***
Они топтались в прихожей, словно не понимали, как подступиться друг к другу, хотя понимали, наоборот, лучше прочих. Гость разделся до бежевого костюма, непривычно светлого по сравнению с прошлыми тёмными тонами, но дальше коридора не пошёл — не стал осматриваться то ли показательно, то ли потому, что не испытывал больше в этом нужду. Зато за пять минут тишины покраснел так густо, будто раньше не оставался с ним наедине. — Ужин? — робко выпалил Арсений, получил от него отрицательное покачивание головы. Парень шагнул вперёд, навстречу, тот отступил, упёрся лопатками в стену. — Не строй из себя девственность, во второй раз уже не прокатит, — улыбнулся он, получил в ответ эмоцию, которую не смог распознать. Это было нечто среднее между очаровательным смущением и ужасом. — Опять меня боишься? — спросил аккуратно. — Нам нужно настолько заново начать? Такого в планах не было. Ничего не было, честно говоря, но проходить те же стадии привыкания не хотелось точно. Не дожидаясь отклика, Антон немного наклонился, чтобы посмотреть, на сколько сантиметров мужчина отшатнётся, и уже на этом выстраивать схему действия, однако тот не дёрнулся. Зато поправил: — Себя. В такие моменты я боюсь именно себя. «Опасаюсь, что могу сделать что-нибудь… с перебором. Откусить тебе, например, плечо», — вспомнилось чужое объяснение, выданное когда-то давно, и, конечно, не испугало. Парень запустил пальцы в тёмные волосы, как гребень, убрал с нахмуренного лба пряди. Сам соскучился по этому жесту, по тому, какую власть имел прежде над партнёром, и убедился, что власть ещё осталась, встретив родную реакцию: Арсений прикрыл веки, задышал чаще. «Так легко. Ты такой слабый, — улыбнулся он мысленно. — И такой мой». Подался вперёд, провёл носом от чужого виска до основания шеи. Не для второго, не чтобы распалить, а для себя, чтобы втянуть знакомый запах в лёгкие, чтобы утонуть в собственном желании, слишком большом для одного. Только ведь он был не один. Их в этом желании сейчас тонуло двое. — Арсюш, — пробормотал Антон, тоже закрывая глаза и признавая себя ещё большим слабаком, — откуси от меня всё, что посчитаешь лишним. И полагал, что после этого разрешения на него набросятся, как на кусок мяса, чего не произошло. Любовник осторожно потянулся губами — к губам, пальцами — к скулам. Обхватил его лицо со всей возможной нежностью. Барьера не осталось, ничто не тормозило действия. Им не просто можно было касаться друг друга, им нужно было это делать. Потому что соскучились оба, возможно, в равной степени. Он терял голову от того, как мужчина тихонько стонал в поцелуй, как гладил его по всему, до чего дотягивался. Арсений терял голову от того, как второй подставлялся под ласку, как выгибался, чтобы прильнуть поплотнее, путался в его волосах или в пуговицах его рубашки и мелко дрожал от эмоций. Мир отошёл на дальний план, самоконтроль был послан туда же вполне осознанно. Зачем им контроль? Зачем продолжать делать вид, что их не притягивало друг к другу? Они по очереди возвращались в реальность и выключались из неё. Возвращались, выключались. Возвращался один — вёл два дезориентированных тела к кровати, терялся в ощущениях снова. Включался другой — раздевал их, вслепую пытался найти, куда при переезде дел смазку. Как во время ссор требовалось, чтобы кто-то оставался спокойным, так сейчас нужно было, чтобы кто-то руководил процессом. И, как в ссорах, они менялись ролями, потому что это было честно, потому что иначе дальше пьянящих поцелуев дело бы не зашло. А им хотелось дальше. Обоим. Это был тот же секс, что в прошлый раз: те же движения, те же позы, та же тональность взаимных стонов, то же удовольствие, но появилось что-то ещё. Это были всё те же Антон и Арсений, который попрощались полтора месяца назад перед конференцией поцелуем в щёку, но теперь к ним добавилось что-то яркое, горячее, слишком большое для одного и идеально разделившееся надвое.***
