За тобой

Марк подсаживается на скамью у стены, слева от Лу. Символично, спору нет — сейчас опять выдаст что-нибудь ядовитое. Она не собирается как-либо реагировать. Не хочется потерять внутренний покой, равного которому нельзя испытать в обычной жизни, но который вмиг исчезает, если на кого-то наехать, разозлившись. Всё сразу становится... обычным. Так не случается после наркоты, — а на первом году жизни в Термитнике Лу пробовала и дурь, чтобы быть в курсе, — поэтому зря Марк брал у неё кровь на анализ после первого таинства. Ничего не обнаружил, кроме идеальных показателей. Лу согласилась только ради того, чтобы он перестал ворчать и переживать, что начальника одурманили. Песнопения и проповеди есть и в Церкви Единства — Жонсьера напрягли именно новые вещи. Ну, или еретические. Хорошо, что Иво не слышал всего — в противном случае врезал бы другу, тем самым нарушив какую-то заповедь. Он сейчас вообще трясётся над каждым своим действием и словом, и Лу это непонятно. Уж кому как не Мартену должно быть легко — он почти готовый праведник, со всем полагающимися самоконтролем, альтруизмом. О себе вообще не думает. Правда оценили не все. Многие до сих пор с опаской подглядывают на Иво. Особенно молодёжь: не исключено, что для части из них Приор — враг истины. Лу, если бы её воспитывали в этом с детства, поступала бы точно так же. К счастью, каждым последующим действием Иво разубеждает септиков. Когда привёл Лу, количество настороженных едва не упало до нуля. Мадам Мартен превратилась в Луизу быстрее, чем того требуют правила. И здесь помог чужой авторитет — Иво загорелся идеей «подлинного» венчания, для чего обязательно принятие невестой веры супруга. С Лу разговаривал священник, немало помогла монахиня, добрую половину жизни проведшая в лабиринтах катакомб, сестра Женевьева. Но больше всех над её подготовкой корпел, естественно, муж. Растолковывал догматы, — с горькой улыбкой отмечая, как непохожи они при детальном рассмотрении на то, что он с юности впитывал, — рассказывал о доштормовом христианстве. Теперь Лу в курсе, кто такой Константин. О других религиях она тоже знает и даже видела тех, кто их исповедует. Марк может не опасаться религиозных войн в ближайшие лет сто — все они в одной лодке, глубоко под землёй. И как минимум вдвое дольше. Иво общается с отцом Фабьеном, служившим мессу. Что обсуждают? Либо утепление стен, либо починку электропроводки. Нынешние катакомбы значительно отличаются от описанных в книгах. Здесь реально можно жить. И гробов нет — любой умерший житель Нью-Пари, к кому приехала скорая, вносится в базу. Умыкнуть тело сложно. Монахи официально числятся пропавшими без вести, добровольно изолировавшись тут. Никто из них не кажется фанатиком и не жалуется, но с условиями реально беда: все ресурсы уходили явно не на создание комфорта. Лу очень интересно, настолько далеко простираются тоннели. Тот путь, который они преодолевают, спустившись под землю в Термитнике, — прикрытия надёжнее, увы, не найти, — известен каждому, кто причисляет себя к христианам, от нестабильных до епископов Церкви Единства, ведущих двойную жизнь. Но есть ещё куча ходов, поворотов! — Итак... Луиза, я могу вас поздравить с заключением брака? — нельзя назвать увлекательным сюжетным поворотом то, что Марк придумал очередную колкость. — Не ожидал, что вы настолько в себе не уверены — два раза выходить замуж за одного и того же человека. Мало вам было подтверждений его чувств? Ого. Изобретательно вывернул, возьми с полки пирожок. Поскольку Лу дала себе слово не растерять... гармонию, она игнорирует второй вопрос. Да и первый, в общем-то, тоже. — Вам не нравится моё имя, месье, я заметила. Можете называть