Блум Таун

M Ты приснился мне прошлой ночью, и теперь я чувствую, будто ты меня осуждаешь. Так что я скажу это один раз, а потом можешь засунуть свои нравоучения куда подальше, потому что я не собираюсь извиняться. Это просто работа. Такая же, как драить полы в доках. Это работа, и я взялась за нее, потому что у меня нет выбора. Здесь все по-другому. Тут ничего нет. Не то что дома, где можно стащить буханку хлеба на рынке, если ты действительно умираешь с голоду, а пекарь стоит к тебе спиной. Тут все иначе. И все они зависят от меня. Питер угасает, с каждым днем говорит все меньше и меньше, и я не знаю, что с этим делать. Иногда он целый день просто смотрит вникуда, уходит в себя. Кашель Флоры снова вернулся, и я смотрю ей в глаза и вру, что все в порядке, это просто сухой воздух, а она спрашивает: «А что если у меня такой же кашель, как был у мамы?». И что, блядь, можно на это ответить, если я сама до чертиков боюсь того же самого? И Майлз. Ему 10, а он ведет себя как тридцатилетний мужик, постоянно дерзит, иногда я мечтаю вернуться в прошлое и оставить его там, в лодке. Но я знаю, что он просто боится. Боится, что нас найдут. И мы все боимся. Наверное, поэтому мы и собачимся с каждым днем все больше. Убивает эта неопределенность и необходимость постоянно слоняться по проклятой пустыне. Так что мне вообще не нужны твои морали, оставь осуждение при себе. Девчонка — это работа. Просто средство для достижения цели. И, кстати, она всего лишь упертая деревенщина, совершенно безмозглая. Ты и сам знаешь эту породу людей. Думаю, в конце концов этот опыт пойдет ей на пользу. Ладно, может быть, насчет пользы я и преувеличиваю, но поверь: немножко потрясений в жизни ей не повредит. Все пройдет как по маслу, она вернется в объятия своего скучного мужа уже через две недели, а мы от нее навсегда избавимся. Итак, вот это я и хотела сказать. Это работа, и я не буду за нее извиняться. Дж *** Дэни проснулась от щекотки, пробежавшей по ее боку. Она распахнула глаза, и память вернулась яркой вспышкой. Поезд. Дети. Похищение... И ящерица, желтая, пятнистая! Она сидела на ее бедре и внимательно смотрела, как будто пыталась понять, зачем какая-то девка улеглась на земле посреди ее дома. В порыве ужаса Дэни вскочила так быстро, как могла со связанными руками, и застыла. Она, не мигая, смотрела на тварь, боясь сделать даже тихий вдох, чтобы не искушать дьявола... Дьявол метнулся ближе, пробежал по ее животу, и у нее вырвалось что-то сродни сдавленному крику. Она не закричала громче только потому, что боялась, что звук побудит демоническую тварь вцепиться ей в горло. — Заткнись. Шепот предупреждения донесся откуда-то из-за костра, и Дэни слегка повернула голову, одним глазом все еще кося на ящерицу. Женщина сидела на камне с чернильной ручкой и какой-то книжкой в руках. Дэни понятия не имела, что будет, если она все-таки закричит. А что если тварь ядовитая? Смертельно опасная? Голос женщины прозвучал твердо и предупреждающе. Наверное, зверь и впрямь ужасно опасен, если даже ее похитительница боится его нападения. Дэни сглотнула, коротко кивнула и полностью сосредоточилась на ящерице, ожидая, что женщина сделает хоть что-то, чтобы отпугнуть тварь. Ящерица склонила голову набок. Дэни искоса поглядела на женщину, пытаясь понять, почему она так долго возится, и обнаружила, что та вернулась к заметкам в книге. — Ты... — голос Дэни дрогнул, и она снова сглотнула. — Ты не собираешься мне помочь? Женщина перестала писать и уставилась на страницу, раздраженная тем, что ее прервали. — Помочь тебе с чем? — она снова принялась писать. — С... с ящерицей... — прошептала Дэни. Женщина не подняла глаз. — Просто прогони ее. — Но ты сказала… — о боже. Дьявол высунул язык, и Дэни могла поклясться, что его позабавил ее ужас. — Ты сказала заткнуться. — Ага, а ты почему-то этого не сделала. — Она ядовитая? Укусит меня, если я закричу? — Господи, это же просто гребаная ящерица, — женщина захлопнула книгу и посмотрела на небо. При свете костра ее подведенные глаза казались совсем зелеными. Дэни замешкалась. Наконец, обуздав свой гнев, женщина прошипела из своего угла: — Это ящерица. Абсолютно тупое создание. Наверное, решила, что ты камень. Просто стряхни ее и, мать твою, замолчи. Дай им поспать, — она кивнула в сторону Питера и детей, крепко спящих вповалку у костра. Дэни перевела взгляд с детей на женщину, с женщины снова на ящерицу. — И как мне прогнать ее со связанными руками? — неожиданно для себя, огрызнулась она. Внезапно у костра раздался знакомый щелчок, и Дэни резко повернула голову. Женщина прицелилась из револьвера ей в живот, прищурив один глаз, как будто собиралась выстрелить. — Подожди! — Дэни увернулась от револьвера, и это движение потревожило ящерицу. Тварь заметалась и спрыгнула (щекотка от ее лапок наверняка будет вечность являться Дэни в кошмарах). Когда Дэни обернулась к женщине, та уже вернула пистолет в кобуру и снова спокойно что-то писала в своей книге. — Первое, что тебе нужно запомнить, — сказала женщина, продолжая писать, — мне нравится, когда по утрам тихо. Глаза Дэни сверкнули гневом. — А мне нравится, когда по утрам я свободна. И вот снова — эта вспышка веселья, этот легкий изгиб в уголке ее рта, такой тонкий, что можно принять его за игру воображения. Из кучи рядом с костром раздался громкий зевок. — Я голоден, — сказал Майлз, поднимаясь с земли. Дэни взглянула на женщину и поразилась. Та смотрела на нее, раздраженно выгнув бровь — как будто это Дэни виновата, что Майлз проснулся. Как будто она должна молчать, когда кто-то взводит курок и целится в нее. Как будто ей должно быть не наплевать на сон детей или любовь к тишине этой сумасшедшей. Как будто они не преступники, которые похитили ее и держат тут связанной и униженной. Эта женщина любит тишину? Хорошо. Полезно знать. Дэни запомнит. И она сделает все, что сможет, чтобы превратить каждое ее утро вплоть до побега в шумный ад. *** Завтрак представлял собой отвратительное сочетание соленого мяса и солоноватой воды из двух больших фляг, привязанных к лошадиному седлу. Дэни не пила ни капли с самого поезда, и, возможно, по ней было видно, что она умирает от жажды, потому что, пока дети передавали друг другу одну флягу, Питер поднес другую к губам Дэни. Она глотала и глотала, почти не заботясь о том, что вода была илистой и странной на вкус. Но потом женщина заметила, как она отчаянно пьет, и накричала на Питера. Он тут же прижал флягу к себе и уставился в землю, испуганный и покорный. — Что с тобой не так? — свирепо спросила Дэни. — Прошу прощения? — Ты кричишь на него за то, что он дал мне воды? За то, что у него есть сердце? Ты держала меня здесь всю ночь со связанными руками, без еды, питья или... — Воду надо нормировать, а не выпивать за раз. — Всем остальным дали воды. — По глотку. — Я хочу пить. Губы женщины скривились в ехидной усмешке. — Ты в гребаной пустыне, дура. Хочешь моего совета? Смирись с жаждой. — Я не хочу. Женщина обернулась. — Что? — Не хочу твоего совета. Никаких советов от тебя. Ты спишь на камнях посреди пустыни, как змея, и похищаешь женщин из поездов, так что сильно сомневаюсь, что твои советы могут быть мне полезны. Женщина выпятила нижнюю губу и задумчиво кивнула. — Ну. Я могла бы дать тебе совет, как не позволить похитить себя в поезде. Или как отличать ядовитых ящериц от неядовитых, потому что та, из-за которой ты орала, была безвредной, зато та, которая вцепилась в твою юбку всего пять минут назад, могла убить одним укусом. Дэни в слепом ужасе уставилась на свою юбку, пытаясь разглядеть, там ли еще смертельно опасная тварь. Но юбка уже обезящерилась сама собой. Она