Любовь-В-Праздности

Торин ценит свой покой. Он любит тишину, ему нравится проводить свободное время в одиночестве, восстанавливая силы после целой недели излияний перед зрителями на сцене – ему нужны эти два дня, чтобы поспать, почитать, тупо посмотреть телевизор и позволить мозгу медленно восстановить всё необходимое для очередного периода работы. Время от времени нянчиться с мальчиками – это прекрасно. Помочь в театре, когда Двалину нужно перетащить что-то тяжелое, а потом выпить пива – ещё лучше. Держаться подальше от людей и остывать – это просто необходимо Торину, это в его характере – он не из тех актёров, которым нужно постоянно быть окружёнными фанатами, чтобы просто потешить своё эго. Он любит людей, когда чувствует их энергию как зрителей. А презирает он их... практически во всех остальных случаях. Но попробуйте объяснить это Бильбо Бэггинсу. Хах. Ему не следовало соглашаться. Надо было соврать, что у него есть агент, дать ему фальшивый номер и таким образом избежать необходимости отвечать на его вчерашний звонок, после того как он всю неделю пытался забыть, что вообще согласился на свидание с обедом. – Итак, куда завтра? – спросил Бильбо, и время было уже довольно позднее для этого звонка, но Торин всё равно почувствовал крошечное чувство вины – следовало разобраться с этим гораздо, гораздо раньше. Вот почему он проснулся по будильнику в субботу, впервые за многие годы, и готовится отправиться в город, чтобы пообедать со своим будущим партнером по сцене. Он до сих пор считает, что ему должны дать больше права голоса, чёрт возьми. Сейчас это похоже на схему, которую Гэндальф и его сестра придумали за его спиной, а потом просто ввели его в курс дела, не дав ему никакой возможности маневрировать и выкручиваться, пока не стало слишком поздно. Находясь в своём привычном радостно-ехидном настроении, Дисс пишет ему: «Веди себя хорошо. И удачи!» – как раз в тот момент, когда он размышляет о плюсах и минусах поспешной стрижки бороды, и только усилием воли удерживается от того, чтобы выбросить телефон в окно. О боже, она точно собирается прийти завтра или, что ещё хуже, сама пригласит его на обед и потребует рассказать все подробности, не так ли... Одеваться и выходить из дома, не выпив ни чашки кофе, не позавтракав, – всё это похоже на один долгий вздох отчаяния, и он не прекращается, а только усиливается, когда на пути не оказывается абсолютно ничего, и он встречается с оскорбительно восторженным, явно хорошо отдохнувшим Бильбо Бэггинсом. Боже, этот человек похож на особенно настойчивый солнечный луч, и Торин только жмурится от его жизнерадостности и яркости. Торин выбрал один из более тихих и спокойных ресторанчиков, подальше от суеты центра города, но, похоже, его план, состоящий в том, чтобы заказать себе что-нибудь жирное, достаточное для того, чтобы пережить всю эту неудачную затею, и не вступать с Бэггинсом в разговор дальше односложных ответов, прогорит. – Ты же не всерьёз? – Почему бы и нет? Немного экспериментов никому не повредит. – Эксперименты, – Торин повторяет это слово с таким презрением, на какое только способен в такую рань – а это, очевидно, немало, – есть эксперименты, а есть то, из-за чего половина зрителей уходит в антракте. – Ты там был? – спрашивает Бильбо, заметно забавляясь. – Я там был. Это было утомительно, и у меня нет другого слова. – Но это был Малкович... – Мне всё равно. Может, ему и удалось как-то спасти своё достоинство, но этого было недостаточно, чтобы спасти всё дело. Ещё одно доказательство того, что знаменитость не делает пьесу хорошей. – Понятно, – усмехается Бильбо. Ведь Торин не обязательно имел в виду, что это замечание относится к нему, но что ж, вот они и встретились, и он, конечно, не собирается сдавать назад и продолжает: – Надеюсь, ты понимаешь, что для того, чтобы сделать что-то стоящее, нужно нечто большее, чем обещание популярности? – М-да, – радостно хмыкает Бильбо, улыбаясь своим рукам, сложенным на столе, – меня больше интересует, что ты делал на Бродвее – или немного за его пределами – в первую очередь. Возобновлял свои Призрачные дни? Торину удаётся лишь слегка поперхнуться напитком, а не выплюнуть его целиком, но абсолютный ужас, который на мгновение парализует его при этом замечании, должен быть заметен, потому что Бильбо хмыкает. Очевидно, он стремится к тому, чтобы Торин возненавидел его. – Ты видел...? – требует Торин, даже не решаясь произнести вслух то, что он имеет в виду – даже думая об этой части своей прошлой карьеры сейчас – просто сгусток неудач, считает он. – О, нет-нет. Я просто читал об этом, правда. Я пытался найти запись, хоть что-нибудь, но похоже, кто-то поставил перед собой задачу уничтожить все до единой... – Да, это