***
Новосибирск вскакивает, стараясь привести дыхание в порядок, и осматривается. Он лежит на мягкой кровати, вокруг не снег, а знакомые обои и рисунки, которые он рисовал сам... Это был всего лишь кошмар? Выровняв дыхание, Сибиряков прислушивается к тому, что происходит в квартире. Слышит тихий звук телевизора — Тумов и Иртышский сейчас не спят. Коля аккуратно встаёт с кровати и идёт в комнату к старшим. Максим и Матвей лежат вместе в спальне. На фоне играет телевизор. Приятный полумрак. Лишь на душе как-то неспокойно, тревожно, но непонятно, почему. На стене сменяют друг друга цветные пляшущие пятна. Тихий звук с лёгкими помехами доносится до ушей. Краем уха Максим слышит скрип половиц. В комнату заходит Коля. Весь растрёпанный, зашуганный, неуверенный. Матвей, конечно же, замечает его и немного отодвигается, оставляя пространство между собой и Максимом для встревоженного ребёнка. Про себя Иртышский фыркнул: ребёнка, как же… ребёнок перерос Тумова уже на целую голову, занял места на всех возможных олимпиадах, почти жил в лаборатории и разве что ещё не написал диссертацию на Нобелевскую премию. Коля лёг между ними на кровать, положив голову на плечо Томска. Омск же остался на месте, всё так же смотря на переменчивый калейдоскоп картинок. Матвей аккуратно укладывает свою руку на плечо Коленьки, взволновано осматривая его. Сибиряков бледен, чем-то встревожен. У Тумова нет сил на это смотреть. Он мягко касается губами его затылка, немного растрепав и так непослушные волосы. — Что случилось, дофаминчик мой? Коля заметно напрягся, чуть ли не сжался в чужих объятьях, готовый уменьшиться до состояния атома. Объяснить взрослому причину своего состояния он вряд ли способен. — Я… Максим шикает на них, отзеркаливая злобный взгляд Матвея. Кивнул в сторону телевизора, обращая внимание на происходящее на экране. Яркая картинка на секунду сменяется на чёрную, а после диктор оповещает о речи президента СССР. Дорогие соотечественники! Сограждане! В силу сложившейся ситуации с образованием Содружества Независимых Государств я прекращаю свою деятельность на посту Президента СССР. Принимаю это решение по принципиальным соображениям. Я твердо выступал за самостоятельность, независимость народов, за суверенитет республик. Но одновременно и за сохранение союзного государства, целостности страны. События пошли по другому пути. Возобладала линия на расчленение страны и разъединение государства, с чем я не могу согласиться… Союза Советских Социалистических Республик Больше Нет. Тревога. Вот, что захватило Колю в первую же секунду. Сибиряков тут же потянулся за пультом на прикроватной тумбочке Матвея, чтобы переключить канал, сделать вид, что всё в порядке. Но дрожащей рукой задевает стакан с водой. Тот падает, разбиваясь вдребезги. Всё это происходит за долю секунды, и Тумов едва успевает перехватить ребёнка, чтобы он и сам не упал на пол прямиком на битое стекло. — Детское время кончилось, Коль, — Томск гладит его по растрёпанным волосам, успокаивая. Грозно смотрит на Максима, намекая, что в комнате должен быть порядок. Аккуратно встаёт с кровати, всовывая ноги в тапочки. Помогает Коленьке перешагнуть через стекло. В детской совсем темно и прохладно. Тумов подходит к окну, плотнее закрывая форточку. Сибиряков залезает под одеяло, лишь носом из-под него высовываясь. Матвей присаживается рядышком, мягко улыбаясь. — Ну, как ты? — Что-то изменилось в нехорошую сторону, да? Люди снова натворили дел, а плохо будет нам? Я не хочу, чтобы было, как в революцию, не хочу. Максиму опять будет плохо. И другим тоже. — Тише-тише, дофаминчик мой. Не знаю, что там они все натворили, но не думаю, что нам всем будет плохо. Да и к тому же, ты ведь наша маленькая столица. С тобой нам точно ничего не грозит, спи.***