меня как раньше. Хоть Лу, хоть просто Рид. Это не отменит того факта, что я другой человек. — Вас могила исправит, — Марк беззастенчиво закатывает глаза. — То, что вы завязали материться, ничего не изменило. А ихтианцев слушайте больше. Они уверены, что человечество не погибло благодаря ритуалу, в ходе которого символически поедается... — Тише, — произносит Лу ровным голосом. — Имейте уважение к людям, Марк. — Эти же люди упираются и по-прежнему интерпретируют пси-способности как чудо. — Странно слышать подобное от вас. Наука и вера разве не дополняют друг друга? — беседы с Иво возымели эффект, она чувствует себя увереннее в сфере, которая её никогда особо не интересовала. — Разве для совершения чуда не нужны существующие в видимом мире механизмы? Жонсьер не впечатлён умозаключениями, приходится наспех генерировать пример. — Вы лучше меня помните теорию о том, что псионики были всегда. Но где противоречия? Моисей мог быть аквакинетиком, мог быть задуман таким, чтобы свершилось чудо в нужный момент. Ведь проще наделить его способностями заранее, чем нарушать законы природы. Проще гору передвинуть. Марк готов поверить в Единого, витающего где-то далеко, недоступного пониманию, словно сгусток положительной энергии а космосе, а Бог, имеющий личность и установивший личные отношения с каждым человеком... в дознавательских мозгах от такого синий экран. — Бог придумал законы, Он ими пользуется и здесь, и там. А положить... — чтобы на эмоциях не сказать лишнего, требуется усилие воли. — Пренебречь ими Его заставили мы сами. Наверняка Иво одобрительно улыбнулся бы. Жонсьер, напротив, прищуривается, склоняет голову набок. — Чувствуете принадлежность к распявшим Иисуса? — Нет, скорее, к Его последователям. Раунд. Либо у Марка яд закончился, либо он устал. Выезжать пришлось затемно, по тоннелям пешком тащиться, мессу стоять. До шторма в церквях западного образца, как утверждает сестра Женевьева, было принято сидеть во время богослужений. В первый год существования Церкви Единства, христиане осознали, как вредит им разобщённость. Было решено, при сохранении различий в мелочах, в главном вернуться к началам. Крайне специфическая тема, Лу до сих пор не врубилась хотя бы процентов на семьдесят. Женевьева говорила, что-то вроде «выглядим мы по-разному, а Чаша одна». Месса идёт на лингве с вкраплениями латинского, а вот христиане восточные используют некий свой язык, очень старый. Лу пока не довелось узреть воочию ни одного. Ясно, что от них взяли моду стоять, а не сидеть. На вид они должны быть хардкорными, получается. — Я удивлён, — снова начинает Марк, — что мы их проглядели. Как вообще можно было не заметить, — он проводит в воздухе рукой, как бы пытаясь охватить весь зал сразу. — Скажете, у них везде свои. Но при рукоположении семинаристы проходят через эмпатика. Кто-то должен был попасться. И всё это строили своими силами, как в древности, ни потратив ни гроша государственных денег. Немыслимо. — Чудо, значит, — вставляет Лу. — Бросьте, месье. На самом деле, вы бы и к мятежу не готовы оказались, если б не я. — Ваши заслуги перед Нью-Пари неоценимы, — Жонсьер впервые за беседу соглашается с ней, без издёвки. — Но я продолжу настаивать на том, что нас ждёт коллапс. Да, Иво фактически возглавил... ячейку сопротивления в Инквизиции, кардиналы-перевёртыши только рады его... перерождению. Но Юнал не уступит. Свобода, которой бредит Иво, не нужна властям. — Ну, а как же, — мадам Мартен поправляет белый платок, заменяющий фату. — В Единого каждый обязан верить, а в Христа — хочешь верь, хочешь не верь. Неслыханно. Дознаватель складывает руки на груди, словно не желая продолжать диалог. Попала в яблочко. Марк