был я. Вот и всё. Торин рассчитывал – очень тщательно планировал – быть как можно более асоциальным, сократить обеденную встречу до минимума, но что-то в Бэггинсе есть... Почти все два часа они безостановочно спорят, и Торин раз за разом оказывается прав в своих предположениях относительно этого человека, но в то же время и неправ. Он наивен, слишком оптимистичен и физически неспособен заткнуться, и вскоре для Торина становится принципом не соглашаться с ним... практически во всём, честно говоря. Если бы только Бэггинс не совершил ошибку, перейдя на личности, Торин, скорее всего, тоже начал бы рассматривать возможность того, что их предстоящий проект окажется в какой-то степени сносным. Но нет, конечно, до этого нужно было дойти – расспрашивать об отце Торина и его деде, не прямо, но всё же с той самой ноткой любопытства, скрывающейся за напускным состраданием, которую Торин с годами научился презирать. – Я недавно пересматривал «Золотую жажду», это было потрясающе, – говорит Бильбо, словно это некая мантра, делающая то, о чем он действительно хочет спросить, в какой-то мере оправданным, – я даже представить себе не могу... Я имею в виду, какой самоотдачи требует... Торин смотрит на него, ожидая, что он неизбежно споткнется о свои слова и зайдёт в неловкий тупик. Но даже в этом случае мужчина имеет наглость смотреть на него почти выжидающе, как будто настала очередь Торина что-то сказать. –В общем, да. Отличная работа. Не уверен, что она стоила того, но... Я тебя разозлил. Теперь я заткнусь. Это было бы разумно, но Торин не отвечает. – Гэндальф сказал мне... Как я понял, твой брат тоже...? – Ни слова о моем брате. Бывают моменты, когда Торин ослабляет бдительность, позволяет чему-то или кому-то прорваться, пусть на мгновение, как он позволял Бильбо заблуждаться до сих пор... Но достаточно лишь мимолётного упоминания, каждый раз всего лишь нескольких слов о Фрерине, чтобы он понял, что стены, возведённые им когда-то давно, всё ещё остаются на месте, всё ещё непоколебимы. – Да, да, прости, я не хотел... Я не хотел тебя обидеть, – говорит Бильбо, и как бы Торин ни ожидал и ни хотел, чтобы он отвернулся, стыдливо повесил голову, он этого не делает, нет – он всё ещё смотрит на него, яркие голубовато-серые глаза осматривают его, в равных долях с настороженностью и любопытством, всегда с этим несносным любопытством. «Всё в тебе меня оскорбляет», – хочет он сказать ему, но при этом опять же не хочет. «Ты пришел сюда со своим тупым везением и талантом "лапши быстрого приготовления", "просто добавь воды, чтобы получить обычный вкус чего-то, виденного миллиард раз раньше", и думаешь, что можешь очаровать всех, понравиться, будучи при этом ещё и ослепительно счастливым. И я ненавижу это. И я почти уверен, что ненавижу тебя, но я был готов не обращать на это внимания и позволить Гэндальфу и всему этому проекту доказать мою правоту, но вот ты здесь, веришь в деловые свидания и переходишь на личности, и я не могу этого вынести». – Я не обижен, – говорит он вместо этого, стараясь, чтобы это прозвучало скорее как «Мы закончили», а затем добавляет, на случай, если человек по своей простодушной натуре не совсем понимает, к чему привели его комментарии: – Отличный обед. Но мне пора. – Что, сейчас? Подожди, я не... – Слушай, – говорит Торин в первый и последний раз он будет снисходителен к этому человеку, – несмотря на то, что ты себе надумал, наша совместная работа в ближайшие пару месяцев не требует особой дружбы. Не знаю, как ты, а я вполне способен быть одним на сцене, а вне её – другим. Это называется «актёрским мастерством», надеюсь, ты с ним знаком. Бильбо зло улыбнулся, и если бы Торин не был так взбешён, он был бы поражён этим оскалом. – Мне говорили, что с тобой будет трудно работать, – холодно отвечает он, – и, между прочим, я тоже вполне способен притворяться, но я не думал, что это то, ради чего стоит провести большую часть года бок о бок на сцене. Но я могу ошибаться. Он ошибается, и Торин, и масштабы того, что их ждёт, докажут его неправоту, но сейчас Торина от этой перспективы тошнит, а Бильбо Бэггинс с его популярностью и оптимизмом вызывает у него тошноту, и вообще он уже почти выполнил свою дневную норму потакания чужим заблуждениям. Его терпение лопнуло, и он действительно уходит, прежде чем сказать что-то особенно грубое. Бильбо Бэггинс с его покладистым весёлым характером может не понять этого, но в каком-то смысле Торин делает ему одолжение. Не зря он не пускает в свой дом людей, какими бы... назойливыми они ни были. На самом деле причин сотни, в основном те, которые любому психотерапевту показались бы очень интересными, но всё сводится к тому, что большинству лучше вообще не встречаться с Торином.

