*
Объятия родных рук дарят умиротворение, и волнение сердца на время уходит. Джулиана обнимает сына, но, в отличие от мужа, замечает чуть больше, чем просто усталость. В глазах сына непонятное смятение, которое он упорно скрывает за длинными ресницами. — Эллис, сынок. Я задушу твоего отца и стану самой богатой вдовой побережья… — И самой красивой, — подхватывает Харви шутку супруги. — Но если он найдёт достойное объяснение вашему столь долгому отсутствию, то я подумаю над его наказанием. — Здравствуй, моя дорогая супруга, — мурлычет Харви, вызывая смех сыновей. — Не лишай старого моряка счастья, подари объятие и улыбку. — Прости его, мама, — просит за отца Эллис. — Это я упросил его остаться в море на пару дней. Джулиана смотрит на сына пронзительно, пытаясь заглянуть в его красивые глаза, понимая, что многого не знает. — Я подумаю, — обещает Джулиана с мягкой улыбкой. — Смотри, кто пришёл встречать тебя, — и женщина кивает за спину, тем привлекая внимание сына к скромно стоящей рядом с Эмметом девушке. — Брат, с возвращением, — младший крепко обнимает Эллиса, тихо шепча в ухо: — Невеста твоя пришла. Будь с ней повежливее. — Добро пожаловать домой, Эллис, — тонкий девичий голос раздаётся рядом, и волнение девушки видно невооружённым взглядом. — И Вас, капитан Ким, с возвращением. — Благодарю, Елена. Но не стоило приходить на пирс в такую рань. — Но как же?.. — искренне удивляется девушка, смотря на юношу нежными карими глазками. — Ты мой друг, а господин Ким — друг нашей семьи. Я не могла не прийти. — Так, всё, хватит стыть на бризе, — Джулиана прерывает неловкость момента, перетягивая внимание на себя. — Едем домой. Там горячая ванная, сухая одежда и вкусный завтрак.*
После долгих недель в море юноше кажется, что каждый раз по возвращении ему приходится заново всему учиться: сидеть за столом, держа спину и локти прямо, орудовать вилкой и ножом и сжимать хрустальный бокал на тонкой ножке — Джулиана строго следит за манерами своих детей. Но труднее всего сидеть перед прожигающим взглядом юной влюблённой девушки, хоть та и пытается прятать соскучившийся взгляд за ресницами. Эммет откровенно насмехается над всей этой ситуацией, поглядывая то на брата, то на Елену. Голос отца доносился до юноши, как сквозь толщу воды, и Эллис догадывается, что бравый моряк и отважный капитан пытается оправдываться перед своей прекрасной, но строгой супругой. — Только в тех широтах можно заметить такое явление. А наш сын горел желанием увидеть зелёный луч ещё раз, поэтому мы задержались. Правда ведь, сынок? Юноша лишь кивает согласно, но смотрит на маму умоляющим взглядом, пощадить отца. Джулиана улыбается широко в ответ, а после накрывает своей ладонью руку мужа, величественно-снисходительно намекая, что он прощён. — О, вы видели сие чудо морской природы? — воодушевлённо вздыхает девушка, переводя свой искрящийся взгляд с капитана на его сына. — Говорят, что если смотреть на зелёный луч в открытом море рядом с человеком, которому ты готов подарить своё сердце, то вы с ним не расстанетесь никогда более. О, как бы я хотела увидеть хоть раз, побывать в море рядом с сильным и отважным мореходом. Эммет прыскает изо рта глотком воды, что сделал чуть ранее, заходясь в кашле. Джулиан кидается помочь младшему сыну, постукивая его по спине и поглаживая, на что Эммет отмахивается, кивая, что всё в порядке. — Вряд ли столь юной и хрупкой девушке стоит выходить в море ради призрачного луча. Это опасно. Не стоит быть излишне романтичной и верить разным легендам, какими бы красивыми они ни были. — Эллис? — строгий голос родителя обрывает излишне назидательную речь юноши, а хмурый взгляд говорит о том, что юноша перегибает палку. — Извини, Елена. Я погорячился. Более Эллис не проронил ни слова, как и не смотрел в сторону бедной влюблённой девушки, чувствуя себя последним мерзавцем на земле. Но на её чувства он не мог и не хотел отвечать. Юноша упорно гнал от себя ненужные мысли о том, кому бы он подарил свои чувства, сам же над собой горько усмехаясь, что уже… уже подарил и отдал бы всего себя без остатка. Эммет наблюдает за братом искоса, одновременно поддерживая беседу за столом, но тихо шепчет, так, чтобы не слышали остальные: — Ты слишком очевиден. Перестать думать об этом.*