Максим собирает в руку стеклянные осколки. Пальцы уже испещрены совсем маленькими порезами, которых он даже не замечает. Осколок побольше, осколок поменьше… Как-то символично всё это выходит: стакан — страна, осколки — республики. А чем тогда являлась вода в этом стакане? Волей народа? Свободой? Что-то разбилось, развалилось, что-то выплеснулось, вышло наружу. Испарится ли оно так же, как вода? Или это просто уберут, сотрут со страниц, как жидкость с пола? Где теперь во всём этом стекле они — неясно. Иртышский, как, наверное, и всякий немолодой город, осознавал, что что-то не так. Последний десяток лет его состояние становилось всё отвратительнее. Экологическая ситуация ухудшалась, уровень криминала рос. Правда, тогда он не думал, что за этим могло стоять нечто большее. Стараясь не рассыпать ничего, Омск движется к кухне, чтобы всё выбросить и взять тряпку. В тот момент, когда он старательно вытирал линолеум, в комнату вернулся Томск. И дальше рутина продолжилась в тишине. Пока Максим полоскал тряпку, чтобы вернуть её на место, Матвей уже лёг. В комнату Омск принёс другой стакан с водой, и тоже лёг в кровать со своей стороны. Минут пять они лежали в тишине, не в силах сомкнуть глаз. — Максюш? — Поворачиваясь, зовёт Тумов. — М? — Вместе с ответом Иртышский тоже поворачивается. Они оказываются лицом к лицу. В темноте ничего не видно, глаза ещё не привыкли к малому количеству света. — Как думаешь, что будет дальше? — Не знаю, — грубо бросает Омск и отворачивается. — Что будет, то и будет. Теперь лишь время покажет, чего им ожидать.***
Поднимаясь по ступенькам, Дугар видит уже знакомую лестничную клетку и обшарпанную, едва держащуюся, дверь тёмно-коричного оттенка. Ботинок пинает очередной мусор, скопившийся на полу. Дугар достаёт ключи и открывает замок, проходя внутрь квартиры. В нос ударяет запах сигарет и каких-то приторно сладких, аж тошно, духов. Но Иркутск был тут не раз и к этой смеси вполне смог притерпеться. Он закрывает дверь и смотрит в коридор, пытаясь рассмотреть хозяина квартиры. Красноярск в тёмной, аляпистой рубашке, что спала с одного плеча, наблюдает за потоком людишек снизу, впуская в лёгкие едкий дым, что хоть как-то помогает справиться с ситуацией и прояснить мозги. Руслан выдыхает и опускает голову вниз, смотря на проезжающие машины и редких пешеходов. Зелёные глаза устало бегают по земле, пытаясь разглядеть знакомый и столь ожидаемый силуэт среди прохожих на тротуаре. Парень закидывает голову и выдыхает дым, слыша уже привычный щелчок открытия двери. Красноярск встаёт с места и прикрывает балкон, оставляя лёгкий сквозняк гулять по комнате, а сам идёт на звук, встречать друга. Дугар снимает ботинки и смотрит вверх, наблюдая за ехидными зелёными глазами, что сейчас направлены на него. Смеются, издеваются, но искренне рады его приходу. Руслан улыбается и падает на распрямляющегося друга, пытаясь обнять его и сомкнуть руки за спиной, но получается довольно плохо, и Енисейский просто повис на Дугаре, держащем его. Ангарский осторожно ставит его на пол, выходя из объятий, и проходит на кухню за хозяином квартиры. Руслан становится рядом с гарнитуром и смотрит на гостя, усевшегося за стол недалеко от него, и говорит: — Поезд взорвался, пока ехал, или резко электричество отключилось? — Всё в порядке и с поездом, и с электричеством, можешь не беспокоиться. — Спокойно отвечает Иркутск, слегка смеясь над фразой Руслана. — Даже ограбить или избить не пытались ни разу, вот это везение. Ты сам как, всё в порядке было? Руслан прищуривается, и сладким, тягучим, как карамель, голосом отвечает: — Хах, малыш у нас в наркодилеры подался, под присмотром папочки штучки нехорошие варит, аж мерзко с него, а ещё карга снизу всё доёбывается, и Матвей заебал раньше срока всё напоминать, я будто обещания не выполняю, тц... Дугар слегка приподнимает бровь и смотрит в глаза напротив: — Серьёзно? Да ну, не верю. Матвей, кажется, всегда против таких вещей был, а тут чтобы «любимый сынок»… — отвечает Ангарский, ставя пальцы в форму кавычек. — Да, ещё говоря, что он и белую «столицу» в это дело подтягивает, и мелким водку из своих погребов подсовывает, и к Кириллу везёт, с собой бы хоть, долбоёб, справился, а то другим помогает, сюсюкается, а сам псих недоделанный... Иркутск недовольно цокает и отвечает Красноярску: — Он пугает меня всё больше и больше... Надо будет пореже с ним контактировать, а то вдруг он и органы тоже продаёт на чёрном рынке… А Руслан на фразу лишь улыбается хитро, и продолжает говорить: — Хах, тогда и товары от тебя только мне идти будут, или же «братья» что-то да берут, не отказываются, а то от них новостей уж никаких не слышится, вымерли