Бриошь

      Стоять под навесом было неплохо, даже приятно. Он оставался сухим, пока в свой двадцатиминутный перерыв зажимал сигарету между губ и курил, выдыхая в затянутое небо бледный дым.       Лондон сквозь тяжёлые облака смотрел за жителями.       Дождь был многогранен. Он не просто падал с неба, он валил, хлестал, лил, стекал по фасадам зданий, струился по мостовым, превращая город в одно гигантское зеркало, отражающее серые небеса.       Суета, вечная спутница Лондона, в дождь обретала новый ритм. Она замедлилась, но не затихла. Парасоли, словно грибы после дождя, распустились на улицах, образуя плотный цветной лес. Люди, спешащие по своим делам, становились частью этого леса, их лица скрывались под цветными куполами, оставался лишь взгляд, пронзительный и решительный.       Автобусы, проезжая по мокрым улицам, оставляли за собой водяные шлейфы, обливающие торопившихся прохожих. Их гул смешивался с мерным стуком капель, ударяющих о мостовую.       В кафе за стеклянными витринами загорались огоньки. Люди, укрывшись от непогоды, пили горячий чай, смотрели на улицу, наблюдали за потоком прохожих, за мокрыми, вымытыми улицами.       А он курил, сжимая и разжимая левую ладонь, которая иногда начинала трястись, но когда кровь приливала к конечности — становилось немного легче, его отпускало.       Драко выдохнул последнюю затяжку и медленно, вкручивающими движениями затушил окурок об облезлое железное мусорное ведро, оно немного покачнулось.       Дождь продолжал стучать по трубам, а ему нравилось, этот монотонный звук приглушал остальное: шум машин, визжание детей, бесконечные разговоры, доносившиеся из кофейни.       Не то чтобы Драко вообще не устраивало его положение дел, нет. Он получал небольшие отчисления (наверняка из своих же денег, которые министерство конфисковало полностью), имел работу, и заработка хватало на съём однокомнатной студии в нескольких шагах от кофейни, а остальное Малфой предпочитал спускать на дешёвый эндорфин — сигареты, иногда, если его выходной совпадал с выходным Шона, алкоголь и некоторое количество дури. Он посещал зал, ему хватало на самый дешёвый абонемент без тренера в Сохо. Понедельник, среда, пятница — в эти дни Малфой истязал себя упражнениями до тех пор, пока тело не начинало трястись.       Но если быть честным, то его абсолютно не устраивало всё то, что с ним произошло.       Он был наследником почитаемого рода до начала войны, а после — стал официантом в маггловском кафе, где в основном сидели копирайтеры с массивными ноутбуками.       У него ничего не осталось: ни фамилии, ни поместий, ни денег, ни друзей. Драко остался один, потому что сделал неправильный, как считали все, выбор.       Раньше, заканчивая седьмой курс, он думал, что у него вовсе и не было выбора. Но когда Грейнджер так чётко ударила в живот своими словами, Драко понял — выбор был всегда, он просто струсил. Но могли бы его винить настолько сильно люди, которых даже не касалась война?       Размышления из разряда «а что если?» закончились в две тысячи третьем, когда силы оправдываться кончились. Этого «если» у него и не было, существовала только эта кофейня и он, медленно, но статично идущий в неизвестное будущее. Драко не знал, что будет через год, а что — через несколько месяцев. У него не было маггловского образования, а подделать документы оказалось сложно. Малфой, если бы не имел паспорта, скитался бы по улицам.       Но Минерва Макгонагалл была святой женщиной.       — Мистер Малфой, — её голос спокойный и размеренный, как у его матери. — Ваше положение было затруднительным в Хогвартсе.       — О, я рад, что вы это заметили, — съязвил Малфой, так и не притронувшись к кружке с дымящимся чаем.       — Возьмите, — вдруг она положила на стол крафтовый пакет и придвинула к Драко. — Это вам поможет.       — Мне ничего не нужно, — ощетинился Малфой, вставая с кресла.       — И куда вы пойдёте, Драко? После Хогвартса? — вдруг заговорил портрет Дамблдора, и Драко замер.       — Упрямый мальчишка, — с выраженным недовольством сказал портрет Северуса.       Этих денег хватило, чтобы три недели снимать комнату в хостеле, в которой он только спал: в остальное время он ходил по улицам, заглядывая в каждое здание, откликаясь на все объявления о работе.       