оглянулась на женщину. Та даже не пыталась скрыть свое веселье по поводу паники Дэни. — Еще я бы посоветовала тебе не пить все, что дают, особенно воду из лошадиных фляг, — она вытащила большую миску из седельной сумки, взяла флягу у Питера, вылила оставшуюся воду и принесла ее лошадям. Дэни округлила глаза. Как по команде, живот вздулся, и ее скрутило. — Коням мы даем отстоянную воду, — женщина погладила серую лошадь по носу, а затем напоила из миски черного коня. — Собираем дождевую. Прекрасно подходит для лошадей. — А… для нас? Женщина покачала головой. — Не очень. Поедешь с Питером. Ты и так уже испортила утро своей болтовней, не дай бог еще и одежду мне заблюешь. *** Дэни поплохело. Ее тошнило хуже, чем когда-либо, но пока все складывали седельные сумки и собирались в дорогу, она изо всех сил сдерживала рвоту. Не хотела доставлять женщине еще большее удовольствие своими страданиями. Не хотела, чтобы та видела ее более уязвимой, более жалкой, чем когда она сидела на камне в испорченной юбке со связанными руками и с каждым мгновением все более зеленеющим лицом. Они отправились верхом, и Дэни боролась с желанием вырвать при каждом движении лошади под ней. Она должна держаться за какую-то крупицу достоинства — неважно, насколько маленькую, и она не поддастся своему бурлящему желудку. Она отказывается. Даже если это убьет ее. *** Пятнадцать минут спустя Дэни стояла на коленях на выжженной земле и блевала в высокую сухую траву. Женщина заметила, что Дэни пытается скрыть приступ тошноты за сжатыми зубами и упрямым выражением лица. Или, может, ее выдал пот — он тек по лицу Дэни ручьями. Как бы то ни было, женщина приказала Питеру спустить Дэни с лошади. Выблевав все, что было в желудке (а это практически ничего), Дэни вывернула все еще связанные руки, утерла лоб плечом и попыталась отдышаться. Наконец, спустя несколько долгих мгновений, когда тошнота улеглась и желудок, по крайней мере на мгновение, успокоился, Дэни села на корточки и, моргая, посмотрела на небо. — Ну что, поехали дальше? — нетерпеливо одернула ее женщина, сидевшая на белом коне. — Мне нужна минутка, — пробормотала Дэни, глядя на скалу вдалеке, крепко сжав челюсти. Она ненавидела их. Нет, она ненавидела ее. — Чего? Дэни резко обернулась. — Дай мне минутку! — она никогда ни на кого так не кричала, и на долю секунды глаза женщины расширились от удивления, но потом непроницаемая маска вернулась на место. — Я уже дала тебе минутку, и не одну, нам нужно ехать. — Куда? — спросила Дэни. — Куда ты меня везешь? И зачем? — Садись на лошадь и узнаешь. — Я не сдвинусь с места, пока ты мне не скажешь. — Оставайся тут, и к утру будешь мертва. Ты обезвожена, истощена... — Потому что ты похитила меня! — крикнула Дэни. — Садись, — голос женщины был низким и вкрадчивым, — на лошадь. — Нет, — Дэни устремила взгляд на гладь пустыни. Сначала сзади было тихо, лишь мягко цокала лошадь. Затем послышались шаги по сухой земле. — Вставай, — женщина держала на пальце револьвер. Не угроза (пока, по крайней мере), но строгое предупреждение. — Зачем? Что мне это даст? — Дэни продолжала смотреть прямо перед собой. — Притащишь меня в другое место и убьешь? Женщина прищурилась. — Если бы я планировала убить тебя, я бы уже давно это сделала. Было такое искушение за время нашего короткого, но безмерно раздражающего общения. Дэни посмотрела на нее. Глаза женщины прожигали ее сильнее, чем раскаленное добела солнце. Она никогда раньше не видела таких глаз. И дело не только в угольной подводке или ярком золотисто-зеленом цвете, но и в гневе. Ярости. В любой другой ситуации Дэни попыталась бы достучаться до этой женщины. Спросила бы, кто обидел ее. Но, сидя здесь, в сухой грязи, с вновь открывшейся раной на колене и в рваной юбке, она могла думать только о том, как было бы славно, если б обидчик этой женщины завершил свое грязное дело. Избавил ее от земных страданий, а вместе с тем спас весь остальной мир от взаимодействия с ней. Дэни отвела взгляд. У нее начала кружиться голова, солнце пустыни палило прямо над головой. — Мой муж будет меня искать, — эта мысль только сейчас пришла ей в голову. Она посмотрела на женщину. — Мой муж — мэр города в Калифорнии, в его распоряжении есть шерифы, — ну, насчет этого она не была точно уверена, — и он придет за мной. Он придет, — она кивнула сама себе. — Тебе это не сойдет с рук, потому что он придет. — Да уж надеюсь. Дэни повернулась и удивленно посмотрела на женщину. Женщина придирчиво рассмотрела револьвер на солнце, нашла пятнышко и протерла его рукавом рубашки. Закончив, она убрала пистолет в кобуру и достала из заднего кармана повязку. — Повернись. — Ты снова завяжешь мне глаза? — Дэни услышала слабость в собственном голосе. Она так устала. Если она и сбежит, то точно не сейчас. Она повернула голову, чтобы женщина могла завязать ей глаза. — Зачем? — Нельзя, чтобы ты видела, куда мы едем. Не хочу, чтобы ты потом вернулась. Вообще-то вопрос Дэни был риторическим. Но когда ответ дошел до нее, она почувствовала облегчение. Искорку надежды. — Ты меня отпустишь? — Когда-нибудь да, конечно. Нахрен ты мне сдалась? — И зачем мне возвращаться? Женщина проигнорировала вопрос, наклонилась, схватила ее за руку и подняла на ноги. Внезапная мощь рывка застала Дэни врасплох, заставила споткнуться. С ее коленом было что-то не так. И дело не только в крови: оно распухло, вставать на ногу было больно, будто что-то в суставе не на месте. Ее завязанные глаза неожиданно для нее самой наполнились слезами. Никто еще не был так откровенно и непримиримо груб с ней. Никто никогда так ее не ненавидел. Не презирал ее, даже не зная. Это ты, конечно, лукавишь, — пришла непрошенная мысль. Дэни запихнула ее обратно в темный уголок своего сознания — туда, где сворачивались в беспорядочный клубок все подобные нежелательные мысли и чувства. Женщина потащила ее обратно к лошадям, и Дэни снова споткнулась — ее колено действительно разрывалось от боли. Она выскользнула из рук женщины и упала на землю, приземлившись боком на маленький зазубренный камень. Он пронзил ее блузку, прорезал кожу под ней. — Господи, — раздраженно пробормотала женщина. Кажется, она нисколько не хотела помочь ей подняться. Дэни не смогла сдержать рыданий. Это что, весело? Ей хотелось кричать. Это что, так приятно — видеть кого-то беспомощным, страдающим от боли? — Это подло, — произнес глубокий голос. — Подло. Подло. Подло. Подло. Затем заговорила Флора. — Питер прав. Ты ведешь себя жестоко. — Да ладно? — спросила женщина. — А что, надо тащить ее на сраных носилках, как египетскую царицу? — Нет, — терпеливо ответила Флора, — но хотя бы попытайся вести себя вежливее. Она же переживает. Переживает? Дэни чуть не рассмеялась. Прошло мгновение. — Майлз? Что думаешь? — спросила женщина. — Возможно, ты и впрямь переборщила. Женщина задумчиво хмыкнула. — Значит, мятеж? Думаете, вы справились бы с ней получше меня, а? — Наверное, если бы ты ей все объяснила, — сказал Майлз, — она была бы более сговорчивой. — Все объяснила, — эхом отозвалась женщина. — Ага, — сказал Майлз, — расскажи ей, что происходит, чтобы она не боялась худшего. Удивительно, но женщина, кажется, задумалась. Дэни чувствовала, как она переминается с ноги на ногу рядом с ней, вероятно, глядя на нее сверху вниз, взвешивая варианты. А потом она присела на корточки и сдвинула повязку Дэни ей на лоб. Они впервые посмотрели друг другу в глаза и какое-то время просто удерживали зрительный контакт. Затем женщина слегка прищурилась. — Если я расскажу тебе, что происходит, почему мы украли тебя и тому подобное, ты перестанешь сопротивляться? — Абсолютно нет, — сказала Дэни, не в