Приключения Аллы Парамоновой, журналистки и девицы на выданье

Чтобы выйти с территории стадиона нам пришлось пройти чуть ли не пол квартала. На ерническое предложение рвануть через забор я ответила ледяным молчанием. А если по-простому, то я не знала, о чем говорить, и стоит ли начинать разговор именно сейчас. Максимовский оказался мудрее меня, или хитрее... — Парамонова, — сказал он, наверняка разглядывая мой зад, гордо маячивший перед ним, — у тебя юбка порвалась. — Блин... Где? — сразу же встрепенулась я, начиная оглядывать себя. — Там, по шву, немножко. Да стой ты, не вертись. — Ну, где, где? — продолжала волноваться я не желая испытывать и этого унижения, хватит и того, что меня сдают ему на руки чуть ли не под расписку. — Вот здесь, где разрез. Как он там правильно называется? Игривый такой... — Шлица, — машинально ответила я. — Симпатичное название, говорящее. — О чем? — Шлица... у тех, кто шляется рвется шлица, — сымпровизировал Роман, подводя нашу беседу к моей эскападе. — Ну, во-первых, — начала защиту я, — кто-то определяет мою вылазку во вражеский лагерь как «шляется», я же называю это разведкой. У меня есть материалы, которые гораздо ценнее доноса твоего нового информатора. Во-вторых, если бы мой партнер сообщил мне о том, что у нас есть этот информатор, то я быть может не полезла... — Быть может — ключевое слово, — заключил Максимовский. В этот момент мы уже подошли к переулку, где он припарковал свою машину. Роман открыл мне дверь, потом проверил удобно на мне пристегнуть ремень. Вставляя ключи в зажигание, он спросил: — К тебе или ко мне? — Ты же знаешь, мне нужно в Малино, — отрезала я. — Назрел разговор, — с осторожностью сказал Максимовский, — у меня будет удобней. Так как? — Чтобы ты меня запер в своей квартире? — А ты собралась бежать? Я задумалась. Бежать больше некуда, надо объяснять, хоть мне и не хочется вываливать на него дурацкие оправдания своих поступков... Нелепые отмазки, как говорит Лопатин. — Хорошо, давай к тебе, — согласилась я. Судя по легкой улыбке в уголках губ, Роман остался доволен поворотом событий. Коготок увяз — всей птичке пропасть. Мы вошли в квартиру, Роман действительно запер дверь и даже повернул дополнительный замок, чем вызвал мою усмешку. — Мартини? «Знает же паразит, что с мартини меня плющит...» — подумала я, и легко ответила, подыгрывая моему любимому: — Сначала в душ, а то я шлялась незнамо где. — Ах, ну да! «Незнамо где» это интересно, типа все набойки сбитые, а где была не знаю, — хохотнул Роман. Но я не обиделась, мне надо было сохранить шутливый тон нашего общения. — В тютельку, — рассмеялась я, и скинув перед обалдевшим Максимовским одежду довольная собой направилась в ванную комнату. — Так я налью мартини? — он крикнул мне вслед. В ответ я сильнее включила воду. Стоя под сильными почти горячими струями, я расслабилась и почти не думала, о том, что будет через несколько минут. Хватит выкручиваться, в конце концов надо сказать правду, самой же будет легче. Выйдя из ванной комнаты в халате Максимовского, я застала его рассматривающим снимки, сделанные мной в молельном доме. Роман поднял на меня глаза и произнес: — Хорошая работа. — Постаралась использовать сложившуюся ситуацию, — не без хвастовства сказала я, пригубив мартини. Потом взяла свой мобильник из рук Максимовского выключила его и сунула под диванную подушку. Если есть прослушка, то наш разговор не должен быть достоянием чужих ушей. — А что там за шум был? — спросила я удивленного моими действиями напарника. — Ринат сказал чуть ли не драка. — Видишь ли, — начал рассказывать Роман, — поскольку ты любительница