Через неделю скитаний и самоуничтожения Малфою действительно повезло найти работу.       В кафе во второй день стажировки он познакомился с Шоном — наивным парнем, что был ростом с Поттера и при этом отдалённо напоминал Уизли: умопомрачительное комбо, которое раздражало только в начале. Шон был с нордской внешностью: длинный нос с горбинкой, покрытый веснушками, пухловатые красные щёки и голубые глаза, контрастирующие с его рыжими волосами, которые Шон собирал в низкий хвост, обнажая выбритые виски. У Шона были острые черты лица, узкая шея и жилистое, сухое тело.       Он работал бариста. Завидев нового официанта, Шон заварил Малфою приветственное латте. Это было лучшее, что он пил за последние два месяца.       — Я Шон, — сказал парень весёлым голосом, вежливо протянув руку.       — Драко, — сухо ответил Малфой, опуская глаза в чашку.       — О, тебе однозначно надо выпустить пар, Драко, — насмешливо сказал он и постучал ладонью Драко по плечу. — Мне как раз не с кем ходить в зал.       — Ты видишь меня впервые, — осадил Малфой.       — Это не отменяет того, что ты хороший парень, Драко! — рассмеялся Шон низким голосом, ударяя Драко по плечу ладонью. Тогда Малфой понял, что у него есть шанс на спасение.       Продолжая жить в хостеле, Малфой усердно работал: он взял только один выходной за две недели и весь день этот проспал. Он проснулся ночью, когда услышал, как его сосед хорошо дерёт женщину-уборщицу на соседней кровати. Они догадались занавесить постель, но закрыть рты — нет.       Работая в кафе, как стажёр, Малфой жил с ещё тремя мужчинами в одной комнате. Это был его самый ужасный опыт в жизни: Малфой отмывался от такого ещё неделю, ощущая на коже неприятный слой грязи.       Он в тот июньский день демонстративно ушёл, до утра проходив по улицам маггловского Лондона в компании виски. Отрезвляющее заклинание сработало отлично. На работу он вышел свежим и получил много чаевых: Драко усвоил несколько простых правил от Шона. Первое заключалось в том, что перед женщинами стоило говорить низким голосом и смотреть им в глаза. Второе, что нужно было делать комплименты посетителям и выглядеть при этом уверенно. Третье же гласило, что Драко был обязан поддерживать разговор на любую тему и смеяться даже с неудачных шуток.       Но было выведено ещё одно. Использование легилименции не вредило магглам в малых дозах.       У него не было времени, чтобы думать о своей ничтожности, всё это Драко переварил ещё в Хогвартсе и в первые несколько дней проживания в маггловском Лондоне.       Его изначально сильно злило то, что у магглов было много странных вещей: телевизоры, карты (ему понадобилось два месяца, чтобы всё-таки ей обзавестись), терминалы, ноутбуки.       Драко уверил Шона, что он рос в религиозном интернате, где после работал, и ничего такого у него не было.       Шон помог ему разобраться в телефоне, завести карту, создать эмейл и научил самым базовым маггловским вещам.       Но, конечно, Драко никогда не использовал утюг для глажки вещей или тряпку, чтобы протереть туфли. После первой выплаты по магической безработице он купил в Косом Переулке книгу с бытовыми заклинаниями и убрал утюг с тряпкой подальше.       Если в магическом мире Драко сталкивался с дискредитацией, то в маггловском на него было всем всё равно. Посетители быстро ели, бросали пару центов и уходили, явно занятые чем-то сверхважным.       Драко старательно отрабатывал свою смену и возвращался в вонючий хостел, чтобы принять горячий душ и поспать.       И во сне приходила она, всегда разная.       Драко наутро делал несколько подходов отжиманий и подтягиваний до того момента, пока не оставалось сил злиться.       И шёл на работу.       К концу пятой недели работы в кафе Шон расстался с девушкой, и тогда Драко впервые попробовал наркотики у него в квартире. После этого его рвало ещё час.       Но эти ощущения помогли избавиться от ненависти к себе на целых четыре часа. Лежать обдолбанным на полу, хихикая с гейских шуток Шона, Драко было по нраву, потому что он действительно думал, что дальше этой комнаты мира не существовало.       