***
Холодно. Стало почти сразу, но сейчас уже до состояния тремора. Хотя окна они закрыли быстро. — Никто из автобуса не выходит! Антон не помнит, кто это кричал. В окне кроме черноты не было видно и дерева, выходить не было никакого желания, было желание взять кого-то за руку. Как в квесте при резком громком звуке. В реальности никому до рук не было никакого дела. Все собрались по максимуму, включили фонарики; водитель, посветив через быстро открытое окно, оценил навскидку: да, бочина всмятку. Да, не заводится. Ничего критичного, не взорвётся. Через час стало сильно хуже. Общая мысль «сейчас кто-то приедет» перетекла во вполне адекватную «до ближайшего жилого пункта – минимум сто тридцать километров. Кому – сейчас! – есть до них дело?». Серёжа начал искать с конца: — Мы же писали, что едем. Организаторам и этим, как их там… ну админам. Стас, кажется, качает головой. Фонарики они выключили. — Мы выехали сильно раньше. Плюс, если в городе всё точно так же, думаешь, им сейчас важно, кто там должен был к ним приехать? Мысль о том, что это случилось не только над их головой, приходит только сейчас. Всё это время концентрироваться получалось только на простом: дышать, сидеть, не смотреть долго в окно. Дима не шевелится уже довольно давно. — Поз, — голос после долго молчания чуть сбоит. — С ними хорошо всё. Сто процентов. Связь они проверили сразу. Абсолютно без толку. Дима всё равно сжимает телефон в руках, заглядывая постоянно. — Тео сегодня чёто проснулся рано, — трёт губы, уже не первый раз, очевидно. — Шести не было. Спросил у меня, когда я приеду. Я ответил: не успеешь два раза включить ночник. Антон не находит что сказать. При всём желании он не может понять, каково это. Он думает о маме, но почему-то сразу же представляется, как она думает о нём. Это что-то безусловное – в такой ситуации думать о детях, и ничего с этим не сделаешь. Арсений через два кресла впереди крутит какие-то верёвки. Антон садится рядом под видом желания посмотреть в темноту теперь с левого окна. Оказывается, это шнурки. От сменной, видимо, обуви. — Что ты делаешь? Спросить то, что хочется, не выходит. Он обмолвился ещё давно, что семья, вроде как, в этих числах уезжает на отдых. Но мероприятия перенести так и не вышло. — Жгут. Хотя бы в зачатке. Голос затемнённый, как и всё снаружи, и Антон очень хочет, чтобы посветлело. Пусть и не на улице. — Ты крем от солнца взял? Не поднимает голову. Но слышно, как тихо выдыхает воздух через нос. Помнит. — Ацикловир взял. Антон тоже не находит силы для улыбки, не выходит, не нужна. Арсений вытягивает шнурки ещё и из кофты, Антон помогает, но всё-таки: — Зачем ещё один? Никто ж не поранился. Не отвечает. Но в том, как движет отрешённо челюстью, явно читается: «это пока».***
Когда Антон просыпается, за окном по-прежнему темно. Силуэты сидят как будто на тех же местах, только водитель опустил кресло и лёг боком. Во рту сухо. Пальцы от холода не слушаются: куртка, пока он спал, упала на пол. Рядом с ней лежит что-то круглое, хочется посветить хотя бы экраном, но телефон, видимо, тоже куда-то упал. Как его искать непонятно: в салоне тихо очень, тени сидят на своих местах, головы опущены, руки неподвижно свисают. Туго стягивает горло: что-то здесь не так. На сидении рядом лежит чужой телефон. Антон никогда и никак бы, но сейчас, наверное, можно, и тихая вибрация после включения кнопки, выдохнуть помогает – не севший. Включается и горит минимальной яркостью, режим энергосбережения, видимо, но свет хоть какой-то есть. Пить хочется страшно. Дима сидит впереди, прислонившись виском к окну, у него в рюкзаке была, кажется, полторашка. Антон тянется через проход, аккуратно вытягивает рюкзак, и руки безвольно падают вниз. Не может нахуй быть. Антон откладывает рюкзак на сиденье и пытается включить телефон снова. Пальцы трясутся, попадая на кнопку с третьего раза, и загорается бледно-серый. Антон светит на окно под углом, и в Димином отражении спереди отчётливо видно вместо глаз огромные чёрные дыры. К горлу резко подкатывает рвота. Антон просыпается быстро. Поднимается, не сразу понимая, где именно, но Дима, сидящий рядом, кладёт руку на плечо. Точно. Они же пошли спать на задние. Глазам, долго закрытым до этого, привыкать не нужно. К тому же, включён один фонарик. Видно смутно, и почти всё: никто не спит, перекладывают вещи, и почему-то открыты двери. Антон потирает щёку и шею. — Долго я спал? — Часов семь. Первая мысль – это нехило. Даже дома столько поспать не всегда получается. Видимо, организм пытается бороться со