они переживут — впереди ещё целое лето. Но сейчас она имела право на долю раздражения. — Мне ждать кол? — в неловкой попытке разрядить обстановку вопрошает Саша. — Не от меня, — пожимает плечами Майя. Святая Смерть учила ее справедливости. Но очевидно, что не все коллеги будут столь же благосклонны к зазнавшемуся Сашеньке и его девушке. — Как благородно, — немедленно закатывает глаза Эва. Могла бы и не делать вид, что вся из себя такая… святая, прямо как Санта Муэрте. Видно же, что злится, значит можно и прямым текстом сказать. — Эва… — Поразительно, но в голосе Олега уже едва ли не мольба. Потому что его вся эта ссора достала, кажется, больше всех. Но Некрасова только отмахивается от него, бросая уже Майе: — Не держи в себе недовольства. А то так и кукухой уехать можно. Эксперт, блять. Какое-то время они еще неловко торчат в гримерке, по-своему друг друга нервируя, пока наконец не объявляют начало съемок. И хотя по расстановке Эве надо было идти первой, в последний момент, уже в самом готзале, она влезла между Шепсами. Так спокойнее было как-то. — Уважаемые экстрасенсы, добрый вечер! — Зато Башаров сегодня прямо-таки полон жизнерадостности. — В этот раз состоялся действительно жестокий бой. Эвелина, Александр, Олег, как ощущения? — Я теперь ненавижу яйца, — честно призналась Эва. И она реально самолично выкинула из Сашиного холодильника все яйца, хотя они были свежими и уж точно без зародышей. Но сама картина торчащих лапок, склизких головок и липких перышек так крепко впечаталась в сознание, что даже от одного только слова ее невольно перекашивало. И тогда Башаров предложил перейти к оценкам наблюдателей. Саше прилетело ровно десять баллов — Эва едва не запищала от восторга, коротко его обнимая. У Олега среди череды десяток затесались две девятки. Зато у нее самой… Нет, сначала было неплохо. До момента последних двух женщин. — Эвелина, ваша энергетика меня не затронула, — поэтому держи семерку. — Эвелина, вы со мной не поработали, — и вот тебе пятерка. И вот это, блять, было неприятненько. Неприятненько до момента, когда вдруг не раздался голос Димы: — Я вообще не понял этих критериев. Что теперь, если приезжаешь на место, надо всю биографию людей в мельчайших подробностях рассказывать? Или шлюшкой на трассе быть, чтобы твоя энергетика точно понравилась? Короче, херня это все. — Он повернулся к ней, почти что сияя. — Эва, мне все понравилось. — Дима, блять, — даже засмеялась Эва. И хотя вот это вот его «шлюшка» резануло ухо, его поддержка оказалась неожиданно приятной. Как будто и не про Диму вовсе говорили. Но все же, перед тем, как перейти к выставлению оценок экстрасенсов, она чисто инстинктивно взяла Сашу за руку, слишком крепко вцепившись в его ладонь. Очевидно же было, что их сейчас будут разносить. — А у нас только Саша Шепс всем нравится, — хохотнула Надежда Эдуардовна. — Вы общаетесь? — вдруг уточнил Марат у братьев. — Сейчас нет, — мрачно отвечает старший Шепс и, напитываясь поддержкой Эвы, решается сказать: — Больнее всего мне думать, как это будут смотреть наши родители. После того, что там произошло, хочу сказать, что, если у меня и была корона, то я бы швырнул ее к ногам каждого. Немного по-другому стал смотреть… на вещи. — Да неужели? — сложила руки на груди Майя. Однако, спросила спокойно, без тени даже пассивной агрессии. Неужели хоть кто-то из них двоих что-то начал понимать? — Да, — отозвался Саша, глядя ей в глаза. — Я понимаю, как тебе было неприятно смотреть этот выпуск. Мне тоже. Я хочу попросить… — Не у меня, — качает головой Розалес. — Но