***
Они болтали на кухне, приговаривая к гибели бутылку вина. И всё было мирно, пока Антон, одной рукой гладивший его голую стопу на своём бедре, вдруг не выдал: — А что ты хотел-то? Какое «большее»? Мысленно прокрутив диалог двухчасовой давности, он покачал головой: — Проехали. Если ты успокоился не до конца, то порвёшь меня после первой же фразы. — Обещаю сначала растянуть, — лукаво подмигнул парень, затем, не получив ответ, надавил на стопу. — Не заставляй заставлять, говори сам. Прямо и по делу. В конце концов не могли же они поссориться дважды за день, верно? — Хочу ключи от… — Нет, — второй перебил мысль на середине. Видимо, могли. — Ожидаемо, — хмыкнул Арсений, отсалютовав бокалом. — Мне не жалко для тебя три кусочка металла, — вздохнул Антон, — я опасаюсь, что ты пойдёшь дальше. Давай будем честны, это же не про удобство, не чтобы встречаться сразу тут. Ты подождёшь ещё месяцок и снова захочешь больше. Знать, где я, с кем и что делаю. Приезжать без предупреждения, диктовать, во сколько приезжать мне. Потом с друзьями попросишь познакомить, верность блюсти. — Тот двинул ладонью, чтобы остановить возражения, которых и не было. — Или в другом порядке, не суть. Суть в том, что я понимаю, как… — Я тоже понимаю, можешь не продолжать. Мужчина вышел из кухни, нашёл на верхней полке шкафа свою сумку, в тишине собрал по квартире всё, что не понадобится утром, выставил вещи у входной двери. Затем вернулся на место, закинул ноги туда же, где лежали. И удивился тому, что к нему не прикоснулись. — Ты был прав, я не остыл, — бросил второй, встал, скинув его ноги, и исчез в коридоре. Он бы не пошёл следом, дал время вернуться в равновесие, если бы не услышал из прихожей жужжание молнии, — и вылетел отговаривать партнёра от ухода из дома. Тот, сидевший на полу у открытой сумки, поднял глаза, не увидел что-то, что искал, опустил обратно. — Я не мог тебя не привязать, — бормотал Антон, копаясь в одежде, — ты же меня боялся. Нужно было если не доверие, так привычка. Это ведь была не ложь даже, просто лояльность к пожеланиям, гибкость в общении. И где мы теперь? — Где? Присев рядом на корточки, Арсений не мешал перебирать свои вещи, хотя не особо понимал, что происходило. Постепенно вырисовывалось две стопки: предметы гигиены и предметы гардероба. Парень пробубнил, будто говорил сам с собой: — В точке, где за попытки ставить границы мне прилетает довольно жирное предупреждение. Это что вообще такое? Мы не договаривались, что, если я не прогибаюсь, мы расстаёмся. — Мы не можем расстаться, потому что не встречаемся. «Вот же заладили. Надо их познакомить поближе. Разница не такая большая, как кажется на первый взгляд». Сознанием он ядовито усмехнулся, а ответил из глубин подсознания, не успев даже заметить мысль: — Разве нет? — Разве да? Его тряхнуло сначала от сути вопроса, потом от того, какой гневный взгляд отправили прямиком в сердце. Спустя минуту гляделок, злоба полезла из парня с шипением, как пена из кастрюли: — Что тебе нужно от меня, а? Официальная бумага? Баннер над кроватью? Парные браслеты? — Ключи. — Я воспитал достойного соперника по манипуляциям, — скривился Антон, — хотя методы у тебя прямолинейнее моих. Потянувшись к вешалке, тот дёрнул полу его пальто, она отозвалась звоном. Ключи уже лежали в кармане. Мужчина рванул к чужим губам вслепую, потому что закрыл глаза, и не удивился, когда попал в цель — наверняка губы подставились первыми. Зарывшись ему в волосы, партнёр опёрся своими запястьями на плечи, подсадил себя на его бёдра и сам же тихо простонал отчего-то. Арсений успел забыть за последние сутки, каким лёгким тот был при отсутствии общей изящности. — Не смей угрожать мне разрывом, ясно? — проговорили в поцелуй. Он отстранился, чтобы внести ясность. — Не пытался. Наоборот, хотел исправиться, вернуть личное пространство. Это же правда просто металл. Я не дурак, чтобы уходить из-за такой ерунды. — Да кто б тебя отпустил, — цокнул парень, притягивая голову обратно, и встретил сопротивление. — Два часа назад ты сказал другое. — Мало ли, что я сказал. Мужчина взялся за худые ягодицы, прижал второго к стояку, в ответ услышал новый стон. Ему удалось нащупать грань, на которой, отвечая такой же страстью, он мог оставаться в сознании. Переключился на шею, кусал без лишней нежности и дурел от того, как любовник дрожал в его руках. Казалось, сейчас Антон себя не контролировал. Чужое желание было слишком большим для человеческого тела, рвалось наружу. Может, так удалось бы вытащить и честность? — Я у тебя единственный нижний? — осторожно шепнул он в любимую кожу. — Единственный, — подтвердили на вдохе, а на выдохе добавили: — Вообще остался. Его сознание оставалось ясным и поддавалось