Лагерное знакомство

Лето — прекрасная пора. Тёплая погода, бесконечное множество возможностей справить долгожданный отпуск, море, солнце и песок — отдых на полную катушку, о котором так отчаянно просит истосковавшееся по солнечныму свету сердце, уставшее от зимней стужи девять месяцев в году. А ещё лето — это не только отпуск и весёлые каникулы. Лето — это и сезон детских лагерей. В один из таких, в глубокой лесистой местности близ Твери, и суждено было попасть Саше. Мальчиком он был умненьким, весьма для юных лет образованным — в свои шестнадцать успел прочитать все книжки школьной программы, за что в классе его прозвали грубоватым, но весьма правдивым словом: «зубрила». Обижаться юноша не думал — на правду ведь дуться не принято, да и с одноклассниками вступать в конфронтацию желания было мало, слишком уж много задир в их школе: выловят за калиткой и треснут, как следует, а денег на новые очки у него как будто бы и нет. Взяв с собой самое необходимое — любимую книгу и медальон, с которым не расставался с самого детства — память об отце, которого мальчик обожал и на которого с самого детства мечтал быть похожим, — Саша, стоя с рюкзаком на плечах, чувствовал себя сейчас прямо как на школьной линейке. Только вокруг — не злыдни вроде его одноклассников, а десятки весёлых и, на первый взгляд, весьма смышленых ребятишек разного возраста. Он уже и компанию себе отыскать успел, что для него считалось невиданным прежде успехом — уж больно замкнутым привык он быть, живому общению предпочитая коротать время за книгой-другой в библиотеке. — Привет! А вот и та самая компания. Рядом стоял забавный мальчуган, на вид схожий с ним возрастом. Только больше, и не только в росте — на голову выше, не меньше! — но и наружностью хорош. Высокий, крепкий парнишка, судя по всему, рождённый в богатой семье, и о том весьма красноречиво говорила его прическа. Модная чёлка эффектно закрывала один раз, а волосы покрашены в разные цвета: одна половина — родной его цвет, была русой, а вторая — пшеничной. Ну и мода сейчас пошла, конечно… — Ты новенький здесь? — Да, — тихо отвечает Саша, крепче прижимая к себе книгу, заранее готовясь, в случае чего, дать отпор. — Клево. А звать тебя как? Я Костя. Костя Уралов. Мальчуган тянет к нему руку для рукопожатия. Вот оно — первое знакомство! — Романов Саша, — представляется юноша и протягивает руку в ответ. От него не укрылось, с каким любопытством собеседник принялся разглядывать его книгу. — О, ты читать любишь? Что за книга? Здоровая такая… — Не «здоровая», Константин, а объёмная, — поправляя круглые очки на носу, замечает Романов. — Лев Николаевич Толстой, «Война и Мир»… Очень интересная книга, рекомендую к прочтению. Сам читаю её уже в третий раз… — А-а-а, — тянет. — Ну, здорово! Мы до такого по литературе не дошли ещё. Но раз ты советуешь… Почитаю как-нибудь! И улыбается. Светлые янтарные глаза блеснули доброй искоркой под тёплым утренним солнцем. Может, ошибался он, и мальчуган этот — не так уж и опасен? Вдруг, подружатся? — О, о, о, вожатые идут! — лопочет Костя и за плечи новоиспеченного друга берет, разворачивая. — Смотри! Видал? К собравшимся направлялись три невысокие девушки. Глядя на их прекрасную, в хорошем смысле, внешность, тяжело было бы с первого взгляда подумать, будто бы они — и есть вожатые в их летнем лагере. Первая девушка — выше всех. Золотая коса элегантно закинута за спину, синие, чернильные глаза зорко осматривают ребят — было видно, что на своём посту она уже не первый год, и внимательно подходит к формированию отрядов. Длинный сарафан мчится к самому полу, подолом закрывая туфельки на маленьком каблучке. Следом, очевидно, шли две подружки. Первая — сразу видно, среди их дуэта главная. Высокая кареглазая девица с пышным хвостом. Волосы каштановые в забавный хохолок на лбу выпрыгивают, из-за чего она, сказав явно что-то нелестное, дабы только подруга и слышала, тотчас надевает на голову белоснежную кепку. Да не абы какую — а с символикой лагеря! Ему даже, признаться