Несмотря на усталость, совсем не спится. Босые ноги, отвыкшие от твёрдой земли, прижимались к дощатому полу, словно пытались удержаться от привычной качки, которой не было, а руки цеплялись за резные перила террасы, как за канат. Эллис взглядом блуждает по небу, глядя на звёзды — здесь, на земле, они совсем другие, чем в море: более далёкие и отчуждённые, но столь же прекрасные. Такие же яркие и манящие, как глаза… — Сынок? — голос Джулианы раздаётся с другого конца террасы, но всё же слишком близко, чтобы успеть спрятаться. И потому Эллис оборачивается лицом к родителю с виноватой улыбкой. — Не спится? Что-то случилось? Может, болит что? Джулиана подходит спешно, сразу прикладывая ладонь ко лбу юноши, пристально осматривая лицо. Волнение во взгляде родителя явное. С тех самых дней, когда его старший сын чуть не умер от непонятной болезни, главным страхом женщины было повторение этого. И каждый раз, отпуская сына в море, Джулиана проводила дни ожидания в тревоге, но веря и своему мужу, и сыну. — Всё в порядке, я хорошо себя чувствую. Просто вновь привыкаю к твёрдой земле… Каждый раз словно впервые, — тихо усмехается юноша, всё же позволяя маме осмотреть себя. Эллис понимает, как это важно для его родителя. Джулиана прижимает его к себе порывисто, выдыхая облегчённо-судорожно в светловолосую макушку. — Мой мальчик, я волнуюсь за тебя. — Мама, я давно уже не мальчик. Мне двадцать лет. — А для меня ты всё такой же пятилетний карапуз, мой белокурый Эллиси, и всегда будешь таким, сколько бы тебе лет ни было. Что с тобой происходит, сынок? Ты не хочешь мне ничего рассказать? — Со мной всё в порядке, мама, — юноша сам крепче обнимает родителя, пряча лицо и лихорадочно горящие глаза в изгибе плеча. — Я же чувствую, что нет. Почему ты так остро стал воспринимать Елену? Вы же с ней рядом с самого детства, и она твой друг. — Кажется, я перестал быть для неё таковым… — И тебе не нравится твой новый статус её возлюбленного? Джулиана отступает на шаг, пытаясь заглянуть в глаза сыну, даже в неярком свете масляной лампы замечая покрасневшие скулы юноши. — Нет, — тихо, но честно отвечает Эллис. — И у несчастной крошки совсем нет шансов? Ответ тот же, но ещё тише и с большим смущением. Джулиана снова притягивает к себе сына, выдыхая громко. — Мне кажется, ты сам не свой после возвращения из Англии. Так ведь? Что-то произошло, пока ты гостил у герцога Эссекского? — Нет, — ответ выходит каким-то поспешным, что тут же подтверждает догадку Джулианы. Но женщина решает промолчать: раз сын не готов говорить об этом, она и не будет настаивать. — Попробуй отдохнуть, Эллиси. Утром всё будет представляться совсем в другом свете, вот увидишь. — Да, мама. Спокойной ночи.*
Покрытая шёлком перина прогибается под тяжестью молодого тела, а пуховая подушка кажется слишком мягкой. Эллис почти отвык от комфорта домашнего постельного белья, и широкий подвесной гамак на палубе стал для юноши самым привычным и удобным. Поэтому, мысленно десятки раз попросив прощения у мамы, Эллис скидывает на пол подушку и стягивает шёлковое покрывало, раскинув руки и ноги по стёганому матрасу, набитому душистой соломой. Сна ни в одном глазу. Одинокий свет восковой свечи кружит по потолку в странном плавном танце с дуновением ночного ветра. Эллис старается не думать об этом, но чем упорнее он отрицает, тем сильнее бьётся его сердце в невероятном, непреодолимом желании взглянуть ещё раз. Рука сама тянется под матрас, где в тёмной