Антон, растянувшись на кровати, гладил любовника по волосам, стараясь кончиками пальцев передать благодарность за то, что тот пришёл к нему, выбрал обсуждение вместо расставания, выбрал его вместо всех остальных. Второй, как котёнок, довольно жмурился, подставлялся под руку, а, когда отдышался, хмыкнул: — Один — один. Его пробило током, приятная нега, расслабившая тело, исчезла. Реплика не должна была ранить, но попала по слабому месту и вызвала тихое раздражение: — Можешь не говорить так больше? Я убил эту очаровательную фразу собственными руками. — Тогда придумай другую, — спокойно сказал партнёр, открыв глаза. — Я, кажется, люблю тебя. — Приемлемо, — отозвался Арсений, когда перестал хохотать, поцелуем клюнул его в нос, затем поднялся, чтобы найти на полу нижнее бельё. Тот по пути вдоль тропинки из одежды зачем-то свернул к рабочему столу в другом углу комнаты. Там, на стене рядом с лампой, висела прилепленная на двусторонний скотч фотография. Единственная их совместная фотография, красивая, романтичная даже. Именно она и привлекла внимание. Гость остановился, развернулся в сторону кровати: — Не понимаю, это мило или странно. — Это лицемерно, — выдохнул он, чувствуя, как покраснел от неловкости. Его поймали на сентиментальности с поличным, за себя стало стыдно. — Притворись, что не замечаешь её, пожалуйста. Аккуратно подцепив снимок ногтем, мужчина оторвал плотную бумагу от стены, смял и кинул в мусорку. Поймав его шокированный взгляд, пояснил: — Теперь есть повод сделать новую, о которой я буду знать. — Не дав оправдаться, собеседник двинулся в направлении коридора. — Я пойду ужин всё же придумаю. С самого утра ничего толком не… Вдруг, уложив, видимо, в сознании услышанное пару минут назад и оборвав свою реплику на середине, Арсений взялся за дверной косяк, притормозил на пороге. Повернул голову. Улыбнулся ему нежно, очарованно. Получил такую же улыбку в ответ. Ответил с опозданием: — Взаимно. Они снова друг друга поняли. И знали: у них получится.*** (эпилог)
Антон вышел из машины вслед за возлюбленным, по дороге до подъезда немного поворчал из-за весенней слякоти, в которой вязли кроссовки, получил в ответ понимающую ухмылку. Затем остановился у плеча спутника напротив женщины с тонкими бровями, похожими на стрелки часов, протянул той руку в знак приветствия: — Мы не знакомы, но… — Издеваешься? — процедила Алёна, обращаясь к бывшему мужу, следом переключилась на него не столько зло, сколько просто недовольно. — Твою рожу вся Москва знает. Можно не знакомиться. Он собирался сказать в ответ что-нибудь ядовитое, чтобы отстоять свою честь, однако делать этого не пришлось. Арсений цокнул и вступился за него раньше: — Всё понимаю, со всем согласен, но фильтруй речь, будь любезна. — Тоже мне, — фыркнула женщина, — защитник нашёлся, — затем неожиданно для всех троих приняла поданную ладонь. — Видимо, ты тот самый… Договорить ей не дал радостный крик, прокатившийся по двору: — Дядя Антон! Ребёнок выскочил из дома, понёсся мимо обоих родителей прямо ему в объятия, для которых пришлось присесть. — Привет, Пузырь, — расплылся в улыбке парень, — давно не виделись. Наверное, не стоило при свидетеле обозначать, что они в принципе виделись когда-либо, да он и не собирался, просто чужое обращение и их объятия нивелировали необходимость соврать. Кьяра, отстранившись на вытянутые ручки, открыла было рот, чтобы поспорить со словом «давно», но остановилась, увидев его хитрое подмигивание. Её матери не следовало знать, что все отцовские выходные они проводили втроём. Антон вот уже третий месяц учил этих двоих взаимодействовать. Само собой, успешно, иначе и быть не могло. Девочка медленно привыкала к тесному общению, но его навыки «дрессировки», улучшенные специально для Арсения, пригождались. Первым он посадил в детскую голову разрешение обниматься, потом развил навык отвечать на вопросы развёрнуто и использовать восклицания вместо полушёпота, следом навязал привычку в принципе говорить, не дожидаясь вопроса. И, при всем желании, несбыточном, как казалось раньше, завести ребёнка со спутником жизни в случае появления такового, считал её не дочерью, а скорее младшей сестрой, которую ещё можно было воспитать в любви. Благо, уж любви-то в них с партнёром было больше, чем требовалось для двоих. Ласково погладив его и дочь по затылкам, Арсений подорвался к няне, чтобы перехватить объёмный чемодан. Действие напомнило, зачем они вообще явились сюда вдвоём, парень поднял голову: — Вы на сколько дней уезжаете? На восемь? — Десять, — поправила Алёна, затем свела брови, но не хмуро, а как-то растерянно, подбородком указала себе за спину. — Вы уверены, что не хотите… — Нет, благодарю, — перебил он с искренней улыбкой, — моя квартира вполне способна вместить нас всех. — Лиз, представляешь, я буду жить с папой и дядей Антоном! — заверещала вдруг Кьяра и кинулась к другой паре людей, которые как раз дошли