честно, тоже такую захотелось… Интересно, её только вожатым дают, или простым обывателям тоже можно где-то красоту такую выцепить за заслуги перед отрядом? И, наконец, третья девица — как из знаменитой на весь мир «Сказки о Царе Салтане», которую ему в детстве читали на ночь, когда засыпать не хотелось. Пшеничные волосы, точно у Царевны-Лебедь, густыми локонами вьются до самого пояса — и не жарко ей?! Он бы с ума уже сошёл… — золотом под солнцем поблескивают, глазки лазурные хитринкой наливаются, на собеседницу глядя. Сама — миниатюрная совсем, ростом ему даже не по плечо! — вот уж на неё он точно бы не подумал. Девчушка из отряда помладше — но никак не вожатая! — Это Васька, Ками и… — Костя отчего-то, как Саше показалось, раздражённо вздыхает. Глаза закатывает, словно не желая имени последнего называть. — Ну? — Да Машка это. Тоже одна из вожатых, — недовольно. — Очень своенравная девка, сразу видно, с башней не дружит. К ней в отряд попасть — да не в жизнь! Я в свое время верующим был — так молился, чтоб у неё не оказаться. — И чего? — с опаской. — А ничего! Крестик видишь? Нет? И правильно, потому что нет его! Атеистом я стал после этого... Романов чувствует, как холодок по телу бежит. После таких речей не то, что к одному конкретному человеку в отряд не хочется, так и вообще пропадает всякое желание в лагере находиться. Была бы его воля — драпанул бы, что есть силы, прочь отсюда, все равно забор невысокий, ему роста хватит, чтоб перемахнуть. Другой вопрос — деньги на электричку… Ему на чупа-чупс в палатке у остановки не хватает, какой уж тут проездной! Делать нечего, приходится, хотя и нервно сглотнув, но отдаться судьбе и развернуться-таки к девушкам-вожатым. Он сейчас себя чувствует участником русской рулетки, только если там есть хотя бы один шанс на свободный от патрона выстрел, то тут, судя по словам Кости, смерть неизбежна. И черт его дёрнул только приехать сюда… — Привет, ребя-я-ят! — с улыбкой до ушей машет, судя по всему, Ками — та самая весёлая девочка в кепке, своим нарядом походящая на черлидершу. — Как вы тут? К новому сезону готовы? — Да-а! — отвечает толпа. — Не слышу ва-а-ас! Громче! Поляна разразилась радостными визгами и аплодисментами. Ками и Васька широко улыбнулись собравшимся ребятам, то и дело махали им руками в приветственном жесте, с удовольствием и радостью смотря на то, как те отвечают взаимностью. Одна только Маша держалась спокойно и с тщательно скрываемой, но все же лёгкой иронией посматривала на сотоварищей. Уж больно детским казалось ей подобное поведение — ну, что они, дети малые, что ли? Далеко уже и нет: экзамены на носу, а всё с ними, как с малышами. Если они так радуются, это им — пожалуйста, — в соседний кампус, где малышня, едва до средней школы доросшая, носится. Саша и сам подобную позицию разделял, а потому был приятно удивлён, завидев схожую реакцию хотя бы у кого-то из присутствующих. Прыгать и яростно махать руками для него было дикостью — он привык к скромным рукопожатиям или, на худой конец, немногословным обменам кивками, считая себя достаточно взрослым, а такие выкрутасы — не более, чем ребячеством. — Сегодня у нас короткий день, поэтому соберёмся, как обычно, в своих кампусах, обсудим планы и — юх-ху-у! — все свободны! Как вам идея? Ребята, обрадованные ещё более приятной новостью, довольно захлопали в ладоши. Вожатые разошлись и стали дожидаться, пока ребята займут свои места рядом с ними, означая свою принадлежность к определённому отряду. Глядя на то, как вокруг медленно тает толпа, в которой ему отчаянно хотелось если не раствориться, то хотя бы спрятаться, Саша невольно поджал плечи. А если он один останется — как ему быть? Его же должны будут в отряд забрать… Хоть какой-нибудь… Верно? Пока думал, поймал на себе серьёзный взгляд голубых глаз. — А ты чего застыл, как столб? Чего в отряд не идёшь? Он хотел было объясниться, дескать, новенький, раньше не бывал тут никогда и никого толком не знает — ни ребят, ни вожатых, — однако и пикнуть