Навь

Добираться до лечебницы было всегда проблематично. Будто администрации, неважно — города или самой больницы, мало было просто запереть больных. Нужно было изолировать их всеми возможными и невозможными способами, иногда даже от себя самих, насильно скармливая таблетки и поддерживая живых людей практически в бессознательном состоянии. Анну от этого тошнило. Каждый раз, когда она плыла по заливу на катере и на горизонте появлялась больница, дыхание спирало от какого-то гнетущего ощущения. Не психичечкая больница, тюрьма — не иначе. И хоть в своей практике, да и просто в жизни Анна Лазурская встречала разных людей и клиентов, в самом существовании настолько обособленного учреждения было что-то неестественное. Пчелкина была права: эта психушка будет покруче Аркхэма из известных комиксов. Хотя все было бы куда проще, если бы и здание, и пациенты в нем были выдуманными. Тогда они сами и их страдания не были бы реальными, и некому было бы калечить жизнь. — Здравствуйте, Анна Романовна! Рад вас видеть. Хорошо добрались? — Здравствуйте, Вениамин Самуилович. Доехала без проблем, спасибо. — Слабое подобие улыбки легко можно было списать на усталость после долгой дороги, но Анна прекрасно понимала, что психиатр видит истинную причину такой сложной эмоции. Доктор Рубинштейн улыбался в ответ вежливо и даже тепло, однако ясные глаза поблескивали и цепко смотрели из-за очков. Все здесь было насквозь пропитано фальшью и опасностью, это ощущалось чуть ли не физически. И даже тот факт, что Анна спустя всего час покинет это место, облегчения не приносил. Разумовский ведь останется здесь. Надолго. Девушка поежилась, поднимаясь по лестнице от причала ко входу в больницу. — Замерзли? — Профессор, будь неладна его наблюдательность, даже голову не повернул, но все равно заметил, как Анна резко дернула плечами. — Немного. Ветер сегодня особенно сильный. И ведь даже врать практически не пришлось. Ветер на Финском заливе, кажется, не прекращался никогда, но сегодня дул холоднее обычного. Лазурская сильнее запахнула кожаную куртку и вошла в холл больницы через галантно придержанную Вениамином Самуиловичем дверь. С того момента, как девушка впервые переступила этот порог, прошел практически год. Сначала это место казалось ей хорошим, даже благополучным. Куда лучше какой-нибудь тюрьмы, куда запросто могли отправить Сережу отбывать многолетний срок. Вся стратегия защиты во время судебного процесса выстраивалась именно так, чтобы смягчить меру наказания насколько возможно. И Анна даже сначала радовалась, что лечить Разумовского будет чуть ли не один из лучших психиатров страны. Как же она ошибалась. — Как он себя чувствует? — Вчера у Сергея снова был приступ, но его так называемая Птица на контакт идти не хочет. В таком состоянии его нервная система находится в крайнем возбуждении. Мы дали ему успокоительное, сегодня ему уже куда лучше. «Что ж, по крайней мере она не донимает Сережу», — наивная попытка хотя бы немного себя успокоить с треском провалилась. Нельзя выстроить воздушный замок, если сама в него не веришь, и уж тем более нельзя в него переехать как в настоящий дом. Анна не пыталась бежать от правды: даже если из-за воздействия медикаментов видения на время пропадали, Птица все равно не покидала головы Разумовского. Он боялся до жути, до чертиков, готов был потерять себя и от себя отказаться, лишь бы кто-нибудь избавил его от этого ада. В первые разы, когда Анна навещала его, Сережа говорил о своих переживаниях прямо. Трясся, хвастался за Лазурскую как за соломинку, почти до боли сжимал ее пальцы в своих ладонях и смотрел на нее так, что пробирало до дрожи. Может быть, девушка и правда была для него символом надежды, связующим звеном с теперь уже чужим, внешнем миром, который остался по другую сторону камеры с зеркальной стеной и решеткой. Анна спускалась к нему в ад только на время, перенося его в чистилище, а после снова безжалостно толкала его обратно в агонию, с горечью прощаясь и закрывая за собой дверь. Проходя изо дня в день все девять кругов своей личной преисподни, Сергей со временем перестал просить. Это было больнее всего: видеть, как система, которая должна была помочь, сломала человека практически окончательно, оставив лишь полупустую оболочку, сосуд для сущности, которую Разумовский наверняка ненавидел всем своим оставшимся естеством. — У вас, как обычно, десять минут. — Вежливый тон доктора Рубинштейна ворвался в поток мыслей. Анна растерянно моргнула, а затем кивнула уже более осмысленно. Добираться к черту на кулички ради десятиминутного свидания? Лазурская с завидным упорством делала это снова и снова, и не жалела об этом ни секунды. Жаль было только, что для Сергея не существовало другого выхода, кроме как постепенно угасать в стенах психиатрической больницы, и что время на общение с ним было таким несправедливо коротким. — Спасибо. Вещи остались в специально отведенном для посетителей помещении, появившаяся будто ниоткуда санитарка проводила Анну к палате Разумовского. Методично отперла дверь ключом, прошла внутрь палаты. Когда замок на решетке больше не представлял преграды, санитарка пропустила внутрь девушку, заперла решетку обратно и оставила Разумовского с Лазурской одних, прикрыв