прекрасно видит, что здесь никто никого не держит и за инакомыслие не гонит — его не выгнали, при этом не взялись переубеждать. Иво и тот оставил надежду достучаться. Лу считает, что нет причин для беспокойства. Марк здесь. Кто не против вас, тот за вас. — А вы знаете, что вашим покровителем мог бы стать апостол? — аналогичным тоном маленькая Лу снабжала маму фактами о мотоциклах. — Вы были бы среди нас троих самый крутой. — Это как-то поможет мне в споре с вашим дважды мужем? — Не-а. Евангелист Марк видел Иисуса, с ним тяжело тягаться Луизе де Марийяк и Иво из Кермартена, — забавное и отчасти пугающее созвучие, как будто специально подобранное кем-то, — даже если они объединятся. Святую покровительницу для себя Лу выбрала сама. Чёткая была женщина, хоть и с закидонами. Но живой человек. Особенно Лу нравится, что Луиза моталась по деревням и помогала абсолютно всем, кто подворачивался под руку — это ей близко. Никому Лу не говорила, но её заветная мечта из полной свободы и ветра в волосах преобразовалась в повышение уровня жизни в Термитнике до такого уровня, чтобы те, кто на дне барахтается, превратились обратно в венец творения. Конечно, многие перебираются в центр благодаря социальным программам, но есть те, кого из блевотины проблематично вытащить. «О да, Лу Рид — последняя надежда алкашей и торчков, — раздаётся в голове вроде как голос разума. — Не много ли берёшь на себя? Гордыней пахнет. Да и кто поддержит столь утопическую идею?» Муж поддержал бы, но он... А где он? И отца Фабьена не видать. Лу оставляет Марка наедине с его сомнениями и тяжёлым характером, отправляясь на поиски. Не место здесь для подобных глупых мыслей, однако Лу острее, чем раньше, нуждается в том, чтобы Иво не отходил ни на шаг. Она не переставала его любить, восхищаться им, но страх быть отвергнутой, — неинтересной, — надолго отравил сердце. Теперь в нём, как много лет назад вот эта вся ерунда с бабочками. Или бабочки — в животе? А, точно. Короче, десять лет промелькнули как один день, и вся кутерьма с двумя-тремя бракосочетаниями, — сколько их, считать по-разному можно, — вызывает у неё детский восторг. Мощнее лишь осознание того, что чувства Иво тоже не притупились. Просто они стали немножко другими, хотя обоих неизменно триггерит, так сказать, свобода. Лу неспешно бродит среди прихожан храма, выискивая родное лицо, но вместо него натыкается на неловкие улыбки и поздравления от тех, кого встречала в Центре или в Термитнике. Если бы не существовало точки, где пересекались бы миры вот так, её стоило бы придумать. Связанные общей тайной, и богачи, и бедняки, и чистые и нестабильные вкупе с псиониками, забывают о различиях. Возможно, в этом кроется одна из причин, по которой Иво готов сражаться до конца. — Красивая она, конечно... Моложе него, а деток нет. — Ну, Амелия, не всякому псионику лечение помогает. Не лезь. Господь знает, что даровать и когда. Ответ второй старушки надо бы в рамочку и на стену. Оказавшаяся к ним спиной Лу сменяет гнев на милость. Во-первых, лечение — буквально поездка в санаторий на месяцок. Удобнее, если обыватели воображают себе какие-то серьёзные процедуры. Во-вторых, мадам Мартен не то, что витаминки не пила. Она специально стрессовала, чтобы риск беременности к нулю свести. Другими словами, данный вопрос решать Творцу с сегодняшнего дня — если неизбежен ребёнок, то Иво что-нибудь вкинет в ближайшее время, а Лу согласится. У страха глаза велики. А у ушей мадам Мартен есть свойство подслушивать. В своё оправдание она отметила бы, что добытые таким образом сведения — на вес золота. Посему Лу делает вид, что увлечённо рассматривает подсвечник. — Да... — Амелия признаёт правоту подруги. — Сейчас