не успел, как за него уже не только все поняли, но и решили. — Минуточку. Я тебя раньше не видела. Ты новенький, что ли? — получив неуверенный кивок, Маша ухмыльнулась: — Чего молчишь тогда? Тянется к нему рукой, и в следующее же мгновение на его рубашку одним лёгким движением крепится большой красный значок. — На, вот. В моем отряде будешь, — кивнула в сторону ребят, которые, пока та не видит, то ли с реальным ужасом, то ли наигранно Сашу крестят и злорадно хихикают. — Шуруй в строй. Сейчас расходиться уже начнём. Романов с неистовым желанием обрести супер-способности и раствориться в воздухе — а ещё лучше, телепортироваться куда-нибудь подальше, — проходит к остальным. Замечает в толпе нового своего знакомого — Костю, — который тут же к нему подскакивает и звонко хлопает по плечу. — О, ещё один брат по несчастью. И угораздило же тебя… Ему это уже начинает надоедать. Что такого, в конце концов, делает эта вожатая, раз зачисление в её отряд хуже ада на земле? Он не причислял себя к скептикам, но все же твёрдо настаивал: ему нужен не просто чёткий ответ, но и прямые доказательства, что, почему и как здесь происходит! — А что не так с этой… — обернувшись. — Машей? — А-а-а, так ты ж не знаешь… — сочувственно. — Эх, Саша-Саша. Я б тебе рассказал, да не хочу первое впечатление о ней портить. Сам все увидишь, как до кампуса дойдём. — Лучше уж сразу сказать, — нахмурил брови. — Чтобы мне знать, к чему готовиться. Уралов на подобное заявление расхохотался и вновь по плечу его хлопнул: — Ну не-е-е, это ты хитро устроился! Мы тут, значит, страдаем и на себе всё испытываем, а ему — нате здрасте, на готовенькое. Не-е-е, Шурик, не пойдет так. Сам, всё сам. Саша от последней его фразы брезгливо сощурился, отчего очки на носу забавно дрогнули и съехали на бок. Поправив оправу, юноша нехотя соглашается: — Сам, так сам. Может, всё не так плохо, как ты и говоришь… — и подмечает: — Только прошу, не называй меня Шурой. — А чего так? Дразнилка есть какая? — Нет… Просто не нравится. — По-о-онял, — подняв ладони и согнув губы в оценивающем жесте. — Понял, Ваш-Благородие, не дурак. Глядя на то, как хмурит брови Романов, Костя не выдерживает и вновь смеётся: — Ну ладно, ладно тебе, — за плечо его обнимая. — Больше не буду. Главное не дуйся. До кампуса дошли довольно быстро. Пока шли, было время изучить территорию, где придётся провести остаток лета — точнее будет сказать, все три месяца. Их «база» расположилась у небольшого прудика, где, судя по всему, даже вопреки знаку о запрете купания, частенько устраиваются если не соревнования по плаванию, то точно отдых после жаркого дня, у самого берега раскинула ветви плакучая ива, а вокруг заполонили собой всё пространство пышные кусты сирени. Ох, и красота же! Саша справедливо считал себя ценителем искусства и мысленно отметил, что как минимум пейзажем ему уже новый отряд нравится. А ещё покоя не давали эти странные слухи про их вожатую. Выглядит она обычно, даже очень неплохо — скорее мило, — рожек чёртика видно не было, трезубца и хвоста — подавно. Да, она резка в выражениях и не слишком податлива на тёплые чувства, но не более того! Неужели за такой милой внешностью действительно мог скрываться настоящий тиран в юбке? Он очень сомневался и верить Косте отказывался — всё-таки правда будет лучше, если он разберётся во всём сам. Расселись по местам. Саше, ожидаемо, досталась пустая парта перед самым носом вожатой. До того её здесь боятся? А может не боятся — избегают? — Итак. Я знаю, вы все безумно рады снова здесь оказаться, а ещё знаю, что просиживать штаны вам, мягко говоря, не хочется, так что в полемику вступать не буду и просто озвучу, что будем делать в этот раз. Речь Маши, хотя и была строгой и отстраненной, звучала плавно и довольно мягко. Нежный, спокойный голос обладал какой-то медовой текучестью и был приятен на слух. — На лето планы такие: в июне готовимся отмечать годовщину парада по случаю окончания Великой Отечественной — включая вальс, в июле — ваш любимый