влезть куда не надо, или сбежать в самый неподходящий момент, то я установил «Локатор». — Ты отслеживаешь мои передвижения? Я согласия не давала, насколько мне помнится... — Ловкость рук..., постой, не горячись, — Роман тут же погасил моё возмущение. — Поэтому я довольно быстро прибыл на место, рассказал на вахте какую-то байку, а главное увидел в журнале запись о твоем посещении, но о том, что ты покинула Орден записи не было. Я обошел здание, заметил на первом этаже открытое окно и влез. Потом мне удалось добраться до технического этажа, но там меня остановила какая-то тётка. Она вызвала подмогу, и мы немного потолкались с ребятами. Потом они меня выволокли, пришлось помахать удостоверением, а то бы по почкам надавали... — Тётка боевая, никакой охраны не надо, те только дрыхнут да телек смотрят... — Еще та самбистка, по затылку успела мне втащить, — усмехнулся воспоминаниям Роман и слегка потер ушиб. — Здорово попало? Может к врачу надо? — забеспокоилась я. — Нормально всё, — отмахнулся он. — А потом ты позвонил Ринату? — продолжила я задавать вопросы, понимая, что мои заканчиваются и сейчас начнутся его. — Верно, — ответил Роман. — И вот мы здесь. — И я в твоем халате, без нижнего белья... — Парамонова, стоп. Это уже провокация. Я вздохнула, прихлебнула из бокала, устроилась удобней на красной коже диванчика и спросила, будто не знала, о чем будет допрос. — Ну что у тебя там? — У меня единственный вопрос: это что за чушь с твоим якобы замужеством. Я из вашего отдела бегом бежал, чтобы не слушать твою характеристику. — Лика... — Ты знаешь, как я отношусь к сплетням, даже если их автор не «одна бабка», а «княгиня Марья Алексеевна», но хотелось бы ясности. Я потянулась за своим клатчем, брошенным на столике, и достала паспорт. — Смотри, — велела я. Роман начал листать странички документа и нашел нужную. Лицо его стало мрачным, на скулах заходили желваки... — Астахов, — наконец произнес он, — это тот самый...? Это правда он? — Он. Шантажом и запугиванием, — начала оправдываться я. — Почему ты молчала?! — взревел он. — Говорю же! Запугал — велел заткнуться, а то пострадают родители! Я потому и в Малино каждый день, что за них переживаю, хоть и сделала всё, как он приказал! — Приказал... Что у тебя с доверием, Парамонова, у тебя есть я, Михалыч, в конце концов... Ты не одна, почему не сказала? — Да, у меня есть ты, Михалыч, и вся журналистская рать, но в городе мебели я валялась связанная..., — про попытку изнасилования я сообразила умолчать, — запуганная, и даже во время полицейской облавы он был там, потом присылал мне сообщения на телефон, у него есть свои люди в полиции, и ему нечего терять, так во всяком случае он мне заявил. — А брак-то зачем? — Заявления я забрала, против мужа показаний давать не буду. Вот и повестку мне вручили, в среду явиться в прокуратуру. — Так... Фиктивный брак. Это решаемо. — И еще... стопудов он слушает меня, а то и наблюдает, я даже к Ларину ходила за консультацией. — Поэтому телефон выключила? Молодец, — одобрил Роман. — Утром бегом к Михалычу, будем подключать нашу безопасность и юристов. Нельзя дать ему соскочить с крючка... — Ага, мне уже в полиции прогулы ставят, — смогла пошутить я, — учти, у него там как минимум информатор. — Учту, — произнес Роман и снова потер место ушиба, видно здорово его тетка приложила. — Зря я выпил... — вдруг сказал Максимовский. — Николая попрошу со мной до Малино проехаться, посмотреть в порядке ли. — Омоновца? Очень прошу, поезжайте, а то я себе места не нахожу от беспокойства. — Договорились. А ты — спать, завтра будет тот еще денек. — А Диоген? — Что