***

Прослушивание начинается в приподнятом настроении. За неделю они определились с большинством актёрского состава и большую часть времени тратят на то, чтобы убедиться – да, четверо афинских детей будут отобраны Гэндальфом из студентов академии, с которой Эребор технически имеет контракт (но не сотрудничает уже лет сто); да, из Бомбура получится замечательный Ник Боттом. Нет, абсолютно никаких дублёров для Бильбо или Торина, и нет, у них всё ещё нет своей Титании. – Я удивлена и немного потрясена, что ты вообще предложил это, – вздыхает Дис, откинувшись на спинку кресла после долгого дня, проведённого за чтением реплик снова и снова. – О, но ты была великолепна! – возражает Гэндальф, – Я сто лет не видел тебя на сцене... – Вот именно. Сто лет. На это есть причина, ты же знаешь. Кроме того, играть роль с моим братом? Нет, спасибо. Пожалуйста, скажи мне, что ты просто шутишь и у тебя на самом деле есть кто-то другой на примете. – Возможно, – улыбается Гэндальф, и в самом деле, Дис следует лучше предчувствовать предостережение в его хитрых улыбках – признаки того, что его скрытые мотивы могут быть, да, очень увлекательными, но и весьма безумными. Но потом он заставляет таких людей, как Галадриэль Голденвуд, подписать контракт за одну ночь и называет это «просьбой оказать услугу старому другу» и ведёт себя так, будто ничего особенного не происходит, и это пугает, в некотором смысле. Галадриэль, конечно, не чужая в Эреборе, но в последний раз она была здесь, когда Дис была маленькой девочкой, игравшей в прятки со своими братьями за кулисами и благоговейно взиравшей на потрясающую даму в главной роли напротив своего отца. Это как заново пережить сказку. От этой женщины исходит аура царственной красоты, и даже Торин в значительной степени покорён, когда читает с ней в первый раз. Двукратная обладательница премии «Тони», Галадриэль провела большую часть своей карьеры на Бродвее, но теперь, очевидно, «более чем готова к чему-то более уютному и личному». Гэндальф никогда не упоминал о том, что рассматривал её на роль, пока не привёл её, и Дис, на которую возложена роль менеджера, остаётся только смотреть на цифры и числа, тратя все свои силы на то, чтобы не паниковать, а убедить себя, позволить себе поверить, что это будет не что иное, как нечто экстраординарное. Люди будут обвинять их в том, что они собирают известные лица ради прибыли и откусывают больше, чем могут прожевать, но на самом деле это... это похоже на возвращение домой. Дис не может описать это, но она уже давно не работала над чем-то таким грандиозным, таким многообещающим. Эребор давно не ощущал дуновения чего-то нового и свежего, а это похоже на бурю, зарождающуюся на горизонте, великую и грозную, но в то же время несущую новую молодость – ей кажется, она чувствует, как древние коридоры и толстые холодные стены медленно просыпаются вокруг, наполняясь жизнью. Если бы только она могла заставить некоторых людей почувствовать то же самое. Бильбо и Торин проводят первое чтение в начале первой официальной недели препродакшна, и им это удается. Торин, как обычно, язвителен, а Бильбо держит дистанцию – Дис ещё предстоит услышать его версию делового свидания, но того, что рассказал ей Торин, более чем достаточно, чтобы оправдать первоначальную холодность между ними, а также вызвать у неё желание вдолбить брату хоть немного здравого смысла. Но они оба профессионалы, причём хорошие профессионалы, и это видно. Общая хореография всё ещё находится в процессе создания, поэтому Гэндальф позволяет им импровизировать, его режиссура очень расплывчата, поскольку он сам пытается придумать, как заставить их двигаться, и начинает блокировать их действия и сценические позиции, если что-то не подходит. И вот они просто стоят и перебрасываются репликами, и этого достаточно. Это чудесно. Дис кажется, что на её глазах рождается нечто фантастическое, и она начинает понимать, почему Гэндальф так верит в то, что сможет соединить этих двоих... И это длится ровно один день. В следующий раз Дис немного опаздывает, но явно недостаточно для того, чтобы стать первой свидетельницей разборок между Торином и Бильбо, но, по её предположениям, точно не последней.