за собой зеркальную дверь. — Кхм... Привет... — Голос прозвучал неожиданно слабо и напряженно, даже боязливо. Смотреть на человека, буквально год назад блеставшего своим невероятным умом в свете софитов, теперь сгорбленно сидящего в камере с мягкими стенами и полом, было невыносимо больно. А она ничего не могла с этим сделать. — Сережа? Это ведь ты? — Один осторожный шаг и жгучее желание протянуть руку, подушечками пальцев коснуться мужского плеча. Страх застать не его. — Ты пришла. — Разумовский не повернулся, голос прозвучал надломанно. Анна тихо выдохнула. — Я скучала. — Она смелее подошла ближе, аккуратно переступая изрисованные листы бумаги, присела рядом. Женская ладонь мягко легла на мужское плечо. — Как ты? Сергей молча покачал головой. Глаза Анны защипало, и она поспешила моргнуть слезы. Она не будет плакать здесь. — Вчера был какой-то большой футбольный матч. Зенит выиграл. — Девушка усмехнулась. — Ты, конечно, не слишком любишь футбол, но, думаю, ты бы порадовался за нашу команду. Разумовский повернул голову и взглянул на свою посетительницу из-под растрепанных волос. Лазурская посмотрела ему в глаза в ответ, заставила себя улыбнуться. Что ж, по крайней мере, он живой. Живой и относительно невредимый, насколько вообще может быть невредимым пациент психбольницы. — И я... скучал. — Сердце болезненно сжалось от дрогнувшего хриплого голоса Сережи, но в то же время в груди поднялась искренняя радость. Перебивать Анна не стала, а Разумовский медленно продолжил. — Мне казалось, ты больше не придешь. — Как же? Ты настолько плохого обо мне мнения? — Девушка попыталась неловко отшутиться и так же неловко улыбнулась. Глаза защипало сильнее. — Я тебя не брошу. Мужчина хотел было что-то ответить, но в конце концов передумал. Анна опустила руку с плеча Сергея и нежно сжала его пальцы. Шершавая, потресковшаяся кожа почти царапала ладонь Лазурской, но ей было все равно. — Твои волосы так спутались... Они о тебе совсем не заботятся, да? Куда уж там... — Девушка вздохнула, свободной рукой убрав одну из непослушных прядей с лица Сережи. Огладила его щеку, а он приластился к ее ладони так просто и так доверчиво. Прикрыл глаза, прислушиваясь к своим ощущениям, к чужому теплу. Анна была для него в такие моменты путеводной звездой, а их короткие свидания становились смыслом его жизни. Как бы ему хотелось, чтобы все было по-старому... Непрошенная соленая капля скатилась по щеке, но Анна без сожалений стерла ее о свое плечо. — Давай немного похулиганим. — Разумовский открыл глаза, не без удивления смотря на Лазурскую. Она лишь хитро улыбнулась, доставая из кармана джинс складную расческу. — Я не спрашивала разрешения на то, чтобы принести ее сюда, но всю ответственность за последствия беру на себя. Позволишь мне?.. Сергей без раздумий кивнул. Он любил ее прикосновения, ее заботу. Раньше, правда, не всегда ценил, и ценность таких проявлений теплых чувств понял гораздо позднее, чем стоило бы. Он собирался сесть перед Анной, но девушка его остановила. — Ложись лучше мне на колени. Если хочешь, конечно. Два раза просить не пришлось. Сначала длинные волосы поддавались расческе неохотно. Лазурская старалась быть как можно более осторожной, мягко перебирала рыжие пряди, гладила по голове. Для них обоих расчесывание волос всегда было чем-то особенно доверительным, даже интимным. В такие моменты никакие слова, никакие объяснения были не нужны. Плечи Сережи заметно расслабились, его накрыла сонливость. Удивительное дело: стоило Анне к нему прийти, как все страхи и тревоги перестали занимать первое место, отошли на второй план. С ней Разумовский мог не прятаться, не строить защиту от нее, только для нее от самого себя. Но сейчас даже этого было не нужно делать. Хотелось просто лежать так целую вечность и наслаждаться этими крохами жертвуемых ему любви и заботы. Неожиданно громкий голос санитарки объявил из-за приоткрытой двери, что время практически вышло. Анна любовно огладила черты лица мужчины, кончиками пальцев коснулась его губ. Когда Сергей сел, девушка взяла его лицо в свои ладони и потянулась к нему, чтобы оставить поцелуй на щеке. После нежно поцеловала кончик носа и прижалась губами ко лбу. Напоследок хотелось подбодрить, сказать, что с расчесанными волосами Сережа выглядит совсем как раньше, но это было бы неправдой. Он сильно похудел, под покрасневшими глазами залегли синяки. Об испачканных в грифеле руках и больничной рубашке с ремешками и вовсе говорить было нечего. — Я постараюсь приехать к тебе снова как можно быстрее. И постараюсь договориться с Рубинштейном, чтобы он дал нам больше времени. — Анна поцеловала Разумовского в лоб последний раз и отстранилась. — Я буду ждать тебя. — На изможденном мужском лице появилась слабая улыбка. — Недавно я придумал несколько загадок, в следующий раз, если будет время, я тебе их расскажу. — А я обязательно попробую их отгадать. — Ответная улыбка вышла теплой, но грустной. — Я буду скучать. — И я. Санитарка выпустила посетительницу из палаты, зеркальная дверь за ними закрылась. В отражении был один только Разумовский, разбитый, потерянный. Что ж, по крайней мере, Птица еще не вернулась. Таблетка, принятая всего за несколько минут до прихода Анны, еще действовала.