На следующий день Шон заварил для Драко мятный чай и на салфетке написал: «Я думаю, наши отношения вышли на новый уровень. Давай съедемся?»       Его глупая улыбка отложилась на подкорке сознания.       Тогда он начал снимать с Шоном дом. Драко Малфой жил с магглом, и его это устраивало.       Утром Драко ждало хорошее кофе, каждый день разное, иногда очень интересное, и это давало немного сил. А каждую пятницу они, возвращаясь с тренировки, брали большой круг пеперони и съедали её, просматривая малобюджетные ситкомы.       В семь лет магглы для Драко были пугающими. Отец рассказывал о них, представлял людей как неотёсанных кроманьонцев, которые только и мечтали украсть магию.       Но Шон ничего не хотел красть, он даже не знал, что магия существовала. Магия не ушла от Драко даже после того, как он с Шоном выпил нефильтрованное пиво из одного стакана.       В двадцать пять магглы для Драко были вполне приятными ребятами.       Сколько бы Малфой ни собирал себя по частям, осознание накатывало вечерами, когда в комнате было так тихо, что закладывало уши. Они снимали небольшой одноэтажный дом на окраине, потому что Шон любил уединение, а Драко был не против.       Дом стоял на краю тихой улицы, утопая в зелени старых клёнов. Одноэтажный, с покатой крышей, покрытой черепицей цвета тёмного шоколада. Оконные рамы, выкрашенные в молочный цвет, сияли на солнце.       Две высокие сосны стали основой для качелей, которые установили прошлые хозяева. Драко и Шон сидели на них вечером и пили пиво. Малфой рассказывал про детство, школу и, конечно, про неё.       Внутри, за деревянной дверью, пахло кофе и сигаретами. Камин с высокой трубой, украшенный вечнозелёными ветвями и свечами, излучал тепло, Шон любил садиться перед огнём и петь, беря в руки гитару, покрытую толстым слоем разных наклеек.       — Будь бы я женщиной, то обязательно клюнул, — хрипло посмеялся Малфой, опускаясь рядом.       Стены были украшены картинами, нарисованными рукой бывшей Шона, художницы с неповторимым стилем, в который она вкладывала всю свою душу. Шон забрал их из прошлой квартиры и повесил везде, где только смог.       Даже на кухне, где они вместе завтракали, а после садились в старый красный жук Шона, чтобы добраться до кофейни.       Драко был благодарен ему. Шон, сам того не понимая, схватил Малфоя за волосы и начал тянуть из вонючего, затянутого тиной болота с такой силой, что это помогло.       Но всё-таки Драко не мог смириться. В моменты, когда начинались сумерки, его голова действовала против него.       Будущее Малфоя было таким расплывчатым и неточным, что ему хотелось рвать на себе волосы.       Рано или поздно Шон уйдёт из кофейни или, может, обзаведётся девушкой и уедет в другой город.       И Малфою придётся строить себя снова. Но ничего, он научился это делать после Грейнджер и войны.       Драко ненавидел спать. Его сны в основном - жестокие события, от которых было невозможно убежать. В стенах поместья было так много боли и убийств, что это догоняло его даже спустя три года.       Когда-то он не спас её, когда Грейнджер так нуждалась в этом, но его чёрствая отстранённость на самом деле была просто очередной попыткой выжить.       Раньше, на седьмом курсе, кошмары были яркими, но когда в его жизни появилась трава, они утихли, ведь лечь спать на полу, будучи обдолбанным, было прекрасно, сны были словно воздух — эфемерные и не имели явной формы. Но когда Малфой уверенно встал на ноги и бросил употреблять, они снова начали обретать характер и форму. Тогда Драко поймал себя на том, что он сам тщательно перебирал воспоминания в своём уродливом подсознании. Множество кровавых и тяжёлых событий, которые когда-то старательно откладывались им на забытую полку, начало медленно всплывать на поверхность, и тогда Драко понял, что он пришёл к Эвересту своих окклюменционных способностей.       Он ненавидел отпуска, потому что в их время, оставаясь в тишине, хотелось всё закончить. Кошмары начали его будить по ночам в две тысячи третьем, где-то в конце января.       Город спал, а он был пробуждён тишиной внутри себя. Виски, было много виски. Драко пил его из бутылки, прислонившись губами к горлышку. Алкоголь иногда стекал к нему на футболку.       