силах себя остановить. Конечно, она не перестанет бороться с этой женщиной — какое объяснение может заставить Дэни добровольно отправиться в плен? Женщина пристально посмотрела на нее, а затем встала, бросив на Майлза свирепый взгляд. — Я пыталась, — она снова натянула ткань на глаза Дэни. Вдруг послышался шорох, кто-то спешивался. Флора, поняла Дэни. Девочка опустилась на колени рядом с ней. — Мы не причиним вам вреда, — тихо сказала она. — Я вижу, что у вас ранена нога, и мне ужасно жаль. Как только мы вернемся в Блай, мы сразу же вас вылечим. У нас есть целебные мази и другие лекарства. — Зачем? Зачем вы украли меня? — должно быть, Дэни спрашивала это уже в сотый раз. Флора замялась и зашевелилась — возможно, оглянулась на женщину в поисках разрешения. И та, судя по всему, его дала, потому что Флора все-таки ответила: — Все очень просто. Мы украли вас ради выкупа. Мы сообщим вашему мужу, и он заплатит за вас деньги. Дэни задумалась. На какое-то время она почувствовала облегчение. Конечно, Эдмунд заплатит любую сумму, которую они от него потребуют. Но потом... — Откуда ты знаешь мое имя? В поезде... — Ваши письма, — сказала Флора, как будто ответ был очевиден. — Письма? — Те, что вы слали своему мужу. Так мы вас и нашли. Так и узнали, что вы будете в поезде. — Вы украли мои письма??? — Одолжили! — громко и обиженно сказала Флора. — Мы только прочитали их, но не крали. А прочитать пришлось, потому что мы могли по ошибке похитить кого-то одинокого или бедного. Вот бы вышла глупость. — И когда? — спросила Дэни. — Когда вы свяжетесь с Эдмундом? — Письмо уже отправлено, — хрипло сказала женщина. — Еще до того, как успела меня украсть, — огрызнулась Дэни. — Какая самонадеянность. — Просто уверенность. Дэни невесело рассмеялась. — Как видите, — сказала Флора, — мы не причиним вам особых неудобств. Две недели вы погостите у нас в Блае, а потом снова будете свободны. Вам понравится Блай, там просто невероятно... — Две недели... — Дэни с трудом могла выдержать еще один час с этими людьми, не говоря уже о двух неделях. — Или около того, — сказала женщина. Она обхватила Дэни за плечо, снова поднимая ее на ноги, но на этот раз прикосновение было сдержанным. Она вела себя далеко не нежно, но и жестокой она тоже не была. *** Время в дороге тянулось как-то странно. День Дэни отличила только по солнечному свету, проникающему сквозь повязку на глазах. В какой-то момент она заснула в седле, прислонившись к сильной груди Питера. Проснулась только от стреляющей боли в колене, когда лошадь споткнулась и дернулась. Ее разум гудел. Как будто повязка лишила ее зрения, зато усилила все остальные чувства — она слышала каждый вздох лошади, слышала крики птиц, кружащих где-то далеко над головой, как будто они летели рядом с ней. И запахи… Оказывается, у сухой земли есть свой запах — как у одежды, которая слишком долго пролежала в шкафу. Питер тоже пах. Потом, конечно, как и все остальные: солнце палило невыносимо. Но еще молоком, и чем-то теплым и знакомым. В какой-то момент на фоне абсолютной скуки Дэни нащупала гриву лошади и мягко погладила ее густую шерсть. Она накрутила прядь гривы на палец и, чтобы скоротать время, начала заплетать косичку. — Сильвер, — неожиданно сказал Питер. — Сильвер? — Дэни склонила голову набок. Питер накрыл ее руку своей и прижал к шее лошади. — Сильвер. — Сильвер... — Дэни покачала головой, но потом вдруг поняла. — Коня зовут Сильвер? Питер радостно замурлыкал, и Дэни невольно улыбнулась. — Сильвер — прекрасный конь, Питер. — Прекрасный конь, — повторил он с довольным видом. Наверняка за этим кроется какая-то история. Должна же быть причина, почему этот кроткий великан таскается по пустыне за женщиной. И дети… Дэни даже предположить не могла, как они попали в эту компанию. Возможно, это дети той женщины. Она выглядела старше Дэни — ближе к тридцати, наверное. Вполне могла бы быть их матерью. Но как-то странно для матери — позволять своим детям участвовать в преступной деятельности. Как-то странно, что дети вообще совершают преступления. Питер пошевелился позади, нечаянно толкнул ее, и повязка слегка сползла с глаз. Дэни моргнула от внезапного белого сияния. Она не могла понять, как лошади часами безропотно скачут по мучительной жаре. Кажется, они шли по тропинке, проложенной через сухую траву, а по обе стороны были только скалы и кактусы. Женщина ехала впереди группы, высоко сидя в седле и держа поводья одной рукой. Другая рука спокойно лежала на спине лошади. Майлз и Флора ехали посередине, уверенно маневрируя на своих лошадках, как будто выросли в седле. Они явно иностранцы, их акцент говорил сам за себя, и возможно, они приехали из какого-то похожего места. Столь же неумолимого места, которое вынудило их рано овладеть этими навыками. Ездить верхом на лошади. Стрелять из пистолета. Лгать женщине в поезде. Прошло еще немного времени. Теперь, когда Дэни могла отвлечься на мелькающий пейзаж, минуты шли быстрее. На глаза попадались прекрасные кактусы, украшенные пурпурными цветками. Время от времени она замечала греющихся на солнце ящериц. Тень большой птицы, пролетающей в небесах с распростертыми крыльями. Солнце начало клониться к горизонту. По оценкам Дэни, был полдень, и теперь они быстро приближались к невысокой скале. Внезапно Флора закричала. — Я вижу Блай! Можно мы поедем вперед? — До ворот, не дальше, — сказала женщина, — не входите, пока я все не прочешу. — Я могу сам прочесать, — сказал Майлз, сжимая револьвер в согнутой руке. Женщина раздраженно повернулась в седле, сжала зубы и нахмурилась. — Будешь спорить со мной? — Нет, — пожал плечами Майлз, — но нечестно, что мы вынуждены бояться собственного дома... — Это не наш дом, — женщина качнула головой, словно стараясь отбросить эту мысль. — Мы тут временно. И если я говорю не заезжать, пока я все не проверю, что ты должен мне ответить? Майлз съежился на дюйм. — Да, мэм. — Флора? Я спрашиваю вас обоих... — Да, мэм. — Отлично.Считаю до трех. Раз… Майлз, куда ты… Ладно, ты тоже гони, Флора, уже нет смысла считать. Флора помчалась за Майлзом, их лошади подняли облако пыли. Дэни увидела, как покачнулась голова женщины. Кажется, она усмехнулась. Хихикнула. Как будто она способна на эмоции, кроме гнева. Как будто она любит этих детей, как будто в ней есть какая-то привязанность. Дэни снова подумала, что это, возможно, ее дети. Единственное, в чем она была уверена — это при любом раскладе очень странная ситуация. Они приблизились к воротам, и теперь Дэни смогла яснее разглядеть, куда они едут. Небольшое поселение у подножия горного хребта. Скалистые утесы возвышались за скудной россыпью деревянных построек. Самым высоким зданием была небольшая водонапорная башня из покосившихся досок. Все строения окружал массивный деревянный забор. Ворота, за которыми ждали дети, представляли собой высокую деревянную раму — похоже, это был единственный вход в городок. На воротах висела табличка с железными буквами, когда-то выкрашенными в красный цвет, но теперь облупившимися и ржавыми. Солнце выбелило табличку. Дэни заметила по очертаниям на дереве, что когда-то городок назывался «Варблай», но теперь половина букв отвалилась. Женщина въехала в поселение, а они ждали у ворот. Через несколько минут она вернулась и объявила, что все чисто, и это, казалось, немного успокоило Майлза. Их маленький караван гуськом прошел под рамой, женщина вела их по тому, что когда-то, должно быть, было главной улицей города. На окраине стояли дома — простые картонные коробки из искореженных досок, выгоревших на солнце. Большинство из них было беззащитно перед стихиями: крыши обвалились, облицовка потрескалась. Полный