ЧАЙ С МЕДОМ

Разговаривали на кухне, как наиболее удалённой от комнаты девочки. Сюэ Ян тайком от Даоджана прикрепил сигнальный и заглушающий талисманы, небезосновательно подозревая, что мелкая поганка захочет подслушать «взрослые разговоры». – Даоджан… – начал он и осёкся, увидев, как Сяо Синчэнь вынул из рукава его наручи и перчатку. – Чэнмэй! Я должен извиниться перед тобой за всё, о чём ты сейчас услышишь. Я только прошу выслушать меня и постараться понять. Сюэ Ян сглотнул ком, внезапно пережавший горло, мешая дышать. Сяо Синчэнь не обвиняет, а извиняется?! Перед ним, перед Сюэ Яном?! – Я знаю, кто ты. И всегда знал. С того момента, как перевязывал твои раны. Ты тоже знаешь меня давно. То, что ты потерял память, не умаляет моей вины в том, что я так долго молчал. Сюэ Ян в напряжении ждал, что скажет сейчас даоджан Сяо. Разум требовал призвать Цзянцзай, а сердце (или душа) – упасть к ногам Небожителя и признаться во всём самому. Его Даоджан не должен извиняться перед ничтожным босяком и пакостником! – Твоё имя – Сюэ Ян. Ты тёмный заклинатель ... На твоём счету уничтоженные кланы ... и монастырь Байсюэ. И ты… – голос Даоджана дрогнул, – ослепил моего друга и соратника. Я ... поймал тебя ... и доставил в Великий клан ... на суд. Даоджан говорил тихо, тщательно подбирая слова. Он сидел, опустив голову, его руки лежали на столе, и только подрагивающие пальцы выдавали волнение. Так! Падать к ногам откладывается… Но почему Синчэнь не вынул Шуанхуа? Так уверен в себе… или в Сюэ Яне? – И меня не приговорили к казни? – Сюэ Ян ещё разыгрывал карту потерявшего память. – Нет. – А я заслуживал? – Да. – Почему ты не убил меня сразу, как узнал? – Я не имел права убивать беззащитного человека. «Гуев моралист!» – Почему не убил потом, когда я очнулся и окреп? Сяо Синчэнь закрыл лицо ладонями, опираясь на стол локтями: – Потому, что уже не мог…и не хотел. И причина этому – второе, за что мне следует просить у тебя прощения. Твои раны были ужасны. Твоё ядро было полностью истощено… «Талисман перемещения выжал его досуха!» – Я вливал свою Ци, но этого было недостаточно. И я …я решился на … особую медитацию, объединив наши сети меридианов. «??!!» – Это позволило укрепить твоё ядро и очистить твою Ци. Но… – «Но»? – Это создало между нами особую связь. Сяо Синчэнь замолчал, всё так же не убирая рук от лица. Сюэ Ян почувствовал, как холодная чёрная бездна разверзлась под ногами. То, что он испытывал к Сяо Синчэню, весь душевный трепет и даже сны, полные обжигающей страсти – всё это из-за какой-то медитации?! Он ломал голову, не понимая, что с ним происходит, ища ответ на вопрос: с чего это он, босяк и пакостник, тёмный заклинатель, от взгляда которого склоняют головы все живые и неживые твари, вдруг стал домашним котёнком. Кровь ударила в голову, в груди поднималась удушливая чёрная волна. Он полюбил этого «святого небожителя», оказывается не по своей воле, а по прихоти того! Он мучился из-за порочных мыслей, а этот бл… даос, оказывается, всё знал! – Было весело? – ледяным тоном спросил Сюэ Ян, опираясь на стол руками и нависая над склонённым даоджаном. – Забавно было? Разогнал тоску? Голос Сюэ Яна срывался в шипение. – Это стало твоей местью? Так, чтобы количество зла в мире не увеличилось? Сяо Синчэнь склонялся всё ниже под тяжестью обвинительных слов и осознания их заслуженности. – Нет, Чэнмэй… – Моё имя – Сюэ Ян! – оборвал тот Синчэня. – И