***

В Эреборе всё так приятно неформально, по крайней мере, по мнению Бильбо. От него не требуется читать вместе с кем-то, кроме Торина, но его всё равно приглашают поприсутствовать на нескольких прослушиваниях, и невозможно не наслаждаться процессом. У Гэндальфа есть чёткое представление о том, чего он хочет, и Дис кажется, что она тоже точно знает, что это такое. Поэтому Бильбо наблюдает, как на его глазах товарищи по актёрскому составу формируются с лёгкостью, которая кажется не совсем естественной. Он безмерно благодарен за возможность заглянуть за занавес, так сказать, того, что происходит на предварительных съемках. Ему всегда говорили, что делать, где стоять, сколько ждать, где бы он ни работал, но здесь его приняли совершенно по-другому, несмотря на первоначальную враждебность, которую он почувствовал – он не смог бы объяснить, если бы его спросили, но он больше не боится, столкнуться с десятилетиями истории, собранной и дремлющей под деревянными стропилами, словно сотни глаз наблюдают за ним, ожидая, сможет ли он соответствовать этому месту. Он снял с себя какое-то заклятие, придя сюда, чтобы увидеть Торина в «Важно быть серьёзным», думает он. Он хотел быть просто ещё одним зрителем, но в итоге пообщался и познакомился со многими из тех, с кем ему предстоит работать, и сразу почувствовал себя более комфортно. Прим регулярно проверяет его, очень переживая, что не может быть рядом, но он всегда уверяет её, что прекрасно проводит время на своём новом рабочем месте. – Ты же знаешь, что на самом деле от тебя не требуется сидеть там часами напролёт. – Знаю, – улыбается Бильбо, который в данный момент сидит в одном из кресел в баре, прислушиваясь к нечленораздельному гулу разговора Бофура, спорящего с кем-то в соседней комнате, – Но мне здесь нравится. – Да пусть хоть попробуют обвинить тебя, чёрт возьми. Ты и так неплохо справляешься со своими обязанностями. – Не будь смешной. Это отличный опыт. Я сегодня читал с кучей, клянусь богом, старшеклассников, Гэндальф хочет, чтобы они были, ну, знаешь, главной четвёркой, Лисандром, Гермией и остальными, для достоверности, я думаю, и они все были замечательными. Всё хорошо, правда, тебе не стоит так волноваться. – Правда, – сухо говорит она, – а как же Торин Дубощит? – А что с ним? – Как вы двое умудряетесь находиться в одном пространстве? – О... ладно, да. На этой неделе мы провели два первых чтения с Гэндальфом, чтобы понять, чего он от нас хочет, думаю, это было... – Даа?.. – спрашивает она, готовая рассмеяться, если он скажет, что это полное дерьмо, он знает. Он даже не рассказал ей о деловом свидании в предыдущие выходные – она бы и над этим посмеялась. – Он...довольно зловещий, – признаётся Бильбо и поспешно добавляет: – Но я сделаю это. Я думаю. Он никогда не задумывался о том, сможет ли он что-то сделать, – нет, он привык твёрдо решать, что сможет, а потом уже делать. Решимость помогает добиться большего. И ещё здоровая доля юмора. Но то, что случилось в начале недели, имело отношение не столько к этому, сколько к тому, что Бильбо просто надоело. Он редко теряет терпение. Почти никогда не срывается на людях. Этому его научили многочисленные неравнодушные тётушки. Но в Торине Дубощите есть что-то такое, от чего его кровь закипает. Бильбо привык к тому, что его называют недотёпой, шутом и многими другими словами, и ему всегда, всегда нравится доказывать людям, что они не правы, но это... Он терпеть не может тех, кто считает, что знает его. Фанаты – хорошо, он с удовольствием общается с ними, но держится подальше от социальных сетей, чтобы не сойти с ума. Интервьюеры – хуже, с их предположениями, каверзными вопросами и якобы дружелюбным отношением. А ещё люди, пытающиеся завязать дружбу только потому, что он знаменит – он уже натерпелся от таких «мы же вместе учились в школе, ты не помнишь?», и как бы ему ни нравилось заводить новые знакомства, он постепенно