***
Это озадачивает, правда. Торин всегда с трудом воспринимал людей – на самом деле, враждебность может быть одним из его основных качеств. И не похоже, что он планировал это. Бильбо Бэггинс по-прежнему его неимоверно раздражает, так как по-прежнему ничего не знает о методе актёрского мастерства, по-прежнему ему все равно, и по-прежнему вызывает у Торина жуткую зависть – нет, не так, раздражение – тем, как легко ему удалось вклиниться в театр, в его людей, а значит, и в личную жизнь самого Торина... Возможно, дело именно в этом – Торин не собирается избавляться от него в ближайшее время, и, возможно, какая-то более рациональная его часть, та, что заботится о его самосохранении, решила, что проще смириться с этим, чем бороться. Бильбо действительно каждый день рядом с ними, с его жизнерадостным настроением даже в самые невыносимые часы, с его чертовски ловким телом, благодаря которому их упражнения кажутся детскими забавами, пока Торин гадает, когда же наконец сдаст его спина... С его шутками и остроумными замечаниями, с его хихиканьем и румянцем каждый раз, когда Торин даже дышит рядом с ним неправильно, не говоря уже о том, чтобы прикоснуться к нему так, чтобы, видимо, было щекотно, чтобы он завизжал, взмахнул руками и повалил их обоих на землю... Его дурацкий заразительный смех и ужасно пронзительные глаза, в которые, казалось бы, не должно быть так трудно смотреть, но увы. Хуже всего то, что в какой-то момент ему удалось рассмешить самого Торина, и он не совсем понимает, как это произошло, но теперь... Что ж, теперь гораздо труднее придумать причины ненавидеть его так сильно, как это удавалось до сих пор. Они по-прежнему часто расходятся во мнениях и не перестают спорить по самым глупым поводам, но это стало тем, что Торин, наверное, назвал бы добродушным подшучиванием, если бы кто-то приставил нож к его горлу и заставил его это сделать. Самое главное, что Бильбо сдерживает своё обещание и больше не пристаёт к нему с личными вопросами, что Торин, вероятно, ценит больше, чем когда-либо сможет передать. Он знает, что Дис сказала бы ему, что это очень хорошо – довериться и поделиться всеми вещами, которые он постоянно таскает с собой, с некоторымм людьми, но а) Бильбо не тот человек, и б) даже если бы он был тем, Торин никогда не был слишком хорош, чтобы довериться чему-либо. Да и в), кого это вообще волнует? Нет, гораздо проще держать весь этот эмоциональный багаж (как бы он не презирал этот термин) при себе и не сваливать его на кого-то другого, ради их же блага. – Да? – пробормотал он, и та крошечная часть его сознания, которая ещё осталась, поняла, что от него требуется внимание. На мгновение взгляд Бильбо становится любопытным, а затем он указывает на сцену, где Радагаст как раз настраивается. – Ты готов, или мне повторить попытку через сто лет? – спрашивает он, и Торин отвечает ему тщательно подготовленным «Небольшим хмурым взглядом на все случаи жизни», после чего встает со своего места и направляется к сцене, вытряхивая из головы все оставшиеся тяжелые мысли, прежде чем он до неё дойдёт. Вскоре у него появляются более неотложные дела, причем в буквальном смысле. Радагаст начинает с легкой растяжки, но цель сегодняшней репетиции в другом, и все они это знают – их самые сложные движения не поддаются даже самым целеустремленным тренировкам, и хотя у них ещё достаточно времени, чтобы довести их до совершенства, было бы лучше покончить с этим как можно скорее. Торин считает, что знает, где кроется проблема, и думает, что сможет справиться с этим импульсом, если они просто попробуют сделать это ещё пару раз с медленно нарастающей скоростью, но его бок все ещё болит и на нём красуется синяк, и поэтому сегодня ему не очень легко. Радагаст заставляет их выполнять самые сложные движения в замедленном темпе, снова и снова, и Бильбо, может, маленький и легкий, но Торин очень давно не