Диоген? — Наше расследование? — Не сбежит. Как ты можешь думать о работе? — удивился Максимовский. — Привычка, — ответила я, зевнув украдкой. — Хоть тушкой, хоть чучелом, а материал дай. У нас, желтков, только так. — Выдыхай, Парамонова, — рассмеялся Роман. — Про тушку и чучело прям из лексикона Нормана Бейтса... Уснула я, едва коснувшись головой подушки. День был таким насыщенным, да и моя исповедь сняла камень с души, мне стало легко, как в детстве, когда сложные для ребенка решения принимал отец. Держись, Максимовский, со мной таких задач и решений что у дурака махорки... Сквозь дрёму я почувствовала, как он лёг в постель, прижался ко мне прохладным после душа телом, и нежность накрыла меня, хотелось целовать его руки и признаваться в сумасшедшей любви. Рабочим утром наша редакция чествовала мою бывшую подружку — Шварёва разродилась статьей о секс-скандале с участием лидера одной из партий накануне партийных праймериз. Надо признать, что Лика была достаточно опытным и довольно успешным журналистом. Её чутью можно было только позавидовать, но хищные повадки внушали чувство брезгливости. Обласканная вниманием коллег и руководства Шварёва уделила и мне немного своего драгоценного времени. — Вчерашние герои себе могилы роют, — пританцовывая напела она припев хита группы «Дороги меняют цвет». Мы с Максом даже слегка обалдели, и так бы и стояли с широко открытыми глазами, если бы за меня не вступился Юрий Лопатин. — ...ведь девять линий жизни на руках, становятся легендой... — героически продолжил песню Бедный Йурик не имеющий в миру ни слуха, ни голоса. — ...но вовремя уходят, и исчезают где-то в облаках! — финалом рванула Лика. Сначала коллеги с любопытством наблюдали за этим баттлом, потом раздались громкие аплодисменты. — Йо, йо! — Юрец, бро, красава! — Зачет! — Лика... — покачивая головой произнес Роман, — как-то неожиданно, но, по-моему, у нас есть кандидат на следующее Евровидение. — Максик, вот и подумай, какая женщина должна быть рядом с тобой, — не удержалась Шварева и завела свою шарманку. — Вот как раз об этом я и хотел с тобой поговорить. Отойдем? — С тобой? Да с удовольствием! Я талантливая журналистка, с хорошей перспективой, к тому же не замужем. Они прошли к Ликиному столу, и я смогла наблюдать, как Максимовский что-то серьёзно говорил ей, потом улыбнулся, а Шварёва открыла рот и по-рыбьему захлопала силиконовыми губами, совсем как в мультиках. — Надеюсь, что это последний наш разговор на эту тему, — вернувшись ко мне объяснил он, увидев вопрошающий взгляд. — Спасибо, — тихо сказала я, — иногда она просто несносна... — А вообще-то у вас весело, — рассмеялся он, и хлопнул Юрку по плечу, — Лопатин-то как зачитал, прям Тимати! — Когда Михалыч с меня шкуру спустит будет еще веселей, — буркнула я. — Я с тобой, — поддержал меня Роман, и вовремя, дверь в кабинет Михалыча открылась и Лена Савкина приглашающе кивнула головой. — Ни пуха, — пожелал нам Лопатин. — К черту, — дружно ответили мы. В кабинете у шеф-редактора было накурено. Наше руководство пыталось бороться со «злом», но редакторская ноша иной раз была непосильна, так что верхушке приходилось закрывать глаза. Сам шеф задумчиво разглядывал макет презентации, а когда мы шагнули в кабинет прозвучал сигнал интеркома. — Владимир Михайлович, доброе утро. — Доброе, — откликнулся Михалыч. — Совещание у Плавного в тринадцать часов. Аннушка! Вот это нам повезло, что беседовать с шефом мы будем до совещания, а не после. — Понял. Буду, — шеф закончил разговор, и рукой указал нам на кресла у своего огромного стола. — Присаживайтесь. Я села по правую руку от Максимовского