праздничный ужин по случаю юбилея лагеря, август — выпускной, — она подошла ближе и, сложив руки на груди, лениво добавила: — Это ответственный этап для каждого из ва-а-ас, вы вступаете во взрослую жи-и-изнь, и бла-бла-бла. В общем, для вас устроят концерт, где каждый сможет выступить с речью и поблагодарить себя, своих друзей… ну и вожатых, если кто захочет. Надеюсь, правила напоминать не надо, ибо вы и так всё знаете… Саша хотел уже обрадоваться, что долго сидеть не придётся, и можно будет выйти и снова пройтись по территории, изучив местность и эдакую флору и фауну, которая тут водится, однако прервались его мечты на самом интересном месте. — А, у нас же новенький… — подошла ещё ближе и вздохнула, всем видом показывая явное нежелание твердить заученные на зубок правила. — Значит, повторим всё с самого начала. Толпа раздосадованно вздыхает. Романов мысленно вновь пожелал раствориться или раскрыть в себе дары телепорта — уж очень знакомым было это ощущение колоссального неудобства перед остальными, когда те вынуждены дожидаться одного единственного из всей группы, не имея возможности отправиться по своим делам, пока он не усвоит что-то или не закончит. — В общем, правила такие: драк не учинять, кампус не сжигать, по ночам никуда не выходить. Увижу, что что-то из этого нарушается — выговор и очень неприятное избиение по пятое точке. Шутка, если что. По всем вопросам обращаться напрямую к вожатому: если кому-то плохо или если видишь что-то, что брать в руки не следует. Всё понятно? Саша её не слышал. Точнее, не слушал. Перед ним впервые в жизни так близко стоял человек женского пола, ещё и обладатель такой красивой внешности. Пшеничные пряди большими тугими локонами вились по стройному телу и огибали талию, облаченную в короткие шортики — один, особенно юркий, умыкнул из строя и забавным хохолком торчал на самой макушке, из-за чего Маша походила на персонажа детской сказки. На плечах — лёгкая короткая кофточка, закрывающая майку на тонких лямках, которая, каким бы правильным Романов себя ни считал (и каким бы на деле ни являлся), так и вынуждала обратить на себя внимание. Но главным в ней были глаза. Светлые, лазурного цвета, они отчётливо напоминали ему небо. Чистое, спокойное небо, в котором разливаются блеском тёплые солнечные лучи, своим ласковым свечением просачивающиеся сквозь густые облака. Они сильно резонировали на фоне россыпи озорных веснушек на носу, но оттого внешность вожатой всё больше вклинивалась в сердце. Ну ни за что он не поверит, что она — злюка и вредина. Глаза ведь — зеркало души, кроме правды ничего не скажут, не скроют истинную сущность человека, не обманут. Видит он: глаза у неё добрые. Может, характер и вправду скверный и гадкий — так это ей, как девчонке, легко простить можно, оно у них всегда так в роли эдакой изюминки выступает, — а вот глаза… — Алё, гараж! Ты меня слушаешь? Саша от такого неожиданного вторжения в личное пространство дёргается, из-за чего очки перекашивает на бок. Маша стоит прямо перед ним и щёлкает пальцами у самого его носа, очевидно, пытаясь всё то время, что он любовался ею, привлечь внимание. — А?.. — Бэ! — хмурясь. — Я сама с собой, что ли, разговариваю? Спрашиваю, понятно всё? Учти, дважды повторять не буду: один раз проштрафишься — и всё, пропали очки! Саша к носу тянется, оправу поправляя, и глазами серебряными мигает, пытаясь сначала за долю секунды вспомнить всё то, о чем говорила вожатая, а потом ещё выдумать какой-то усредненный ответ, который устроил бы обоих. — Да не эти, дурында, а очки отряда! Циферки: один, два, десять! Ребята оживленно захихикали. Впрочем, Маша их быстро прерывает: — Ну-ка, цыц, — и вновь взгляд на него переводит. — Ну? — Да, понятно, — кивает. — Странный ты, — поднимая бровь. — Чего глаза раскрыл, будто на расстрел тебя ведут? — Ничего, просто задумался... В этот самый момент с дальнего ряда предательски послышался голос одного из мальчишек: — Вы просто красивая, Марь Юрьна, вот он и засмотрелся! Ну, всё… Это точно