ему всё равно не до того. Очень о душе заботится месье. Думаешь, чего он хочет от монаха из Ниша? Надеется, что у них там можно проскомидию для жертв его или ещё что. А всё одно без толку, если некрещёные. — Откуда тебе известно про монаха? — Так Женевьевы келья рядом с той, где он становился. Я его видела. — Женевьева поправляется? — Даст Бог, выздоровеет. Я, пока ей помощь нужна, наверх не полезу, Клодин. Лу ощутила себя Марком. Только вместо синего экрана у неё бегущая строка со словом «ошибка». Красными буквами с восклицательными знаками. Причина не в том, что бабульки не дотерпели до дома и сплетничают об Иво, — как бы ни менялось их отношение, о том, что он глава Инквизиции, забывать никто не собирается, — и не в том, что палач жаждет спасения душам казнённых. Не в том, что о болезни Женевьевы её не уведомили. Дело в другом. Ниш — древний город, в котором родился тот самый император Константин. Делая разворот на сто восемьдесят градусов, Лу задействует все профессиональные скиллы. Видя её перед собой, да ещё и с фирменным выражением лица сотрудника Корпуса Содействия, старушки дружно поздравляют, охают, просят их извинить. — Не беспокойтесь, — она подходит к Амелии и Клодин вплотную, чтобы больше никому не удалось провернуть трюк с подсвечником. Впрочем, если мадам Мартен не ошиблась, многое известно одним жителям Нью-Пари и неизвестно другим. — Всё хорошо. И станет ещё лучше, когда вы просветите меня. Неужели город Ниш отстроили, как Нью-Пари? Правильнее, конечно, было бы сказать «возвели на новом месте», но какая разница? Всё равно о населённом пункте с подобным названием никогда во всеуслышание не объявлялось. Что за... — Так его... — Клодин нервно озирается, — никто не отстраивал. Он, мадам, не разрушился. Там обитают наши восточные братья, добраться туда по земле нельзя, только по тоннелю. Дорога занимает много времени, письма и посылки долго идут, но общение между нами не прекращается. — Всё это, ради безопасности братьев, хранится в секрете, — добавляет Амелия. — Как бы чего не вышло. Лу кажется, что у неё в голове взорвались миллиарды фейерверков. Абсолютно всё, что им внушали об оплоте человечества — очередная ложь. Отныне Совету нечем бравировать, а если учесть, что до второго оплота «докопались» еретики, находящиеся вне закона... Юналу придётся выдумать что-то или сбросить маску с Церкви Единства. — Гениально, — Лу пятится, со странной для молодой жены улыбкой, более присущей игроку за карточным столом. — Благодарю за информацию. Старушки переглядываются и, наверное, дополняют портрет супруги Приора нелестными деталями. Мадам Мартен безразлично. Она, лавируя между прихожанами, торопится обратно к скамье, на которой оставила заклятого друга. Убедительного чуда захотел? Ну, ща! Как тебе такое, Марк Жонсьер? — Ой, бл... — Лу в красках представляет как перекосит физиономию Марка и забывает о том, что с каблуками они снова на «вы» по причине менее частого ношения последние года четыре. — Блин. Падение отменяется, мат не сорвался с языка. А её поддерживают руки, обладателя которых Лу, собственно, и потеряла из виду. — Думал, ты устала и сидишь где-нибудь в уголке без сил, — Иво помогает ей встать ровно и мимолётным движением приобнимает. — Неугомонная моя. Ну что, домой? — Знаешь, я засиделась в Нью-Пари, — она отвечает как можно спокойнее. — Хочу в Ниш. Свадебное путешествие, смекаешь? Сначала эмоции Иво, как в далёком прошлом, прочитать не представляется возможным. Затем он вздыхает. — Индукция на грани гениальности. — Да чего я... — Лу сдерживается, чтобы не запустить в мужа ответным комплиментом. — Это типа закон природы. Нет ничего тайного, что не сделалось бы явным.