и положила перед собой флешку и распечатанные снимки. — Докладывайте, — разрешил шеф. Я подтолкнула напарника локтем, мол, давай ты. И он слегка откашлялся. — Начнем с промежуточных итогов текущего расследования. На сегодняшний день у нас есть инсайдер в Ордене — лицо, приближенное к нашему интересу, а также фотосессия, сделанная непосредственно в запретной зоне. Михалыч вскинул брови, и направил сверлящий взгляд на меня. Максимовского как покусителя на частную неприкосновенность он даже не рассматривал. — Даже так? — Мой визит носил деликатный характер, — вступила я. — Пропускной режим у них, скажем так, оставляет желать лучшего, а вот внутриобъектовый... в норме. Максимовский обхватив ладонью лоб, сделал трагическое лицо, а сам едва не давился от смеха. — Вот фото, флеш-карта прилагается, — я пододвинула материалы в сторону шефа. Если бы Михалыч мог заглянуть под стол, то увидел бы, как я придавила каблуком носок легких туфель напарника. Он стерпел, криво улыбнулся мне и заметил: — Душно тут у вас... На что Михалыч отправил в нашу сторону пульт от кондиционера. — Будьте как дома, — сказал он, а сам принялся разглядывать снимки. — Ну что ж, есть с чем поработать, прошу продолжить и в конце концов разобраться, что происходит в Ордене, ведь это касается разновозрастной, и самой уязвимой части населения, — заключил шеф-редактор. — Владимир Михайлович, у нас есть нерешенные вопросы по предыдущему расследованию, — сказал мой напарник. — А что там? — без интереса спросил шеф-редактор. — Юридически статья поддержана. Мы свою часть выполнили, пусть теперь правоохранители стараются. — Произошли некоторые события... Кое-кто пытается уйти от ответственности, прилагая к этому методы жесткого давления. Я понимала, что таким образом Роман хочет сгладить ситуацию, но Михалычу лучше подать без экивоков. И я остановила дипломатическую речь Максимовского. — Дело в том, что исков не будет, потому как я отозвала заявления, и заключила фиктивный брак с подозреваемым, чтобы не свидетельствовать против него. Наверное, напарник был прав избрав особый род подачи новости, ибо Михалыч побагровел, и пальцами схватился за узел галстука. Мы с Максимовским повыскакивали из кресел. — Медицину зови! — скомандовал Роман. Я стала быстро набирать номер медкабинета нашего холдинга. Мне ответили, потом еще пару мгновений спрашивали: что случилось? — Давление скакнуло, — произнес Михалыч, — укол обычно помогает. В медкабинете услышали и обещали тотчас быть. — Владимир Михайлович, вы простите меня... Это непрофессионально, я понимаю... я уволюсь... — произнесла я, глядя на откинувшегося в кресле шефа. — Алла, мы еще не закончили, — прохрипел тот. В кабинет ворвались медики. Максимовский отволок меня в сторону, жестко закрыв мой рот ладонью. — Ты с ума сошла, — сказал Роман. — Я виновата, мне и отвечать. — Нежнее надо, Парамонова, — попросил он, — пощади мужика. Никто не хочет крови я уверен, а ты сразу — уволюсь! Обстоятельства! Запомни. Из кабинета шефа выглянула Лена Савкина. Увидев нас, она покачала головой и призывно махнула рукой. Сзади встревоженным ульем гудел Двор Чудес, гадали, кто довел Михалыча, я, Максимовский, или мы оба. Тотализатор бы не открыли наши азартные коллеги. Михалычу стало легче, это было видно невооруженным глазом. Эскулапы собрали оборудование в свой чемоданчик и откланялись, настрого запретив волновать шефа. — Вот что, — сказал Михалыч, когда мы снова заняли кресла, — сейчас всё заново и в подробностях. Алла говорит, а ты, — он обратился к Роману, — протоколируй. Прошу ничего не упустить, поскольку вы вместе со мной отправитесь