Nan Hai (A Childish Boy)

— Если я скажу, что тоже не знаю, где был эти шестнадцать лет, ты мне поверишь? — Вэй Усянь печально смотрит на Лань Ванцзи через комнату, пока тот избегает его взгляда, уставившись на свой гуцинь. — Да, я верю тебе. Вэй Усянь улыбается, тихо и грустно, и спрашивает: — Лань Чжань, ты правда верил мне тогда? За этим следует длинная пауза, и… — Ладно, снято, — говорит режиссер Чен. — Снова готовьтесь к сцене с побегом, с крупным планом Лань Ванцзи. Ибо моргает и немного откидывается назад, позволяя плечам расслабиться и отойти от напряженной позы Лань Ванцзи. Однако, когда он делает попытку встать и потянуться, ведущий сценарист замечает это еще до того, как он успевает разогнуть одну ногу, и спешно подходит к нему. — Нет, только попробуй, — шипит она, хлопая ладонями по плечам Ибо, пока он не усаживается со скрещенными ногами обратно. — Будет настоящим кошмаром пытаться поправить твои ханьфу так, как было. Сиди спокойно. Мы начнем съемку через минуту. Когда она убеждается, что в достаточной мере отругала Ибо, она снова срывается с места, на этот раз, чтобы поправить чашу на столике, которую сдвинул вбок кто-то из съемочной группы, пока передвигал камеры. Оставшись в одиночестве, Ибо встряхивает руками и укладывает их на гуцинь, стоящий перед ним, хлопая ладонями по струнам так, чтобы они издавали приглушенные тоскливые звуки. Его тело одеревенело, ему скучно, и он ненавидит, ненавидит, ненавидит ждать, ничего не делая. Ну, почти ничего. Повернувшись к Сяо Чжаню, сидящему в телефоне, который он догадался спрятать под простынями низкой кровати, на которой он лежит в сцене, Ибо зовет: — Вэй Усянь! — Э? — говорит Сяо Чжань, не отрываясь от телефона. — Вэй Усянь! — это ребячество, Ибо знает, но он хочет поболтать с Сяо Чжанем, чтобы отвлечься. — Вэй Усянь. — Заткнись, — невозмутимо отвечает Сяо Чжань на английском, но Ибо видит, как уголки его рта растягиваются в улыбке. Теперь он смотрит на Ибо вместо телефона. Ибо дергает струны гуциня, взволнованный тем, что ему удалось обратить внимание Сяо Чжаня на себя. — Вэй Ин, — говорит он еще раз, резко и громко. Сяо Чжань смеется и роняет телефон себе на колени. — Ты всегда так жестоко дразнишь меня, Ван Ибо, — говорит он. — Будь добрее. Ибо наклоняет голову и хитро смотрит в сторону Сяо Чжаня. — Я бы не посмел быть жестоким с тобой, Чжань-гэ. Я беру с тебя пример и очень тобой восхищаюсь. Сяо Чжань обиженно надувает губы и отвечает: — Нет-нет-нет, Ибо. Ты не относишься ко мне, как к кому-то, кем восхищаешься. Ты меня дразнишь и бьешь. Ты совершенно точно не испытываешь ко мне уважения. Ибо пытается держать в узде ухмылку, грозящую расползтись по лицу. Он опускает голову и смотрит на Сяо Чжаня сквозь ресницы, пряча уголки губ, превращающиеся в улыбку, которую он пытается подавить. — Я полон восхищения к тебе, Чжань-гэ. Мне столькому предстоит научиться у тебя с твоим жизненным опытом. Ты такой талантливый и красивый, как бы я мог на тебя не равняться? Он говорит это в шутку, но запоздало понимает, что это поток искренности, который добавляет неожиданной серьезности всему разговору, который должен был быть простым подшучиванием. Все чаще и чаще в последнее время, он ловит себя на том, что смотрит на профиль Сяо Чжаня с интенсивностью обычного взгляда Лань Ванцзи, даже после того, как камеры выключаются. Он обнаруживает, что раз за разом прокручивает их диалоги в голове, пока пытается