поднимал тяжести, тем более живого человека, и вскоре его мышцы уже дрожат от усилий, и как бы он ни старался сохранять спокойствие, его душевное состояние не улучшается от того, что большую часть времени их с Бильбо лица находятся в дюймах друг от друга. Дыхание мужчины щекочет ему шею, а его рука, обхватившая Торина за торс, оставляет после себя жжение, а в сочетании с попытками сосредоточиться на непрерывной череде советов и приказов Радагаста это почти перегружает мозг Торина. Они делают незапланированный перерыв, когда большая часть мышц Торина просто отказывает ему в середине подъема, в результате чего он спотыкается и падает на колено, а Бильбо всё ещё обхватывает его – ему удается довольно мягко опустить своего партнера, но у него все болит. – Чёрт побери, – произносит он, поднимаясь на ноги с таким трудом, будто он вдвое старше себя, разминая по очереди конечности и надеясь, что скрип его суставов звучит для остальных не так громко, как для него самого. – Ты меня перевешиваешь, – заявляет Бильбо, глядя на него со смесью легкой жалости и веселья. – Разве? – Торин хмыкает, проверяя, насколько далеко над головой и за спину уйдёт его согнутая рука (не очень далеко, если не напрягать ничего жизненно важного). – Ну, да. Слушай, на этом этапе мы должны были поцеловаться. Мне всё равно, что ты избегаешь этого, правда, но если ты каждый раз будешь утыкаться лицом мне в шею, то снова перевесишь нас обоих. Не говоря уже о том, что у меня действительно странное отношение к шее, и, поверь, если ты действительно меня поцелуешь, я буду меньше визжать, как испуганный кролик. Просто говорю. Он просто стоит на месте, его всклокоченные кудри, как ореол вокруг головы, он потный и всё ещё немного запыхавшийся, но слегка улыбается, и Торин не может подобрать слов, а может, просто боится, что скажет что-то невероятно грубое, если попытается прокомментировать. Он обращается за советом к Радагасту, и тот наблюдает за ними с невозмутимым ожиданием – с самого начала он предоставил им самим разбираться в большинстве вещей, и Торин просто удивлён, что до сих пор не было разговоров о выравнивании чакр или о чём-то столь же спиритуалистическом. – Он прав, – просто говорит хореограф, и Торин тяжело вздыхает, а Бильбо пожимает плечами. – Тебе не обязательно целовать меня... – Хотя в конце концов мы, возможно, дойдём до этого, – сухо замечает Радагаст. – Просто не наклоняй голову так сильно влево, это не даёт мне достаточно места для маневра. И ещё, постарайся не сломать мне нос, это было бы неплохо... – Падай. Этот приказ Радагаста Торин не любит больше всего – это односложная кнопка запуска, которой Бильбо доверяет – падай, где бы он ни стоял, а Торин должен быстро среагировать и поймать его. Излишне говорить, что Бильбо это очень нравится, и он тут же откидывается назад. Голова Торина уже работает на автопилоте, поэтому он быстро перехватывает его, но сам он измучен и несколько ослаблен – весь воздух выбило из легких ударом, и он охает, обхватывая туловище партнера обеими руками. Боже, сегодня он действительно ляжет спать очень рано – при условии, что сможет дойти до дома на этих уставших ногах. – Отлично, – комментирует Радагаст, – теперь к поцелуям. В тот день они не целуются, но им удается почти не сломать друг другу носы. После этого Торин хочет лишь пойти вздремнуть в своей гримерке, но в итоге идёт за Бильбо в зал – их спор об освещении сцены не дает ему покоя, он не может позволить Бильбо считать себя правым, хотя всё его тело, кажется, хочет лишь отключиться на долгое время. Вот что делает с ним Бильбо, черт возьми, заставляет его снова и снова приходить в ярость, а это, конечно, не может быть полезно для здоровья... – Торин Дубошит. Да уж, ты выглядишь просто ужасно. Его желудок подпрыгивает, когда он впервые слышит этот неприятно знакомый голос, и это определенно не может быть нормально. – Какого