учится держать дистанцию. Но есть люди, подобные Торину. Люди, которые думают, что могут читать его. Люди, чьи первые слова Бильбо были о посредственности его выступления, и который теперь имеет наглость обвинять его в том, что он отлично умеет «продавать то немногое, что у него есть, но не умеет ничего существенного». Боже, этот человек сводит его с ума. Да, сначала он назвал его эмоционально зажатым, но это было только после того, как Торин продолжил рассказывать, что «эмоциональная палитра Бильбо может соперничать с палитрой возбужденного подростка». Гэндальф лишь наблюдал, потому что всё это, очевидно, очень забавляло его и прекрасно вписывалось в его свободный стиль режиссуры, который Бильбо уже наблюдал. Тогда Бильбо подумал, не являются ли двое взрослых, ссорящихся, как дети, толкающие друг друга будто на детской площадке, частью того свободного творческого процесса, в который Гэндальф так хотел их вовлечь, и не называет ли его партнер по сцене заносчивым болваном и не наблюдает ли он, как тот выкручивается, как раз тем захватывающим зрелищем, которое он искал. Ну что ж. Подумать только, в тот день Бильбо хотел извиниться перед Торином за то, что так резко затронул за обедом явно щекотливую тему... Нет, сколько бы сострадания ни было в Бильбо, он не думает, что в ближайшее время будет тратить его на Торина Дубощита. Тот ясно дал понять, что его не интересует ничего, даже отдалённо напоминающего вежливое человеческое общение, а Бильбо... ну, вопреки расхожему мнению, Бильбо умеет притворяться и быть одним на сцене, а вне её – другим, спасибо большое. Просто ему не терпелось если не подружиться, то хотя бы... наладить взаимовыгодное сотрудничество. Он по-прежнему уверен, что Торин – потрясающий актёр, и считает, что в прошлую субботу они могли бы ещё много часов весело спорить о работе, да и о другом, если бы их не оборвало бесчувственное замечание Бильбо. Тогда ему показалось, что Торин был слишком резок, но ничего такого, что не смогли бы исправить извинения и более осторожный подход... Теперь же он был уверен, что «заносчивый болван» – это для него комплимент. Бильбо не сразу понимает, что за ним кто-то наблюдает: пообещав Прим позаботиться о себе, он вернулся к чтению сегодняшних репетиционных моментов, и, как ему кажется, этот маленький мальчик может стоять здесь часами, прижавшись к одной из занавесок у входа в гостиную. Бильбо поднимает взгляд, и тот, задыхаясь, отступает на шаг или два, но смотрит по-прежнему. – Привет, – осторожно говорит Бильбо, одаривая мальчика, как он надеется, доброй улыбкой. – Привет, – отвечает мальчик, большими тёмными глазами оценивая Бильбо с ног до головы, словно пытаясь что-то решить. – Э-э... Я Бильбо, – несколько неуверенно отвечает он – можно подумать, что, имея больше маленьких кузенов, племянников и племянниц, чем он может сосчитать, он будет меньше нервничать в окружении детей, но нет. – Я знаю. Мама ищет тебя. Бильбо смотрит на него, пытаясь осмыслить его слова, а также размышляя, не может ли он быть просто призраком из давно минувшей пьесы – у него ангельское личико и несколько непокорная копна почти чёрных волос, и он действительно появился из ниоткуда... Но тут в гостиную заходит Дис, а за ней ещё один мальчик, и всё становится гораздо яснее. – Вот ты где! – ругает она мальчишку, который, в свою очередь, не обращает на неё особого внимания, – Ты приставал к этому милому человеку? – Нет-нет, я нашёл его для тебя! – гордо восклицает мальчик в ту самую секунду, когда Бильбо начинает уверять её, что никакого приставания не было. – Ну вот, спасибо тебе, – говорит Дис своему сыну – скорее всего, её сыну – и ерошит его волосы, спрашивая: – Ты поздоровался? Внезапно застеснявшись, мальчик хватается за её руку и подходит ближе к ней, не сводя глаз с Бильбо. Теперь он находится под пристальным взглядом обоих детей, стоящих рядом с Дис, и чувствует себя немного