стрессом. Вторая – за семь часов так ничего и не изменилось. За окном как будто стало только чернее. — Мы пойдём на разведку. — Кто «мы»? — Я, Ахир и Арсений. Ахир. Имя водителя, очевидно, придётся запомнить. То, что Арсений долго не высидит, было понятно сразу. Он, кажется, даже не спал. Стоит возле входной, но пока не выходит, с чужой кофтой, намотанной на пояс и единственный без рюкзака. Когда вспоминается, как сильно хочется пить, почему, становится понятно сразу: чтобы в автобусе осталось больше. — С вами могу пойти? Дима кидает быстрый взгляд и возвращается к делу. Заправляет штаны в носки. — С твоим коленом? Не надо, Антош, мы же недалеко. — И при чём здесь тогда колено? Не отвечает. Серёжа поворачивается от входной к Антону. — Шаст, помоги. Они тут, оказывается, пытались сделать что-то вроде каната. Машину надо было оттащить в сторону. Троса у водителя не оказалось. Антон спрашивает про воду. Стас говорит, что какой-нибудь источник здесь рядом должен быть точно. О том, что для этого придётся, скорее всего, отходить от дороги в лес, он молчит. Да и о том, что там через несколько метров лес, можно только догадываться. В лобовое стекло виден только кусок асфальта, плавно пропадающий в темноте. Антон пытается вглядеться вперёд, надеясь увидеть движение, но кроме беспросветно-чёрного там ничего нет. С момента, как они ушли, проходит где-то часа два. Наверное. Антону так кажется. Он успевает сходить в туалет, отойдя от машины метров на пять и возвращаясь назад как можно быстрее. С каждой секундой всё сильнее росло ощущение, что её там больше нет. Сильнее чем пить, хочется только курить. На собственную мысль «похуй, куплю по приезде» не получается даже злиться. В пачке катаются четыре палки оставшихся сигарет. — Бери его за ноздрю. Взять на буксир, да. Это Серёжа. Антон рад, что хотя бы столько лет вместе сейчас не приносят проблем в коммуникации, и вполне понятливо привязывает самодельный канат к крюку сзади. Машину оттащить не получается. Скрученный из чего попало канат рассыпается, они просто не могут вспомнить нужные узлы. И существуют ли такие вообще. Если кто-то будет ехать в этой темноте на большой скорости, врежется в них сто процентов. Кто будет ехать в такой ситуации на большой скорости, Антону тоже непонятно сильно. Но машину обозначить как-то нужно. Стас предлагает поискать ветки для костра. Просит не отходить дальше метров десяти. Отвлечься это помогает хоть как-то. Ветки одна за другой ложатся в руку, и собранную вдоль дороги охапку надо отнести, но такими темпами они будут собирать на костёр до вечера. До вечера. Где здесь, интересно, вечер. Веток, благо, много. Антон тянется за особенно большой, когда телефон высказывает из руки фонариком вниз. Вокруг исчезает всё. Как будто он ослеп. Антон понимает, где низ, только потому, что чувствует тяжесть на ступнях, где стоит. — Стас! — Да! Голос вроде раздаётся сзади. — Говори что-нибудь, я уронил телефон! Антону кажется, что он слышит мат. — Стас! — Всё хорошо! Опустись на колени, попробуй найти. Антон уже стоит на коленях. Руки жадно шарят по земле, но кроме камней и травы ничего не чувствуется. Антон помнит, как далеко телефон откидывает даже от паркета. — Я не могу, Стас! Антон встаёт, чувствуя, как сильно кружится голова. Он шёл прямо и не разворачивался. Значит нужно просто сделать поворот на сто восемьдесят. — Тогда возвращайся! Голос вдруг звучит откуда-то спереди. Значит, нужно развернуться. На сколько градусов он развернулся до этого? — Антон?! Голос звучит сзади. В голове бьёт кровь. Ноги просто не идут. — Я не… Я не могу понять, куда мне идти! — Я свечу тебе фонариком! Антон оглядывается по сторонам. Кроме сплошного чёрного вокруг ничего нет. — Я не вижу! Стас, я не вижу! — Стой на месте! Секунды тянутся вечностью. Веки закрываются, но в темноте внутреннего зрения становится ещё страшнее. Возникает ощущение, что кто-то или что-то притаилось рядом, смотря прямо в лицо. На предплечье ложится рука. Дыхание перехватывает. — Как ты… — Я видел, в какую сторону ты пошёл. До машины оказывается шагов двадцать. Антон касается чёрного корпуса и складывается пополам. — Плохо? — Нет. Нет. Просто стрессанул. Курить хочется страшно. Плевать, что четыре. Антон достаёт пачку и выуживает зажигалку, когда с другой стороны машины раздаются голоса. Возвращаются все втроём. Тоже долго смотрят на машину. Дима начинает первым: — Мы дошли до поворота на главную. — И что? Антон убирает сигарету, так и не закурив. — Там… — Дима сжимает зубы, но Арсений говорит прямо: — Там обрыв.