порыв уважаю. — Ты права, — и он поворачивается к брату. — Олеж, простишь меня? Вместо ответа Олег тянется его обнять. Ведь да, несмотря ни на что, они все еще оставались братьями. — Я и сам вспылил, — честно заявляет Олег, отстранившись. Может, и правда это их проклятие зацепило всех троих. — Давайте это просто все забудем. Не хочу даже вспоминать. Он поворачивается и к Эве. Некрасова немедленно поднимает руки, шагнув от него назад, и ворчит: — Ну нет, я с тобой точно обниматься не буду… И все-таки он сгреб в охапку и ее. И хотя Эва продолжала стоять по стойке смирно, Олег искренне улыбнулся, когда она повернула голову к другим экстрасенсам и со всей возможной обреченностью протянула: — Ну дура-а-ак… — Самый лучший вообще-то, — с широкой улыбкой парирует Майя. — Соглашусь, — усмехается Саша. И все-таки зря его потянуло на эти жалкие выебоны перед испытанием. Даже реально стыдно стало — недавно чуть брата не потерял, а потом так с ним разговаривал. — Ну, а на этой прекрасной ноте мы переходим к оценкам от профессионального жюри, — потирает руки Башаров. — И начнём мы с Александра Шепса. Стоящая рядом с Олегом Майя перевернула фотографию с семеркой, а далее — Константин с тройкой, Виктория с пятеркой, Дима с единственной десяткой, Юля с восьмеркой с сердечком и Надежда Эдуардовна… с единицей. — Я начну, если ты не против, Саш, — вступает Розалес. — Фух, знаешь, я думал, ты меньше поставишь, — искренне смеется тот. — Дай я и тебя обниму. — Только потому, что ты исправился, — хохочет и она, ныряя в его раскрытые для объятий руки. И только потом, отстранившись, продолжает: — Я знаю, что проклятие было. А ты знаешь, за что я сняла баллы. — За угрозу набить лицо твоему парню, — подтверждает Саша. — Очевидно. Но не только. Моя Святая присутствовала на этом испытании, и мертвых ты реально потревожил. Причем сильно, — и не может не подстебнуть: — Не экологично. — Ах ты лиса, — а он смеется, качая головой. Но скоро улыбка сползает с его лица — заговаривает Шевченко: — А я говорила, что тебе все вернется. На этом испытании я увидела абсолютно неадекватного Сашу, он всех запугивал, его никак не могли успокоить его же брат и девушка. Наблюдатели пусть хоть двадцать пять ставят, но я не увидела того самого Александра Шепса, медиума, который всегда успокаивал через покойных людей. — Я тоже категорически против запугиваний, — взяла слово Райдос. — Помнится, когда у меня была версия о проклятии, Саша обвинил меня во всех смертных грехах. Но дальше ещё хуже — решил высказаться Гецати: — Мне давно сложно верить словам и действиям Александра Шепса. То двуличие, переобувание, в котором он обвиняет людей, присутствует в нем самом. Скоро нам придется спасать его душу. Он тонет в собственном тщеславии. И только саркастично улыбнувшийся Саша хотел что-то сказать, как не выдержала уже Майя. Не терпит она несправедливости. — Во-первых, Кость, что так голосок-то дрожит? — хмыкнула она. — Во-вторых, Саша пару минут назад решил конфликт, извинился, как нормальный взрослый человек. А ты, кстати, нашел в себе силы попросить прощения у Эвы? И тогда он затыкается. Аргументов не остается, и только смешок Саши нарушает тишину. — Держу в курсе — он ко мне даже не подходил, — вклинивается Эва, скрестив руки на груди. — И этот человек еще что-то говорит про спасение души. У них тут что, блять, филиал американских горок открылся — десять минут назад сидели и воинственно молчали друг на друга, а теперь резко активировался режим «любить-обожать»? Она так резко переключаться не умела, поэтому сейчас