несколько вопросов самому себе

      Авантюрин идёт почти вприпрыжку, радость охватывает его повсеместно. Первопроходец и Безымянные думают над предложением о будущем сотрудничестве, а значит, что путь начат. Они с доктором явно заслуживают отдыха. Остаётся только придумать, где и как провести досуг и развеяться.

***

      Местная картинная галерея приветствует высокими потолками и стеклом вместо крыши, сквозь которое хорошо виднеется небо, пусть и ненастоящее, всё же красиво; слепит ярким светом, от которого хочется жмуриться, улыбаясь глазами. Авантюрин забегает впопыхах, понимая, что тут же обязуется выслушать недовольные вздохи из-за своего опоздания на минуту. Он не виноват, всё дело в дамочке, решившей задержать кнопку лифта в отеле на несколько минут. Чудное место, в нём, кажется, случаются только ужасающие и кошмарные приключения. Рацио всё же кивает при виде спутника и здоровается, глотает удушающие колкости, это видно.       Разногласия возникают сразу же: два зала. Авангардизм и академизм. Разные эпохи, разные стили, разные люди. Блондин почти готов достать монетку из кармана, чтобы решить этот завязавшийся за минуту безмолвный спор взглядами. Стоять посреди многолюдного прохода совсем неудобно, проходимцы то и дело бессовестно толкают, даже не извиняются. Он уже смотрит на своего оппонента с победой, однако тот отвечает тем же. С мыслью о собственном незаурядном интеллекте Авантюрин уступает, фыркает под нос и входит в огромное помещение с нескончаемыми поворотами. Рацио оглядывается через плечо и заходит вглубь, кажется, старается игнорировать чужое присутствие рядом. Чего ещё стоит ожидать?       Авгин с неподдельным интересом рассматривает картины, ищет фамилии своих предков. Делает это скорее на автопилоте, не задумываясь, что ни возможности, ни материалов не предоставлялось. Но продолжает надеяться. Вдруг кому-то удалось спастись. Нет, Яшма ясно дала понять. Теряется в собственном рое бабочек, кружащих беспорядочное танго в голове, глупо пялится в полотно, пока его не застают врасплох: — Вы идёте дальше? — Рацио вновь испытывающе глядит чуть сверху, стесняя воздух только своим присутствием и выпрямленной спиной. — Да-да! — успевает опомниться и спешит вслед, даже немного обгоняет и вновь внимательно осматривается.       Авантюрин восхищается умениями творцов, создававших такие произведения искусства. Но не понимает, почему они настолько плоские в его сознании. Как фотографии, только без воспоминаний. Совсем ничего, кроме определённых чувств, заложенных ещё самим автором, не вызывают. Воображение вмиг притупляется, и представить себя участником запечатлённых событий становится непосильной задачей. Они кроют в себе смысл, но поверхностный и единственный, шаблонный. Множество портретов, изображений исторических событий. — Как красиво, — в окутывающем шуме даже сказанные негромко слова совсем не слышатся, и это даже играет на руку. Не то чтобы собственный восторг держится в секрете; просто лишний раз обронившееся слово можно было бы и сдержать.       То ли дело другой зал, пестрящий яркими красками и причудливыми силуэтами. В каком состоянии ни посмотри — каждый раз видишь картину будто впервые. Теперь Авантюрин забывает про Рацио и, как в бреду, медленно двигается вдоль стен, пока руки болтаются на боках. Он ничуть не активен, только заворожен искусством. Тем, которое он считает высоким — его не всем дано понять. Над авангардизмом голову ломать можно сколько влезет — начнёшь замечать только новые детали. А потом, как надоест, взглянёшь на холст, собрав пазл воедино, и снова поменяешь мнение насчёт всего ранее придуманного.       