прослойке между дном и тканью лежит бумага. Это письмо, что пролетело три моря, прежде чем добралось до адресата, а получатель поспешил укрыть его ото всех и, прежде всего, от себя самого. Он читал его лишь раз, а чернильные слова врезались в сознание, кажется, навек. И вот Эллис снова разворачивает слегка пожелтевший лист, склоняясь торсом ближе к пылающей свечке. Глаза не могут сразу выхватить строки, бегают соскучившимся жадным взором по чуть корявому, но старательному почерку. Вся импульсивность, весь пыл и азарт обладателя сего почерка явственно просматривается в этих острых буквах с нелепыми завитками. Но так умилительно смотрятся ровные строки, что ничего, кроме глупой улыбки на лице Эллиса, они не вызывают. До того момента, пока юноша не вспоминает, о чём были эти строки.«Моему прекрасному другу, кому отныне принадлежат мои мысли и моё сердце. Моему белокурому ангелу, что стал мне близок по велению сердца. Моему несравненному Эллиси… Ты оставил меня с самыми горькими словами, что до сих пор звучат в моей голове тягостным потоком боли, и мне мучительно от того, что не могу опровергнуть их перед тобой, смотря в твои дивные глаза, мой нежный…»
Эллис выдыхает громко, опуская письмо себе на грудь, так что пламя свечи колышется, грозясь потухнуть. — Я тебе не кисейная барышня, Джордж, граф Вестминский, — шипит сквозь зубы юноша в полумрак комнаты, но вновь набирает полную грудь воздуха, продолжая читать.«Но быть может, слова мои для тебя уже пусты, и я лишён счастья считаться более твоим другом. Хотя не скрою, я и сам не желаю быть таковым более. Я желаю большего… Быть твоим сердечным другом, твоим возлюбленным. К этому стремится моё сердце…»
— Боже, Джордж! — юноша снова судорожно прячет письмо на груди, прикрывая сияющие волнением глаза. — Зачем ты так?.. С минуту Эллис не может успокоить своё сердце, прыгающее в груди тревожной птицей. Под закрытыми веками повторяющиеся картинки того далёкого дня в поместье Эссекс. Дня, который перевернул весь его давно устоявшийся мир. Когда именно всё это началось, юноша не сможет себе ответить. Ведь это же Джордж — неугомонный озорник, балагур, покоритель девичьих сердец. Сколько они знают друг друга? Лет с пяти точно, практически всю жизнь! И все эти годы навязчивое внимание Джордж носило для Эллиса характер какой-то детской забавы, которая со временем должна была перерасти либо в обоюдные шалости, либо в обоюдную неприязнь, но уж точно не к таким чувствам, которыми он горит сейчас.«Я ни о чём не сожалею, мой ангел! Быть может, лишь о том, что не признался раньше, не открыл тебе своего сердца, в котором лишь ты один живёшь, Эллис! Но, видимо, небесам было угодно так случиться, что мой пылкий порыв оказался стремительнее слов…»
Дыхание вновь сбивается, как и сердце сильнее трепещет в груди после этих слов. Эллис снова прижимает письмо к груди, не в силах совладать с чувствами. Снова всплывает в памяти юноши тот далёкий день в поместье. В этот летний день разразилась гроза… Прямо посредине тёплого яркого дня, хлынув вмиг из сизоватых туч над ними. Неспешная прогулка превратилась в бегство, в яркое и задорное бегство от дождя. Юная прелестница — невеста Алистера — с визгом и смехом помчалась к беседке в глубине парка. За ней бежал сам жених, пытаясь укрыть своим сюртуком златоволосую головку девушки и хоть как-то спасти её великолепную причёску. Эллис, чуть замешкавшийся от неожиданности, последовал было за ними, но его рука неожиданно была перехвачена, и сам он оказался утянут совсем в другую сторону. Наверное, тот восторг и любование невероятной природной стихией, охватившие его, помешали заметить что-то другое — стихию иного рода: бурю в сердце и молнии в глазах стоявшего рядом мужчины. Небольшой искусственный пруд рядом с пышной плакучей ивой, под кронами которой они спрятались, весь пенился и бурлил от сильных