чёрта ты здесь делаешь? – такова избранная им форма приветствия, и Трандуил Гринлиф принимает её с легкой ухмылкой. – Мой сын тоже участвует в этой пьесе, если ты забыл. Я здесь, чтобы посмотреть на репетицию, не более того. – О, как раз когда я думал, что смогу забыть, – рычит Торин и идёт прятаться за стойку, чтобы между ним и Трандуилом было что-то твердое на случай, если желчь в горле станет слишком сильной и он захочет наброситься на него. – Как всегда, очарователен. О, а я забыл представиться – Бильбо Бэггинс, очень рад наконец-то с вами познакомиться. Торин бросает взгляд на Бильбо и жалеет, что посмотрел – он именно тот, кого не заслуживает Трандуил, пожимающий ему руку и бормочущий: – Мне очень приятно, правда, я так восхищаюсь вашей работой... – Ну, и я тоже! «Серебряные листы» был восхитителен, я до сих пор считаю, что он заслужил победу в том году. – О боже, это очень любезно с вашей стороны, я... Торин застонал и задумался, не слишком ли рано начинать пить. Словно магнитом (или мерзкой чёрной магией), присутствие Трандуила притягивает других людей, и вскоре в гостиной становится слишком тесно, на вкус Торина. – Что здесь делает Лесная Фея? – бормочет Двалин, появляясь рядом с Торином, достает из холодильника две банки сидра и суёт одну Торину в руку, хотя тот не просил об этом. – Якобы пришел посмотреть на репетицию своего сына, – ворчит Торин. – Но ты думаешь, он здесь, чтобы...что? Поджечь кулисы и написать оскорбления на стенах? – спрашивает Двалин, и Торин хмурится. – Ты чересчур бодрый, – замечает он, –кажется, ты снова проводишь слишком много времени в непосредственной близости от моей сестры? – Это зависит от того, – усмехается Двалин, – о какой близости ты говоришь? – Я определяю её как нечто, что является достаточным поводом для того, чтобы ударить тебя после того, как я выпил бы слишком много пива. – О, в таком случае нет... Лесная Фея на два часа. Предупреждение не могло прийти достаточно быстро, чтобы Торин успел подготовиться к тому, что Трандуил выйдет из толпы своих учеников и поклонников и направится к нему, а на его смазливом лице заиграет блаженная улыбка. Торин осознает, что тот следует за Бильбо, который тоже идет к бару, и что-то внури него перекашивается, коротко, но горько. Он вдруг осознает, что всё ещё одет в свою репетиционную одежду, а на его шее висит полотенце, и кажется, поначалу он слишком пристально разглядывает невероятно шикарный костюм Трандуила, чтобы заметить, что Бильбо разговаривает с ним. – Хм... что? – Я как раз говорил мистеру Гринлифу... – Трандуилу, пожалуйста. – (Торин пытается определить, действительно ли скрежет его зубов слышен другим, кроме него) – о том споре в Академии, который у нас был на днях. – О? – Торин вскинул бровь: – Я помню, кажется...постойте, о какой академии? Мистера Гринлифа или той, что выдает «Оскары»? Неважно, они обе сильно переоценивают свою значимость и действуют в лучшем случае подло. Бильбо закатывает глаза, а Двалин издает фырканье, слышное только Торину, и толкает его локтем в ребра, чтобы тот был поосторожнее, прежде чем благоразумно покинуть поле боя. Ухмылка Трандуила не дрогнула ни на секунду. – По крайней мере, один из них вкладывает в эту пьесу немалые средства, и тебе стоит помнить об этом, – предлагает он без особой суровости, но желчь в его глазах присутствует, не менее раздражающая. – Еще одна вещь, о которой я изо всех сил стараюсь забыть, – язвительно отвечает Торин, и улыбка Трандуила на миг превращается в гораздо более неприятную хмурость. – В любом случае, – весело заявляет он, поворачиваясь к Бильбо, – мой сын говорит, что всеи нам есть чего ожидать. У Гэндальфа устойчивая репутация весьма непостоянного, я бы сказал, рискованного, режиссёра, но обычно он оказывается на высоте. Скажите мне, мистер Бэггинс... – Бильбо, Бильбо, пожалуйста. – (Торин размышляет, не удариться ли ему головой о ближайшую стену сейчас или это совсем неуместно). – Как вам всё это пришло в голову? Вы двое, – едва заметный жест в сторону Торина, как будто он всего лишь немой реквизит в разговоре, – действительно составляете довольно...