провал! Саша чувствует, как на мраморно-бледной коже расползается обжигающий румянец и как алеют под его теплом худые щеки. На помощь приходит верный друг: — Слышь, Русик, ты бы помалкивал лучше, пока в репу не дали! — Бу-бу-бу, боюсь, дрожу от страха! — Ну-ка цыц, я сказала! — стукнула по столу вожатая. Дождалась, пока оба утихомирят свой пыл. — С вами потом я отдельно поговорю, а ты… — вновь смотрит на Романова: — В следующий раз в мысли не улетай. Всю жизнь прощелкаешь. Понял? — Понял, — виноватый взгляд на неё поднимает. — Вот и отлично, — выпрямляется, отходя от его стола. — Свободны! Руслан, — бросая ленивый взгляд и морщась: — Не начинай. Руслан, он же Русик — высокий зеленоглазый мальчуган с кроваво-рыжими волосами, очевидно, пользовался большим авторитетом в отряде и мог себе позволить не самое достойное юноши поведение. Кому-то нагрубить, съязвить или, как сейчас — усесться на парту. Чуть хамоватый характер выдавала и манера одеваться: не хотелось придираться, но он впервые видит, что в лагере разрешены рваные джинсы… В сердце теплилась надежда, что с этим мальчишкой пересекаться слишком часто они не будут. — Ла-адно, — закатив глаза и лопнув жвачку. — Только эт, Марь Юрьна, очки не забирайте. Первый день же, все дела, а? — Ой, иди уже! — махнув рукой. — Спа-а-асибочки! — и убежал за дверь. На улице разогрело ещё сильнее. Настолько, что пришлось снять любимый пиджак. Терпеливо развернув рюкзак, Саша принялся складывать верхнюю одежду перед тем, как аккуратно убрать на законный отдых. И в этот самый момент плечо сотрясает звонкий хлопок, от которого, как ему кажется, можно, если не перестать на какое-то время функционировать должным образом, то точно завалиться прямиком на землю. Ну, Уралов… — Здо-о-оров, Шурик! Ой, прости. Привет, говорю, Саша! — Виделись, — недовольно буркнув. Костя, глядя на то, как многозначительно друг смотрит на его руку, лежащую у того на плече, спешит ошибку исправить и впредь личное пространство Романова не нарушать. Вместо этого складывает руки за спиной и, нацепив на лицо хитрющую улыбку, принимается закидывать его расспросами. — Ну, как тебе вожатая? — Вожатая как вожатая… Нормально. — Да-а-а? — улыбается уже во все тридцать два. — А чего тогда взглядом её сверлил всю встречу? Признавайся — втрескался?! Нет, ну это уже переходит все границы дозволенного! Зло нахмурив брови, Саша многозначительно поправляет очки, выпрямляясь в струнку: — Ничего не втрескался! — А чего тогда так смотрел? — Как «так»? — Ну-у-у… Вот так! Костя старательно пытается изобразить невообразимое любование, прижимая руки к груди и судорожно хлопая глазами, да так старательно, что скажется, будто ещё немного, и улетит на ресницах собственных куда подальше. Актёр… Ну актёр без Оскара! — Ну, неправда. Не было такого. — Да ты просто себя со стороны не видел! — махнув руками. — Так и было! Один в один показываю! Романов закатывает глаза, цокнув языком — уже смотреть на человека нельзя средь бела дня, ну как такое стерпеть? — Смотрел и смотрел… И вообще, чего ты ко мне пристал с этой темой, а?! — Да так, — взгляд отводит, посвистывая. Пока Саша убирал многострадальный пиджак, вновь улыбку натягивает. Ближе подходит и как будто бы невзначай плечом его пихает, не давая рюкзак застегнуть, чем знатно его злит. — Ты только смотри, там… Она ведь тебя на три года старше. — И что?! — раскрасневшись, как рак. — В смысле… Что в этом такого? То есть… — мотнул головой. — Аргх! Ты понял меня! — Да ничего такого как раз и нет, — повёл плечами в заигрывающем жесте, то и дело поднимая и опуская брови. — Наоборот, говорят: любви все возрасты покорны. Озирается по сторонам, словно желая убедиться, что никто из посторонних их не слышит, а затем на полушепоте выдаёт: — Кстати, у вас могут быть очень красивые дети… Саша побагровел от стыда и злости. Вот сейчас он возьмёт, и прямо этим рюкзаком, прямо по шапке этому несносному заразе ка-а-ак даст! — Ну ты… — Всё-всё-всё! — уворачиваясь. — Не кипятись! Понял я, понял! Маша