заснуть, ища в каждом слове двойное дно. Он узнает этот трепет, поселившийся в желудке, и то, как его разум пустеет, а лицо горит каждый раз, когда Сяо Чжань подходит к нему и закидывает руку на плечо. Это ранние признаки сильнейшей влюбленности, неудобной и неловкой в этих тесных рамках съемочной площадки. Он полон решительности спрятать ее, покончить с ней до того, как она разрушит их дружбу. Внезапно Ибо чувствует, что, может быть, показал слишком много в этом диалоге, который должен был быть всего лишь очередным раундом в их войне взаимными комплиментами. Он не должен был называть его красивым. Симпатичным, возможно — это могло бы быть расценено в качестве шутки; красивый — слишком обличающе. Но Сяо Чжань отвечает ему, по-видимому, физически неспособный оставить последнее слово за Ибо, даже, если это означает, что он подыгрывает Ибо в этой опасной ситуации. — О, нет. Есть много людей, которые сказали бы тебе, что я и вполовину не так красив, как лао-Ван. Неудивительно, что у тебя так много спонсоров. Людям достаточно одного взгляда на твое великолепное маленькое личико, чтобы кинуться покупать косметику, и шампуни, и что бы ты там не рекламировал. Это. Это что-то новое. Не обычное их подшучивание, а что-то, возможно, почти похожее на флирт. Множество людей называли Ибо красивым и привлекательным за годы нахождения в публичном пространстве: сотни стилистов, хореографов и фотографов осыпали восхищениями его изящные черты лица и грациозные линии его тренированного тела. Все это сливается для него в фоновый шум, теряя значение от бесконечных повторений. Но когда Сяо Чжань называет его великолепным — это ощущается по-другому. Как будто это имеет значение. По тому, как лицо горит, Ибо чувствует, что краснеет, и надеется, что это каким-то образом не будет видно под слоями тонального крема, утрамбованным гримерами ему в лицо сегодняшним утром. Ухмылка, кривящая губы, смягчается, превращаясь в явно довольную улыбку, которую он прячет, опуская подбородок. Он возится с гуцинем, выдавая бесцельные, бессвязные ноты, пока не чувствует, что снова владеет собой, а затем украдкой бросает взгляд на Сяо Чжаня. Сяо Чжань не смотрит на Ибо, уставившись в другой конец комнаты, но Ибо видит, что его уши ярко покраснели. Ибо задается вопросом, беспокоится ли Сяо Чжань, что тоже сказал слишком много, пересек черту и заставил Ибо чувствовать себя неловко. Ибо открывает рот, взволнованный и счастливый одновременно, и уже готов также очевидно флиртовать в ответ, но Сяо Чжань опережает его. — Ай, я едва ли могу поверить, что люди называют такого малыша, как ты, красивым! Ты милый, конечно, но такой юный. Слова Сяо Чжаня — словно пощечина. Ибо захлопывает рот, звучно клацнув зубами. Во рту у него привкус горечи, пока он проглатывает провокационное замечание, крутящееся на кончике языка. Такой малыш, как ты. Милый, конечно, но такой юный. Вся радость из разговора пропала. Ибо больше не пытается подавить ухмылку. Вместо этого он чувствует, как выражение его лица превращается в холодную, пустую маску, которой он обычно пользуется на интервью и в аэропорту, проходя контроли. Он испытывает облегчение, когда прежде, чем он успевает ответить, режиссер зовет всех вернуться на свои места, чтобы начать снимать сцену. Ибо возвращает хладнокровие Лань Ванцзи, стараясь скрыть обиду от пренебрежительных слов Сяо Чжаня и спрятать ее под персонажем, которого он играет. — Мотор, — говорит режиссер Чен.