будто. — Надеюсь, что нет... Хотя знаешь, если я вдруг неожиданно пропаду, то я буду не против, если весь товар будешь забирать именно ты. А время за разговором всё летит и летит, сменяя секунды минутами, а минуты часами... Ночь проходит, на востоке встаёт солнце и розовеет небо, Дугар поднимается из-за стола и осматривает своего возлюбленного. Всматривается в родные кислотно-зелёные омуты, пробегается взглядом по короткой причёске цвета крови, и подходит к Руслану. Осторожно останавливается напротив столь давно знакомого, но всё ещё прекрасного парня напротив. Енисейский наблюдает за действиями Ангарского и осторожно делает шаг к нему, после чего приподнимается и прикасается губами к губам напротив, слегка улыбаясь полученному ответу, прижимаясь все ближе и ближе, не желая отступать. Дугар осторожно отталкивает своего возлюбленного и берёт его ладони в свои, согревая вечно прохладные кисти, и вновь всматриваясь в глаза. — Ты скоро вернёшься? Тихий голос неожиданно режет тишину, Ангарский моргает, пытаясь сконцентрироваться на вопросе. — Да, наверное, так же через неделю где-то... Руслан вырывает ладони и продолжает смотреть на Дугара. Неделя для него была томительна, а зная Иркутск с его приездами «как смогу» и «если время будет», так и вовсе весь месяц без него. Даже учитывая, что в детстве те виделись куда реже, боль от разлуки не становилась меньше сейчас. — Не волнуйся, я постараюсь приехать чуть раньше. Ещё одно обещание. Если он сдержит хоть одно и приедет через неделю, то это уже можно будет считать вечным счастьем. Руслан отходит от него на пару шагов и осматривает, пытается запомнить каждую черту до следующей встречи. — Ладно, иди уже… Слова вновь нарушают приятную тишину, и Дугар поворачивается к выходу, проходя к двери. Обувшись, Ангарский вновь смотрит на Красноярск, что стоит в той же позе, что и несколько часов назад, когда встречал его. — Пока. Дугар распрямляется и смотрит в глаза Руслана. — Сказал же, иди уже. Иркутск открывает дверь и выходит, оставляя хозяина квартиры одного. Закрыв за ним дверь, Руслан тяжело вздыхает. Опять. Опять ему придётся ждать. Опять придётся находиться одному в душащем одиночестве, когда мысли не дают вздохнуть, а мозг заботливо подсовывает воспоминания трёхсотлетней давности о холодной и мрачной тайге. Руслан вырос, повзрослел, несколько раз пережил своих старых знакомых и успел забыть большинство из них, но его страх всё еще следовал за ним, выжидая, когда Енисейский останется один, чтобы окунуть в омут отчаяния с головой. Даже нынешняя ситуация в стране его не пугала – пусть люди делают, что хотят, к нему это никак не относится. Вернее, в это хотелось верить. Хотелось верить и забыть о пачке документов, которые, по-хорошему, было бы неплохо заполнить и отдать, а на деле, Красноярск проверил их один раз и забыл в дальнем ящике стола, не нервируя себя лишний раз. Недовольно пробормотав, Руслан разворачивается на сто восемьдесят градусов и уже делает несколько шагов к балкону, попутно доставая из кармана зажигалку, как слышит трель дверного звонка. На этот раз громко выругавшись, за два шага в обратном направлении преодолевает расстояние до двери и, не предупреждая, с размаха открывает дверь. К удивлению, за ней стоит слегка испуганный Коля, которому чуть не заехали дверью по носу. Факт его нахождения тут заставляет Руслана приподнять одну бровь. — Ты как зашёл? — Не здороваясь, спрашивает он и, едко улыбнувшись в своей привычной манере, отодвигается от прохода, кивком головы заманивая Новосибирск к себе. Тот в ответ недовольно поджимает губы, но всё-таки проходит, держа в руке сумку с неизвестным содержимым, отвечает: — Мне повезло. Твой сосед выходил из подъезда, когда я был рядом. Он придержал мне дверь. Ставит сумку на ближайший стол и продолжает. — Извиняюсь, что без предупреждения, но до тебя не достучаться по-другому никак, — на этих словах Руслан многозначительно закатывает глаза и издаёт неопределённый, недовольный звук, подозрительно похожий на «Сука, началось». Уже собирается начать что-то говорить, как вдруг его прерывает Новосибирск. — Я проездом, ненадолго. Мне нужны документы, которые я передал тебе несколько недель назад. Ты их заполнил? На секунду Руслан