отдалённо слышала мощный словесный поток, исходя из сути которого, убирая мат, было понятно, что кто-то кому-то хочет хорошенько врезать, и в глубине души искренне надеялась, что ни жертва, ни нападающий не из её отряда. Как-то устала она за сегодня — хотя, казалось бы, одну встречу провела и всё на этом. Ещё и с Камалией встретиться договорилась… Надо вот ей это? Сейчас бы дошла до кампуса, уселась бы в столовой, молочка подогрела с любимыми шоколадными шариками (хорошо, всё-таки, быть вожатой: ей можно вкусности тащить, а остальным — нельзя, штраф!), телефон в руки — и за сериал… А не вот это вот всё. — Какие лю-ю-юди! — машет ей кареглазая девушка, вставая на цыпочки от радости. Та-а-ак, спокойно. Взять себя в руки, натянуть на лицо улыбку и пойти, как ни в чем не бывало. Вот так, молодец… Главное — помнить: она счастлива, и её жизненное предназначение в сеянии мировой радости и благодати. — Привет, Ками. — Привет, золотце, — чмокнув подругу в щеку, пролепетала девушка. — Хорошо, что ты попозже пришла, я тут сама задержалась ненадолго — боялась, опоздаю. Маша видит, как в глазах её зажигаются вдруг искорки искреннего восхищения — такое чувство, будто ещё немного, и она запрыгает от счастья. — Ты представляешь, там ребят новых в помощь прислали — ну, которые за декорации отвечают, музыку, и всё такое, — так вот! Я познакомилась с одним: ему 18, зовут Святослав, играет на гитаре, приехал к нам из самого Нижнего Новгорода, будет аккомпанировать на выпускном вечере! — она вдруг руками машет, с ума сходя от радости и воодушевления. — Тако-о-ой красавчик! Маша-а-а… Ты не представляешь! Мы уже договорились встретиться, сегодня идём гулять! Я такая счастливая-я-я… — Здорово. Буря эмоций, шквал, поток чувств, льющихся через край… Прошли мимо неё. Ну, не могла Маша эмоционировать, когда слушала чужие истории, будь то рассказы о невозможной любви или душераздирающие слезливые тирады. Она вообще не очень-то любила слушать подобное, особенно если речь заходила о любви, отношениях и всём, что с этим связано. Не везло ей в любви — вот хоть ты тресни! — А у тебя как дела? — мигает глазками. — Как встреча прошла? — Да как обычно… Почти. — А почему «почти»? Давай, рассказывай! — Новенький у нас в этот раз какой-то. — О! Как зовут? Маша хотела ответить, но тут же застыла, раскрыв глаза. Имя! Имя-то она забыла спросить! Пожалуй, её гениальности позавидует, разве что, только Эйнштейн. Сразу видно, профессиональная вожатая — ни имени, ни фамилии, — только суровое армейское: «Э-э-э!» — Имя не спросила? — смеётся. — Ну ты, конечно, гений, Марусь! И как он хоть? — понижает голос, вопрошая с заметной хитринкой: — Симпатичный? На неё поднимается хмурый, полный осуждения и непередаваемого возмущения происходящим взгляд. Девушка у виска крутит, совсем не тонко намекая подруге, что она до неприличия офонарела. — Сдурела, что ли? «Симпатичный»… Новенький как новенький. Сидел, пялился на меня всю встречу — думала, дырищу во мне просверлит. Камалия на это заинтересованно руки на груди складывает, вставая в позу. Ехидная улыбка сияет на румяном личике, и она ведёт плечами, словно пританцовывая: — О, как? Раз пялился — значит, ты ему точно понравилась! — Я тебя умоляю, — фыркнула. — Как понравилась, так и разонравлюсь. Я здесь для того, чтоб работать, а не хвостом крутить. — Ну-у-у, не будь так строга с ним! Ты смотри, приглядись, дай мальчишке шанс! — глазками по сторонам бегает, убеждаясь, что их не подслушивает кто-то из отрядов, а затем шепчет: — Кто знает, может он — судьба твоя! А? — Ками, ну какая судьба? — сложив руки на груди, взывает к её совести Маша. — Он мне в братья младшие годится! Ещё и… Стремный какой-то. — А чего стремного? Девушка молчит. Не знает, что ответить? Возможно. Отчего тогда вдруг сделала поспешные выводы? Что ж… Никаких выводов она не делала — более того, даже разглядеть этого новенького не успела, чтобы судить, стремный он или не очень. — скорее это был один из мастерских её приёмов по уходу от