я никогда не терял память. Но почему-то забыл кто я! Но ты напомнил мне. Благочестивые и добродетельные моралисты никогда не позволяют забыть. Тон Сюэ Яна приобрёл ехидно-вкрадчивые нотки: – Я уничтожал целые кланы? Я отомстил клану Чан. Знаешь за что? Откуда тебе! Тебя же это никогда не интересовало! Вас, следующих Праведным путём, интересует только количество зла в мире. Скажи мне, даоджан Сяо … Ой, ты же мне своего имени не говорил, как это я так прокололся? ... Так скажи мне, Сяо Синчэнь, сколько зла принес в мир Чан Цыань, когда раздавил колесом своей повозки руку уличному мальчишке? Сколько зла пришло в этот прекраснейший из миров, когда этот мальчишка выл, подыхая в вонючем углу какого-то сарая? На каких весах определить? А я могу точно сказать, что именно тогда вместо доброго мальчика А-Яна, мечтающего, чтобы кто-нибудь дарил ему конфеты, в мир пришло зло – Сюэ Ян! Когда я вырос и набрался сил, Чан Цыаня не было, но был его сын и его клан. Сюэ Ян зло рассмеялся: – Знаешь, я даже подумал – не перебрал ли я со своей местью. Ну, все эти твои разговоры о соразмерности зла и отмщения. Сюэ Ян обессилено упал на табурет напротив Сяо Синчэня, опираясь локтями на разделяющий их стол и запустив пальцы в растрепанные волосы. – Да ты хоть понимаешь, насколько у меня в голове всё перемешалось? Я уже считал себя обрезанным рукавом! Я в Весенний дом собрался идти проверять. А это – «особенная связь», оказывается! – Нет, Синчэнь, – в голосе Сюэ Яна послышалась горечь. – Это не ты наивный, а я. Я мучился, пытаясь понять, почему ты ко мне так относишься. Я не понимал себя, пугаясь возникших чувств. А всё очень просто – ты отравил меня своей Ци. Куда уж моим экспериментам с Тигриной печатью до твоих, с просветлённой духовной силой! – Я никогда… – сдавленно прошептал Сяо Синчэнь. – Нет, Даоджан, это я – «никогда». Я никогда не встречал кого-то, кто бы сделал для меня что-нибудь просто так, не требуя ничего в оплату. Ты был для меня первым. Я так думал. Но именно ты заломил самую высокую цену – мои сердце и душу. А знаешь, что самое смешное в этом? Я бы их тебе отдал. Сюэ Ян вынул из потайного кармана на груди нижнего халата что-то маленькое в яркой обёртке – конфету, ту самую, первую. Он её не съел, храня у сердца. Даже А-Цин тогда не показал! Остальные съедал, а эту не смог. Она для него стала символом веры в людей. Хотя бы в одного. Того, кому он, Сюэ Ян, не безразличен. Тогда он ещё не знал, насколько «небезразличен». Он положил конфету на стол и щелчком пальца отправил её в сторону Сяо Синчэня. Больше она ему не нужна! Сюэ Ян тяжело поднялся, с горькой тоской глядя на Даоджана. Он больше не мог говорить – слёзы душили его. Он протянул руку к своим вещам: – Надеюсь, я могу это забрать? Он смял талисманы, один из которых уже некоторое время горел красным. – А-Цин, свали от двери! Я давно знаю, что ты пытаешься подслушать. Это бесполезно. Для тебя здесь нет ничего интересного. Хотя ... можешь зайти. А-Цин тихо, шмыгая носом, зашла на кухню и замерла в дверях. – Слепышка, я ухожу. Навсегда. Заботься о Даоджане, – он положил кошель с монетами на стол. – Это тебе, на хозяйство. А-Цин зажала себе рот рукой, сдерживая рвущиеся наружу всхлипы, глядя на склонившегося над столом Даоджана полными слёз глазами. Сюэ Ян надел перчатку, медленно сжал – разжал пальцы: – Не забывай обо мне, даоджан! *************************************