неуверенно. – Бильбо, познакомься с моими сыновьями, – решает разбить лёд Дис, – этого маленького невежливого смутьяна зовут Кили, а это его старший брат, Фили. Им шесть и десять лет соответственно. Они отличаются друг от друга как день и ночь. Младший, Кили, очень похож на свою мать (и Торина, замечает Бильбо), а Фили – на своего отца, у которого, как полагает Бильбо, он берёт внушительную гриву золотистых волос и ореховые глаза. – Очень приятно познакомиться с вами обоими, – говорит он, – Я Бильбо. – Бильбо будет работать с вашим дядей над новой пьесой, – добавляет Дис, а затем с несколько нагловатой ухмылкой, припасённой специально для Бильбо, добавляет: – Мы все очень рады. – Что за пьеса, мама? – спрашивает Фили, не отрывая взгляда от Бильбо, как будто он какой-то особенно интересный экземпляр, которым можно любоваться только с безопасного расстояния. – «Сон в летнюю ночь». Это одна из пьес Шекспира, дорогой, ты ведь помнишь, да? – Да, – вздыхает Фили, и Бильбо не может не улыбнуться при мысли о том, что Дис учит своих маленьких мальчиков всему, что связано с влиятельными драматургами древности. – В общем, Торин немного опаздывает, – говорит она ему с заметным хмурым видом, которого не видят её сыновья, что наводит на мысль о том, что это не совпадение. – А, правда, он опаздывает? – Бильбо проверяет часы: – Я даже не заметил... ох, сильно опоздал, да. – Да, извини. Гэндальф тоже задержался с Балином из-за чего-то, так что... – Не беда, – говорит Бильбо, – у меня ещё целый день. – Ну, у остальных-то нет, – отвечает она несколько сварливо, но потом встряхивается, – не беспокойся ни о чём. Я прослежу, чтобы Торин скоро прибыл, а Гэндальф будет здесь через секунду. Так что извини за ожидание. – Опять же, не проблема. – Дядя Торин опять дуется? – задумчиво спрашивает Кили, хихикая, когда его мать задыхается в притворном ужасе. – Может быть, – соглашается она, – пойдем узнаем, хорошо? Ты можешь делать домашнее задание в моем кабинете, пойдём. – А здесь можно? – спрашивает Фили, – пожалуйста? – Мне тоже! – Кили плачет: – Бильбо может помочь. – Я уверена, что у Бильбо есть своя домашняя работа, милый, и ему не помешает тишина и покой – а вы, спорящие из-за математики, прямо противоположны этому. – Ну Маааам! – Вообще-то, я уже всё сделал, – говорит Бильбо, – я всё равно больше ничего не смогу один. Поэтому я с радостью просмотрю за ними. – Боже, нет, я не могу просить тебя... – начинает Дис, но её быстро прерывают слова Фили «Мама, пожалуйста!» и Кили «Мама, иди на работу!», сказанные с такой невероятной серьёзностью, что Бильбо разражается хохотом. – Иди, – кивает он, – какое-то время мы точно будем в порядке. Она хмурится, взвешивая варианты, затем поворачивается к своим мальчикам. – Ладно, вы сами по себе, ребята, – говорит она им очень серьёзным, но игривым тоном, который Бильбо не может не оценить, – сидите здесь, делайте домашние задания и ведите себя хорошо. Я пошлю кого-нибудь присмотреть за вами, но если никто не придёт и Бильбо придётся идти на работу, вы сразу же прибежите ко мне в кабинет, вы поняли? – Да! – восклицают оба в унисон. – Ну что ж, – подозрительно смотрит она на них, – никаких краж из барного холодильника! – Чёрт, а я как раз собирался взять содовую, – говорит Бильбо, что вызывает еще большее хихиканье мальчиков и ухмылку Дис с явным оттенком благодарности. – За ними скоро вернётся кто-нибудь, тебе не нужно... – Со мной всё будет в порядке, правда, – заверяет её Бильбо, и она на мгновение замирает, словно склонная сомневаться, но потом вздыхает, пожимает плечами и, благодарно кивнув напоследок, уходит. Дети усаживаются за стол рядом с Бильбо, оба послушно открывают свои школьные сумки, достают тетради и разноцветные карандаши и приступают к выполнению домашнего задания, хотя время от времени с опаской поглядывают в сторону Бильбо. Вскоре Кили наклоняется, чтобы что-то шепнуть Фили, на что тот