godspeed

       десять суток, конечно, были слишком очевидным преувеличением, хотя чем дольше артём сидел в пустом ивс, тем больше начинал верить бессмысленным и, откровенно говоря, не слишком оригинальным угрозам левина. когда он в последний раз смотрел на часы, было около двух ночи, с того момента, должно быть, прошло не больше двадцати минут, и если в течение этих двух часов левин не станет составлять протокол о задержании, то можно считать, что их отпустили. арти говорит: «у каждого уважающего себя человека, живущего в нашей стране, должна быть как минимум одна история о том, как его чуть не забрали в отделение», и тут же, немного подумав, добавляет, что лучше, конечно, хотя бы две. — да что там, хорошо бы вообще сразу три. бог ведь троицу любит. — отвечает артём, на что чернышов, уже изрядно вымотанный, хоть и старающийся этого не показывать, не обращает никакого внимания. говорить краснову ни о чём не хочется. образ летящей со склона машины слишком чётко въелся в его сознание, точно ржавчина, от которой теперь никак не избавиться. когда у отца была яхта, он говорил, что важнее всего не допустить на ней появления ржавчины, «ржавчина — это как рак. появится, и уже никак её не уберёшь. запомни, артём». с отцом они всегда говорили редко и мало, так что артём, пусть и не собирался, но всё же невольно запомнил. получается, денис хотел его убить? или просто напугать? но зачем? и по какой причине тогда он так удивился, когда артём заговорил с ним об этом? вопросов было слишком много, хоть какого-то, даже самого банального, ответа — ни одного. артём плохо знал алаторцева, но почему-то был уверен, что актёр из него вышел бы весьма посредственный. денис не умел притворяться, его легко можно было представить кричащим «да она меня не любит, она любит тебя» в каком-то поле, несмотря на все его дорогие рубашки, сверкающие котлы на запястье и привычку едва ли не каждый год менять машину, на которой он ездит. а может артём просто его недооценивает? ведь не могло ему только показаться, что его пытались убить? — о чём задумался? — интересуется арти, поддевая ногтем трещину в окрашенной стене, которую никто ещё не успел, — или, что куда более вероятно, — даже не собирался штукатурить. кусочек зеленоватой краски падает на пол, отчего серое пятно становится ещё больше. — кстати, что у вас с денисом произошло? что-то случилось на дороге? артём протягивает руку, перехватывая тонкое запястье чернышова, пока тот удивлённо смотрит на него, позабыв о заданном им же самим вопросе. — не трогай. кто знает, кто до тебя эту стену ковырял? — я не брезгливый. — отвечает арти, но руку от стены всё же убирает. когда дверь открывается, левин заходит в комнату не один, держа в руках стаканчик самого крепкого кофе, который можно было достать, заплатив тридцать пять рублей в кофейном автомате у входа в дежурную часть. вошедшего вслед за максимом, человека, артём никогда прежде не видел, но всё в нём как будто бы говорило о том, что ни коллегой, ни подчинённым левину он не приходится. тёмно-серый костюм свободного кроя, накинутый поверх белой рубашки с одной лишь расстёгнутой сверху пуговицей, очки на переносице, — не имиджевые, как у витали, а определённо для зрения, с диоптриями, и, очевидно, выбранные с небрежностью, как будто купившему их было абсолютно всё равно, как они на нём выглядели, — кожаный дипломат на замке в руках и взлохмаченные волосы. «такие работают в фсб или в разведке какой-нибудь, но участковыми или операми — никогда», — думает краснов, бросив на него один единственный быстрый взгляд, и отметив про себя, что зацепиться в таком человеке абсолютно не за что; настолько всё в этой личности на первый взгляд казалось ему блёклым, неброским и монохромно серым. едва ли не сразу позабыв об этом человеке, артём тут же вновь целиком переключает своё внимание на левина, тот смотрит в ответ, ухмыляется, но ничего толком не говорит; ждёт, когда краснов сам к нему обратится. — мне начинает это надоедать, — выдыхает артём, — либо составляй протокол, либо отдавай мне ключи, телефон и выпускай нас. — а чего ты так торопишься вечно? дома мама ждёт? — телефон. — повторяет артём, протягивая левину раскрытую ладонь, на что тот смеётся, проворачивая ключ в замке решётчатой двери. — да шагай ради бога, спиди-гонщик, никто тебя не держит. — оборачивается назад, обращаясь к человеку в сером костюме, — забирай, саш. артём сперва брови хмурит, смотрит непонимающе то на левина, то на, всё ещё незнакомого ему, сашу, который по какой-то причине должен его забрать, но ничего не спрашивает. по опыту уже знает, что лишний раз максиму вопросы задавать — себе дороже. арти, уже было собравшегося идти за красновым, левин останавливает, упираясь правой ладонью тому в грудь, и едва ли не заталкивая, — не из действительного намерения толкнуть, а просто не рассчитав силу, — того обратно лёгким движением руки. — а ты куда собрался? о тебе речи не шло. — говорит максим и тут же вновь оглядывается на, всё ещё стоящего позади него, сашу, — он тебе нужен, саков? саша плечами равнодушно пожимает, отворачивается тут же незаинтересованно, переводя взгляд на краснова, будто на секунду задумываясь о чём-то, затем снова смотрит на левина и бросает только небрежное: «да