чувствовала себя ужасно растерянной. И какой-то даже… чужой, что ли. Слишком привыкла на негативе зацикливаться. Но потом Башаров предлагает перейти к оценкам самой Эвы, и тут начинается веселье. Семерка от Майи, двойка от Гецати, единица от Райдос, одинокая десятка от Димы, девятка от Юли и финальная единица от Надежды Эдуардовны. — Че за бред вообще? — вскидывается Олег. — Вы типа их обоих потопить решили? Че за сговор-то? — А я объясню, — вступает многоликая ведьма. — Я уже говорила тебе, что у тебя голова отключается от любви. И вот сейчас я видела не сильную ведьму, а подпевалу Александра Олеговича Шепса, которая сама так толком ничего и не сказала. Ну в конце концов, Эва, ты сама от него шарахаешься, но не работаешь, а грызешься со всеми за взрослого мужика! — Никого я не шарахалась, — возражает Эва, но сама же и тушуется невольно. — Да все же видели, — отмахивается от нее Надежда Эдуардовна. — Поэтому кол тебе. Чтобы в себя наконец пришла. А тут Майя даже ничего не говорит — она, в принципе, даже согласна. На подругу у нее все еще обида была — в том числе и за гримерку. Вряд ли бы сама Эва, будто бы переставшая видеть что-либо, кроме Саши, легко простила бы ее, если бы она так же наехала на него, как Некрасова на Олега. И ещё продолжала считать себя правой, хотя опустилась до оскорблений и угроз. И тогда подошло время финальных оценок для Олега. Майя, с улыбкой поджав губы, все же явила девятку с сердечком, Константин, Виктория и Дима тоже поставили по девять, Юля — десятку, и только Надежда Эдуардовна ограничилась пятеркой. — Я готова отдать тебе все десятки мира, Олеж, — выдохнула Розалес. — Но решила, что сегодня это было бы лицемерно с моей стороны. Проклятие было, но и у тебя были весомые причины его не увидеть. Но я горжусь тем, как ты работал. Вопреки всему. Там, на кладбище, ты все равно нашел в себе силы пойти с той женщиной, даже несмотря на… — на то, что флэшбечил мозгами Призрака из-за ебаных зародышей. — Несмотря ни на что. Я люблю то, какой ты рассудительный, я люблю твое благородство, твое всегда истинно достойное поведение. Я люблю тебя. У Олега даже и слов не хватает. В порыве абсолютной любви к ней, такой замечательной, он Майю обнимает, а потом позволяет себе небольшую вольность — коротко поцеловать ее в губы. Башаров бьется в восторге, Надежда Эдуардовна их едва ли не благословляет. По итогу голосования экстрасенсов Саша набирает рекордно низкие для себя пять целых и шесть десятых балла, Эва — ровно пять, а абсолютным рекордсменом становится Олег, набравший восемь и пять. Однако сразу они не расходятся — Марат анонсирует то, что проект уходит на небольшие каникулы, чтобы продолжиться уже осенью. Ведущий интригующе говорит о возможных изменениях в составе, необычных испытаниях, новых историях, даже лезет обниматься к стоявшим ближе всех к нему Константину и Виктории. И на этом съемки заканчиваются. Первой готзал стремительно покидает Эва. Провожая ее взглядом, Олег неловко отшучивается: — И как мы теперь полетим? — Понятия не имею, — пожимает плечами Майя. — Не знаю, на что она вообще обижается. Она бы первая побежала мне лицо царапать, если бы я так с Сашей разговаривала, как она с тобой. Что-что, а пренебрежение к Олегу она не стерпит. Он недавно чуть не умер, блять, вообще-то. — Я разберусь, — выдыхает Саша, качая головой. И он плетется за Некрасовой в гримерку. Находит ее там одну, неловко стучит по двери, чтобы обозначить свое присутствие, словно ему и зайти нельзя. Проходит к ней, кладет руки на плечи. — Ну, ты чего? — Ничего, — упрямится