на совещание, а там не то место, где можно сопли жевать. Мы в точности выполнили всё, и после окончания моего рассказа Михалыч признался: — Я виноват, поддался на твои уговоры, мол, никого видеть не хочу, придержите Максимовского... а оно вон что получилось... Нельзя было тебя одну оставлять, никак нельзя. Журналисты зачастую подвергаются опасности, давлению и шантажу чаще, чем насилию, и в таких случаях наша сила в единстве! Нас есть кому защитить, никто не должен бороться в одиночку! Он был прав. Позже на себе я прочувствовала всю заботу и единство нашего холдинга — меня будто выпотрошили, заставляя уточнять детали моего расследования. Максимовскому досталось меньше, он был всего лишь свидетелем, но и он к завершающей стадии совещания был похож на выжатый лимон. Зато люди, которые будут представлять мои интересы в прокуратуре знали каждый мельчайший эпизод этого дела, все его важные улики и одну железобетонную — диктофонную запись моей беседы с Валерией Аркадьевной, где она предложила мне работу «любовницей». Заключительным аккордом дня стало признание моим родителям. Мы приехали в Малино засветло, кортеж их трех машин припарковался в переулке, чтобы не мешать поселковому движению. Калитка была открыта, и у меня дрогнуло сердце... Я быстро пошла по тропинке из терракотовой плитки, за мной прибавив шаг топал Максимовский, за ним бригада. Но я зря испугалась, от дома навстречу нам вышел отец, его руки были в перчатках, на лице след от чернозема. — Привет! Ты будто из раскопа вылез... — Привет, Екатерина Анатольевна вот припахала. Здравствуйте, Роман, — папка снял перчатку, пожал руку Максимовскому и спросил, кивнув в сторону бригады из сотрудников отдела безопасности: — У нас гости? — Я объясню. Позови маму, пожалуйста... Встречаемся у дальней беседки. Когда к нам присоединилась встревоженная мама, бригада уже рассредоточилась по периметру нашей усадьбы. — Кто эти люди? Что происходит? Памятуя недавний приступ Михалыча, я не стала рубить с плеча. — В нашей профессии бывают случаи давления на журналиста, — я практически повторяла слова Романа. — С этим столкнулась и я. Моя вина в том, что я пригласила в наш дом малознакомого человека. Я говорю сейчас о Константине. Он не тот, кем представился. — Он не твой сосед? — спросила мама. — Он не менеджер по персоналу. Блин... Менеджер, и в какой-то степени по персоналу, но специфическому. Он присматривает за девицами... проститутками, Костя — сутенер. На мамино лицо было страшно смотреть, отец держался лучше и хотел знать подробности. — Ты говорила о давлении... Он обидел тебя? — Можно сказать и так. Когда я разобралась в ситуации, он шантажом заставил меня поступиться принципами... — Как-то всё размыто, дочка, — сказал отец и попросил: — можно конкретнее? Ну уж нет! Плавали, знаем... — Геннадий Ильич, — вступился за меня Максимовский, — Алла немного напугана и очень переживает за вас. Завтра она даст показания в следственном отделе прокуратуры, и мы предполагаем, что после преступник активизируется. Эти люди из нашего холдинга, они обеспечат вашу безопасность. — Ребята проверят дом, и потом один останется с нами, — поторопилась добавить я. — Ну, в смысле... они будут дежурить посменно. Пока не уладится. — А когда уладится? — со слезами на глазах спросила мама. — Когда ему изменят меру пресечения, — ответил Роман. — Мама, пожалуйста, не плачь, — попросила я. — Пойду, сделаю чай и бутерброды, — сказала она. — Людей надо накормить. Мне так хотелось испросить у них прощения за мою глупость, но я боялась еще больше растревожить родных, и из-за чувства вины дать невыполнимые обещания.