контролю, когда он поднял их обоих, понёс лёгкую ношу в спальню, там аккуратно опустил на кровать и навалился сверху. Его сознание оставалось и поддавалось контролю, когда летела на пол одежда, а губы переключились на чужую грудь, чтобы поцелуями не мешать парню часто и громко дышать, почти-почти уже скуля. Его сознание поддавалось контролю, когда тот выгнулся в ответ на ласку, поближе к нему, обнял ногами за пояс. Огладив тело от таза до бедра, Арсений аккуратно просунул руку между ними, не встретил сопротивление. Его сознание поддалось. Желание перекрыло способность осознавать собственные действия. Антон так расслабился от чужой нежности, так потерялся в ощущениях, что заметил неладное, уже когда в тело проник палец. И тут же ударил ладонью партнёру в грудь в попытке оттолкнуть. Тот не среагировал, продолжил искусывать его ключицы и плавно двигать кистью. Протест был не столько физиологическим, сколько моральным. Он не хотел видеть Арсения в другой роли, потому что тот был хорош в своей, пассивной. Не хотел пускать в себя и прогибаться, хотя только это, казалось, делал в общении. И упирался, упирался, отталкивал, иногда прерываясь на выдохи сквозь зубы, пока не заметил, что этот человек даже растягивал его, не как другие. Неторопливо, аккуратно. Наверное, потому что не ставил цель именно растянуть — скорее без спроса доставлял удовольствие, и в какой-то момент остановился так же внезапно, как начал, выпутался из ног, лёг рядом. Парень буквально услышал кокетливое «Твой черёд», когда его за талию потянули на себя. Арсений не хотел меняться ролями — нет, всего лишь расширить поле взаимодействия. И знал, что второй не хотел этого тоже, что его бы и не пустили дальше при попытке заменить пальцы другой частью тела. Им было хорошо именно так. Обоим. Хотя, судя по тому, как истосковавшееся по удовольствию тело скрутило оргазмом буквально через несколько минут, ему было хорошо чуть больше.***
Потребовалась пара секунд, чтобы понять, что именно случилось так быстро. — Сука, — шепнул партнёр, когда перестал подрагивать, — я сегодня, похоже, рекорд побил. Антон осмотрел смутившегося мужчину, вывел член, нахмурился: — Ты реально, что ли, к себе не прикасаешься и ждёшь меня? — Второй в ответ кивнул, поджал губы, будто стыдился. Он ухмыльнулся, повалился обратно на матрас, за шею приблизил чужое лицо к своему одной рукой, другой рукой спустился ниже. Туда, где собралась вся кровь организма. — Погоди, сейчас догоню. Спустя столько времени Арсения наконец удалось приучить не отводить взгляд, выдерживать внимание и позволять копаться в своих радужках, напитываться отвращением, как афродизиаком. На него, при всей остальной податливости, продолжали смотреть, как на птичий помёт, присохших к лобовому стеклу. Контраст между действиями и взглядом поражал, тем, наверное, и нравился. Однако этого не хватало для разрядки, телу требовалось больше. Контролируй парень себя достаточно, никогда бы не сказал то, что сказал минутой позже. Но он не контролировал. Позволил себе свободу побыть настоящим. — Можно попросить тебя о помощи? — Какой именно? — шепнул мужчина, замерев с занесённой ладонью у его паха. Вместо объяснений Антон взял того за запястье, сдвинул руку чуть дальше. Просьбу поняли. Введя в него смоченный слюной палец, второй выдал взглядом новый уровень отвращения к ним обоим. Теперь молодой человек был не просто белой кляксой на стекле, а полноценной кучей дерьма. Однако, стоило выдохнуть на грани скулежа, как взгляд изменился. Омерзение, яркое, обжигавшее, треснув, исчезло, сменившись интересом. Партнёр перестал глазами втаптывать его в землю, скорее пожирал с непривычной внимательностью изгиб бровей, морщинки у век, прожилки радужек, которые из серых где-то на середине превращались в зелёные. И будто узнавал заново. Сознание, и без того ослабленное, дурело от мысли, что его ласкали так, как ласкали бы себя. Не грубо, не больно, иначе, чем делали прошлые мужчины. Арсений замедлялся и ускорялся в ответ на движения ладони, подстраиваясь под темп, хотя даже не смотрел вниз, просто чувствовал или, может, слышал. Тот всё вглядывался ему в душу, словно она не была покрыта слоем грязи последних нескольких месяцев, словно вообще имелась. Он поймал себя на понимании, что перестал определять лицо любовника как дружелюбное, привычное, знакомое. Что сейчас считал то привлекательным. Не в соответствии со стандартами общества, потому что в принципе не признавал такую концепцию как «мужская красота», даже не в соответствии с собственными критериями, потому что не имел таковых. Это был какой-то другой уровень восприятия, появившийся вместе с изменениями в их сексе. Розоватые щёки, взмокший лоб, к которому прилипли кудри, истерзанные