эстетически привлекательную пару, думаю, я понимаю, чего надеется добиться Гэндальф. Он всегда умел находить скрытые глубины качества в довольно...неожиданных местах, да... – Вот почему он никогда не ставил тебя ни на какие роли, я полагаю, – произносит Торин, и взгляд Трандуила на секунду становится по-настоящему злым, прежде чем он легко усмехается и отвечает без всяких усилий: –О, как бы я хотел, чтобы у меня было на него время, правда. Лучшее, что я могу сделать – это позволить моему сыну и его товарищам по учёбе испытать на себе его руководство. Боюсь, времена, когда я мог позволить себе просто отложить на пару месяцев другую работу и отправиться репетировать пьесу, давно прошли... – Это Оскар мешает твоей карьере? – Торин улыбается насмешливо-сочувственной улыбкой, краем глаза замечая, что Бильбо, вероятно, становится немного не по себе – но Торин никогда не умел сдерживать свой сарказм, когда дело касалось Трандуила, и не собирается начинать сейчас. – Далеко не факт, – холодно отвечает он, – но если бы это случилось, у меня, по крайней мере, было бы достаточно веское оправдание. Не представляю, какое бы ты придумал, Торин. О нет, подожди, это, конечно, очевидно – у твоей семьи есть история преждевременно разрушенных карьер, в конце концов. Придумать что-нибудь не составит труда... Пустая банка из-под содовой сжимается в сжатом кулаке Торина, и он даже не замечает этого. Он выходит из-за стойки, бросая мимолетный взгляд на Бильбо, который выглядит немного потрясённым, немного шокированным и очень растерянным, но это лишь разжигает пламя негодования, разгорающееся на щеках Торина и нарастающее в его груди, как нечто, что он, вероятно, должен хотя бы обдумать, чтобы сдержать. Трандуил всё ещё улыбается, царственно вздернув брови от удовольствия. – Ты мог бы спонсировать даже чёртов воздух, которым я дышу, если бы мне было до этого дело, – рычит Торин, – но это всё равно не даст тебе права говорить о моей семье... – Дядя! Вот ты где! Кили буквально взрывает момент, проносится через всю комнату и бросается на Торина, за ним следует его брат. Торин поднимает Кили на руки, потому что от него никуда не деться, но его сердце всё равно бьётся чуть более яростно, чем следовало бы. А вот и Дис, уже выглядит слегка обеспокоенной, как и подобает женщине, умеющей мгновенно оценивать ситуацию. Взгляды Торина и Трандуила по-прежнему сцеплены, мужчина дразнит его тем, что просто стоит, стоит и излучает высокомерие и такую весёлую насмешку, что Торину хочется найти ту банку с газировкой, которую он испортил ранее, и ударить ею мужчину по лицу. ...И Кили, и Фили уже некоторое время говорят ему что-то, черт возьми. – Извините, ребята, мне нужно кое-что сделать. Я был нужен твоей маме для чего-нибудь? Нет? Хорошо. Увидимся позже. И, чувствуя приближение головной боли поистине библейских масштабов, он буквально убегает от ситуации. Не так уж часто он это делает, но перспектива выдержать еще одну секунду общения с Трандуилом, а затем выслушивать вопросы Дис, и...то, как Бильбо смотрел на него всё это время, словно был неприятно удивлён и испытывал отвращение от увиденного, – всё это заставляет его чувствовать себя больным где-то в глубине души. Сейчас он постарается заснуть и будет надеяться, что, когда проснется, всё это окажется лишь дурным сном.***