Миру не нужно было его существование.       Когда в ушах застучал пульс, Малфой пошатнулся. Он взял нож. Внутри что-то задрожало, и Малфой сдержал рвотный позыв, прикрыл рот ладонью, быстро втягивая воздух через нос.       Драко, перед тем как перестал чувствовать то, как из него вытекает кровь, думал.       В его жизни не было бы банальных вещей, которые происходили в маггловских ситкомах: родители не зашли бы в его комнату с грустными лицами и не заплакали, друзья, которые когда-то были в Хогвартсе, не задались вопросом «почему?», они ведь даже и не узнали бы об этом.       Скорая прибыла за семь минут, и его спасли. Шон пошёл отлить и увидел Малфоя в ванной, он наложил давящую повязку и обмотал жгутом конечность.       Он был разъярён и удержался, чтобы не дать Малфою пощёчину.       Осознание того, что он не умер, стало ужасным: во рту было сухо, имелся неприятный привкус, и глаза слезились от света. Сердце ещё билось, Драко чувствовал его даже в ушах. Магглы нацепили на него катетеры и назначили ему психотерапевта, которого пришлось посещать полгода.       Когда к нему впервые пришёл Шон, Драко, с пустым взглядом спросил:       — Зачем ты это сделал?       — Мы ведь родственники, — легко ответил Шон и потрепал Малфоя за щёку с мягкой улыбкой. Драко этот жест вывел из себя, и он схватил Шона за кисть так резко, что парень раскрыл глаза.       — Что? — его голос звучал озлобленно.       — …Все голубоглазые люди — плод инцеста и, следовательно, родственники, — выдавил из себя Шон и неловко рассмеялся.       От работы его отстранили на месяц и выплатили отпускные. Драко сразу отдал свою часть за аренду дома, купил продуктов и заперся в своей комнате.       У него был месяц, чтобы пересмотреть все свои воспоминания и пожелать умереть вновь.       Драко нечасто крутил в голове моменты того, как он попал в маггловский мир: Малфой уже и почти забыл, как в первую неделю после Хогвартса ему отказали в снятии самой жалкой квартиры внизу Косого Переулка и пожелали убираться. Это было начало. Поиск работы со средними СОВ был ещё труднее (на самом деле проблема была не в этом), Малфой заходил во все магазины, и из каждого его выгоняли. Министерство, конечно, трижды ему отказало в устройстве на работу и выписало пособие в девять галлеонов и три сикля.       В пик своей злости Малфой даже попытал удачу во «Всевозможных вредилках», но Рональд Уизли послал в него несколько заклинаний.       Война давно была окончена, но насилию не было предела. Его избили в тот же день в переулке просто за то, что он Малфой. Им не нужны были извинения или его жалкие гроши. Они нуждались в его боли и крови.       Больше ничего не оставалось. Малфой держал в руках свой маггловский паспорт и стоял посреди оживлённой улицы совершенно разбитый.       Этот мир ему был незнаком. Магглы, прижав какую-то прямоугольную штуку к уху, торопились, прикрывшись от дождя зонтами. А он стоял весь промокший, не зная, куда идти.       Мир магии стал для него запретным местом, а маггловский мир казался неуютным и чужим. Он ощущал себя потерянным и одиноким посреди шумного Лондона.       В тот день Малфой пожелал себе смерти в семикратном размере.       Он снял комнату и в тот же вечер безбожно напился в баре, отключившись в грязном туалете. Его разбудила уборщица, и Драко обнаружил, что он весь в своей рвоте.       Он ненавидел себя. Каждый день Драко смотрел в зеркало с мыслью о том, что его жизнь ничего не стоит.       И он винил её, всегда находил повод столкнуть все свои неудачи на Грейнджер.       Он пытался заняться делами, которые раньше приносили ему удовольствие. Драко читал книги, но слова казались ему размытыми и бессмысленными. Он старался заняться заклинаниями, но руки дрожали, и волшебная палочка отказывалась подчиняться его воле.       Драко был словно заперт в собственной скорлупе, отделённый от мира непроницаемой стеной апатии. Он не мог ни плакать, ни кричать, ни даже злиться. Внутри было пусто так же, как и в тот день, когда он стоял посреди оживлённой улицы, держа в руках маггловский паспорт.       