и упругих капель дождя. Тяжёлые влажные ветви гнулись к земле, надёжно скрывая двоих под своими сводами. Но сердце Эллиса дрогнуло, подпрыгнув до горла, и кровь горячей волной хлынула к скулам, когда он почувствовал широкие ладони на своей талии. Его притянули близко, сжимая крепко, опаляя горячим дыханием у виска. — Ты промок… — прозвучало таким горячим шёпотом, что мурашки пробежались по влажной спине юноши. — Эллис… Сам обладатель этого имени никогда в жизни не мог бы себе представить, сколь страстно и одновременно нежно оно могло быть произнесено. Возможно, это заставило юношу отпрянуть немного от мужчины, но только лишь настолько, чтобы взглянуть в лицо друга. И лучше бы не смотрел… Лучше бы не поднимал глаз, сталкиваясь с огненным взглядом Джорджа, в котором неприкрытые любовь и обожание, а ещё что-то тёмное где-то в глубине смородиновых глаз — волнующее, сияющее, затягивающее в омут непонятного чувства. Тогда Эллис промолчал, всем сердцем желая ещё раз услышать своё имя хриплым шёпотом. Его желание тут же было исполнено… Наверное, именно это и заставило юношу неосознанно вскинуть руки на широкие плечи, сжимая их волнительно, и блуждать испуганно-невинным взглядом по лицу мужчины. Эллис готов был поклясться — глаза Джорджа в тот миг сияли ярче любой звезды на небе. Он никогда не забудет этого взгляда: никто и никогда не смотрел так на него, никто и никогда не притягивал его так трепетно и смело. Никто и никогда не дрожал всем телом, застыв повлажневшим взглядом на его губах… Эллис тогда сам потянулся первым. Словно под дурманом, не имея сил, а, возможно, даже желания сопротивляться столь влекущему соблазну — прикосновению к губам мужчины. Первое лёгкое, едва ощутимое касание, словно столкновение с пламенем — столь горячи были губы Джорджа, и щёки старшего под ладонями Эллиса пылали горячим румянцем. Дыхание обжигает огненной бабочкой, едва касаясь желанных губ, но стоило Эллису на крохотные доли замереть и отстраниться, как хватка Джорджа становится крепкой и смелой, а губы накрывают чужие, не оставляя шанса на отступление. Упоение, с каким его целовали, несравнимо ни с чем. Да и как он мог такое, когда это был первый поцелуй в его жизни? Никогда бы Эллис не мог представить, что жёсткие губы мужчины могут быть такими трепетными, а влажный язык — таким ласковым. Джордж выцеловывал всё его лицо, шептал между прикосновениями столь нежные прозвища, словно барышне: «Мой белокурый ангел. Мой Эллиси»… И сколько продолжалось это безумие — неизвестно, но холодная дождевая капля, упавшая на пылающее лицо Эллиса, подействовала хлеще ушата воды, вмиг осознавая, что они делают. Тогда он оттолкнул Джорджа, посмотрев расширенными от испуга глазами, и, отмахнувшись от протянутых рук, убежал из-под ивового убежища. Эллис выдыхает громко, отгоняя от себя эти воспоминания. Хватит бередить то, что и так грозило затопить по-новой. Ливень не прекращался всю ночь, ещё больше тревожа душу молодого мужчины. Эллис не находит покоя, мечась по постели и комкая одеяло чуть дрожащими руками. Понимая, что он так и не сможет уснуть, откидывает покрывало, что дуновением воздуха чуть было не затушило прикроватную свечу. Эллис прижимается к окну. Холодное стекло приятно охлаждает горящее лихорадочным жаром лицо, но оно не сравнится с тем огнём, что полыхает внутри. С тех пор он не любит ночи, ибо во время царствования на небе серебряной Луны его охватывает сердечное волнение… и желание. Непреодолимое желание увидеть вновь, повторить всё вновь. Оттого он с каждым разом мучается, что не может преодолеть этой слабости.*