Эва. — Я просто… Столько всего навалилось разом. Вся эта долбанная история с Призраком. Чуть ли не массовые похороны, блять. Собственная почти что шизофрения. Отказ от Сехмет, той, которой она жила столько лет. Гребанный Гецати. Из последнего — эта ужасная деревня. Разрывающие душу переживания за Сашу. Проклятый Иуда этот. Абсолютное непонимание того, как ей теперь работать. И она начала по-другому, как будто бы даже получилось хорошо — ага, пять баллов от экстрасенсов. Понятно, что большую часть этих оценок она заработала своим характером, но факт оставался фактом. И в конце концов — сама эта любовь. Может, Надежда Эдуардовна и была права — Эва голову теряла, потому что почти до истерики боялась это все, с таким трудом обретенное, потерять. Но слова Шевченко все равно отдаются какой-то ноющей болью в сердце. Может, она слишком привыкла быть с Матвеем только. И теперь всех эмоциональных перипетий не вывозила, понятия не имея, как себя вести, что делать, как говорить, и раз за разом ужасно лажая. — Я очень, очень сильно устала, — шепчет Эва по итогу, а у самой уже чуть ли не губы трясутся. — Эй, эй, — Саша разворачивает ее к себе и прижимает к груди. — Поэтому мы и едем отдыхать. Мы все очень устали. Он прекрасно понимал, что она просто за него переживала, но… слова многоликой ведьмы задели и его. Шепс никогда бы раньше не признал, но он любил, когда его девушки были от него зависимы. Когда весь их мир вращался только вокруг него. Но с Эвой он этого не хотел. Саша желал, чтобы она оставалась собой — яркой, воинственной. Он не хотел, чтобы она превратилась в безликое приложение к нему. Чтобы из-за этой любви теряла друзей и лишила себя поездки в Америку. — Олег не был виноват, — мягко напоминает он, целуя Некрасову в макушку, пока она не начала препираться, что никуда не поедет. — Я реально иногда дерьмово себя веду. И нервничать я начал задолго до того, как он ушел. Майю тоже понять можно — она защищает его так же, как ты меня. Мы оба просто… перегнули. Саша чуть отстраняется, но только для того, чтобы приподнять пальцами ее подбородок. — Я люблю тебя, Эвтида. И не хочу, чтобы ты менялась. — А, то есть тебе психичка, которая хотела тебе голову оторвать, больше нравилась? Так давай, я хоть сейчас обратно могу душу продать, это дело быстрое… — неловко отшучивается Эва в ответ. Но его слова и правда заставляют задуматься. Может, ее действительно начало заносить. Может, она в какой-то момент реально потеряла голову из-за своих переживаний. А может, из-за стремления достичь ею же выдуманного образца «идеальной девушки», она не понимала, что прекрасная просто сама по себе. — И мне нравится… ну, когда ты меня зовешь Эвтидой, — признается Эва вдруг и сама его целует. И оказывается, что она может быть важной и нужной. И для кого-то — самой лучшей, несмотря на то, как успешно лажает. А ее настоящее имя из Сашиных уст звучит так, что она и правда готова его принять, не прячась за ею же придуманной Эвелиной. Но меняться Эва все равно будет. Как минимум, потому, что прежняя Эва в состоянии стабильной ненависти ко всем вокруг в жизни не стала бы делать того, что сделает Эва сейчас. — Олег! — восклицает она, как только в гримерке появляются Олег и Майя. — Олег, прости меня, пожалуйста! И вот тут младший Шепс даже немного теряется, но Некрасова звучит с такой искренностью, что он никак не может отреагировать иначе — раскрывает руки для объятий и даже дразнит: — Пока не верю. Но верит, когда Эва самолично виснет у него на шее, продолжая повторять извинения. А Майя стоит рядом