– Что это было, черт возьми? – спрашивает Дис, усаживая своих слегка разочарованных сыновей за ближайший стол. Вместе с Бильбо они наблюдают, как Трандуил как ни в чем не бывало уходит, а у Бильбо всё ещё немного кружится голова. – Понятия не имею, я просто попал под перекрёстный огонь, – слабо говорит он, – должно быть, они действительно ненавидят друг друга, да? – Ха, это ещё мягко сказано, – ехидничает Дис, а когда он смотрит на неё в надежде узнать больше, разрушает его надежды в самом начале, – но это уже совсем другая история. Всё, что тебе нужно знать сейчас, – это то, что, когда эти двое находятся в одной комнате более тридцати секунд, следует убраться как можно от них. – Я запомню это, – усмехается Бильбо, – тебе что-нибудь нужно? – Да, – вздыхает она, – перед тем как мой брат сбежал, чтобы в одиночестве дуться в своей гримёрке, я хотела, чтобы вы двое заглянули в мастерскую костюмов, посмотреть, что они там напридумывали. А еще Гэндальф хочет назначить фотографа на эту неделю, нам уже нужен плакат... Бильбо слушает лишь наполовину. Встреча всё ещё не даёт ему покоя, что-то в ней беспокоит его, но он не может понять, что именно, и уж точно не станет спрашивать Торина в ближайшее время. Что-то подсказывает ему, что между ним и Трандуилом Гринлифом нет чего-то такого простого, как обида. Он ещё некоторое время наблюдает за ним, когда он беседует с Галадриэль (два человека, с которыми Бильбо никогда не думал, что ему выпадет честь встретиться, а тем более оказаться в одной комнате), и у него мелькает мысль спросить его вместо Торина, но он быстро отбрасывает её. Не в первый раз его любопытство приводит к негативным последствиям. – Говорю тебе, это было похоже на просмотр какой-то мыльной оперы, – рассказывает он Прим по телефону в тот вечер, в перерывах между ленивым поеданием курицы кунг-пао и просмотром какого-то шоу о выпечке, занимающим экран телевизора в его номере, на которое он не обращает внимания, - ещё минута, и я уверен, что они бы начали драться или что-то в этом роде. – Боже мой, – смеётся она, – две величайшие дивы в этом бизнесе занимаются этим прямо на твоих глазах. Ты должны считать, что тебе повезло. Ты сделал фотографии? О, у тебя есть селфи с Гринлифом? Выложи его в Твиттер! – Нет, у меня нет селфи с Гринлифом, – усмехается Бильбо, – извини. – Жаль. Твоему твиттеру не помешало бы немного активизироваться. Тебе стоит расширить круг своих подписчиков. – Знаю, знаю. Сделаю все возможное, – обещает Бильбо с набитым ртом, безучастно перелистывая каналы, – Что ты там хотела мне сказать? О, люди Андерсона наконец-то позвонили? – Боюсь, что нет, – вздыхает Прим, – это не имеет никакого отношения к работе. – О? – Да. Э-э... тетя Лобелия продает дом. – Что?! – поперхнулся он своим ужином, – Правда? – Да, – тихо говорит она, – она даже не сказала мне, я узнала об этом от папы, и то только после того, как выудила это из него. Я даже позвонила ей, и, похоже, она действительно настроена решительно. – Ха, – пробурчал Бильбо, полностью забыв об ужине и телевизоре. – Я знаю. Мне жаль. – Нет, я...да, – пробормотал он, рассеянно проводя пальцами по кулону с жёлудём, прохладно лежащему чуть ниже ключицы. – Я не знаю, собирается ли она... Позвони ей. Узнай сам. Возможно, это займет какое-то время. Ты всегда можешь... – Что? Купить его самому? – Бильбо язвительно хмыкнул и почти увидел, как она пожала плечами. – Почему бы и нет? – Потому что, – выдыхает он, начиная сначала, так как понятия не имеет, что хочет сказать, – потому что я... Потому что это больше не мой дом. Потому что это старый дом в деревне с протекающей крышей, страшным чердаком и садом, который был джунглями, когда я уезжал десять лет назад, и, наверное, будет джунглями и сейчас. Потому что это как выцветшая фотография, на которую я больше никогда не захочу смотреть. – Думаю, я заеду к родным, прежде чем приеду к вам в следующем месяце. Посмотрю, что там, и пришлю тебе несколько фотографий, – мягко говорит Прим, словно читая его мысли. – Спасибо, – говорит он, потому что это все, что он может придумать, и в ту ночь, прежде чем заснуть, он думает о розах у окон и узкой зеленой двери, и о том, что, несмотря на то, что он не хочет возвращаться, дом его детства всегда должен был быть там, на заднем плане, как напоминание о том, что у него вообще когда-то был дом. Он никогда не чувствовал себя таким тоскующим и бездомным, как сейчас, в своем гостиничном номере, который намного больше, чем нужно одному одинокому человеку. Совершенно один посреди пустыни.***