отворачивается, закусив губу, тихо матерится, и вдруг закидывает одну руку на шею Коле, заставляя того слегка наклониться. — Ну малыш, чего ж ты так, даже не пообщаемся с тобой? — Сладко тянет Енисейский и ожидает ответа. Сибиряков не заставляет его ждать. — О чём нам с тобой говорить? Ты же… — Его прерывают, громко фыркнув. — Коля-а, да хоть о погоде. Ну, чего ты как не родной? Коля напрягается и спрашивает ещё раз. В голосе слышатся стальные нотки. — Так ты заполнил документы? В ответ Руслан поджимает губы, недовольно закатывает глаза и вдруг отворачивается от Коли, резко переводя взгляд в сторону выхода с кухни. Ещё один гость.***
Небо было затянуто розовыми облаками рассвета. Подтянувшись на водоходной трубе, которая протягивалась по всей высоте дома, Никита закинул ногу и забрался на родной второй этаж в окно своей комнаты. Перед уходом он специально оставил окно чуть приоткрытым и поэтому без труда смог попасть внутрь. Парень часто так делал — проходить через дверь и привлекать внимание Руслана не очень хотелось. Тем более, мало ли чем он там занимается... Был уже один случай. Ноги и руки после таких трюков были полностью ободраны, ладони саднило, а из-за очередной драки сильно болело лицо. В комнате было довольно холодно из-за того, что парень не ночевал дома уже несколько дней подряд. Никита захлопнул окно, тяжело дыша, и прислушался. За тонкой, как картонка, стенкой были какие-то тихие разговоры, в которых парень узнал голоса Руслана и Дугара. — Черт, если там Дугар, можно было и через дверь зайти, — пробормотал младший Енисейский и шмыгнул носом, нервно ища по комнате шкафчик с аптечкой. — Давно его не видел… Аптечки в комнате, к сожалению, не оказалось. Никита минут двадцать обыскивал все полки в шкафу, но заветной коробки там не было. Значит, она была на кухне... Придётся выйти из комнаты. Парень попытался спрятать руки и лицо в ткани толстовки и прошмыгнул наружу. К его удивлению, Дугара там уже не было. Он или уже ушёл, или Никите вообще послышался его голос, но с Русланом на кухне стоял незнакомый человек. Он выглядел младше Руслана, но был гораздо выше. — Так ты заполнил документы? — С напряжением спрашивает тот парень у Руслана. В голосе проскальзывает явное недовольство, а Руслан лишь закатывает глаза, показывая всем видом свою скуку. Никита замер в коридоре от неожиданности, и оба тут же его заметили, резко замолчав. — Эм.... Я за аптечкой, — быстро протараторил младший Енисейский, быстрыми мелкими шагами пробираясь к кухонному шкафчику и забирая, наконец, то, что ему нужно. — Я не знал, что у тебя есть сын, — слышит Никита уже сзади, захлопывая дверь в свою комнату. — А я вроде и не пускал тебя в свою личную жизнь для того, чтобы знать такие подробности, малыш, — Руслан начинает флиртовать, слышится легкий шлепок и возмущенный возглас того парня. Никита сидел в комнате на хлипкой кровати, обрабатывая все ранения, и скривился в лице, слыша всё это. Опять. Опять отец продолжает это всё: флирт с каждым встречным, уделение всем внимания... Но только не сыну. Никита давным-давно успел к этому всему привыкнуть и смириться... Но всё равно было больно в душе от всей этой несправедливости. Почему у Серёжи такой хороший отец? Несмотря на тяжелое время, всё самое лучшее детям, и внимание старается уделять. А Руслан забывал о существовании Никиты даже раньше, в советское время. Минут через пять дверь резко скрипнула, отчего парень вздрагивает, чуть не роняя пачку пластырей. — Где ты ночевал три дня подряд? — Спрашивает с ходу Руслан и закуривает сигарету прямо в комнате, изображая на лице полное безразличие. — Не дома, логично же, — огрызается Никита. — Странно даже слышать это от тебя, я думал, ты и не заметил моего отсутствия. — Ну, я же не совсем слепой. Никита молчит, в пустой тишине звучит лишь упаковка от пластыря, которым парень заклеил глубокую царапину. — Без разницы, где я ночевал. У тебя же есть дела поважнее, чем я, правда? Секс, бухло, наркотики. Приходят какие-то люди — ты с ними тут же флиртовать начинаешь! Тебе мимолетные знакомства важнее меня, — голос Никиты был повышен, но начинал дрожать, парень чувствовал, что в глазах быстро набирается неконтролируемая влага. — Ой, вот только не начинай всё