отвечает «Не знаю!», и тогда, похоже, приходит какое-то единодушное решение, потому что Кили встаёт и почти торжественно несёт Бильбо то, что оказывается очень весёлым учебником по математике для первого класса, и невероятно вежливо спрашивает: – Не могли бы вы помочь мне, мистер? Так Бильбо объясняет шестилетнему мальчику вычитание на примере овощей и фруктов, что, конечно, не входит в его служебные обязанности, но всё же это прекрасный способ убить время в ожидании появления коллеги. Вскоре к ним присоединяется Фили, бормочущий над учебником английского, и другие люди – они приходят и уходят, с энтузиазмом приветствуя мальчиков, и Бильбо в том числе. Бомбур, всегда весёлый актёр и по совместительству бармен, наливает им лимонад, а художник по костюмам Дори угощает конфетами, поздравляя их с несомненно трудной работой. Бофур вовлекает их в короткую игру в прятки, пока Бильбо отвечает на звонок, а Двалин, несколько угрожающий главный рабочий сцены, превращается в карусель, легко раскачивая на татуированных мускулистых руках обоих мальчиков, пока они не завизжат. Они – семья, если не по крови, то по узам, и Бильбо восхищается и завидует им в равной степени. Конечно, они добры к нему, он не может пожаловаться, но в тот день, наблюдая, как мальчики Дис сидят на барных стульях выше их самих, сосут леденцы и рассказывают всем, кто готов слушать, о путешесткиях, которые они недавно совершили, он не может не чувствовать себя незваным гостем, простым наблюдателем. ...Торин прибывает с опозданием на полтора часа, и Бильбо даже не обратил бы внимания на время, если бы не Дис, энергично комментирующая это. Торин выглядит готовым откусить ей голову и переносит её ругань с сжатой челюстью, что говорит скорее о раздражении, чем о терпении. Бильбо не удосуживается поприветствовать его, а Торин не удосуживается признать его присутствие, лишь мимоходом извиняясь перед Гэндальфом и то, потому что Дис, вероятно, заставляет его... Но тут в зал снова входят два маленьких мальчика и, едва завидев дядю, бросаются к нему, и Бильбо кажется, что он даже не может уловить перемену, которая так заметно проскальзывает в лице Торина, но тем не менее у него получается. Он подхватывает их обоих – не без труда – и смеётся, когда они начинают говорить одновременно, полностью посвящая им свое внимание, а Бильбо смотрит. Он ничего не может с собой поделать – Торин словно превратился в совершенно другого человека. – Я не дулся! – Торин бросает взгляд в его сторону, улыбка исчезает, и Бильбо опускает взгляд, чувствуя себя немного виноватым за то, что испортил момент, который не должен был быть испорчен, но это неважно. Теперь он понимает. Его подозрения подтверждаются, когда мальчикам разрешают присутствовать при чтении: они возбужденно скачут вокруг Торина и Гэндальфа, но послушно усаживаются, когда режиссёр призывает их к тишине, а Торина и Бильбо – к работе. Бок о бок с матерью они с любопытством наблюдают за происходящим, широко раскрыв глаза и не произнося ни слова, и Бильбо это нравится, потому что он видит то, чего раньше не замечал – Торин старается изо всех сил. Он кажется намного более спокойным, разыгрывая всё это перед племянниками, раскрывая в своём персонаже ту искру, которая, как Бильбо знает, была в нём всё это время, но не могла появиться просто так. Дело в том, что в тот день, впервые работая вместе с партнером по сцене, пусть даже для того, чтобы рассмешить двух маленьких мальчиков, Бильбо понимает, что даже Торин Дубощит не полностью сделан из камня. Каким бы неприступным, враждебным и необщительным он ни хотел казаться, никто, кто вот так, с любовью и удивлением, смотрит на детей, кто начинает заметно веселиться на сцене только потому, что в зале находится его семья, не может быть совершенно ужасным человеком. Абсолютно случайно Бильбо, возможно, только что узнал самый охраняемый секрет Торина, и он собирается им воспользоваться.