Каждое утро дома из-за Шона пахло кофе и свежей выпечкой, но запах не доходил до Драко. Он был глух и не чувствовал вкуса, словно все его органы чувств отказались от работы.       Он помнил Гермиону с острой болью. Он видел её улыбку в каждой проходящей девушке, слышал её голос в шуме улиц, чувствовал её присутствие в каждом дыхании. Но это были лишь призраки воспоминаний, которые не дали ему ни тепла, ни утешения.       Драко считал, что он был слабым и глупым, и сейчас платил за свои ошибки самым страшным из всех наказаний.       Он неделю уничтожал себя: находился в комнате и лежал, иногда спускаясь вниз, чтобы бездумно продолжать делать то же самое, но под шум телевизора. Он набрал несколько килограммов и абсолютно наплевал на посещение зала. Малфой ел, спал, смотрел телевизор и разлагался.       Шон заставил его посмотреть в зеркало. Тогда у него внутри что-то защемило.       Он сломался снова.       Шон заставил его выйти из дома. Практически ничего не поменялось: распорядок дня был примерно таким же, как и несколько дней назад: поздний завтрак из бутербродов, мастурбация на диск со второсортным порно (спасибо, Шон, это было единственной причиной, по которой Малфой вообще вышел из дома), сон, плотный обед и самотерзания, после которых Драко ужинал и снова спал.       Это продолжалось ровно три недели.       Он набрал семнадцать фунтов и стал выглядеть отвратно.       — Что ты видишь? — внезапно спросил его Шон, положив руку на плечо Малфоя.       — Себя, — холодно ответил Драко. Апатия окутывала его, как густой туман. Этот Малфой в отражении был бледным, с глубокими тёмными кругами под глазами и пустым взглядом.       — А я — грёбанного бомжа, Драко! — он резко дернул Малфоя за плечо, и Драко тихо выдохнул. — У тебя есть тридцать минут на душ. Я устал видеть тебя таким.       — О, я благодарен, что ты разрешил сходить мне в душ, но нет, Шон, — отрезал Малфой и скинул ладонь парня с плеча.       — Ты воняешь, как псина, Малфой! — повысил голос Шон, и в его чертах Малфой однозначно увидел Уизли.       Драко принял душ первый раз за три недели. Но выглядеть отвратно он не перестал. Драко Малфой был разбит. Он потерял не только Грейнджер, но и себя самого. Снова.       Его мышцы стали дряблыми, выступил округлый живот, плечи опустились. На щеках проступила серьёзная щетина, он взял палочку и избавился от волос дрожащей рукой.       Иногда Драко совсем забывал, что мог творить магию. Это его беспокоило.       — Теперь нас ждёт пешая прогулка, — Шон кинул Малфою белую футболку. Драко просто стоял с ней в руках с уставшим видом и сгорбленной спиной.       Шон расплылся в улыбке и постучал Драко по животу.       — Будем приводить тебя в порядок, старик.       — Я младше тебя, — ответил Малфой с безразличным лицом.       — Не важно, старик, — с улыбкой ответил Шон.       Они дошли пешком до центра Лондона и обратно. Мышцы болели так сильно, что Шон, кажется, начал сходить с ума от бесконечных жалоб Малфоя.       Так было в каждый из их выходных, которые, к сожалению, выпадали вместе.       Драко был готов застрелиться. Он стал часто использовать это выражение. Шон смеялся.       За три недели ему удалось вернуть форму близкую к той, что была раньше. И тогда Драко всю свою ярость вымещал в спортзале. Это помогало так же, как и самоуничтожение на диване.       Если у него оставались силы после смены, то он бегал вокруг дома и делал берпи, пока Шон, покачиваясь на качелях из шины, наблюдал за ним.       — За что ты себя так ненавидишь? — внезапно спросил он и сел в густую траву рядом с мокрым от пота Драко.       — Если бы я мог тебе сказать, — сипло ответил Малфой, медленно опускаясь спиной на холодную траву.       — Я умею хранить секреты, — подначивал Шон, толкаясь своим плечом в его.       Драко молча смотрел на звёзды. Шон делал то же самое.       — Я жалею, что не был на её стороне, когда это было нужно, — тихо ответил Драко, наконец подобрав слова. Он закрыл глаза ладонью и устало выдохнул.       — Почему ты не свяжешься с ней?       У Драко не было ответа.       — Я не думал, что ты настолько сильно любишь её.       — Я не люблю её, — ощетинился Малфой.       Так врать нужно было уметь.       