это, блять. Ты уже взрослый парень и прекрасно можешь со всем сам справиться, но решил своими исчезновениями попривлекать моё внимание, а после поустраивать истерики, — Руслан закатывает глаза и тушит сигарету об дверной косяк. — Очень тупо, кстати. — Истерики? — Парень отложил аптечку в сторону, вставая на ноги. — Да ты просто... Ты просто чёрствая, самовлюбленная мразь, ясно? Которая вообще не умеет любить и волнуется лишь о себе. Не надо сейчас этого наигранного беспокойства, я раньше и подольше пропадал, когда ты на полу валялся под наркотой. Мерзко просто от всего этого вообще, от тебя, от этой квартиры, от твоих любовников, которые каждый раз сюда приходят! Глаза Руслана блеснули гневом. Мышцы напряглись, и он встал ровно, больше не опираясь не стену. — Не смей повышать на меня голос, не дорос ещё, сопляк. Если что-то не нравится, можешь просто собрать шмотки и свалить отсюда. Я тебя не держу. — А оно и видно, — парень вытер рукавом текущие по щекам слёзы и стал запихивать в рюкзак единственную запасную толстовку, которая у него была. — Ты меня здесь больше не увидишь, можешь не беспокоиться. — Ну, и куда ты пойдешь? — Туда же, где и ночевал, — уже через пару секунд Никита забрасывает рюкзак на спину и направляется к двери. По голосу Руслана вообще непонятно, что он чувствует — парень слышит лишь высокомерное безразличие. — Если не хочешь уделять мне внимание, это будут делать другие. И к этому всему Никита уж точно не собирается возвращаться. Норильск уходит из дома с напряжёнными плечами, слезами на глазах и обидой в душе. Старший Енисейский ему не препятствует. Провожая сына холодным взглядом кислотных глаз, Руслан щурится, слыша хлопок входной двери и видя, как спина Никиты исчезает за ней. В квартире снова до безумия тихо, если замереть, можно услышать порывы ветра за окном, разговоры соседей и гудение холодильника. И мысли. Мысли опять возвращаются в черепную коробку Красноярска, выламывая двери и стены, выстроенные приятным разговором с Дугаром, менее приятным с Колей и отвратной руганью с Никитой. Непроизвольно стукнув рукой по стене, Руслан жмурится и вздыхает. Ему никогда не хотелось становиться родителем. Ему жизненно необходима свобода, а с ребёнком её не дождешься. Внимание приходится уделять не только себе, но и тому маленькому человеку, которого Красноярску спихнули. Не понятно ещё и как говорить с ним. Поэтому Руслан выбрал самый лучший вариант воспитания сына — почти полное его игнорирование. Почти, потому что иногда Никита всё-таки ночевал дома и пересекался с названным отцом. Но вообще-то, Норильск — город из его края. А значит, какими бы их отношения ни были, он не смеет ему указывать и тем более, срываться на него. Громко матерясь, Руслан проходит на кухню и наконец выкидывает смятую сигарету в пепельницу. Несколько секунд глазеет на небо и резко разворачивается, уходя в свою комнату. Ему нужно съездить к одному хорошему мальчику, чья область не так давно перестала быть частью Красноярского края. И, нет, конечно, Руслана это не задело. Ему, вообще-то, всё равно. Только теперь придётся смотаться к нему, ибо часть бумажек, врученных ему Колей, требовала росписи центра новой области. Лишняя возня и ебля его мозгов. Прикинув, сколько времени займёт интереснейшая поездка до Абакана, Руслан шустро скидал в сумку вещи первой необходимости (несколько пачек сигарет в частности) и документы. Он даже постарался сложить бумажки более-менее аккуратно, чтобы Новосибирск не ебал ему мозги лишний раз своим: «Руслан, почему всё мятое?», «Красноярск, так сложно было обращаться с важными документами аккуратно?», «Почему ты так безответственно относишься к работе?». Слыша это, Руслан боролся с непреодолимым желанием послать Колю и наконец-то донести до него мысль, что эти бумажки ему неинтересны. В особо острые моменты хотелось не только послать, но и ударить. На удивление, Красноярск почти успешно сдерживал такие порывы, конечно, иногда из-за этого оставались вмятины на ближайших к кулаку Руслана стенах, но лучше так, чем сломанный нос одного молодого, относительно других, города. Заперев квартиру на два оборота ключей, Руслан выходит из своей многоэтажки и двигается в аэропорт, стараясь обходить всех людей...