ужас — заброшенный город-призрак посреди выжженной пустыни, и Дэни должна жить здесь, пока Эдмунд не заплатит выкуп? Это уже слишком. Это не просто преступление, это чистое варварство — вырвать ее из безопасности и комфорта, из ее хорошо спланированного жизненного графика, и спрятать ее в пустыне. Эта женщина что, думает, что Дэни будет жить вот так, как грызун в куче металлолома? Как будто жизнь Дэни, жены и учительницы, ничего не стоит. *** Дэни как губка впитывала планировку города. Неизвестно, заметит ли женщина, что бандана соскользнула, неизвестно, планирует ли она держать Дэни с завязанными глазами все время. Дэни намеревалась извлечь выгоду — запомнить здания, придумать план. Но когда они приблизились к центральной части поселения, тщательный расчет Дэни сменился мгновенным удивлением. Да, это город-призрак, судя по всему, давно заброшенный после неудачных попыток заминировать соседний горный хребет. Но кто-то — возможно, женщина, а может, и все они, — собрал сломанные части и сделал нечто совершенно непохожее на все, что Дэни видела раньше. В центре города было пять зданий, они стояли как будто кругом: три сооружения с одной стороны, еще два напротив и чуть дальше — водонапорная башня. Двухэтажный салун, тюрьма, банк. На других зданиях не было вывесок, но когда-то они явно были общественными заведениями. Возможно, магазинами. Но удивили ее не старые здания, выгоревшие на солнце, а все, что было построено между ними, вокруг них, даже на них. Кто-то взял обрезки дерева, искореженные и старые, и построил дорожки, мосты с перилами, которые вели с крыши на крышу, с веранды на веранду, с лестницы на окно. С балкона салуна на платформу водонапорной башни, где к перилам была привинчена подзорная труба. Тут и там большие деревянные балки были неустойчиво подсунуты под мостики и тропинки. Как будто все построено так, чтобы вообще не ступать на землю — миниатюрный город с подвесными мостами. И было еще кое-что — Дэни не сразу поняла, что это такое, — веревки и шкивы, прикрепленные к дверям и ведрам, шахтерская тележка, привязанная к водонапорной башне, но стоящая на рельсах, ведущих к балкону салуна. Стеклянные банки, может быть, целая сотня. Такие же, в какие мать Дэни каждое лето закатывала консервы. Они или были надеты на перила, или висели на веревках под ними. Это не город, а игровая площадка — фантастический мир, созданный специально для детей. При любых других обстоятельствах Дэни, возможно, впечатлилась бы. Даже захотела бы все исследовать. Честно говоря, в каком-то смысле она и сейчас впечатлилась. Место вызывало любопытство, даже если она уже представляла себе все способы уничтожить его, сжечь дотла, если удастся достать масло и спички. Они спешились в середине пыльного круга, над головой пересекались рельсы и подвесные мосты. Майлз и Питер увели лошадей, женщина крикнула им вслед, чтобы они вытерли животных и дали им остыть, а потом накормили. Затем женщина обратила свое внимание на Дэни и сняла повязку с ее глаз. Кажется, она не поняла, что до этого повязка сидела ненадежно. — Это Блай. Здесь мы живем, — просто сказала она. Она под руку повела Дэни в салун, Флора следовала за ними по пятам. Когда Дэни непроизвольно зашипела на деревянной лестнице, ведущей на крыльцо салуна, женщина взглянула на нее, затем опустила взгляд на испорченную юбку Дэни. — У меня есть мазь. Избавит от боли. Как только ты устроишься... Дэни резко рассмеялась, и женщина повернула голову, сверля ее суровым взглядом. — Что смешного? Губы Дэни дернулись. — Да все смешно. Ты говоришь «устроишься», как будто я приехала в гостиницу на отдых. Говоришь, что у тебя есть обезболивающая мазь, как будто это не из-за тебя она вообще мне нужна. — Я пытаюсь быть вежливой... — прорычала женщина, и тут неожиданно остановилась и посмотрела на Флору. Дэни тоже посмотрела на Флору. Маленькая девочка слегка покачала головой. — Она хочет сказать, — сказала Флора, теперь глядя на Дэни, — что очень сожалеет о вашей травме, с ее стороны было грубо и безрассудно обращаться с вами так ужасно, и она знает, что вела себя отвратительно. — Чего? Я вообще не это хотела сказать… — И, — громко перебила ее Флора, — в качестве извинения вы присоединитесь к нам за ужином. Майлз готовит чудесное рагу... — Я не хочу присоединяться к вам за ужином, — сказала Дэни, хотя ее желудок сжался от голода. Флора выглядела обиженной, но женщина твердо кивнула, как будто это все решило. — Отлично, — сказала она, таща Дэни в салун — темную комнату, заставленную столами и другими предметами мягкой мебели. — Нам же больше достанется. Еще один приступ голода пронзил пустой желудок Дэни. — Ты не можешь морить меня голодом. Если Эдмунд должен заплатить выкуп, то в твоих интересах сохранить мне жизнь. — Я не собираюсь морить тебя голодом, — сказала женщина, подтягивая Дэни к деревянной лестнице в углу и поднимая ее по ступенькам одним легким рывком. — Просто не хочу ужинать с тобой. Терпеть тебя дольше, чем необходимо… Дэни снова рассмеялась, на этот раз громче, а затем повысила голос, измученная и раздраженная: — Есть отличный способ избавить себя от общества кого-то, кого не хочешь терпеть. Просто не надо его похищать, и… Внезапно женщина толкнула Дэни к перилам, наклонилась ближе, и их лица оказались всего в нескольких дюймах друг от друга. — Ну, тебя уже похитили. Дело сделано. Привыкай. Дэни хотела отвести взгляд. Глаза женщины горели холодным злым огнем, смотрели на нее настороженно и неприветливо. Дэни хотела отвести взгляд, но не стала. Она посмотрела женщине прямо в глаза, спокойно и хладнокровно. Они долго гипнотизировали друг друга, как будто отвернуться означало признать свою слабость. Когда все закончилось, когда женщина, наконец, отступила и снова поволокла Дэни по ступенькам, Дэни поймала себя на мысли, что нашла новое прилагательное для описания ее глаз. В дополнение к «холодные», «злые» и «неприветливые» ее мозг непрошенно добавил слово «сногсшибательные». Она попыталась прогнать его, но ничего не могла с этим поделать — слово уже пустило корни в ее голове. Да, эта женщина просто чудовище, и да, она безмерно отвратительная, но она также — хотя Дэни больно это признавать — бесспорно сногсшибательная. Но это все неважно. Женщина явно спятила, и, кроме того, напомнила себе Дэни, она уже вытравила из себя эти чувства. Вырезала их как раковую опухоль и оставила в Айове. Они всегда причиняли лишь боль. Привязывали ее к чему-то запретному и невозможному, и эти путы были намного крепче, чем те, что сейчас сдавливали ее запястья. Она приехала на запад, чтобы начать все сначала — освободиться от прошлого, освободиться от самой себя. Вот почему, решила она раз и навсегда, такие слова, как «сногсшибательные» она будет употреблять только по отношению к тому, что заслуживает такой похвалы. Закатам, например. Океану, который ей не терпелось увидеть. И ее мужу, конечно. Ну, возможно, он и не сногсшибательный, но по-своему красивый. Он — разумное решение. Надежное. Разрешенное, — восстал ее разум. Он — это все, что тебе позволено. *** Они привели ее в первую комнату наверху. Простой квадрат с маленькой кроватью и еще меньшим окном. Флора с размаху распахнула дверь и объявила, что комната «совершенно великолепная». Как будто это честь для Дэни — быть заключенной в ее простых стенах. Женщина стояла в дверях, скрестив руки на груди, и объясняла правила для Дэни. Днем ей развяжут руки, но ночью, пока все спят, они будут связаны. Еду принесут в комнату, дети будут провожать ее в уборную три раза в день. Если ей понадобится что-нибудь еще, у двери есть небольшая веревка. Потянешь — и внизу прозвенит