до багажника, о чём-то оживлённо болтая. — Мне разрешили… Конец фразы потерялся в шуме от проехавшей мимо машины, девочка осталась там, куда добежала, и переключила внимание взрослых на себя. Она наконец выглядела живой — не куклой, которая механически двигалась и с трудом разговаривала, а самым обычным ребёнком. Её отец казался таким же живым, счастливым, когда присел на корточки к маленькой собеседнице. Эти изменения не остались незамеченными: мать умилённо улыбнулась, потом, увидев, как Антон выпрямился, погасла, будто пыталась спрятать эмоцию или то, что пришло на смену умиления. А он всё равно успел поймать чужую боль, потому сказал негромко: — Простите. — Это так странно, — отозвалась женщина ещё тише, не отрывая взгляд от своей семьи. — Либо у меня есть муж, либо у Кьяры есть отец. Видимо, быть и тем, и другим он не может. — Хмыкнув, та оглядела парня оценивающе, следом упёрла свой длинный ноготь в молнию его весенней куртки. — Значит, слушай сюда. По Сене можешь топтаться, как будет угодно, тут уж ваше личное дело, но дочку мою не обижать. Ясно? — Карие глаза угрожающе впились ему в радужки. — Или мне следует заранее обозначить, какие последствия тебя ждут? — Не обязательно, — цокнул молодой человек. — Я не идиот. — Хочется верить, — оскалилась Алёна, задумалась на минуту и глухо рассмеялась. — Хотя, наверное, как раз верить тебе не стоит уж подавно. Чревато, судя по всему. Она вызывала в нём какое-то нездоровое восхищение своей резкостью. Под слоем яда, злости и боли было столько силы, сколько ему не доводилось видеть раньше. Другая обиженная жена уже крыла б разлучника матом, не доверила бы, пусть временно, заботу о ребёнке или, может, вовсе не стала бы вести диалог. А эта не крыла, доверила, вела, при этом не строя из себя смирение. Столько характера, столько твёрдости… Антон не мог сдержать улыбку, которая стала ещё ярче, когда его со спины приобняли за талию. Почему-то не ограничивавший себя сегодня в проявлениях нежности Арсений вклинился в диалог: — Мы готовы, можем ехать. Алёнушка, тебе для комфортного существования средств хватит или подкинуть? — Хватит, спасибо. Ты и так присылаешь больше, чем нужно. Все трое понимали: мужчина пытался откупиться не от бывшей супруги, а от собственного чувства вины. И схема, видимо, работала, совестью тот почти не мучился, хотя не переставал удивляться появлению этой самой совести. Его человек в принципе удивлялся обычным вещам: например, тому, что они съехались, что перестали ругаться и цапались теперь исключительно из-за бытовых нюансов вроде плохо помытой кружки. Или, например, тому, что был без собеседования принят на работу с приличной зарплатой, куда пару недель назад притащил и Сергея Борисовича. Особенное впечатление произвело предложение Антона как-нибудь выпить вместе с чужим коллегой, но эта встреча им пока только предстояла. Единственное, к чему возлюбленный привык сходу, стала договорённость в случае какого-то недопонимания сначала прийти и обсудить проблему, а уже потом принимать решение. Брошенное им вскользь «приходи, обсудим» стало основным принципом этих, уже более здоровых, отношений. — Ладно, — кивнул Арсений. — Напиши, когда приземлишься, чтоб мы не волновались, — затем, обняв его крепче, потащил к машине. — Хорошего отдыха! Из открытого окна высунулась Кьяра, помахала ладошкой няне и матери, снова скрылась в салоне. Они поехали домой. Лиза остановилась сбоку от нанимательницы, проводила автомобиль взглядом, пробормотала: — Всё будет хорошо, не переживайте. — Не переживаю, — покачала головой Алёна. — Просто никак не могу привыкнуть к тому, какой он счастливый. Какие они все счастливые. Хочу злиться на этого переростка, а не получается, потому что, по сути, хуже-то не стало. Наоборот. — Так, может, и не надо злиться тогда? — предположила она с улыбкой. — Может, нужно просто подождать, когда Вы тоже станете такой же счастливой? Вздрогнув от своей же наглости, девушка приготовилась получить выговор за посягательство на личное пространство, а получила ладонь, робко тронувшую её локоть, и не менее робкую фразу: — Лиз, не хочешь остаться на чашечку кофе? — Хочу. А ещё, если позволите, хочу проводить Вас до аэропорта. Женщина изумлённо на неё уставилась, разглядела довольно очевидную попытку пофлиртовать, из-за которой почему-то не смутилась, кивнула: — Позволю, конечно. И давай на «ты», не первый год знакомы в конце концов.