Утро принесло лишь короткое облегчение. Думы о насущных делах, заботы о доме отвлекли Эллиса от сердечных переживаний, но, как оказалось, ненадолго. Во время обеда, пока отец и сыновья обсуждали детали будущей отправки груза, со стороны кабинета раздаётся непонятный то ли вскрик, то ли смех. В столовую влетает Джулиана столь стремительно, что полы её шёлкового халата не поспевают за ним, держа высоко в руке какую-то бумагу. — Мальчики мои! Нас ждёт просто нечто невероятное! — Что случилось, дорогая? — Мне только что доставили письмо от Харпер! — захлёбываясь от радости, верещит женщина. — Готовься, дедуля, твой «внук» женится! — Что?! — три разных голоса одновременно вскрикивают в недоумении. — Алистер женится! Мы едем на свадьбу! Эллис во все глаза смотрит на родителя, а после опускает голову, надеясь, что родные не заметили его испуганного взгляда. Он чувствует, как кровь отхлынула с лица, как дрожат его руки и сердце ходит ходуном под самым горлом. Одна только мысль, что это могла быть свадьба Джорджа, ввергло всё его существо в пучину страха и ревности. Он замер в своих непонятных чувствах, не слыша безостановочно и радостно галдящей Джулианы и столь же радостно поддакивающего ему Харвиа, и не видит, каким пронзительным взглядом смотрит на него брат. — Эллис? — доносится как сквозь толщу воды. — А, да? — юноша поднимает растерянный взгляд, сталкиваясь сразу с тремя вопросительными. — Эллиси, я спросил, как ты смотришь на то, чтобы взять Елену с собой в Англию? Бедная девочка никогда не покидала пределы империи, для неё это было бы интересно и полезно. — Мама, ты действительно считаешь это правильным? — Эллис отмирает, и на смену тревоги снова приходит эта непонятная злость на девушку. — Как это будет выглядеть со стороны: незамужняя девица в обществе нескольких мужчин, будучи им даже не родственницей? — Не одну её, конечно, а с компаньонкой. Может, даже кого из её сестёр пригласим, — широко улыбается Джулиана в полной уверенности своей затеи. — У тебя будет возможность пообщаться с Еленой и узнать её, так сказать, с другой стороны, — подмигивает она сыну, напрочь не замечая его нахмуренные красивые брови. Первым желанием Эллиса было отказаться и убедить родителя в абсурдности идеи, но почему-то промолчал, никак не сопротивляясь маме, вполуха слушая её весёлое щебетание о том, каким замечательным будет их путешествие и как она соскучилась по Харпер и по всей семье герцога Эссекского. — Делайте, как хотите, мама. Я согласен. — Вот и славно. Надеюсь, это путешествие пойдёт вам на пользу. Кто знает, может, по его окончании и у нас тоже наметится торжество?! — Маменька, не торопись, пожалуйста, — осторожно вклинивается Эммет. — Мне кажется… Ты немного ошибочна в своих предположениях и… - гневный взгляд старшего брата заставляет умолкнуть его на полуслове. — Когда состоится свадьба, дорогая? — широко улыбается Харви в невероятном предвкушении перед дальним плаванием. — Через две недели, в начале весны. Мы успеем подготовиться и к отъезду, и к самой свадьбе. Боже, Алистер женится! Я не могу поверить до сих пор — наши мальчики так выросли, а помнятся такими крохами. — Папа, Алистер — двадцать пять лет, если ты забыл, — смеётся Эммет. — А Джорджу — двадцать один. — Ты мне ещё свой возраст напомни, паршивец ты мелкий! — наигранно возмущается женщина. — Шестнадцать, папа! — ещё больше смеётся юноша, резво уклоняясь от брошенной в него салфетки. Эллис более не слышит ничего. Через две недели он предстанет перед тем, кто разбередил его сердце и смутил сознание. И, видимо, теперь уж Джордж потребует от него ответа… который он даже самому себе дать не может.«Я пишу в невероятной надежде, что моё тепло к тебе будет ответным. Что тот огонь, пылающий во мне, сможет зажечься искрой и в твоём прекрасном сердце. Знаю, что ты страшишься слов любви. Только это останавливает меня сказать, сколь пылко и глубоко я люблю тебя, Эллис! Надежда не покинет меня и в ожидании твоего ответа, которого я буду ждать с великим нетерпением. Мне хватит и пары строк, в которых ты вновь назовёшь меня своим. Другом или возлюбленным — я всё приму. Лишь бы «твоим»…»