и довольно хмыкает, скрестив руки на груди. Уж не знает, что тут Саша с ней сделал, но стоит все-таки сварить ему чертов лаймовый суп. — Все вещи собрали? — деловито интересуется она. — Ибо напоминаю, что у нас послезавтра самолет. — О-о-о, да, Лос-Анджелес, — тянет Саша и хватает Майю в охапку, чтобы подтолкнуть к Эве и Олегу. Он обнимает всех троих, буквально не давая им дышать, и смеется: — Девочки, топор войны зарыт? — Зарыт, зарыт, — кряхтит Розалес. — Саш, у меня уже в глазах темнеет. И как раз в этот момент дверь в гримерку вновь отворяется, и на пороге появляется Юля. Майя, кое-как вынырнув из групповых объятий, поворачивается к ней с искренней широкой улыбкой: — Юлька, капец ты вовремя, тут Саша боевые захваты применяет. Юля рассеянно кивает, а потом на одном духу выпаливает: — Я развожусь, — все-таки ее друзьям тоже нужно знать об этом, ведь они приложили руку к тому, что она сейчас наконец-то выходит из абьюзивных отношений. Да это тяжело, да хочется вернуться назад, но это сделать просто необходимо. К тому же они с Костей все уже обсудили. И Гецати сегодня выглядел совсем чуточку лучше — возможно потихоньку стал работать её подарок. — Опа, — тянет Эва, действительно не ожидавшая такого поворота. И все-таки, настроение сейчас такое игриво-счастливое, что она, продолжая обниматься уже с одним только Сашей, весело заявляет: — Поздравляю! Мне стоит обрадовать брата, м? — А? Почему? — глупо хлопнув глазками на последнее высказывание Эвелины, переспросила Юля. Она последние пару дней находилась в какой-то прострации, поэтому некоторые вещи ставили её в ступор. Почему Матвей должен радоваться её разводу? — Ну поздравлять как-будто надо, но я не то, чтобы рада. — глухо отозвалась Стеканова. Даже свой голос казался чужим — совсем дереализацию поймала. — Эй, ну ты чего, — Майя тут же подошла к ней и обняла. — Я боюсь представить, как это больно, но все должно быть к лучшему, ага? — Надеюсь, что это действительно будет так… Но восстановление будет долгим. — обнимая Розалес покрепче, пробормотала Стеканова ей в плечо. — Спасибо кстати за статуэтку Санта Муэрте, она действительно пригодилась, — отблагодарила девушка Майю, потому что её подарок оказался рабочим. И Юля надеется, что какая-нибудь размалеванная дура займет её место, чтобы у неё не было соблазна вернуться. Блять. Это не так должно было звучать… Просто она еще не отпустила. И тут к ним вдруг подошла Эва. Обнимая обеих подруг, Некрасова наклонилась к Стекановой и зашептала: — Может, я облегчу твои переживания, а может, и нет, но пока что ты единственная, кто не видит, что Матвей в тебя по уши влюблен. Кто-то же должен был ей об этом сказать. А потом, как ни в чем не бывало отстранившись, Эва с улыбкой продолжила: — Ну а теперь… счастливого нам всем лета, получается? А Юля уже совсем как глупышка ошарашено раскрыла рот. Что? Матвей в неё все это время был влюблен? Осознание мотивов действий Некрасова приходит совершенно внезапно. Теперь становится понятно, почему он решил отомстить Гецати, когда они поссорились с Юлей, и почему он так нежно относится к Стекановой и её сыну. Становится даже неловко, что она этого всего не замечала, пока была озабочена проблемами внутри своей семьи. Но еще более неловко становится от мысли, что она не может пока ответить ему взаимностью — слишком еще свежи воспоминания о Косте. Однако теперь ей еще вдвойне неуютно от мысли, что она бесплатно ошивается у Некрасовых дома. И самое неприятное, что ей даже податься больше некуда — своего то имущества нет. — Да, счастливого лета…