Мужчина смотрит на геометрические фигуры, разбросанные по всему периметру, в глаза бросается всё больше мелочей, а внутри разгорается согревающий огонёк, как у свечи. Воодушевление накрывает с головой, будто мать одеялом, и отвертеться никак не выходит. Разве нужно? Творчество надо поглощать безостановочно, чтобы вдыхать полной грудью. Не так важно — музыка, литература, живопись или архитектура. Главное — созданное людьми с чистым замыслом и золотыми руками.       И всё же Рацио в привычном уже жесте складывает руки на груди и несколько возмущённо рассматривает картину. Упрямо пытается вникнуть в происходящее на ней, но, видимо, удаётся не больно успешно, раз стоит с таким выражением лица. Однако удивительно, что свои комментарии оставляет при себе как послушный гость мероприятия. А может, он просто рот себе наконец заклеил, кто-то услышал молитвы Авантюрина. Предположений много, и блондин лукаво улыбается, наблюдая за озадаченной реакцией. — Доктор-гений не может разгадать секрета нескольких мазков кисточки? — становится рядом и говорит спокойно, совсем не намеревается язвить. — Не понимаю этого направления в живописи, — Рацио поправляет очки и чуть шаркает туфлями по красному ковролину. — Но о вкусах не спорят. — Мне интересно твоё мнение, — мечется между лицом собеседника и полотном, отслеживая, какую из частей он изучает. — Будем честны, вы одеты пёстро и ярко. У вас есть вкус в одежде, пусть он и вычурный, — доктор оценивающе рассматривает многочисленные узоры павлиньих перьев на костюме, белоснежный мех на вороте, натыканные повсюду украшения. Даже носки с узором, стоит ли упоминать пряжку ремня с вторящим спине рисунком рулетки. — Но ваш выбор в искусстве на девяносто восемь процентов разочаровал меня. Настолько.. незамысловатое направление, предстающее в лице нескольких полос на холстах, и ваши глаза не могут оторваться от этого подобия произведения искусства.       Доктор прямолинейный. Прямолинейный и иногда простой. Порой его уверенность в себе, своих словах и знаниях действительно создают проблем, например, сейчас, когда Авантюрин в настоящей растерянности. Его типа хвалят, а затем сразу же унижают? Весело. Рацио ни в чём не виноват, и любое мнение имеет место быть, тем более, что блондин сам просил об этом за несколько секунд до. И если уж судить человека по внешнему виду, что авгин искренне ненавидит, то Рацио он точно не заметил бы в фойе, если бы не обусловленное заранее место встречи. Заурядный синий костюм, только завитки на плечах хоть как-то намекают на выразительность наряда. — Знаешь, если бы я рисовал тебя сам, неважно, в каком из направлений, я бы взял.. синие, жёлтые, красные, белые, чёрные и алые акварели. Разные, в общем. Только переодел бы из этого офисного ужаса, — усмехается, кивая и указывая на пиджак. — И даже если бы ты не понял этих прямых и ломаных, эта картина всё равно осталась бы красивой. Ведь красота для каждого своя. — Вы не правы. Красота, безусловно, многогранна. Но если что-то или кто-то будет красив по мнению большинства, то меньшинство начнет перенимать его мнение и станет жертвой общественного натиска. Это неотъемлемая часть. — За рисунок твоих глаз отдали бы по меньшей мере несколько сотен тысяч кредитов, — Авантюрин игнорирует высказывание и продолжает расфокусировано глядеть вперёд, не концентрируясь теперь ни на чём. — Почём вам знать? — О, поверь, я не раз имел дело с рынками. Совершенно разными, — про свои обрубленные кандалами мечты стоит умолчать. С недавних пор кажется, что у стен тоже есть уши. — Так что вполне могу прикинуть, — ухмыляется ослепительно, вскидывает голову, поправляя прилипшие ко лбу волосы. — А сколько бы отдали за ваши? — остаётся надеяться, что Рацио имеет в виду иллюстрацию, а не органы зрения. — Эту картину превратили бы в пепел. Она приносила бы одни несчастья, — оскал становится горьким, и Авантюрин на пятках разворачивается, чтобы наконец отойти от несчастной картины и пройти дальше в молчании. Пора бы повесить замок на губы.