маленький колокольчик. — Звони, только если ты на грани смерти, — сказала женщина, — или в следующий раз тебе никто не ответит. А потом они наконец-то ее развязали. Она села на край кровати и изо всех сил постаралась растереть смертельно затекшие руки. *** Некоторое время спустя она проснулась от смеха внизу. Она ненавидела себя за то, что заснула — это было похоже на капитуляцию, но после беспокойной ночи, проведенной на пустынной скале, возможно, сон был простителен. Солнце садилось, комнату залило оранжевым светом, маленькое окно выглядело так, словно его окунули в огонь. Дэни посмотрела на закат, пытаясь вычислить свое примерное местоположение. Солнце садилось слева от водонапорной башни. Вдалеке виднелась парящая скала, гигантский валун, балансирующий на высоком тощем хребте, подсвеченном оранжевым сиянием. Прямо на запад — вот куда она направится при первой же возможности. Она пялилась на скалы, пока не изучила их досконально. Удовлетворенная тем, что у нее есть хотя бы намек на план, она на мгновение расслабила плечи и позволила глазам по-настоящему рассмотреть вид за окном. Двор был... прекрасен, на самом деле, хотя она лучше умрет, чем признает это при них. Кто-то поставил свечи в каждую банку из-под варенья и зажег их. Подвесные мосты освещались мерцающими огнями. Эффект был завораживающим. В центре круга горел костер, Питер и женщина стояли у него, а дети помешивали что-то в большом котле. Скорее всего, Майлз готовил рагу. В животе у Дэни заурчало, и она посмотрела на веревку со звонком. На грани смерти. Она закатила глаза и снова села на кровать. Внезапно вдалеке послышался шум. Так далеко, что его легко мог заглушить скрип кровати или детский смех внизу. Но звук длился. Сердце Дэни дрогнуло. Поезд. Она тут же вскочила к окну, вглядываясь в темнеющий горизонт за зданиями, на другой конец города. Она ничего не видела. Не могла даже предположить, с какой стороны доносился звук. Но она слышала его. Поезд. Хоть какой-то шанс сбежать отсюда. И если она достаточно близко к железнодорожным путям, чтобы услышать рев поезда, если она сбежит... По ее груди разлилось тепло. Надежда. Она сможет это сделать — нет, она точно сделает это — выгадает момент и сбежит. *** К ее двери долго никто не подходил. Наконец, раздался негромкий стук, затем ключ повернулся в замке, и в проеме показалось лицо Майлза. — Флора настаивает, чтобы вы присоединились к нам за ужином, — любезно сказал Майлз. Жутко, что дети так спокойно относились к присутствию в доме пленника. Возможно, у них уже был солидный опыт в похищении людей. Возможно, сбор выкупов — это их семейное хобби. — Я не хочу к вам присоединяться, — решительно сказала она. Мальчик в замешательстве нахмурился. — Но вы же, наверное, голодная? Вы так давно не... — Я умираю с голоду, — сказала Дэни, — но я бы хотела поесть здесь, спасибо. В одиночестве. Без нее. — О, — кивая, разочарованно протянул мальчик, — конечно. Я принесу вам вашу порцию. Он запер дверь, и Дэни услышала, как он весело шагает вниз по шаткой лестнице салуна. Прошло несколько мгновений, а затем на лестнице снова послышались шаги — на этот раз тяжелые и размеренные. Ключ повернулся в замке. Дверь открылась. — Вставай, — рявкнула женщина еще до того, как дверь открылась. — Мне и тут нравится. — Вставай, или останешься голодной. У Дэни заурчало в животе — Я выбираю голод. Будь проклята ее гордость. Она умирала с голоду. Но могла и потерпеть без еды еще один вечер — лишь бы дать отпор этой тиранше. Женщина запрокинула голову, уставилась в потолок и коротко выдохнула, как будто пыталась найти наверху хотя бы крупицу терпения. — Дети, — сказала она, не глядя на Дэни, — приготовили, — она поджала губы и кивнула в сторону стены, — тебе ужин. — Она выгнула бровь и бросила взгляд на Дэни. — Они старались, и было бы невежливо разочаровывать их. А затем она снова скрестила руки на груди и, нахмурившись, уставилась в пол, ожидая ответа. Дэни посмотрела на нее и хихикнула. При этом звуке женщина снова смерила ее пронзительным взглядом. — Извини, — Дэни провела руками по лицу, откидывая назад растрепанные волосы, — ты… ты что, совсем ненормальная? — Нет, я... — Ужин подают для друзей, для веселой компании, для семьи, а не для ... Я не буду с вами ужинать, — она прищурилась, качая головой, — мы не друзья… — Естественно, блядь, мы не друзья, я и не набиваюсь к тебе в подружки. Но нельзя же наказывать детей, это не они тебя украли… — Технически, это сделали именно они. — И им за это стыдно! — крикнула женщина, застав Дэни врасплох. — Они не виноваты, что я попросила их об этом. Дэни вздохнула. В этом они были полностью согласны друг с другом. Дэни задумалась, и ей в голову пришла идея. — Я хочу, чтобы мне разрешили гулять каждый день. Не менее часа. — Прошу прощения? — Если я пойду с вами на ужин, пообещай, что позволишь мне гулять по городу каждый день. К полному шоку Дэни, женщина, казалось, задумалась над ее предложением. — Один час, — сказала женщина. — Со связанными руками и не одна. Питер или дети будут тебя сопровождать. Сопровождать, а не стеречь. Легкость, с которой все они использовали эти эвфемизмы, была просто ошеломляющей. Дэни вздохнула. — Отлично. Эти условия… меня устраивают, — конечно, на самом деле ее ничего не устраивало. Она не хотела, чтобы ее выгуливали, как собаку. Но если она хочет сбежать, нужно цепляться за каждый призрачный шанс. Даже если в качестве залога придется поступиться гордостью. *** Рагу было безумно вкусным, и потребовались невероятные усилия воли, чтобы есть осторожными кусочками, а не выхлебать всю миску сразу. — Заяц, — гордо сказал Майлз, наблюдая, как Дэни ест, — я сам застрелил его и освежевал. Даже если бы он сообщил, что это гремучая змея, она бы съела все до последнего кусочка — так была голодна. Ей развязали руки и любезно усадили ее на стул у камина. Дети притащили небольшой столик и соорудили в центре жутковатую композицию — миниатюрный кактус и несколько маленьких черепов животных. Женщина курила, развалившись на соседнем бархатном диване, и Дэни невольно восхитилась тем, как свободно и естественно она делает все «неженственное». Питер сидел рядом с ней, а дети порхали туда-сюда, подавая еду. Как только солнце, наконец, опустилось за горизонт, яркий свет свечей превратил городок из симпатичного в совершенно волшебный. Как ни трудно было это признавать, Дэни была очарована. Она сидела под перекрещенными подвесными мостами, смотрела на мерцающие в банках свечи и ей казалось, будто кто-то спустил с небес на землю звезды. Дети уже давно все доели и теперь играли в пятнашки у костра. Питер возился с тем же предметом, что и в поезде — мягкой лошадкой из лоскутков ткани. Дэни смотрела, как он скачет лошадкой по своему колену, заметила, как он крепко вцепился в нее, словно защищая, когда Флора пронеслась мимо. Он сделал это так осторожно и нежно, что ее сердце сжалось. Она снова задумалась: кто все эти странные люди и как они оказались вместе? Она почувствовала, что кто-то наблюдает за ней, и перевела взгляд с Питера на женщину. Женщина смотрела на Дэни из-под широкополой шляпы. Она явно переоделась. Приятно, наверное, подумала Дэни. Ее-то одежду после сегодняшних испытаний остается только сжечь. Несколько пуговиц темно-синей рубашки женщины были расстегнуты, она сняла с шеи бандану, и теперь Дэни видела впадины ее ключиц. Закатанные рукава обнажали предплечья, коричневый жилет, застегнутый на все пуговицы, идеально облегал тело. На ее лице играли отсветы костра, и Дэни не могла прочитать его выражение. Майлз споткнулся, упав слишком близко к огню. Женщина переключилась на него и отчитала мальчика с