Двое ссорящихся детей и куча продуктов – не самый приятный способ провести свободное утро, но, увы, вот они, Фили и Кили, спорят, кому ехать в тележке, а кому её толкать, а она изо всех сил старается направить её прямо и не вызвать цепную реакцию рушащихся полок. Покупка продуктов – не лучший её навык и в хорошие дни, а сегодня всё только начинается. – Нет-нет, послушайте меня, каждый из вас держится за одну сторону тележки и ведёт себя хорошо, или после этого не будет никакого мороженого, – приказывает она сыновьям, и они немного успокаиваются перед этой очень серьезной угрозой, настолько, что им всем удается более или менее безболезненно пройти через проход с крупами и дальше. Так было до тех пор, пока... – Мама, смотри, это Бильбо! Мы можем пойти поздороваться? – восклицает Кили, дёргая тележку в направлении, противоположном тому, которое она хочет. – Ребята, я думаю, у Бильбо и так хватает забот, – вздыхает Дис, стараясь рассмотреть, что это действительно он, – но, как она успела убедиться, никто не способен изобразить такой потерянный, но при этом любопытный и немного растерянный вид так, как Бильбо Бэггинс. Кроме того, ни у кого из её знакомых нет желания надеть рубашку с очень тонким, но ярким цветочным узором и розовые брюки, и всё это уметь носить. В конце концов они сталкиваются, потому что мальчики просто убегают поприветствовать его, и, когда Дис указывает ему на шоколад, который он так искал, она молча замечает, что он выглядит несколько потерянным. Не в смысле выбора направления, а как бы...в целом. Он упоминал о том, что на пару недель освободился от всех обязательств, но всё же для человека с его уровнем социальной жизни оказаться одному в городе, который он едва знает... Она не может предположить, так как знает о нём не очень много, кроме его невероятно приятной манеры поведения, которая помогла ему покорить почти всех за то короткое время, что он здесь, но она также не может придумать причину, почему бы ей не узнать больше. – Какие-то планы в ближайшее время? – спрашивает она его в очереди на кассе. Его горсть сладостей – забавное и в то же время немного грустное сравнение с её переполненной тележкой. – Ну, съесть всё это вместо обеда, – легкомысленно отвечает он, и, когда она смеётся, Кили отвечает: – А можно нам тоже шоколадки вместо обеда? – Боюсь, это привилегия взрослых, – объясняет Бильбо. – Почему? Это так несправедливо. – Вот попробуешь, когда вырастешь, – улыбается Бильбо, а Дис добавляет: – Да, когда ты становишься взрослым, иногда всё, что ты можешь делать – это есть шоколадки на обед. – Но мы же всё равно будем есть мороженое, правда? – спрашивает Фили, немного волнуясь. – Да, мы всё ещё будем есть мороженое, не переживай. Может, мы пригласим Бильбо? Что скажете, ребята? – О, нет, я не хотел бы навязываться... – лепечет Бильбо под хор «ура» мальчишек. – Не будь смешным. Мы знаем одно очень хорошее местечко за углом, правда? Дис ещё больше подбадривает сыновей, а потом добавляет, чтобы Бильбо услышал: – Там продают и ледяные винные шпритцеры. Это просто рай. Однако в итоге все они едят мороженое, потому что жара впервые в этом году ударила в полную силу, а ведь это только начало апреля. Сбросив куртки, они усаживаются на веранде, и Дис ожидает, что хотя бы пара поклонников узнают Бильбо и подойдут к нему. Но он выглядит как всегда непринужденно, болтает с мальчиками, хвалит своё клубнично-банановое мороженое и в целом выглядит а) как очень милый парень по соседству и б) как будто никуда особенно не спешит. Дис задаётся