поцелуями, оттого красные и набухшие, губы, покрытые тонкой плёнкой страсти глаза вызывали искреннее восхищение, которое вырвалось из него шёпотом: — Ты такой красивый. Мурашки, побежавшие по коже от услышанного, горячие импульсы, побежавшие по мышцам, смешались с дрожью удовольствия, и Антон не успел сказать честное «Ты тоже», вместо этого застонав. Его поцеловали так, словно знали, что в тот момент нужен был именно поцелуй, затем уложили на грудь, словно они обычно не делали наоборот, приобняли. Он хотел что-то сказать, но не находил в опустевшей голове ни одной внятной мысли, потому беззвучно посылал партнёру просьбу помочь снова. — Один — один, — хмыкнут тот. — Вылези из моей головы, — цокнул парень, испугавшись, что просьбу действительно услышали. Мало ли, что в недрах его мозга можно было отыскать при желании. К такому уровню отношений он был не готов и вряд ли когда-нибудь будет. — Не уверен, что понял претензию. Чужой смешок успокоил, Антон обнял второго, пояснил: — Я буквально только что искал, чем бы занять неловкую паузу. — Можешь просто отпустить к выключателю и пожелать спокойной ночи, — отозвался Арсений, убирая руку с его лопатки. Однако ответного действия не дождался, только недовольного фырканья. — Если бы я мог тебя отпустить, мы бы тут сейчас не лежали. — Если бы я мог уйти, сделал бы это после первой же ссоры. Тем не менее, как ты верно подметил, мы сейчас тут лежим. — Это не любовь, — вернулся он вдруг к разговору, случившемуся пару часов назад. Точнее, к реплике, на которую не планировал отвечать, чтобы не оттолкнуть. — Ты привязан ко мне, к нашему сексу, к эмоциональным качелям, к ощущению дома. Я знаю, потому что сам это сделал, намеренно. Все чувства, которые походят на любовь, являются лишь результатом моих схем. Парень ожидал, что его отпихнут подальше за наглость говорить подобное, уедут и больше не позвонят. Однако этот человек снова выбрал нелогичную реакцию, рассмеялся, поцеловал в лоб, потом спросил: — Пытаешься переубедить? Расслабленный мозг никак не мог собраться обратно, маска, и без того давно сползшая, не натягивалась на место, а Антон не замечал. Просто говорил: — Не хочу, чтобы ты обманывался. Точнее обычно хочу, — исправился самостоятельно, — мне же на руку. Считай сейчас мои слова попыткой отблагодарить за секс. — Обращайтесь, — хмыкнули над головой, затем посерьёзнели, судя по интонации. — В остальном иди к чёрту с такой самоуверенностью, стратег недоделанный. — Мужчина взял его за подбородок, поднял лицо к себе, сощурился. — Что, ругань тоже входит в твои схемы? — Ответить было нечего, он поджал губы. — Ну вот и заткнись тогда, Антош. Воспринимай это всё, как нравится, а вслух будь добр не озвучивать. — Почему? Собеседник дёрнулся в сторону, был удержан, на что огрызнулся: — Пусти, свет в глаза бьёт. Отпустив того, он тоже приподнялся, проследил, как партнёр дошёл до коридора, вернулся со стопкой одежды, в тишине разобрал вещи, затем двинулся к выключателю. Жесты показались рваными, чуть ли не злыми. Парень не стал ждать, когда ссора начнётся сама, и пошёл в атаку первым: — Ты определись, тебе нужна искренность или нет? Вру и увиливаю — плохо, не вру и пытаюсь помочь — тоже плохо. Вздохнув, мужчина погасил свет, лёг на кровать, прижал его к себе и накрыл их одеялом: — Спасибо, конечно, но помощью тут не пахнет. Скорее обесцениванием. Спи. Ещё секунда — и лишнее сорвалось бы с языка. Молодой человек уткнулся в чужую грудь, запрещая себе отвечать. В конце концов он попытался. Всё остальное уже было не его ответственностью. Если Арсений считал, что выбрал происходящее добровольно, то пусть так и остаётся. А Арсений точно знал, что выбрал сам. Не поддался, не привязался, как собачка, а выбрал. Не потому, что здесь всё было хорошо, а дома – плохо. Не потому, что Алёна чего-то требовала или пыталась ругаться, как классическая жена, а парень дарил только положительные эмоции, как классическая любовница, на которую обычно и меняли семью. Выходило даже наоборот, но ругань с Антоном не пугала. Он хотел бы ругаться с этим человеком всю оставшуюся жизнь, выслушивать, в чём ошибался, и переубеждать в ответ. Может, однажды они бы договорились или устали ссориться, и тогда он бы захотел жить мирно. Может, однажды им бы разонравилось заниматься сексом в том виде, как сейчас, и он бы привык заниматься им иначе или перестать вообще. Может, ему бы надоели чужие любимые фильмы и захотелось бы попробовать снова навязать свои. Эта мысль между ними уже возникала. За него всё сформулировали ещё пару дней назад примерно так: «Мне не нравится это старьё, но нравится, в каком восторге ты от него». Арсений выбрал не чувства, которые испытывал, а конкретно Антона.