мягкой усмешкой. Майлз проигнорировал ее, развернулся и снова погнался за Флорой, метаясь туда-сюда вокруг костра. Флора теперь стояла рядом с Дэни, показывала Майлзу язык и шевелила руками за ушами, насмехаясь над ним. Майлз побежал в одну сторону вокруг костра, а Флора рванула в противоположную, но он быстро развернулся и догнал ее. Флора радостно завизжала, когда он обхватил ее за талию, и они оба упали на землю, смеясь и вереща. В их общении была свобода и легкость, которую Дэни никогда раньше не встречала. Даже среди самых маленьких учеников. В Коттонвуде жила какая-то ожесточенность, которой совершенно не было в этом этом маленьком городке посреди пустыни. Дэни никак не могла решить, очарована она или потрясена. Флора встала, отряхнулась, и уже собиралась рвануть вслед за Майлзом, и тут кое-что случилось. Дэни видела все словно замедленно. Нож Флоры, выбитый в борьбе, выпал из ножен на землю, подпрыгнул на рукояти и остановился у ног Дэни. Она огляделась. Никто этого не заметил. Дэни быстро наклонилась и подняла его, делая вид, что поправляет сапог. Она не поднимала глаз, не осмеливалась дышать из-за страха быть пойманной, но в конце концов все оказалось довольно просто. Как быстро она смогла засунуть нож в сапог и откинуться обратно на спинку стула! И никто не догадался, что она делает. Дети, отдышавшись после погони, устроились бок о бок на деревянном стуле напротив маленького шаткого столика, накрытого для Дэни. — Скажите, миссис О'Мара, — с усмешкой спросила Флора, — вы действительно школьная учительница? — Конечно, — ответила Дэни, немного раздраженно. Эти дети что, думают, что все на свете лжецы? — Как здорово, — сказал Майлз. — Вот бы когда-нибудь узнать, каково это. Дэни не смогла сдержать легкой улыбки. — Ты хочешь стать учителем? Как это восхитительно… нормально. Но Майлз покачал головой. — Я хочу ходить в школу. — Вы... — Дэни посмотрела на их серьезные лица, — вы никогда не ходили в школу? — Конечно, нет, глупышка, — сказала Флора, — как мы могли бы ходить в школу, если мы всегда... — Флора, — Майлз предупреждающе посмотрел на нее, натянул улыбку и повернулся к Дэни. — Нет, пока у нас не было такой возможности. Дэни оглянулась через плечо на женщину. Та наклонилась вперед к огню, расставив ноги и положив локти на колени. Она не обращала на них никакого внимания. Дэни повернулась к детям, понизив голос. — Как… ну, почему... где… — в ее голове крутилось так много вопросов, и, возможно, это ее единственный шанс их задать… Вместо этого она утвердительно сказала: — Вы не из… здешних мест. Не из этой страны. Флора согласно покачала головой. — Вовсе нет, мы из... — Флора, — твердо одернул ее Майлз. Дэни приподняла плечо, пытаясь изобразить непринужденную улыбку. — Мне просто любопытно. Я никогда не встречала никого из… — Лондона? — услужливо подсказала Флора. — Лондона, — Дэни улыбнулась, ликуя в глубине души. Майлз злобно сверкнул глазами. Он понимал, что она делает, но никак не мог ее остановить. — И как вы здесь оказались? — Не имеет значения, — сказал Майлз, — откуда мы приехали и почему мы здесь. Флора, — он посмотрел на маленькую девочку, — какое главное правило? Она опустила глаза, внезапно помрачнев. — «Если хочешь сказать правду — неси лопату». — Лопату? — Дэни недоуменно посмотрела на них. — Чтобы вырыть себе могилу, — сказал Майлз, приподняв бровь. Дэни покачала головой, потрясенная и немного рассерженная. — Это абсолютно ужасное убеждение, — сказала она. — Это она… — Дэни взглянула на женщину, все еще смотревшую в огонь, а затем наклонилась к детям, еще больше понизив голос, — она научила вас этому? — Конечно, — Майлз прищурился. — Она научила нас всему. — А Питер? — Она и Питера научила, — сказал он. Дэни спрашивала не об этом, но это тоже был полезный ответ. — Она… ваша мать? Они оба искренне рассмеялись. — Здорово, конечно, что ты их развлекаешь, — сказала женщина, внезапно возникнув у них за спиной. Она с подозрением посмотрела на Дэни. — Не хочешь поделиться шуткой? Я тоже посмеюсь. Ага, сейчас. Если эта женщина рассмеется или проявит любую другую человеческую эмоцию, мир, наверное, перевернется вверх тормашками. Дэни пожала плечами. — Просто знакомлюсь со своими похитителями. Женщина посмотрела на Майлза сверху вниз, и его плечи ссутулились. — Мы ничего ей не говорили, — тихо сказал он. Женщина наклонилась над столом, переводя взгляд с одного ребенка на другого, ее взгляд был напряженным, как будто она пыталась выяснить, о чем Дэни говорила с ними. Затем она выпрямилась и кивнула в сторону салуна. — Пора спать, — сказала она. На лице Майлза отразилась обида. — Да нет же, мы не ложимся так рано… — Сегодня ложитесь — Это нечестно! — Майлз повысил голос, ударив кулаком по маленькому столику. Крошечные черепа подпрыгнули. — Вы-то не ложитесь спать! — Ну и что? — парировала женщина. — Мы не дети. Майлз уставился на нее. — Питер… — Питер что? — сказала она. В воздухе повисло напряжение, Дэни ощутила его каждой клеточкой. Майлз явно раздумывал, продолжать ли гнуть свою линию. В конце концов он упрямо выдвинул подбородок и выговорил сквозь стиснутые зубы: — Ты не можешь указывать мне, что делать. Ты не моя мать. — Нет, — женщина покачала головой, глядя в землю, и издала смешок, сухой и бессердечный, — Но твоя мать умерла, и я все, что у тебя есть. Дэни шокировано вскинула голову. Так разговаривать с ребенком! О его покойной матери! Эта женщина явно ненормальная, и в ней нет ни доброты, ни порядочности. Никаких основ человечности. Ярость мальчика, еще мгновение назад такая ощутимая, внезапно уступила место каменному пустому взгляду. Сердитые морщины на его лбу разгладились от злых до задумчивых. Такая задумчивость — спутник перегруженного разума, занятого заметанием нежелательных мыслей в темные углы. Дэни знала этот взгляд. У нее были ученики с таким взглядом. Она видела этот взгляд в зеркале. Дети сдвинулись — Флора под столом сжала руку Майлза. Дэни прикусила внутреннюю часть щеки, чтобы сосредоточиться только на своей боли, но не смогла равнодушно смотреть на эту сцену. Да, они преступники, но они всего лишь дети. Дэни любила детей. И любой человек, способный хотя бы на небольшой проблеск сочувствия, мог заметить, что Майлзу больно. Женщина скрестила руки, твердо сжала зубы. Она скользнула взглядом по детям и отвернулась от них. — Идите спать. На этот раз никто не спорил. Они встали и молча прошли в салун, держась за руки. Когда они ушли, женщина опустилась на пустой стул, поставила локти на стол, сложила руки под подбородком и уставилась на Дэни. Оценивала ее, кажется. Нож жег лодыжку Дэни, как клеймо. И, возможно, именно страх быть пойманной — осознание, что рано или поздно Флора поймет, что нож пропал, — побудил Дэни внезапно дать женщине отпор. — Не надо им так грубить, — она посмотрела женщине в глаза и смело подняла подбородок. Губы женщины изогнулись в полуулыбке, в глазах рядом с отблесками огня плясало что-то еще — кажется, веселье. Дэни сглотнула. — Иногда дети плохо себя ведут после… — она подыскивала слова, — потери. Будь к ним добрее. Глаза женщины слегка сузились, но ее полуулыбка никуда не делась. Она ничего не сказала. Мгновение спустя Питер встал, бормоча что-то о том, что хочет спать, и направился в салун. Женщина провела Дэни вслед за ним, оставив костер догорать. *** Дэни ждала до поздней ночи, пока не убедилась, что все остальные уже давно спят. Путы было на удивление легко разрезать при помощи небольшой хитрости — она зажала нож между сапогами и водила по нему веревками взад и вперед, пока волокна не истерлись. Выбраться из салуна оказалось труднее. Дверь в комнату была заперта, и даже