Красно-серое

Панси лежит на своей кровати в женской спальне Слизерина. Черное каре разметалось по подушке. Обнаженная фигура закрыта от посторонних глаз бархатным зеленым пологом. Ее змей-фамильяр обвил юное тело. Панси часто спала в обнимку со своей змеей. Его лаймовая чешуя блестит от пламени свечи, которая парит в воздухе над ними. Панси не может уснуть. Она вспоминает конец летних каникул. Самых страшных каникул в ее жизни. Она проводила их дома, в Поместье Паркинсонов. Наследие, доставшееся им с матерью от отца, который погиб два года назад. При исполнении служебных обязанностей. По крайней мере, это все, что им объяснили. Ее родной дом, но теперь с ней и мамой жил чужой мужчина. Ее отчим, и Панси тошнило от этого слова. Этим летом ее мать второй раз вышла замуж, его звали Том. И Панси ненавидела ее за это. И ее, и себя и эту гребаную жизнь, этот извращенный, перевернутый, уродливый мир, который отнял у нее любимого отца. Она прекрасно понимала, что никто и никогда не будет любить ее так как он. Она больше не папина принцесса. Будто теперь она осталась одна против всего мира. И Панси и ее мать впали в тяжелую депрессию после смерти Персея Паркинсона. Но после свадьбы матери стало еще хуже. Панси предполагала, что возможна ее мать — Элоиза рассчитывала, что этот новый человек заполнит пустоту, но, как оказалось он лишь подчеркнул ее. Женщина могла днями не выходить из своей спальни. А иногда она бродила серой тенью по дому босиком и в белой шелковой ночной сорочке в пол, держа свечу прямо в руке. Воск капал ей на пальцы и паркет, а она открывала дверь в каждую из многочисленных комнат и так пока не обходила весь дом. Потом она брала из бара в гостиной хрустальный графин с коньяком и запивала им прямо из горла какие-то психотропные магловские таблетки. И потом обессилев просто отключалась. Элоиза могла уснуть в каком-то случайном месте дома, но чаще всего она засыпала в кабинете отца. В одни из таких вечеров Панси курила у себя в постели перед сном и слушала пластинку Билли Холидей в полумраке ароматных свечей с запахом ежевики и лавра. Послышался стук в дверь. — Секунду, — прокричала Панси, быстро испепелила палочкой сигарету и спрятала пепельницу под кровать. — Входите. Это был Том. — Зашел пожелать тебе спокойной ночи. Я перенес Элоизу в спальню. — Спасибо. — Не стоит. Теперь это моя работа, заботиться о вас. И я обязательно позабочусь о тебе. Он произносит это, а Панси смотрит на его губы. Он симпатичный мужчина. А внутри нее такая невосполнимая пустота, что ей срочно нужно сделать хоть что-нибудь, чтоб нарушить этот вакуум, иначе ее просто разорвет от отчаяния. Она не придумывает ничего лучше, приподнимается и целует Тома. Он отстраняет ее за плечи и смотрит в глаза. — Панси, ты чего. — Все хорошо, — отвечает она, и целует его еще раз. И в этот раз он не отказывает. Хотя на самом деле, ничего не хорошо. Она хочет использовать его как пластырь на свое страдание, и это ужасная идея. Их поцелуй становится глубже и горячее, Том усаживает Панси к себе на колени, запускает руки под ее черные атласные шорты, а потом опрокидывает Панси на кровать и наваливается сверху. И тут Паркинсон будто выныривает из темного омута. Она пытается отстраниться. — Том постой, я передумала. — Нет, малышка, думаю тебе понравится. Тебе же нужно это, я вижу. — Отпусти меня, пожалуйста, я не хочу! — Панси ищет взглядом свою палочку на прикроватной тумбе, но Том отслеживает ее взгляд и отшвыривает палочку в другой конец комнаты. — Тише, мисс Паркинсон, сейчас не время для игр. В этот момент на кровать вползает змей Панси, он предупреждающе шипит на врага, готовый защищать свою хозяйку. Панси в слезах, не перестает вырываться, но Том выше, старше и сильнее, а все ее силы обычно уходили на борьбу с внутренними демонами. Все это будет в Томе тихий, опасный гнев. — Сейчас же убери эту тварь или я сожгу ее заживо на твоих глазах. Панси же просто утопает в собственных рыданиях, поэтому Том дает ей пощечину. — Сейчас же, слышишь меня. Панси прикасается кончиками пальцев к змею. — Анимус, прошу, уйди. Пожалуйста. И змей слушает ее. Он покорно уползает в ванную. А Панси смиряется. Страдание уже настолько стало частью ее жизни, что почти неважно будет ли его немного больше или меньше. Оно затапливает ее и льется через нее. И Панси принимает это. Эти чернила в ее легких и венах, застилают глаза, наполняют рот. Тьма поглотила еще кусочек ее души. Все происходит довольно быстро. Том застегивает брюки, целует ее в мокрую от слез щеку и шепчет: — Сладких снов. Он выходит из комнаты. На проигрывателе играет «Gloomy Sunday». Сразу после Анимус выползает из ванной и сворачивается у Панси под боком, положив голову ей на грудь. Она отвлекается на пламя свечи, смотря как та догорает. Все меньше и слабее, а темнота все гуще. Вот оно сжалось почти до точки, и вот последняя искра фитиля растворяется в оставшейся капле воска. В темноте Панси на секунду кажется что в уголке желтого змеиного глаза блеснула слеза. На следующий день Панси снова находит мать в кабинете отца свернувшуюся калачиком прямо на ковре под столом, укрытую его пиджаком. Как будто отец сам накрыл ее. Вот только он никогда бы не позволил Элоизе спать на полу. Панси присаживается на колени рядом. — Мама, не знаю слышишь ли ты меня, но остаток лета я проведу у бабушки, и пожалуйста, давай ты ляжешь в спальне, — тихонько произносит она, погладив женщину по волосам. В момент, когда Панси наклоняется для этого, она видит уголок какой-то бумажки под ковром и тут же тянет за него. Это оказался маленький клочок обгоревшего письма. Осталось лишь одно предложение: «Ты будешь смотреть, как я трахаю твою жену и дочь.» и инициалы: «Т.Р.».