не особо, честно говоря». — погодите, это как понимать вообще? — тут же вспыхивает краснов. — так не пойдёт. давайте нормально решим этот вопрос, никуда я идти не собираюсь. — не собираешься? — левин снова смеётся, но уже как-то иначе; глухо, как будто просто выпуская воздух из груди. — ну ладно, так уж и быть, оставайся. сейчас как раз протокол составим, посидишь у нас, а потом, может, ещё где. а ты надолго вообще планируешь? а то у нас тут, знаешь, не гостиница. если бы артём был кем-то другим, то максим бы, определённо, уже давно отбил ему почки. может, даже повесил на него парочку статей, помимо тех, которые вешать не пришлось бы, и с удовольствием навсегда забыл бы о его существовании, но сейчас он лишь смотрит недобро, сдерживает себя, даже слова подбирает. чернышов, по своему обыкновению, всегда наблюдающий за этим молча, вдруг кивает артёму и одними только губами произносит: «всё в порядке, иди», и краснов действительно уходит. не сразу, нехотя и попросив арти обязательно написать ему позже, но всё же исчезает за дверью вместе с отрешённым и безразличным ко всему саковым, не то работающим в фсб, не то просто выглядящим как фсбшник. комната как будто становится меньше, запах дешёвого кофе и крепких сигарет вперемешку с одеколоном левина ощущается более остро. чернышов вдыхает тёплый воздух поглубже, а максим спрашивает: «хочешь, тебе тоже кофе возьму? ты, наверное, капучино любишь. у нас там разная жижа намешана, что-то по вкусу найдётся», арти ничего не отвечает, не садится и не сдвигается с места, так и продолжает стоять там, где и стоял прежде, затем вдруг неожиданно говорит: — если не собираетесь предъявлять обвинения, то я пойду. на меня составлять нечего; за рулём я не был, а с теми, кто был, даже рядом не стоял, из вещей у меня только телефон и ключи от квартиры. всё это, конечно, пустой блеф. арти знает; если очень нужно, то предъявить можно что угодно, и максим, конечно, с этой задачей бы с лёгкостью справился, если бы вдруг у него появилось такое желание. арти — не артём; на арти максим может повесить всё, что ему потребуется, за арти не придёт человек в сером костюме, за арти вообще никто не придёт, поэтому если максиму захочется, то он может делать с ним всё что угодно. если только ему захочется. левину это, конечно, и самому хорошо известно, но вместо того, чтобы лишний раз напомнить об этом арти, он смеряет его своим взглядом, бровь выгибает и насмешливо интересуется: — правда? а в лесу у холмов что делал? — грибы собирал. — в час ночи? какие-то конкретные? — мне не спалось. — как занятно. арти, поджав губы, согласно кивает головой. действительно, занятно, сейчас ему по-хорошему бы следовало готовиться к зачёту по философии массовой коммуникации, а он вместо этого стоит за решёткой изолятора временного содержания и перебрасывается пустыми ответами на бессмысленные вопросы с левиным, который, хоть и определённо обладал какой-то собственной философией, но навыком коммуникации, казалось, в принципе не владел. что уж говорить о массовой. максим закуривает прямо в помещении, сбрасывая пепел от сигареты в стакан с остатками своего кофе, всё ещё смотрит на чернышова внимательно, и вдруг, по-настоящему интересуясь, будто давно уже об этом думал, спрашивает чуть более спокойно и без тени издёвки: — вот скажи, зачем тебе водиться с этим обмудком? разве сам не понимаешь, чем это всё в конечном итоге закончится? его, конечно, папочка всегда отмажет, вот прямо как сейчас, а ты что будешь делать? — а с кем мне водиться? — уточняет арти. — с вами можно? голубые глаза смотрят на левина, держащего сигарету в зубах, с вызовом. максим впервые промахивается, и пепел в этот раз падает прямо на пол, но он, кажется, совсем этого не замечает, бросает окурок в бумажный стакан, и красноватый огонёк тут же, тихонько зашипев, гаснет, утонув в чёрной жиже. — ладно, иди. — вдруг говорит левин, затем, после недолгого размышления, добавляет: — тебя подвезти? поздно уже. — сам доберусь. арти уже почти уходит, когда максим внезапно вновь обращается к нему, крикнув вслед решительное и неожиданное «стой». чернышов действительно останавливается тут же, будто заводная кукла, разворачивается к левину лицом и смотрит выжидающе-вопросительно. — послушай внимательно, артём, сейчас начнётся не самое лучшее время, и если ты хочешь пережить его без потерь для себя, то лучше тебе держаться подальше от своего друга. — наконец говорит он, подходя к чернышову непривычно близко. ближе, чем когда-либо. возможно, он бы даже мог прикоснуться к нему рукой, не как при задержании, а по-человечески, положить ладони на хрупкие плечи, если бы это гарантировало то, что сказанное им всё же дойдёт до его собеседника. максиму кажется, что это, напротив, всё только ещё больше испортит, поэтому он слегка отходит назад, но всё же остаётся достаточно близко, чтобы разглядеть беспокойство в глазах арти. услышав своё полное имя, чернышов вдруг вздрагивает, как от удара током, тут же выпрямляется, приподнимая голову выше, пока левин опускает руки в карманы своих брюк в ожидании хоть какого-то ответа. — это угроза? — уточняет арти, слегка наклонив голову, и в замешательстве невольно хмурится, вновь встретившись с серьёзным взглядом максима. — это совет.