если бы замок удалось открыть, Дэни знала, что лестница неизбежно заскрипит. Не было никакой надежды спуститься по ней незамеченной. Осталось только окно. Замка на нем не было, но рамы присохли и держались крепко, как будто их не открывали десятилетиями. Потребовалось немало усилий, пришлось расшатать щели ножом. Когда ей наконец удалось открыть раму, она облегченно улыбнулась, но тут же столкнулась с еще одним осложнением — ее окно было слишком высоко над землей. Большая часть свечей в банках уже перегорела, но некоторые из них все еще тлели, освещая периметр. Дэни заметила небольшой выступ внизу, в метре от нее. Выступ узкий, придется стоять на цыпочках, но если удастся его пересечь… Она торжествующе улыбнулась. После она легко перелезет через перила балкона салуна и дотянется до ближайшего подвесного мостика. А оттуда как-нибудь спустится вниз. Главное — отойти подальше от салуна. Она свесилась из окна, вслепую нащупывая ступнями выступ. Не получилось, пришлось перевернуться животом к подоконнику. Ее нога нашла выступ, и она осторожно перенесла на него свой вес, на всякий случай крепко держась за подоконник. Большая часть города разваливалась, трудно предсказать, выдержит ли это здание. Выдержало. Она с облегчением вздохнула. Вдохнула и выдохнула. Замедлила дыхание. А затем, крепко держась за край окна, начала медленно продвигаться к балкону. Черт возьми. Ее колено. Оно перестало пульсировать несколько часов назад, боль немного рассеялась после сна, и она почти забыла о травме. Но первый же аккуратный шаг по карнизу заставил ее замереть от боли, прикусив щеку и скривив рот в попытке сдержать мучительный крик. Она закрыла глаза. Снова сосредоточилась на дыхании. Вдох, выход. «Разум превыше материи», — говорила ее мать, когда в детстве она болела и ей приходилось пить мерзкие лекарства. «Разум превыше всего», — повторила она снова, когда Дэни было двадцать, и она умоляла освободить ее от брачного соглашения с Эдмундом О'Марой. Разум превыше материи. Дэни вдруг осознала, что ее родители узнают о ее похищении — Эдмунд сообщит им, возможно, они даже приедут, чтобы убедиться, что она благополучно вернулась к нему. Это должно было утешить ее, но все, что Дэни испытала при мысли о родителях — прилив яростной решимости. Она преодолела боль и сделала еще один шаг. Она не позволит, чтобы это стало еще одной историей, которую отец будет аллегоризировать с кафедры. Она сделала еще один шаг, стараясь смотреть вперед, а не на землю. Она больше не будет грешницей из его библейских сказок. Однажды она уже стояла перед его прихожанами, перед морем лиц, каждое из которых было полно отвращения, и это не сломило ее. Но мысль о том, что сейчас все эти люди, наверное, жалеют ее? От этого у нее скрутило живот. Еще один шаг. Потому что, несмотря на жалость, они явно думают, что все это заслуженно. Она так и представила, как они, услышав историю о ее похищении, забормотали что-то о том, что Господь спас ее, несмотря на прошлые проступки. Ведь Дэни согрешила, а Господь наказывает грешников. Господь наказывает грешников. Если бы в Коттонвуде были ворота, как в Блае, эти слова красовались бы железными буквами прямо под названием города. Бескомпромиссный холодный девиз. Она добралась до балкона, перекинула здоровую ногу через перила и вылезла на подвесной мост, пересекая его осторожными тихими шагами. Господь, подумала Дэни, творит полную херню. А она спасает себя. Пройдя по подвесному мосту, она оказалась на вершине платформы, окружающей водонапорную башню. Сбоку была лестница, и, бросив последний взгляд на салун — все еще темный и тихий, — она спустилась вниз. Она не пошла по главной улице — лучше уж бродить где-то по внешним руинам, на случай, если кто-то проснется и выглянет в окно. Она пошла по узкой дорожке, которая, как она надеялась, приведет к скале, которую она видела из окна. Мимо разрушающихся маленьких домиков, обходя камни и заросли перекати-поля. На окраине города она нашла щель в деревянном заборе — небольшое отверстие между двумя покоробленными досками. Доска легко отодвинулась, и она смогла перелезть на другую сторону. Она в последний раз оглянулась через плечо. Тишина. Хорошо. Скала виднелась вдалеке, вырисовываясь четким силуэтом на фоне огромной луны. Она была… немного дальше, чем Дэни первоначально определила из окна. На самом деле, сильно дальше. Но сейчас с этим ничего не поделаешь, пути назад нет. С каждым шагом ее колено болело все меньше и меньше — возможно, от адреналина, а может, просто от вкуса свободы. Было холодно, она не ожидала, что будет так холодно. На ходу она обхватила себя руками. Краем глаза она заметила, как что-то пробежало по скалистому выступу, и, резко вздохнув, повернулась лицом к существу. Наверное, ящерица. Или, может быть, какой-нибудь грызун, теперь уже давно исчезнувший в ночи. Она наклонилась, достала нож из сапога и засунула его за пояс юбки. Надо быть готовой ко всему. Невероятно, как отчаянное стремление к свободе смогло полностью подавить все рациональные мысли. Все ее страхи до последнего. Но чем дальше она отдалялась от Блая, тем более пустынной и открытой становилась земля, и тревожные мысли начали возвращаться к ней. Ее зрение играло с ней злую шутку. Камень или притаившийся горный лев? Извилистая трещина в сухой земле или гадюка? Время от времени какое-нибудь животное кричало в ночи, и это пугало ее, но тишина между странными звуками была еще хуже. Она была удушливой, как тяжелое одеяло. До скалы по-прежнему оставалось несколько миль. И даже когда она дойдет до нее, кто знает, сколько еще придется пройти, чтобы добраться хоть до какой-нибудь цивилизации? До каких-то признаков жизни. Она задрожала и обняла себя крепче. Ей показалось, что она что-то услышала вдалеке — кажется, ржание лошади. Дэни замедлила шаг. В Блае по крайней мере четыре лошади, это, скорее всего, одна из них. Она отошла не так далеко от города, а по пустыне звуки разносятся очень хорошо — она поняла это в тот день, когда услышала далекий поезд. Но все же. Ее сердце забилось, и она пошла немного быстрее. Эдмунд писал ей много писем, но ярче всего рассказывал о них — чужаках, населявших отдаленные территории. Индейцах. «Они ненавидят нас, — писал он в одном из первых писем, когда только отправился в Промис. — Они дикие и совершенно нецивилизованные, упрямо отвергают тот факт, что Бог одарил белого человека светом Божьего Знания, доверив нам нести веру и демократию в каждый уголок этой земли, от леса до прерий и моря». «Они отвергают нас и отвергают Бога, — писал он. Они с удовольствием грабят нас, нередко поселенцы становятся жертвами их невежественной ярости. Мужчина, женщина, ребенок — дикарям все равно, они убьют любого человека со светлой кожей, выкрикивая свои демонические боевые кличи в небо». После этого письма Дэни снились кошмары. Темные и ужасные видения красноглазых воинов, жаждущих ее крови. Она предпочла бы встретить изголодавшегося горного льва, чем индейца. Десять горных львов. Двадцать. Она остановилась и оглянулась, когда услышала ржание лошади снова. Желудок скрутило, сердце бешено заколотилось. Если это индеец, ее судьба предрешена — спрятаться негде. Скала теперь ближе, но все еще ужасно далеко. Если она попытается бежать к ней, то только устанет и станет для них еще более легкой добычей. Убьют они ее прямо там, в пустыне, или отвезут обратно в свой лагерь и сначала подвергнут пыткам? Сможет ли она отбиться ножом? Сомнительно — если честно, невозможно, — но, по крайней мере, она не сдастся так легко. Возможно, успеет нанести хотя бы один удар. Мгновение спустя она услышала цокот копыт, скачущих галопом по твердой земле. Она прищурилась, но ничего не увидела в темноте. Дэни прерывисто задышала, адреналин бурлил, крича ее мышцам двигаться, бежать. Так она и сделала. Она на бегу задрала юбку, освобождая ноги, пустыня вокруг превратилась в размытое пятно. Она не чувствовала боли в колене, не чувствовала ничего — только адреналин. И страх. Она не хотела умирать. Она не готова к смерти. Лошадь догоняла ее, она слышала это, но отказывалась оглядываться. Отказывалась тратить драгоценные секунды, которые можно посвятить бегству. Звук приближался, пока, наконец, не стало почти бессмысленно продолжать бежать. Лошадь и ее всадник были почти рядом с ней, она слышала их громкое дыхание и чувствовала, как земля дрожит от стука копыт. Она в слепой панике вытащила нож из-за пояса и сделала последний рывок, вложив всю решимость в попытку выжить. На одно невероятное и мимолетное мгновение она действительно вырвалась вперед. Но погоня резко закончилась.