несколько вопросов самому себе

      О Пенакония!       Повсюду царит праздник, люди смеются, маленькие пепеши забавляют своими помпонами на головах, и Авантюрин теряется в Золотом миге. Бредёт и бредёт дальше по закоулкам, пестрящим всевозможными вывесками. Наблюдает за гуляками, явно перебравшими с веселящей газировкой, какими-то людьми, стоящими у игровых автоматов. Эта совокупность вымыслов и свободы до того поднимает настроение, что улыбка сама появляется на лице. Почти что фирменная.       Вход отеля встречает его уверенный и размеренный шаг. А дальше путь привычный — до бара, там на диванчик чуть поодаль от сцены. Чтобы барабаны по барабанным перепонкам не барабанили. Он усмехается каламбуру в своей же голове, показательно снимает шляпку в знак благодарности официантке и придвигает бокал чуть ближе к себе. Терпко и горько, алкоголь разжигает внутри целое поле сухой пшеницы, что горит безостановочно — стоит только кинуть спичку. Одним словом — прекрасно. Горло привычно пересыхает, но закусить или запить нечем, а зачем? После выпитого почти что залпом коктейля этот кусочек клубники или тот же сок мало чем поможет. Да и фрукты Авантюрин как-то с детства невзлюбил. Больно сладкие.       Труппу «Кошмарики», кажется, сегодня подменяют — звучание более расслабленное и приятное. Саксофон что ли? Всё же расслабиться под такое проще, размазывает по сидению только так. Хорошо. Авантюрин подёргивает ногой в такт, чуть откидывая голову на спинку дивана, поправляет пиджак. Сейчас бы в картишки партейку, да карты не при себе. Нет привычки носить их с собой на деловые встречи, хотя, скорее, на их подобие, а забежать в номер времени не нашлось. Блондин опять фыркает собственным мыслям. Сегодня он в ударе. Официантке и бармену перепадают нескромные чаевые, когда каблук ступает через порог заведения. На улицу манит, может, хоть там прохладнее.       Нет. Мужчина идёт к статуе Часика и внимательно всматривается в лица прохожих. Его вообще не замечают. Ноги плетутся дальше, и теперь отчётливо чувствуется доля спирта в выпитом ранее напитке. Совсем не располагает к себе Золотой миг; от его былого приветствующего и дружеского настроя остаётся ровным счётом ничего, когда Авантюрин поднимается всё выше и выше по лестницам. Теперь смотрит ниже, рассматривая мельтешащие фигуры людей. Недостаточно малы, чтобы казаться муравьями. А жаль. Может, тогда они тоже почувствуют на себе осязаемую тяжесть. Поймут, каково чувствовать себя чужим в каждом уголке созданного Семьёй пространства, в каждом вздохе.       Его потряхивает, хоть ветер не дует. В этом месте вообще погода и время суток неизменны: стрелка останавливается на полуночи, а дальше не идёт. Обидно даже, такие красивые часы теряют свою надобность. Да и чёрт с ним, с этим временем. Идёт оно быстро — надоедает; медленно — тоже. И какой тогда смысл?       Жар не отступает от щёк, сколько бы ни прикладывай замёрзших рук к ним. И воздух начинает казаться каким-то неожиданно странным; совсем не таким, каким помнится. Смотрит в здание напротив, в нём, как в зеркале, мелькают разные лица: Первопроходец, госпожа Химеко, доктор Рацио, Топаз, Недотёпа, Воскресенье и Зарянка. Ну что за бред? В сознании продолжает звучать музыка, теперь противно искажается и действительно давит.       Почему именно эти люди и именно сейчас? Это что-то типа сайта знакомств? Сейчас он моргнёт, и рядом появится один из предложенных вариантов? О, будет неплохо. Хотя бы спросить, действительно ли так холодно, что стопы сводит даже в крокодиловых туфлях. Ругательства на родном вырываются изо рта.       По вискам будто стучат кувалдой, Авантюрин рефлекторно хватается, будто может облегчить напор. Получается только взъерошить волосы и разорвать их в местах уже существующих колтунов. Медленный выдох выходит из груди, и голени сводит в судороге, пальцы вцепляются в перила. Едва не падает. — Стоять.       Шепчет под нос и упирается лбом в колено, смотрит в складки на белых брюках. Пора заключить новую сделку с собственной головой. Слишком уж часто она начинает нарушать условия прошлой. Авгин с позором уступает выигрышное место и умоляет, лишь бы мерзкие звуки белого шума в перемешку с высоким звоном затихли. И от предложения отказываются, теперь добавляя знакомый и впервые слышимый одновременно голос. Он вторит эхом отовсюду.

Неудачник отброс эгоист никчёмный трус убийца аферист благословлённый неудачник избранный любимчик богини-матери безумный убийца благословлённый неудачник трус убийца из р ный эго т чёмный а ери б аг с овл ый н уд ч ик из ра ый л би чик боги и-м те и н ч ник неудачник неудачник неудачник неудачник неудачник неудачник неудачник неудачник

— Мужчина, вам плохо? — добродушная девушка, проходящая мимо, присаживается рядом и усердно старается взглянуть на скрытое в изгибе тела лицо. — Нет, что вы, — улыбается и выравнивается. Всё ещё чувствует жгучую боль в ногах. — Хотел подтянуть носки, а что-то вдруг защемило.       Забудет же на третий день после встречи, смысл протягивать руку помощи? Авантюрин хорошо помнит эту статистику. Отчаянно просит, чтобы незнакомка забыла его ещё быстрее, едва ли не спотыкаясь на ступеньках. А что страшнее — узнает при следующей встрече. Нет, её не будет. Не допустится.       Опять ощущение кандалов на своих руках, эфемерный металл на шее жжёт без жалости. Рука тянется к воротнику, но дрожит так, что ухватиться за пряжку ремешка получается только с пятого раза. Он сам над собой издевается, когда надевает такие аксессуары? Браслет и эксклюзивные часы взамен на крепкие наручники; перчатки, хоть капельку скрывающие потемневшие от полевых работ ладони; кольца, отводившие взгляд от потрескавшихся и изломанных ногтей.       Почему он тоже не может быть счастливым? Почему он не может почувствовать себя свободным?       Шикарный автомобиль едва не сбивает его, зазевавшегося. О Гаятра, знаешь ли ты, о каком действительно благословении он тебя молит уже немало лет? Грезит ощутить на щеках твои тёплые пальцы, заботливо поглаживающие по скулам. Их не будет. Только ледяная вода стекает с кожи и приятно освежает, отрезвляет, когда удаётся закончить марафон от входа до собственного номера.       Славно, что паника отступает вовремя. Тогда, когда он уже в гостиничной ванной комнате, тяжело дышит и отчаянно хватается за бортики раковины. Левая рука по локоть заведена за спину, кисть сжимается неистово. В мраморном полу отражается красное лицо — до чего же жалко, мерзко и раздражающе. Радужки контрастируют с нездоровым румянцем, и Авантюрин клянётся, что готов вырвать их из глазниц. Может, кого-то он сможет осчастливить, а не заставит считать его лжецом, вором, манипулятором и волком в овечьей шкуре. Разве он виноват в том, что остался единственным выходцем с планеты? С родной.       Тоска бесит. Он давно отпустил всё происходившее там, в пустыне. По крайней мере, считает так. Авгин уже отомстил, уже добился своего.       Отомстил за себя. Но не за мать и сестру.       Как можно ненавидеть хоть что-то в себе, если это единственные остатки от родных? Он старается. Но не может свыкнуться с пятном на шее. Хочется видеть, как оно, подобно синяку, исчезает с кожи. Мечты.