вопросом, чем он занимается в такие дни, когда у него нет работы и некуда податься, кроме своего номера в отеле и незнакомого города. Она вспонимает, как много времени он проводит в театре: всегда сидит в холле, читает реплики или разговаривает с людьми в перерывах между репетициями, даже остаётся на спектакль время от времени... Она не в том положении, чтобы называть его одиноким, но немного компании никому не помешает. Он спрашивает её о хороших местах, где можно поесть, и признаётся, что ему не очень нравится еда в отеле и он чаще всего выживает за счет китайской еды на вынос, и её решение укрепляется. – Что ты делаешь завтра? – спрашивает она, – Как насчёт того, чтобы прийти к нам на обед? Что скажете, ребята, мы ведь сможем прокормить ещё одного? – Да! – Нет, нет, я не смогу... – Конечно, сможешь! Торин тоже будет там, ты можешь представить это как... ещё одно рабочее свидание, если тебе так будет легче. – Вряд ли, – смеётся Бильбо, и она может поклясться, что он слегка покраснел, – Я... – Да ладно, мы с радостью примем тебя. Что скажете? Бильбо переводит взгляд с неё на мальчиков, которые смотрят на него с мороженым во рту и нерешительно вздыхает, и Дис понимает, что дело сделано. Она расскажет Торину и насладится его реакцией позже. Или никогда.***
У его сестры действительно очень странная манера пинать его, когда он падает духом. Он планирует провести выходные дома, без пабов, без покупок, без ничего, потому что чувствует себя просто... отягощённым всем, что происходит сейчас. «Милый» диалог с Трандуилом Гринлифом не даёт ему покоя, хотя он должен был бы забыть об этом, и он обещал отцу навестить его снова, даже если это будет означать, что на него снова накричат... Дис звонит ему в субботу, подозрительно взволнованная, напоминая об обеде на следующий день, и он соглашается только потому, что она обещает ему свой фирменный печёный картофель, его абсолютный фаворит. Он берёт велосипед, поскольку погода достаточно хорошая, обещая себе, что скоро как следует прокатится по забитому транспортом городу, и к тому времени, когда он добирается до дома сестры, он чувствует себя достаточно свежим, чтобы общаться, и достаточно голодным, чтобы перепрыгивать ступени, когда спешит подняться на два этажа вверх... Он звонит в дверь, и после небольшого переполоха внутри дверь открывает Бильбо Бэггинс, а Торин на мгновение замирает в оцепенении. – Я... заблудился? – тупо спрашивает он, внезапно осознав, что его волосы сильно взлохмачены шлемом, на котором, о радость, задерживается взгляд Бильбо, оценивающего его с ног до головы. – Твоя сестра пригласила меня на обед, не так ли...? – Не упомянула, да, – вздыхает Торин. – О. Я... – Заходи! – Дис зовёт, и Торин обходит Бильбо и входит внутрь, глубоко вдыхая и надеясь, что вкусный запах, доносящийся из кухни, хоть немного успокоит его. Он молча расшнуровывает сапоги и расстегивает куртку, пока Бильбо неловко озирается, и только когда Торин с некоторой неохотой надевает обязательные тапочки, он замечает, что Дис снабдила Бильбо подходящей парой. Два взрослых мужчины в разноцветных тапочках с фруктовой тематикой. Требуется огромная сила воли, чтобы посмотреть Бильбо в глаза. – Так, – отрывисто произносит Торин и удаляется на кухню, делая вид, что тихий смех, раздавшийся ему вслед, ничуть не смутил его. – Ты с ума сошла? – шипит он на Дис, а она даже не поднимает глаз от тарелок и лишь невинно улыбается. – Я подумала, что ему не помешает компания. Будь милым. – Ты активно пытаешься причинить мне боль. – О, не будь такой королевой драмы и позови мальчиков, ладно? – хмыкнула она и добавила, когда он не сдвинулся с места ни на дюйм и просто уставился на нее: – Это будет весело! С самого детства Торин ненавидит признавать свою неправоту. Он и Бильбо не преодолели и первого блюда, не поссорившись, на этот раз из-за еды на съемочной площадке, и... в общем-то всё. Торин был совершенно готов к тому, что ему придется возражать против вторжения в его дом (хотя на самом деле это не его дом), свалить всё на то, что мальчикам неудобно или что-то ещё... Но на самом деле они ужасно рады Бильбо, а Бильбо просто... сидит напротив него, много смеётся и ловит его взгляд, когда Торин меньше всего этого ожидает, и это раздражает, потому что Торин не может сказать...