Что-то врезалось в Дэни сзади с оглушительной силой. Лошадь, сначала она предположила в своем ужасе, но нет — это был всадник, который спрыгнул со спины лошади, сбил Дэни с ног, прижал к земле и выхватил нож из ее руки. Она лежала лицом в грязи, крепко зажмурив глаза. В груди нарастала паника. Она едва могла дышать — бег, ужас, всадник, сидящий верхом на ее спине... Она вдруг поняла, что никак не может вдохнуть, услышала ужасный хрип и рассеянно поняла, что он исходит из ее собственного горла. Всадник на ее спине сдвинулся, обхватил коленями ее талию с обеих сторон. Глаза Дэни распахнулись, она повернула голову и поняла, что это вовсе не индеец. Это была она, женщина — и как странно, от этого она испытала облегчение. Но это чувство длилось недолго, потому что женщина внезапно подняла нож и вонзила его в спину Дэни. Дэни закричала душераздирающим воплем, который исчез в темном вакууме ночи. Она ждала боли, крови. Но ничего не произошло. Прошло мгновение, и ее дыхание выровнялось. Легкий ветерок шептал над пустыней, и Дэни почувствовала, как он играет у нее на спине. Ее обнаженной спине. Она в ужасе оглянулась через плечо. — Лучше? — спросила женщина, кивая на испорченную одежду Дэни. — Ты... ты порвала мою единственную блузку! — Ты не могла дышать. Проклятые корсеты. Зачем они вообще нужны? Женщина встала на колени. Она все еще сидела верхом на Дэни, но дала ей возможность перевернуться. Когда Дэни это сделала, она обнаружила, что женщина смотрит на нее сверху вниз, все еще сжимая нож в правой руке. Шляпа женщины была сбита в суматохе, несколько прядей волос выбились из прически. Дэни ожидала от нее тирады. Криков, угроз. Ждала, что та снова свяжет ей руки, и на этот раз покрепче. Но ничего этого не случилось. Вместо этого она просто встала и протянула Дэни руку. Дэни проигнорировала руку, приподнялась сама и прижала к груди испорченную блузку и корсет. Женщина расстегнула свой жилет, стянула его и подала Дэни. Дэни уставилась на предложенный жилет, потом на женщину. В качестве объяснения женщина просто кивнула на разодранную рубашку Дэни. Дэни испытала жгучее желание схватить жилет и отхлестать им женщину. Ее облегчение от отсутствия индейцев быстро улетучилось, и на смену ему пришло гнетущее чувство, что Дэни только что упустила свой единственный шанс сбежать. — Как хочешь, — сказала женщина, снова надевая жилет. — Поедем на одной лошади, я подумала, что ты захочешь одеться, — она застегнула пуговицы, — но если всю дорогу ты будешь прижиматься ко мне полуголая… — она усмехнулась, глядя на пуговицу, — меня это вполне устроит. Глаза Дэни метнулись к ней. Это... неужели она только что?.. Нет, конечно нет, она имела в виду что-то другое. Но как она ни старалась, Дэни не смогла придумать, что еще она могла иметь в виду, и, черт возьми, ее щеки вспыхнули. Дэни протянула руку. — Я надену его. Еще одна ухмылка. Кивнув, женщина расстегнула жилет. Когда Дэни надела жилет, женщина свистнула. Лошадь подошла ближе. Прежде чем она успела даже подумать о том, что делает, Дэни бросилась на животное, пытаясь вскочить в седло — последняя слабая попытка сбежать. Она попыталась подтянуться и сесть — нелепо, ясно, что у нее бы все равно не получилось, — но женщина схватила ее сзади за жилет, потянула обратно на землю и посмотрела на нее с удивлением и раздражением. Дэни ненавидела ее. Ее высокомерие и ее силу. Наверное, Дэни совсем сошла с ума, потому что внезапно она поддалась порыву и попыталась ударить женщину в лицо кулаком. Женщина легко увернулась, улыбнулась Дэни и выгнула бровь — это была первая искренняя улыбка за все время их знакомства. — Ты... ты только что попыталась ударить меня? Дэни просто смотрела на нее, измученная и кипящая от гнева. — Молодец, очень впечатляюще. Хотя у тебя явно нет опыта, нужно вложиться в удар всем корпусом, если хочешь задеть противника. Смотри... Прежде чем Дэни успела осознать, что происходит, женщина снова повалила ее на землю. Дэни начала извиваться, ударяя женщину по ногам, толкая ее в живот, как сумасшедшая. — Отстань от меня... — Перестань сопротивляться, и я... — Слезь с меня, и я перестану сопротивляться... Женщина внезапно пошевелилась, схватила Дэни за руки и закинула их ей за голову, удерживая ее на месте бедрами и глядя на нее сверху вниз. Дэни посмотрела в ответ. Женщина слегка сдвинулась, и неожиданно они соприкоснулись бедрами так, что сердце Дэни полыхнуло огнем. Не в силах сдержаться, она выдохнула. Мелочь, но не настолько незначительная, чтобы остаться незамеченной. Женщина явно удивилась, а затем слегка прищурилась. Дэни с ужасом наблюдала, как на ее лице отразился весь спектр эмоций — узнавание, понимание, шок. А затем снова этот легкий изгиб полуулыбки — как будто она в восторге от того, что только что обнаружила. Мысли Дэни лихорадочно метались. Это все адреналин, это все тревога, это паника при виде ножа, вонзившегося ей в спину. Мысль о том, что она умирает. Вероятность быть убитой в безлюдной пустыне. Произошло столько всего, неудивительно, что в ее разум могли закрасться разные странные чувства, уверяла себя Дэни. Это ничего не значит. Женщина милосердно не стала ничего говорить. Она помогла Дэни подняться и усадила их обеих на белого коня. Дэни ехала впереди, рука женщины обнимала ее за талию. Дэни старалась не обращать внимания на то, как ее кожа горит и покалывает от прикосновения. Женщина пустила лошадь легкой рысью, и пока они ехали, события дня окончательно одолели Дэни. Она была совершенно измотана. Слишком измучена, чтобы злиться. Слишком устала, чтобы сражаться. Она придумает что-нибудь завтра. Найдет другой способ сбежать. Но пока... Пока что есть только они двое. Дэни и эта странная женщина, которая носит брюки, воспитывает детей, оставшихся без матери, и смотрит на мир глазами, в которых читается едва сдерживаемая ярость. — Итак… — Дэни вздохнула, решив временно протянуть ей оливковую ветвь. — Раньше ты кого-нибудь похищала? Прошло мгновение. — Нет. — Неужели? — Что, чувствуешь себя особенной? Дэни задумалась. — Да, немножко. — Что ж. Не сильно задавайся. Вскоре в поле зрения снова показался Блай. Лунный свет отражался в окнах, освещал выбеленное дерево зданий. Они почти подъехали к воротам, и тут Дэни задала вопрос, который крутился у нее в голове с первой ночи. — Как тебя зовут? — Дэни пошевелилась, слегка наклонив голову в сторону женщины, но не оглядываясь на нее. Прошло несколько долгих мгновений, и, когда они приблизились к городу, Дэни перестала ждать ответа. Только когда они проехали через ворота и лошадь повезла их по пустой улице, женщина, наконец, ответила ей — гораздо более тихо, чем раньше. — Джейми, — сказала она. — Меня зовут Джейми.