Шон не стремился заводить отношения после болезненного разрыва, он продолжал жить с своём темпе: копил на новую машину (Драко иногда подкидывал ему пару долларов, если у него оставались деньги из зарплаты) и наслаждался своими хобби — сёрфингом и готовкой.       А Драко, наоборот, пытался забыть Грейнджер. До этого он не верил, что такая сильная любовь существовала. Ему очень повезло испытать это.       Первая его девушка в маггловском мире была Кэтрин, так же работающая официанткой. Он ухаживал за ней достойно: провожал до дома каждый день, покупал ей обеды, приносил цветы в выходные дни, а она взамен проявляла к нему яркие чувства, заглушающие чувства к Грейнджер.       Драко был почти уверен, что влюблён в Кэтрин.       Они расстались спустя шесть месяцев из-за того, что она поступила в университет в другой город и связь между ними сошла на нет, через время она нашла другого молодого человека, и Драко был за неё рад.       Второй была девушка немного старше его, на три года. Она была администратором в книжном магазине через улицу. Линда часто заходила к ним за ланчем и кофе.       Драко невзначай оставил ей свой номер в чеке.       Линда не просила ухаживаний. Ей нужно было тело Драко.       Они были друзьями с привилегиями. Она научила Малфоя всему — конечно, он был девственником до неё, ведь в таких семьях, как у него, приветствовалась невинность до брака. Линда была красивой, но совсем не напоминающей Грейнджер, ни одна черта её лица не говорила о ней.       Линда немного пухлая, но формы её не переставали быть от этого сексуальными, когда Грейнджер была худой, словно скелет. Она завивала свои чёрные волосы в лёгкие локоны, но они совсем не напоминали кудрявую косу Грейнджер шоколадного цвета. И конечно, у смуглой девушки и речи не шло о веснушках.       Линда прекратила их встречи спустя год, когда нашла того самого мужчину, с которым наконец смогла быть самой собой. Драко, конечно, был рад за неё.       Она продолжала заходить за ланчем, и между ними не было неловкости. Драко шутил, она смеялась, а потом тепло улыбалась. В две тысячи четвёртом она забеременела, и Драко позвали на вечеринку в честь этого. Он был рад за неё.       Когда закончилась его обязательная терапия, Драко впервые набил татуировку вместе с Шоном.       Это было слово «смотри».       Дальше набивать татуировки стало легче, Малфой совсем не думал о том, что будет потом.. Ему нравилось заполнять тело рисунками, которые что-то значили.       Спустя три месяца он набил скорпиона на шее. Ещё через два — молнии на руке. Потом татуировки стали появляться чаще. Последним стал дракон, и тогда Малфой остепенился.       Когда прошло ровно полтора года в маггловском мире, Драко смирился и перестал себя жалеть.       У него началась другая жизнь, и он привык.       — Ты стал выглядеть лучше, — Шон похлопал Драко по плечу.       — Твоя вина, — хмыкнул Малфой и протянул ему железную банку с пивом. — Спасибо.       — О, это мой долг спасать всех брошенных, не стоит благодарить, — отмахнулся он с ухмылкой и ударил своей банкой пива об его.       После отношений с Линдой у Драко была ещё одна девушка. Её звали Анна, и она работала в баре, где иногда появлялись Шон и Драко.       У них был неловкий петтинг в служебном помещении её работы, и они расстались. Анна аргументировала всё тем, что всё ещё любит бывшего.       И после этого Драко не стал искать отношений, потому что у него на первом месте всегда была Грейнджер.       Он иногда покупал газеты, где была она, и смотрел на колдографии. Гермиона повзрослела, набрала вес и наконец перестала выглядеть как скелет. Губы Грейнджер стали более яркими, не бледными, а глаза — выразительно-яркими. Она сияла и всё так же продолжала быть самой красивой девушкой за его жизнь.       Драко ненавидел себя за эту любовь.       Шон ненавидел Гермиону за то, что она сделала с его другом.       Так прошло несколько лет для Драко в маггловском мире. За эти пять лет случилось много хорошего и много плохого, но он смирился и в какой-то степени был благодарен. У любой печали было полгода спустя.       В начале две тысячи пятого Драко и Шон выбирали новую машину из салона. Тогда Малфой впервые сел за руль. Через несколько дней он подал документы на сдачу на права.       — Правильно, старик! Пока можешь ездить на моей, а потом уже и свою прикупишь! — приободрял Шон, заваривая капучино.       — Спасибо, — ответил Малфой с лёгкой ухмылкой и, забрав кружку, ушёл.       Шон подпёр голову кулаком и выдохнул с мечтательной улыбкой.       — Какой же ты придурок, Драко.       В мае они вместе слетали в Лос-Анджелес и занялись сёрфингом. Это было самое странное занятие Драко за жизнь.       Солнце уже клонилось к горизонту, окрашивая небо в оттенки малинового и золотого. Пустой пляж растянулся перед ними, покрытый бархатным песком, только шум волн нарушал тишину. Драко стоял на берегу, опираясь на сёрфборд, с задумчивым взглядом на бесконечную синь океана.       Шон с широкой улыбкой и блестящими от солнца глазами уже был в воде. Он ловил волну, с лёгкостью вставая на доску, раскачиваясь в ритме океана. Драко смотрел на него, как на чужое счастье, недоступное ему.       — Ну что, Малфой, когда же ты в воду? — крикнул Шон с озорным блеском в глазах, но Драко всё ещё колебался. — Не веди себя как кошка, которая боится воды!       Шон подплыл ближе, подталкивая сёрфборд к берегу.       Драко вздохнул и пошёл в воду. Волна окатила его прохладной пеной, заставив забыть о пустоте внутри. Он пытался встать, но терял равновесие, падая в воду снова и снова. Шон терпеливо поддерживал его, подсказывая, как держать равновесие, как чувствовать волну.       Это было совсем не похоже на метлу. Через десять попыток Малфой ударил рукой по сёрфборду, громко выругавшись.       Шон ударил его коленом в ягодицы. Драко разозлился ещё больше.       И вот, наконец, Драко устоял, это вышло спустя час в прохладной воде.       — А ты злился, — цыкнул Шон, который лежал на своём сёрфе. Его мокрые волосы прилипли к щекам и лбу, и он выглядел забавно.       Драко тогда действительно понял, что он не одинок, когда увидел его улыбку.       Небо становилось всё ярче, словно пылающее пламя, отражаясь в спокойных водах океана. Пустой пляж растянулся перед ними, покрытый бархатным песком и озаряемый последними лучами заката.       Пальмы на берегу отбрасывали длинные тени на белый песок. Волны плавно катились к берегу. Вдалеке пролетала пара чаек, их крики звучали эхом в вечернем воздухе.       В воздухе пахло солью, мокрым песком и лёгким морским бризом.       Тишина вечернего пляжа была глубокой и пронзительной. Она давала возможность услышать собственные мысли, забыть о суете и беспокойстве жизни.       Закат угасал, оставляя за собой нежные розовые оттенки на небе.       — Что это за палка? — мокрый от солёной воды Шон упал на плед и оттолкнул от себя волшебную палочку Драко, которая была до этого спрятана в его рубашке.       — Ветром принесло? — сыграл растерянность Малфой и демонстративно откинул её подальше.       Когда они уходили, он призвал её с помощью акцио.       Рядом с ним Драко понимал, что в этой жизни есть ещё что-то относительно неплохое: у магглов было много интересных вещей — крикет, футбол, сёрфинг, телефоны, компьютеры и кофемашины.       Шон познакомил его со всем, что знал сам.       — Снова думаешь? — он похлопал Драко по спине с такой силой, что Малфой почти наклонился.       — Теперь нет, — отозвался Драко.       Шон никогда не менялся, только, может, подрос с двухтысячного года, когда Драко попал сюда. У него всё так же оставались средней длины волосы со сбритыми висками, голубые глаза, лицо, полное веснушек.       — Бриошь опять разобрали, — и причмокнул, выпуская сигарету из губ. Драко закатил глаза.       — Если ты будешь так делать, то к тебе ни одна девушка не подойдёт.       — О, Драко, мне не нужны девушки, когда есть ты, — он пихнул Малфоя в бок, и тот устало выдохнул.       — Ну конечно.       — Ты снова возвращаешься к тому состоянию, — отрезал он, сменив лицо на серьёзное.       — Я увидел её.       — Что? Гермиону? — брови Шона поднялись, и он улыбнулся.       — И ничего хорошего из этого не вышло, — осадил его Драко.       Шон решил замолчать, и они молча стояли под навесом, наблюдая, как быстро сменяются лица на улице.       Драко плыл по течению, и его это устраивало.