не может вспомнить, что ему должно не нравиться в этом человеке. Даже несмотря на то, что препирательства – практически единственное средство их общения, всегда. Даже если он в шутку называет дедушкин «Оскар» на каминной полке в гостиной «очень дорогой куклой Кена». Даже если он пьет кофе с галлоном молока и огромным количеством сахара. Торин хочет найти какой-нибудь предлог, чтобы уйти пораньше, но головная боль чудесным образом не приходит, и он снова и снова вовлекает себя в разговор, и не может...не знает, как с этим бороться. – Послушай, я не говорю, что надо влюбиться в этого человека. Просто... веди себя прилично. По крайней мере, на время постановки воздержись от того, чтобы снова ударить его, – говорит Дис после того, как они долго спорят о пользе присутствия Трандуила, и Торин не успевает вовремя остановить её – Бильбо сразу же вздрагивает. – Снова ударить его? – с невероятным любопытством спрашивает он, и Торин охает. – О да, чудесная история, – беззлобно смеётся Дис, пока Торин пытается прожечь её взглядом. – Пожалуйста, не надо. – Это было...в каком году, Торин? В 2007-м? Кажется, 2007... – Дис, клянусь богом... – О да, 2007, я почти уверена. Торжественное открытие Академии, мы все были приглашены, всё было очень шикарно. К сожалению, меня там не было, чтобы увидеть, что к этому привело, но я помню, как обернулась за секунду до того, как это произошло, и Торин нанёс самый элегантный удар, который я когда-либо видела, должена сказать. Они оба были в смокингах, понимаешь, это было похоже на кино! – Боже мой, – смеётся Бильбо. – Да. А что он сказал, что ты так разозлился? Я забыла, – спрашивает Дис. – Поверь мне, тебе, как никому другому, не хочется вспоминать об этом, – ворчит Торин, делая глоток кофе, чтобы не разговаривать в течение десяти секунд. – О, не могу согласиться, – говорит Дис, – давай, напомни мне. – Плохая идея. Просто забудь об этом. – Мы с тобой оба знаем, что этого не произойдет! – Просто оставь это, ладно? – Да ладно, что это? – Что бы это ни было, я уверен, что он заслужил элегантный удар, – вклинивается Бильбо, предлагая Торину выход из спора, в который ему совсем не хотелось ввязываться. – Правда? А я-то думал, что ты в восторге от него и его работы? – язвит он, в основном благодарный за то, что теперь ему не придётся заново переживать события 2007 года, и Бильбо хихикает, словно подтверждая: да, я понимаю, что ты не хочешь говорить об этом, давай поговорим о чем-нибудь другом. Это кратковременное чувство, которое Торин улавливает в его взгляде, но оно как-то успокаивает его. – Вряд ли, – говорит Бильбо, – ну, то есть его работа достойна восхищения, да, но, по правде говоря, он несколько более напыщен, чем я думал. – Немного, – с сарказмом повторяет Торин. – Как он нас назвал? Эстетически привлекательной парой? – Бильбо продолжает, ухмыляясь: – Он говорил об этом как о болезни. – Точно! И назвал выбор проектов Гэндальфа...как это было? – Полагаю, слово, которое он использовал, было «рискованный», – произносит Бильбо, идеально передавая манеры Трандуила, и Торин совершенно неожиданно для себя разражается смехом, и на этом всё. Позже он будет вспоминать тот крошечный момент на диване в просторной гостиной Дис, когда он сжимал в руках чашку с кофе и смотрел на Бильбо, пока тот продолжал говорить о разных вещах, и будет знать: что бы он ни пытался понять в своём... изменении отношения к этому человеку, именно в этот момент он перестал с этим бороться. Навсегда.