не самого приятного для себя разговора. — Не беси меня, а. — Ла-а-адно, — улыбается. — Но ты смотри, не проморгай его! — видит, как вновь взглядом её злющим сверлят, и кивает: — Я серьёзно! Не исключено, что вы ещё детям своим рассказывать будете о “лагерном знакомстве”! — Сплюнь ты! Камалия смеётся, замечая, как на лице подружки всё же выступает лёгкая розовинка румянца. И чего только Машка такой злой букой ходит? Вокруг так много всяких интересных мальчишек — и весьма симпатичных, — ну грех же не выцепить себе какого-нибудь милого и красивого! Зря она про этого новенького так: сто процентов он ей понравился, просто она признать этого не хочет. Стесняется, наверное, или побаивается — кто ж её знает! Ох, хочется верить, что счастье своё Маруся не упустит. Во всяком случае, она, как верный её советчик, будет ей помогать! — Ладно, солнце, побежала я, — смахивая за спину высокий озорной хвостик, из-под кепки выглядывающий. — У самой встреча через десять минут, надо хоть подготовиться, ради приличия. — Давай, — отзывается Маша, терпеливо перенося вопиющее вмешательство в личное пространство в виде поцелуйчика в щеку. — Удачи. — Спасибочки! — подмигнула девушка и тотчас юрко упорхнула. Смотрит ей вслед и старательно гонит от себя хмурые мысли. По пути в свой кампус Камалия вдруг останавливается и машет какому-то парнишке: среднего роста, с длинными волосами и, что главное, с гитарой в руках. Судя по всему, это тот самый Святослав, о котором несколько минут назад она так воодушевленно ей рассказывала. Он поднимается с места и бредет к ней, махнув друзьям рукой на прощание — дальше до самого кампуса голубки идут уже вдвоём. Здорово… Маша отчаянно пытается убедить себя, что это странное растущее внутри чувство — что угодно, но только не зависть. Камалия ведь её подруга, разве можно ей завидовать? Наоборот, любая на её месте порадовалась бы: исполнилась, наконец, детская мечта, нашёлся тот самый принц на белом коне, о котором в сказках читает каждая уважающая себя девочка… И чего только она нашла в этом Святославе? Обычный парень, ничем не примечательный — если бы не её рассказы, она бы на него даже внимания не обратила при встрече! — а радовалась так, будто сокровище древнего мира нашла… Нет, не суждено ей пока этого понять. Ни радости, ни бабочек в животе. Видимо, не время ещё… Чувство прожигаемой в затылке дыры становится невыносимым. Создавалось ощущение, будто кто-то специально следит за ней, буквально сверля своим пытливым взглядом. Решая поймать виновника с поличным, Маша резко оборачивается… Как она и думала. Новенький, собственной персоной. Поняв, что раскрыт, тотчас юркнул за дерево — по всей видимости, надеясь, что она его всё же не заметила. Да уж… Ну, пускай уж надеется — надежда, как известно, всегда последней умирает. Вот у него, например, первой скончалась совесть — не исключено, причём, что при рождении. Ладно, бог с ним. Не до него сейчас. Надо придумать, чем завтра занять народ — ну, Алёна, ничего доверить нельзя! Сколько она старалась, сколько расписывала (по дням ведь, час к часу!) — эта зараза умудрилась оставить карту дома. Ну как её назвать цензурно, а? Недовольно фыркнув не то от злости на подругу, не то от возмущения неудавшейся слежкой за собой, Маша разворачивается и уходит в сторону кампуса: рисовать план придётся заново. Романов выглядывает из-за дерева, провожая взглядом силуэт вожатой. Отчего-то сердце билось чаще, стоило её заметить. Вот бы как-то… Пообщаться с ней. Поближе познакомиться, что ли… Костя, конечно, много лишнего взболтнул — он и не собирается следовать всем его указаниям! — но доля правды во всех его речах всё-таки есть. Надо общение с вожатой в дружеское русло выводить — дружба ещё ни к чему плохому не приводила, да и она ему показалось никакой не злюкой, а очень даже интересной и… Милой? Как только Машин силуэт скрывается за дверью кампуса, Романов щурит глаза, поправляя очки. Ему срочно нужен был план… Похоже, за советом к Уралову всё же придётся обратиться.